Глава 7 Крыши Мекки
Глава 7
Крыши Мекки
Дорога бежит вперед, петляя, просачиваясь между скалистыми холмами, голыми и враясдебными. Вдалеке встает памятник. «Двери в Мекку», — гласит надпись на нем. Перешагивая дорогу, заслоняя горизонт, высится огромный бетонный аналой с лежащей на нем книгой, Словом Божиим — Кораном. Цемент уммы. Мекка в раскрытой книге.
Хадж-паркинг. 8/13 часов.
«Я пред Тобой…. я пред Тобой…» — шепчут, бормочут, скандируют, кричат паломники на множестве языков. Аль-Мака аль-мукаррама — «благородная Мекка» — 15 километров», — сообщает плакат. Автобус замедляет ход. На другом плакате написано: хадж-паркинг. Мы сворачиваем вправо и останавливаемся у палаточного лагеря, затерянного в песках, затопленного утренним туманом. Здесь уже стоят дюжины машин, и уставшие паломники развешивают ихрамы под толевыми и фанерными крышами. Многие спят, кто-то молится, устроившись под навесом. Это — центр приема хаджи, а на самом деле — сортировочная станция.
Каждый регион, откуда отправляются паломники, связан с пунктом обязательной регистрации всех прибывших и с синдикатом содержателей меблированных комнат, мутаввифун, которые разбивают группы паломников в соответствии с количеством мест в каждом отеле. Паломнические бюро для алжирцев, марокканцев, иранцев разбросаны повсюду, но все эти хибарки закрыты. Хомейниский Иран решил бойкотировать хадж. Впрочем, в паспорте исламской республики черным по белому написано, что его владельцу запрещен въезд в три страны. Это Таиланд, из-за проблем, связанных с наркотиками и слишком уж известным «массажем», Палестина, из-за ее оккупации сионистами, и Саудовская Аравия, нелегально с точки зрения Тегерана присвоившая святые места. Эти предписания не подлежат обжалованию, кроме последнего, которое касается Святой земли. Да и то послабление делается всего на три месяца. Мекка стоит хаджа. Остракизм, которому Иран подверг ваххабитов, заклеймил не только паспорта, он изменил также официальные выступления и язык повседневного общения. Так, во времена правления Реза Пехлеви[50] главу династии Саудидов называли малик, что означает «король» на арабском, а по отношению к иранской династии использовалось слово шах. Триумф аятоллы изменил употребление этого последнего титула. Мусульманских монархов перестали величать «малик», одним из 99 имен Бога, оставив позорный для них титул «шах»: шах Фахд, шах Хусейн Иорданский, шах Хасан II Марокканский.
Все выходят. Духота невыносимая, тяжелый воздух полон пыли. Довольно неожиданно позади мечети оказывается туалет. Но это в порядке вещей. Разве кто-нибудь решится войти в родной город пророка в запачканном ихраме? Сон в автобусе может, например, сопровождаться эротическими мечтаниями, и даже если паломник этого не помнит, его ритуальная чистота все равно окажется нарушенной. Все телесные выделения — газы, моча, мокрота, гной, кровь, сперма, фекалии загрязняют тело и дух. Без какого-либо намека на показную неприступность мусульманские законы не жалеют воображения, стараясь, чтобы никакие брызги грязи не осквернили ритуальное омовение. Различаются два вида такой нечистоты: большая — джанаба (осквернение) и малая — хадаса (случайность). Последняя устраняется простым вудху, омовением «провинившейся» части тела, а первая требует выполнить гусль.
«Где туалет, храни вас Аллах!» — спрашивают пассажиры, щурясь от яркого света. Водитель широким и усталым жестом показывает на окрестности и устремляется с паспортами к бюро по приему паломников из Алжира. Хадаса может случиться с каждым. Капля мочи, спермы или менструальной крови, обморок — и всё, чистота нарушена. Ни молиться, ни коснуться Корана и уж тем более читать его нельзя. Ангелы, обычно неусыпно бдящие над верующими, отойдут от него. Вот почему каждый хочет отмыть себя от всякого подозрения на «грех».
В тени толевых навесов уже плюс 38?. Вокруг нет ни деревца. Слава богу, подъезжает грузовик с холодильной установкой, и всем раздают пакетики с водой, такой ледяной, что ломит зубы. Это «дар» служителя Святой земли. Паломники рискуют зайти за насыпи щебенки, чтобы найти место, где можно было бы «умыться». Другие, не дождавшись королевской воды, отправились куда-то за горизонт: ведь можно очиститься песком, пеплом или мелкими камушками. Достаточно взять горсть песка в левую руку и тщательно присыпать половые органы. Это способ очищения бедняка или путешественника — таям-мум — прыжок в море.
Ничего постыдного в этом нет. Пророк говорит, что «тот, кто использует камешки для вытирания, совершает это нечетное число раз», обычно — три. И добавляет, что число прекрасных имен Аллаха также нечетное — 99. Кроме того, закон рекомендует садиться на корточки, чтобы исполнить природную нужду. Мужчина, который мочится стоя, не будет принят в свидетели: пятна, появляющиеся из-за ветра или по неловкости, могут запачкать одежду совершенно незаметно для него самого.
Ислам, вероятно, та религия, в которой навязчивая идея о чистоте тела и особенно половых органов разделяется всеми, даже в «европеизированных» кругах. Ей посвящены тысячи страниц зафиксированной в письменной форме традиции, о ней говорится иногда в самых похотливых выражениях, она преследует фольклор, служит источником для каламбуров и поговорок. Она свирепствует в исламских журналах и в ежедневных печатных изданиях. Можно писать антологии и составлять тезисы о «лихорадке чистоты» в исламских странах. И чем ближе Мекка, Кааба и заветный день, тем больше эта мания охватывает паломников, зудит в теле, проникает в ум болезненным вниманием к «срамным» частям. Хаджи караулят малейшее движение в брюшной полости и, как чумы, опасаются любого выделения. Хадж в прямом смысле слова хватает паломника за кишки.
Для того кто сомневается в существовании этой фобии, можно порекомендовать прогулку к стендам международной ярмарки в Алжире. В 1988 году Исламская республика Иран представила там огромное количество средств против метеоризма.
Иные места, иные запреты. Аталла рассказывает «братьям» о тех из них, которые связаны с человеческой природой. Помимо того, что нельзя обходиться без ихрама, нельзя также рвать растения, убивать животных (кроме ворон, ястребов, скорпионов и ядовитых змей). Нельзя обрезать колючки, выгонять дичь, например, «из того места, где она прячется в тени». А вот рыбалка разрешена. Причем на всей территории пустыни!
Правоверные прячутся в тени автобуса. Холодная вода закончилась. Туалет не слит. Дышать невозможно. «Путешествие — это нам в наказание», — подает голос Аталла. «Быстро в машину!» — кричит водитель. Затем сообщает, что отели полны под завязку и он не сможет разместить всех в одном месте. Нас разделят на маленькие группы. Еще один штамп в паспорте.
За 15 километров до Мекки. 9-40/14 40.
Опять дорога. Опять парад рекламных плакатов. «Сони». «Сейко». «Пепси». «Дети ждут». Впереди — нагромождение сероватых гор. У их гребней ослепительно сверкают под солнцем зубцы первых домов Мекки. Захватывающее зрелище. Похоже на огромную бороду цвета перца с солью, в которой сияет белоснежная улыбка. Снова «Пепси». Затем оживленный перекресток. Обмазанные известью дома, смуглые прохожие, одетые в белое, магазины, где суетятся торговцы.
Вот и Мекка.
Въезжая в Мекку. 10/15 часов.
«Я пред Тобой…. я пред Тобой…» — бормочут верующие, взволнованные, кажется, не столько тем, что автобус привез их в мать городов, сколько тем, что вот-вот придет конец их наказанию. Джидда-стрит — улица всех паломников, затем улица Дворца гостеприимства (Каср ад-дияфа), переходящая в проспект аль-Хаджун, который пересекает самое знаменитое исламское кладбище, почтенную Маалу и выходит к бульвару у Заповедной мечети (аль-Масджид аль-Харам).
Автобус берет южное направление и вливается в поток машин, едущих в центр. Дорога так загружена транспортом, что машины кажутся склеенными друг с другом, как звенья цепи. «Я пред Тобой… я пред Тобой…» — повторяют пассажиры, охваченные нетерпением погрузиться в этот горячий воздух, в братство веры.
Они в «стране безопасной» (Коран, 2:120/126).
Помнит ли эта асфальтовая дорога, но которой в сердце города стремятся тысячи благочестивых людей, как по ней мчались потоки дождевой воды, излившиеся в «чрево Мекки» (батн Макка), во впадину, откуда поднимается мечеть мечетей? «Именно здесь в 630 году Мухаммед со своей армией окружил и взял свой родной город», — рассказывает водитель на своем приятном суданском диалекте. «Я пред Тобой… я пред Тобой…» — отвечает ему хор паломников. Взволнованным голосом, пристально глядя на буфер едущей впереди машины, он говорит о завоевании Мекки, фатх — арабское слово, означающее суд, приговор и разоблачение. Поднимаясь к мечети, он возвращается к временам пророка.
10 рамадана (1 января 630 г.) Мухаммед повел на Мекку 10 000 мусульман. У ее дверей войско зажгло тысячи факелов, и местные жители, увидев это полыхающее море, пришли в ужас. Абу Суфьян, вернувшийся из своей поездки, вынужден был начать переговоры с нападающими. Но, как говорит пословица, «он пошел звать гостей и кончил тем, что ужинал и спал у них». Представитель на переговорах просто-напросто принял ислам и вернулся в город, чтобы сообщить условия пророка: никому ничего не угрожает, если победителя впустят с миром. И ворота Мекки были открыты.
В четверг, 20 рамадана, мусульмане вошли в город, который так долго насмехался над ними, игнорировал их с позиции своего превосходства, издевался над набожностью Мухаммеда. «Теперь, когда вы здесь благодаря милости Божьей, подумайте, братья, о тех, которые шли сюда пешком, покрытые пылью, с опухшими и опаленными ногами, тогда как вы нежитесь в автобусе. Молитесь пророку. Молитва и мир с ним». Двое мужчин уже плачут. Женщины, кажется, думают о своем.
«Где он жил?» — спрашивает полицейский. «В простой хибаре», — отвечает шофер.
Кажется, никто не знает молитвы, которую следует прочесть перед воротами города: «Я пришел к Тебе издалека, обремененный грехами, совершив столько дурного…»
Мусульмане овладели колыбелью посланника без сопротивления и без кровопролития. Или почти без кровопролития. Мухаммед увидел в этом знак свыше, руку Бога и признание своей родины. «Проявлением божественного могущества она освящена отныне и до дня страшного суда, — объявил он, — и война на ее территории не была разрешена ни одному человеку до меня, а мне это право было дано на один час в единственный день». «Аллах Акбар!» — выкрикивают путешественники, прижавшиеся носами к стеклам, чтобы лучше разглядеть свой город: редкие полуразвалившиеся фруктовые лавки, магазины одежды и часовые мастерские. Можно подумать, что мы оказались на ярмарке. Красивые дома, неуклюжие здания, очаровательные, хотя и жалкие домишки в традиционном стиле уступами расположились на склонах оврага.
Аталла шепчет: «Здесь в 1987 году выступили друг против друга иранские паломники и солдаты Саудовской Аравии». Автобус сворачивает вправо, на улицу Ибн аз-Зубайра, одного из заслуженных сподвижников Мухаммеда, участника похода 630 года, который выступил против Омейядов и провозгласил себя халифом Мекки. Затем мы следуем по более узкой улице. Грузовики, фургоны, машины, мотоциклы и велосипеды пролетают мимо горланящих торговцев, многочисленных полицейских, лихорадочно возбужденных паломников, и несметного полчища бродячих кошек и оказываются в халифской артерии. С балконов зданий свешиваются широкие полотнища знамен. Новый поворот направо, и автобус, едва не сбив слепого, останавливается, чуть-чуть не доезжая до взволнованной толпы людей. «Мои поздравления, — бросает водитель, — вы на месте. Вот отель, куда мне сказали вас доставить». «Я пред Тобой… я пред Тобой…» — бормочут пассажиры. «Перед кем это вы?» — любопытствует кабил. «Перед отелем для алжирцев», — отвечает его сосед, показывая на почти незаметную национальную эмблему, прибитую к закрытым оконным ставням.
Отель в Мекке. 11/16 часов.
«Все на выход!» Черная борода, черные глаза и пышная джеллаба появляются словно из воздуха. «Сколько?» — спрашивает бородач. «Сорок шесть, ин ша Аллах», — отзывается водитель, передавая пакет с паспортами. Крепко ухватив его, хозяин гостиницы испытующе и несколько хищно пронзает взглядом каждого паломника и сухо приказывает: «Ждать здесь. Сейчас разместим этих, потом займемся вами». Он прокладывает путь к бюро, перед которым толпятся сорок алжирцев.
Водитель требует бакшиш. Если бы не он, мы были бы еще в Джидде… Впрочем, не будь он так изнурен голодом и жаждой, он также потребовал бы у администрации отеля ускорить прием прибывших. На лицах ясно читаются злость, отвращение и жалость к этому несчастному суданцу. В Алжире чаевые пока еще вещь непривычная. Случается так, что в ресторане официант ловит уходящего клиента, чтобы вернуть ему «забытые» на столе деньги. А требовать их — унизить себя, повести себя, словно ты раб. Но в конце концов каждый вытаскивает банкноту, монету или даже пачку сигарет для «брата из Судана».
Жара ужасающая. Ветер кажется огненным. Паломники кидаются к продавцу фруктов, ничего не видя, кроме бананов и красных яблок, ведь они исчезли из Алжира в семидесятых годах, и многие алжирские дети вообще никогда их не пробовали. «Ну и суматоха», — восклицает старик, поглощая банан. Все занялись сладкими плодами Мекки, припоминая молитву Ибрахима: «Господи! Сделай это страной безопасной и надели обитателей ее плодами». Вообще-то яблоки привезены из Чили, а бананы — из Коста-Рики.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.