Третий эписодий. Прибытие Агамемнона. Пурпурный ковер

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Третий эписодий. Прибытие Агамемнона. Пурпурный ковер

Справа на боевой колеснице появляется Агамемнон в сопровождении нескольких военачальников и свиты. За ними на повозке, нагруженной награбленными в Трое сокровищами, едет Кассандра. Голова ее опущена, волосы перехвачены грубой шерстяной веревкой, в руках, возможно связанных, веточка лавра – символ пророческого дара.

Хор вспоминает древнюю легенду, согласно которой, когда смертный абсолютно счастлив, боги обычно посылают ему несчастья, ибо полное счастье – не для живущих на земле. Так умеряются похвалы победителю, которого хор двусмысленно называет «победителем троянских твердынь». Кроме того, старцы упоминают о неискренних льстецах, которые выказывают радость, не испытывая ее: «Овец своих знает хороший пастух, и легко различает испытанный глаз, где вино неподдельное дружеских чувств, где вода подслащенная лести» (пер. С. Апта). Хор предлагает присоединиться к триумфальной процессии, хотя это вряд ли осмотрительно. Раздаются уверения, что царь уже знает, как вели себя подданные в его отсутствие. В этих словах есть какой-то намек, предзнаменование опасности, что-то скрытое, как и в словах Талтибия. Однако они слишком неопределенны, чтобы считать их предупреждением Агамемнону о заговоре.

Со своей колесницы царь сначала приветствует город Аргос и богов. Но его слова лишь дань ритуалу, в них нет человеческого чувства. Затем он горделиво сообщает о разрушении Трои, на месте которой, по его словам, до сих пор стоит черный столб дыма. От него мы впервые узнаем об уловке с «троянским конем», позволившей греческому отряду, проникнув в город, поджечь его и открыть ворота остальным воинам. Упоминание о Плеядах указывает на точное время этого события – полночь, а отряд отборных воинов Агамемнон уподобляет льву: он «с разбегу прыгнул через стену крепости и царской кровью жажду утолил сполна» (лев был символом дома Атридов).

Царь внимает предостережениям хора, однако они нимало не удивляют его: он привык к зависти и неверности друзей. Единственный, в ком он не сомневается, – это Одиссей. Говоря о том, что может произойти в Аргосе, Агамемнон обещает укреплять все достойное, а все дурное, все, что представляет опасность для интересов государства, без колебаний искоренять, если понадобится – огнем и мечом.

Агамемнон на своей боевой колеснице

(из книги: J. Flaxman, T. Piroli, F. Howard, Compositions fr om the Tragedies of Aeschylus, 1831)

Появляется Клитемнестра, которую подобные слова должны были привести в волнение. Она выходит из дворца в сопровождении служанок, несущих дорогие ткани и ценные ковры. Это происходит в тот момент, когда Агамемнон в последний раз взывает к богам, которые всегда даровали ему победу.

Клитемнестра обращается не к Агамемнону, а ко всем согражданам и к старцам. Ее слова двусмысленны, поскольку среди прочего она говорит: «Стыдиться я не стану величия любви моей». Но о какой любви идет речь – о той, что известна в городе каждому, – к своему любовнику? Или о любви к мужу, только что вернувшемуся из похода? Потом она обращается прямо к царю и рассказывает ему, как ночами, полными дурных предчувствий, думая о тех опасностях, что подстерегали его, она хотела расстаться с жизнью, но, когда веревка была уже у нее на шее, таинственные руки остановили ее. Она объясняет отсутствие Ореста, их сына, – тот воспитывается у фокейца Строфия. Она говорит, что не нужно удивляться ее сухим глазам – свои слезы она давно уже выплакала. И, наконец, Клитемнестра жестоко бранит служанок за то, что они еще не расстелили чудесный пурпурный ковер, который должен лежать от самой колесницы до дверей дворца, ибо «ногой, поправшей Трою», не следует ступать на землю. Агамемнон сначала отказывается от таких почестей, поскольку боится впасть в hybris:

…Приятнее

Хвалы почетный дар из рук чужих принять.

Не услаждай речами: я не женщина.

Не нужно предо мной, как перед варваром,

С отверстым ртом сгибаться в три погибели,

Не нужно, всем на зависть, стлать мне под ноги

Ковры. Такие почести к лицу богам.

А я ведь только смертный, и по пурпуру

Без страха и сомненья мне нельзя шагать.

Пусть не как бога чтут меня – как воина.

Не пышные подстилки пестротканые —

Молва меня прославит. Да, умеренность —

Вот лучший дар богов, и тот, кто кончит жизнь

В благополучье, тот блажен поистине,

Так я сказал, и слову буду верен я.

(Пер. С. Апта)

Агамемнон вначале кажется взволнованным, как будто предчувствуя какое-то несчастье. Когда служанки расстилают огромный пурпурный ковер, он вскидывает голову, услышав обращенные к ним слова Клитемнестры: «Пусть Справедливость в дом такой введет его, какого он не чаял…» Эти слова иногда произносили перед смертью, когда человек уже готов был встретиться с Аидом.

Однако Клитемнестра не уступает, она говорит, что Приам принял бы такие почести.

Храм Зевса в Олимпии, реконструкция

(из книги: Guillaume-Abel Blouet, Expedition scientifi que de Moree, vol. 1–3, 1831–38)

Босым – чтобы не обидеть богов – Агамемнон сходит с колесницы, и тут, наконец, впервые на виду оказывается Кассандра, до этого скрытая в тени. Ступив на пурпур, Агамемнон велит обращаться с чужестранкой любезно и уважительно, но в его устах это звучит натянуто и иронично.

Свита из военачальников и воинов удаляется, а Агамемнон по пурпурному ковру направляется к дверям дворца, и ему явно не по себе, однако Клитемнестра напоминает ему, что рядом море, неиссякаемый источник пурпура, и поэтому его много во дворце, как и других богатств. Наконец Агамемнон входит во дворец. Когда он переступает порог, царица испускает победный возглас:

О Зевс, вершитель Зевс, внемли мольбе моей

И все, что ты свершить задумал, – выполни.

(Пер. С. Апта)

Хор исполняет третий стасим, полный ужаса и роковых предчувствий, в то время как душа старцев обращается к песни Эриний – песни смерти. Хор снова настойчиво вспоминает поверье о том, что слишком удачливый человек, упорно стремящийся умножить свою славу и богатство, навлекает на себя гнев богов. Лишь Зевс волен дать каждому то, что ему надлежит. Хор говорит о необратимом законе, которому подвластны все, и вспоминает, как Зевс молнией испепелил Асклепия за то, что тот воскресил Ипполита*. (Тема воскрешения из мертвых появится в папирусах коптской эпохи и в других рукописях, хранившихся в Александрийской библиотеке, а возможно, и позже, в Византийской. Воскрешение упоминается как магическое искусство, которым владели посвященные в Мистерии врачи и которое они не имели права применять. Это может и буквально соответствовать истине, и быть символом опасности духовного воскрешения для того, кто еще не готов к нему.)

Хор мрачно поет о двух судьбах – возможно, о судьбах Агамемнона и Клитемнестры. Во всяком случае, о жертве и палаче. Они погибают. И хор умолкает.

В греческой трагедии после подобной скорбной песни обычно раздается крик жертвы. Двери дворца резко распахиваются, и слышится крик, но это не предсмертный вопль, это Клитемнестра призывает Кассандру войти в дом. Но психологический эффект достигался в полной мере, и не удивительно, что многие зрители в этот момент не могли сдержать крика ужаса.

Кассандра, гордая в своей скорби, продолжает сидеть в повозке, и ее бьет дрожь. Но Клитемнестра напоминает ей, что сам Геракл был продан в рабство Омфале, царице Лидии, так что она должна оставить свою гордость. Корифей приближается к повозке и осторожно помогает царевне сойти, советуя ей внять словам Клитемнестры. Но Кассандра сопротивляется, и раздосадованная царица поворачивается и уходит, оставив двери дворца открытыми, на случай если Кассандра одумается. Следует вспомнить, что любви дочери Приама* искал сам бог пророчеств Аполлон. После многих просьб он предложил ей этот божественный дар в обмен на ее любовь, и Кассандра приняла его. Однако, когда царевна обрела пророческий дар, она с таким жаром посвятила себя мистике, что не пожелала отдать любовь Аполлону. Влюбленный бог воспринял это как оскорбление и проклял ее. Не имея власти отнять уже дарованное, он обрек ее на то, что ее пророчествам никто никогда не будет верить. С тех пор пророчествам Кассандры действительно никто не верил, и все считали ее безумной. Даже ее венценосный отец не придал ни малейшего значения ее словам, когда она увидела в анналах Судьбы, что причиной разрушения Трои станет деревянный конь, принесенный в жертву Посейдону, и, не послушав ее советов, сделал все наоборот.

Несмотря на отказ Аполлону, Кассандра никогда не теряла духовного контакта с ним, и именно к нему она обращается, огромным усилием пытаясь совладать с охватившим ее волнением (экзальтацией). На это с упреком отзывается хор: зачем со словами, исполненными боли и скорби, она обращается к богу радости и света? Существует несколько версий мольбы Кассандры, вот краткое изложение одной из них: «Аполлон! Ты погибель моя! Ты завлек меня в дом, где вершатся злодейства: даже младенцев здесь не щадят… (преступления Атрея и Фиеста, убийство детей последнего) Роковая веревка! (самоубийство Гипподамии, жены Пелопса) Предательским ударом поверженный супруг, залитый кровью пол! (готовящееся преступление) Вот слышу я детей несчастных плач, съеденных родителем! (дети Фиеста) Да… и еще одно событие ужасное нас ждет; тому, с кем ложе брачное делила, готовит омовенье злая женщина… Сеть преступная, туника, в которой он лежал на ложе… И вот предательский наносится удар, и вот поверженный уж рухнул в чан с водой! И точно так же рукой недрогнувшей я буду сражена!»

Хор, попавший под влияние проклятия Аполлона, не понимает пророчеств Кассандры, но позже, возможно вспомнив свои собственные предчувствия, отвечает:

Теперь ты ясно, слишком ясно вдруг

Заговорила. Понял бы тебя,

Пожалуй, и младенец…

…Я верю. Речь твоя мне вещей кажется.

(Пер. С. Апта)

Старцы признают все пророчества Кассандры, вплоть до мельчайших деталей, а она рассказывает о том, как ей удалось обрести этот драгоценный дар. Но мало-помалу проклятие Аполлона распространяется и на них, и в конце концов старцы начинают сомневаться даже в том, на греческом ли языке говорит Кассандра, поскольку перестают понимать услышанное. Они спрашивают ее, чью гибель предрекает пророчество, и она без колебаний отвечает: Агамемнона. Тогда хор приказывает ей молчать и молит о том, чтобы ничего не случилось. «Вы молитесь, а там убить готовятся», – слышат они. Хор вопрошает: «Да кто же станет жертвой, а кто – преступником?» – показывая тем самым, что предсказание осталось непонятым.

Кассандра в исступлении ломает жезл Аполлона и срывает с себя ленты – символ священных уз. Сверху спускается огненный шар и приближается к ней. Кассандра понимает, что Аполлон лишает ее своих символов, в полной мере осуществляя свою месть. В отчаянии она направляется во дворец, но уже в дверях вскрикивает от ужаса, ибо чувствует запах крови и могилы… Хор уверяет ее, что это кровь жертвенных животных и запах благовоний, воскуряемых в честь Агамемнона. Признеся последние пророчества, она вбегает во дворец. Хор рассуждает о том, что если победоносному Агамемнону теперь придется заплатить собственной жизнью за гибель других, то ни один из смертных не сможет похвастаться своей счастливой участью. Возможно, после ухода Кассандры к старцам вернулась способность понимать предзнаменования? Но на размышления нет времени, поскольку за теперь уже закрытыми дверями слышится предсмертный крик Агамемнона: «О! Я сражен ударом в доме собственном!.. Еще один удар! О, горе, горе мне!»

Уже в пароде* мы видели, как беспомощны старцы. Сейчас они колеблются, и каждый из них, прежде чем войти во дворец, высказывает свое собственное мнение. Последний говорит, что прежде всего они должны убедиться во всем сами. (Из-за такого чрезмерного благоразумия перед лицом очевидного эту часть произведения с давних пор стали называть «Бессилием старцев». Возможно, это была завуалированная критика Совета Старейшин и сенатороввообще, которых во все времена не без оснований обвиняли в бюрократизме и неспособности к действиям.)

Когда же старцы после всех колебаний и рассуждений приближаются к дверям, навстречу им выходит Клитемнестра.

Хор разделяется на два полухория, и между ними начинается бессмысленный диалог, обмен абсурдными фразами. Появление царицы в тот самый момент, когда они задаются вопросом, не умер ли Агамемнон, парализует их. Позади Клитемнестры в глубине дворца видно обнаженное тело Агамемнона, обернутое лишь широким куском окровавленной ткани. Рядом можно различить труп Кассандры.

Клитемнестра одержима духом мщения Аластором, одним из домашних демонов, и вид ее внушает ужас: в руке ее меч, на лбу – капли крови. Она едва может передвигать ноги, но хор отступает перед ней.

Клитемнестра у тела убитого ею Агамемнона

(из книги: J. Flaxman, T. Piroli, F. Howard, Compositions fr om the Tragedies of Aeschylus, 1831)

Царица похожа на медиума* и находится в состоянии, близком к трансу. Она спокойно сознается в том, что все сказанное ею прежде было ложью, и цинично хвастается совершенным преступлением. Она подробно рассказывает, как обернула ничего не подозревавшего Агамемнона в роскошные покровы, обездвижив его, как дважды вонзила в него меч, и предсмертных криков поэтому тоже было два. Как, уже недвижимому, она нанесла третий удар в честь Аида. При этом тело содрогнулось в конвульсиях и хлынувшая кровь обагрила ей лоб. Более того, она говорит, что, если бы ей было позволено, она, чтобы возблагодарить богов, взошла бы на труп и с радостью совершила на нем, как на алтаре, возлияния.

Изумленный хор называет ее высокомерной и угрожает ей изгнанием и гневом горожан: «Кончишь бесславно, друзьями покинута, смертью заплатишь за смерть».

Клитемнестра отвечает гордо и презрительно. Она утверждает, что убийство Агамемнона было совершено по приказу Дике, «Справедливости», как возмездие за принесенную в жертву Ифигению и как кара за не раз проявленную неверность. Упоминает она и о том, что Кассандра была предана смерти как наложница царя. (Все эти обвинения верны, включая относящееся к Кассандре, однако та была «военным трофеем» и не по доброй воле стала рабой прихотей Агамемнона.) Клитемнестра утверждает, что ничего не боится, поскольку Эгисф зажжет огонь в ее очаге и любовь их будет такой же, как и прежде.

Хор исполняет коммос, то есть плач. Он желает погибнуть вместе со своим царем и возлагает вину за все несчастья на Елену. Услышав имя своей сестры, Клитемнестра прерывает его. Тогда хор называет подлинной причиной всех бед домашнего демона, и царица соглашается.

Похороны Агамемнона

(из книги: George C. W. Warr, Th e Oresteia of Aeschylus,1900)

Среди жалоб и стенаний хор обращается к Клитемнестре: «Ты не безгрешна, хотя вполне возможно, что этот демон сообщницей сделал тебя». Так старцы постепенно понимают, что истинная причина всех смертей – злой дух, демон рода Пелопса, и именно его все они и предлагают изгнать из дворца. Но одновременно говорят, что, пока существует Зевс, закон будет исполняться: «И со свершившим да свершится!» Клитемнестра, уже освободившаяся от демонической власти, выглядит спокойной и соглашается с тем, что воинственный дух должен быть изгнан из дома. Она готова принять на себя тяжесть содеянного ею. Из ее рук с грохотом падает тяжелый обоюдоострый меч.

В этот момент на сцене появляется Эгисф в сопровождении вооруженных людей и останавливается перед телом Агамемнона. Он говорит, что таинственный Закон богов исполнился, и вспоминает, как его с отцом изгнали из этого дома, а также о других уже упоминавшихся ужасах и несправедливостях. По его словам, именно он все это замыслил и счастлив видеть труп Агамемнона. Эгисф добавляет, что отныне он будет править и сможет обуздать всякого, кто этому воспротивится.

Корифей называет его трусливым предателем, поскольку он оказался не способен сам осуществить задуманное убийство, и предрекает ему месть Ореста.

Эгисф сравнивает старцев с сидящими на скамье гребцами, тогда как кораблем государства правит он один. Воодушевленный собственными угрозами, Эгисф обнажает меч. То же делают его спутники, и вместе они надвигаются на старцев. Те не пугаются и тоже достают оружие. Когда же назревает столкновение, Эгисф призывает свою охрану двинуться на противников с опущенными копьями. Вмешивается Клитемнестра, она встает между двумя группами:

Нет, не будем, о мой милый, новой крови проливать.

Без того уже печальна жатва острого меча,

Без того уже довольно горя, ужасов, смертей.

Нет нужды в кровопролитье. Что свершили,

то к добру.

Пусть же радостью страданья обернутся наконец!

Натерпелись мы несчастий под копытами судьбы.

Таково, коль знать хотите, слово женское мое.

(Пер. С. Апта)

Противники продолжают обмениваться угрозами, но Клитемнестре мало-помалу удается втолкнуть Эгисфа во дворец, осыпая его похвалами. Все успокаиваются. Хор отступает.

Финал «Агамемнона», как и начало трагедии «Хоэфоры», не сохранился. Многие авторы об этих утерянных частях даже не упоминают, но в греческих копиях их отсутствие заметно, и даже сам ритм трагедии оказывается нарушенным.

Орест и Электра

(Национальный римский музей, Палаццо Альтемпс, Рим)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.