Введение в классическую мифологию

Введение в классическую мифологию

С давних пор… эллины отличались большим по сравнению с варварами благоразумием и свободой от глупых суеверий.

Геродот, 1:60

Как предполагается, греческая и римская мифология показывает нам, каким образом человечество мыслило и ощущало себя многие и многие века тому назад. Согласно этой точке зрения, исследуя мифологические картины, мы можем проследить путь от современного, цивилизованного человека, столь далекого от природы, к человеку, который жил в тесном с ней взаимодействии; а самый большой интерес в мифах представляет для нас то, что они переносят нас в то время, когда – в отличие от современности – мир был еще молод и человек жил в непосредственной связи с землей, ее деревьями и озерами, ее цветами и холмами. Мы понимаем, что во времена возникновения мифов между реальным и нереальным существовало очень мало отличий. Воображение человека было на удивление живым и не сдерживалось рассудком, так что в лесу любой из людей мог увидеть за деревьями пробегающую мимо нимфу или, нагнувшись к прозрачному водоему, разглядеть в его глубинах лицо наяды.

Идея вернуться к этому восхитительному положению вещей поддерживается почти каждым автором, работающим в области классической мифологии, и прежде всего поэтами. В эти бесконечно удаленные от нас времена первобытный человек мог

Увидеть встающего из моря Протея,

Услышать Тритона, звонко трубящего в рог.

И на какой-то миг благодаря созданным им мифам мы можем уловить отблеск этого волшебного и населенного чудесными существами мира.

Однако даже краткого рассмотрения образа жизни нецивилизованных народов в каждой точке земного шара и в любой исторический период достаточно для того, чтобы воздух из этого шарика романтических построений полностью вышел. Совершенно очевидно, что примитивный человек – живи он на Новой Гвинее в наше время или в первозданных чащах много веков назад – никогда не населял свой мир доброжелательными к нему, милыми существами. В первобытной чаще таились ужасы, а не нимфы и наяды. Там жил Ужас с большой буквы, сопровождаемый своими ближайшими спутниками: Магией и общепринятой от нее защитой – Человеческими Жертвоприношениями. Главная защита человечества от гнева тех или иных божеств состояла в выполнении некоторых магических ритуалов, лишенных смысла, но эффектных, или в жертвоприношениях, сопряженных с муками и горестями.

Мифология греков

Достаточно темная картина древнейшей греческой мифологии самым коренным образом отличается от классических представлений. Анализ мировоззрения древних греков едва ли станет хорошим подспорьем для изучения взглядов первобытного человека на окружающий его мир. Весьма примечательно, насколько кратко греческие мифы рассматривают антропологи.

В отличие от египтян древние греки создавали себе богов по своему образу и подобию

Конечно, греки тоже имели свои собственные корни в первобытной жути. Конечно, они тоже когда-то жили жизнью дикарей, уродливой, полузвериной. Но вместе с тем мифы отчетливо показывают, сколь высоко они поднялись над первозданной мерзостью и всеобщей свирепостью к тому времени, о котором у нас есть хоть какие-то сведения. Об этом времени в мифах можно найти лишь очень туманные воспоминания.

Мы не знаем, когда все эти мифы получили современную трактовку; но как бы там ни было, к этому времени примитивный, первобытный образ жизни лежал у греков уже далеко за спиной. Мифы в том виде, в каком мы их знаем теперь, – создание великих поэтов. Первым письменным литературным памятником Греции является Илиада. Греческая мифология начинается с Гомера, жившего, как считают, не ранее чем за тысячу лет до времени Христа. Илиада является самым древним литературным произведением Греции. Она написана богатым, изящным, во всех отношениях прекрасным языком, прошедшим в своем развитии сотни лет, в течение которых люди стремились научиться выражать свои мысли четко и красиво. Этот язык – бесспорное свидетельство высокого уровня цивилизованности. Сюжеты греческой мифологии не проливают яркий свет на вопрос о том, на что было похоже раннее человечество. Зато помогают ответить на вопрос, какими были ранние греки. Эта тема очень важна для нас – их наследников в интеллектуальном, эстетическом и политическом отношении. Все, что мы узнаем о них, для нас не чуждо.

Принято говорить о «греческом чуде». Это выражение означает, что с пробуждением Греции произошло новое рождение мира. «Посмотрите: старое уходит, и все становится новым». Именно что-то вроде этого и свершилось в Греции. Почему же и когда это произошло, мы не имеем ни малейшего представления. Мы только знаем, что у ранних греческих поэтов появились новые представления, которые и не мыслились в предшествующем им мире, но, зародившись, уже никогда не уходили из нового мира. После этого прорыва в мышлении человечество стало центром вселенной, его наиболее важной составной частью. Это был поистине революционный переворот в сознании. До него человеческие существа представлялись чем-то малозначительным. В Греции же человек впервые осознал, что представляет собой человечество.

Древние греки создавали себе богов по своему образу и подобию. Сама идея не приходила в голову народам, ранее их вступившим на арену истории. Их боги не имели каких-либо реальных прототипов в природе, не походили ни на одно из живых существ. В Египте это мог быть какой-нибудь многометровый колосс, неподвижный, которого самое сильное воображение не могло наделить способностью к движению, – такой, как, например, вырубленный из камня комплекс гигантских храмовых колонн, то есть отображение человеческих форм, намеренно сделанных нечеловеческими. Или застывшая фигура женщины с кошачьей головой – воплощение очень негибкой и нечеловеческой жестокости. Или чудовищный, исполненный тайн сфинкс, стоящий просто по ту сторону от всего живого. В Месопотамии – это рельефы, изображающие существ, не похожих ни на одно из когда-либо живших в мире: люди с головами птиц и львы с головами быков, причем и те и другие – с орлиными крыльями. Все это – творения скульпторов, намеренно создававших образы, создать которые мог только их собственный мозг, – нереальность, доведенная до совершенства.

Такие и подобные им изображения и обожествлял догреческий мир. А теперь поставьте рядом с ними статую любого греческого бога, столь человечного и естественного в своей красоте, и вы поймете, что в мир пришла новая идея. А с ее приходом вселенная стала рациональной.

Святой Павел сказал, что незримое должно постигаться через зримое. Это не была древнеиудейская идея; она была греческой. В древнем мире только в Греции человек был в первую очередь занят видимым миром; он удовлетворял свои желания в тех категориях, которые были заложены в окружающем его мире. Скульптор, наблюдавший за состязающимися атлетами, чувствовал, что ничто из того, что он может вообразить, не будет столь же прекрасным, как эти сильные молодые тела. И он ваял статую Аполлона. Рапсод находил своего Гермеса среди людей, которых он встречал на улице. Он видел бога в облике, как выразился Гомер, молодого человека «в том возрасте, когда юность прекрасней всего». Греческие скульпторы и поэты поняли, насколько человек может быть великолепным, замечательно сложенным, сильным и быстроногим. Он стал завершением их поисков красоты. Им совсем не хотелось воплощать фантазии, порождаемые их мозгом. Все искусство, все мышление Греции концентрировалось на человеке.

Антропоморфные боги, естественно, сделали небеса очень приятным местом. И сами греки чувствовали себя там как дома. Они прекрасно знали, чем занимаются обитатели небесных чертогов, что они едят и пьют, где пируют и как развлекаются. Конечно, их следовало опасаться, ведь они были чрезвычайно сильны и, рассердившись, очень опасны. Однако при известной осторожности человек мог держать себя с ними достаточно непринужденно. Он даже вполне мог позволить себе насмехаться над богами. Любимым объектом насмешек являлся сам Зевс, пытающийся скрыть от супруги свои любовные похождения и неизменно терпящий поражения. Греки сочувствовали ему и еще больше любили его за это. Едва ли не самым популярным комическим персонажем стала Гера, типичная ревнивая жена. Ее остроумные попытки поймать с поличным своего супруга и наказать соперницу совсем не вызывали неудовольствия греков и развлекали их в той же мере, в какой нас развлекают ухищрения ее ревнивых современниц сегодня. Такие мифы располагали к тому, что у человека появлялись к богам вполне дружеские чувства. Смех у ног египетского сфинкса или ассирийского полузверя-полуптицы был бы немыслим; но он был вполне естественен для Олимпа, что делало богов вполне «компанейской публикой».

Низшие божества земли тоже были в высшей мере по-человечески привлекательны. В облике прекрасных юношей и девушек они населяли леса, рощи, реки, озера, находясь в полной гармонии с зелеными кущами и ясными водами.

Это и есть чудо, совершенное греческой мифологией, – гуманизированный мир и человек, свободный от парализующего страха перед всемогущей Неизвестностью. Пугающе непостижимые существа, обожествляемые в других странах, и внушающие ужас духи, которыми там кишмя кишели земля, воздух и море, были изгнаны из Греции. Может показаться странным, но те, кто слагал мифы, опирались не только на иррациональное и любили вкрапливать в свой рассказ факты, какие бы безудержно фантастические обстоятельства ни содержал миф. Всякий, кто внимательно читает мифы, замечает, что самые нереальные вещи в них происходят в мире, обставленном вполне рационально и прагматично. О Геракле, вся жизнь которого была, в сущности, непрерывной борьбой с до абсурда нелепыми чудовищами, всегда сообщается, что его дом находился в конкретном городе – Фивах. Любой греческий турист мог посетить место, где родилась Афродита, – неподалеку от берега острова Кифар. Крылатый конь Пегас, весь день проносившись по небу, на ночь прилетал в свою благоустроенную конюшню в Коринфе. Привязка к знакомым каждому греку местам придавала реальность всем мифическим персонажам. Хотя подобное смешение рационального, жизненного, с одной стороны, и иррационального, фантастического – с другой – представляется детски наивным, стоит задуматься, насколько же такой подход был более надежным и разумным по сравнению, скажем, с эпизодами, в которых джинн появляется, когда Аладдин трет лампу, ниоткуда и, выполнив задачу, пропадает в никуда.

В классической мифологии нет места ужасающей иррациональности. Элементов магии, столь популярной в догреческом и послегреческом мире, в ней почти не существует. Ужасающей сверхъестественной силой в греческих мифах наделены только две женщины, но не обладает ни один мужчина. Одержимые демонами волшебники и отвратительные старые ведьмы, фигурировавшие в мифологии Европы и Америки чуть ли не до наших дней, у греков не играют никакой роли. Единственные «ведьмы» – это Кирка и Медея, но они молоды и потрясающе красивы и поэтому вселяют восторг, а не ужас. Астрологии, столь популярной в мире со времен Вавилона и до наших дней, Греция не знала совершенно. Действительно, известно множество мифов о звездах, но ни в одном из них нет ни малейшего упоминания о каком-либо их влиянии на человеческие судьбы. Астрономия – вот что было создано греческой ментальностью в процессе наблюдений за звездами. Ни в одном из мифов не выведен обладающий магическими знаниями жрец, которого следует страшиться из-за того, что ему известны способы привлечь или, наоборот, оттолкнуть милость богов. Жрецы вообще появляются в мифах крайне редко, а если и появляются, большой роли не играют. Когда в Одиссее перед главным героем жрец и поэт падают на колени, умоляя сохранить им жизни, тот без раздумий убивает жреца, но сохраняет жизнь поэту. Гомер говорит, что Одиссей испытывал нечто вроде священного трепета перед человеком, которого его искусству обучили сами боги. Не жрец, но поэт связан с небесами – и никто не испытывает из-за этого перед ним страха. Души мертвых, привидения, которых так боялись в других странах, никогда не появлялись на земле ни в одном греческом мифе. Греки не знали страха перед покойными – Одиссея называет их: «эти достойные жалости мертвые».

В мире греческой мифологии человеческий дух не испытывает ужаса перед богами. Правда, боги непредсказуемы, и никогда нельзя предвидеть, когда ударит перун Зевса. Тем не менее все их сообщество – за немногими и по большей части не столь уж важными исключениями – чарующе красиво человеческой красотой, а ничто по-человечески красивое страшить не может. Ранние греческие мифологи преобразовали мир страха в мир, наполненный красотой.

Но и на солнце есть пятна. Эта трансформация происходила медленно и никогда не была полностью завершена. «Очеловеченные» боги на долгое время оказались лишь ненамного лучше своих почитателей. Конечно, они были невыразимо прекраснее и много сильнее их; более того, они были бессмертными. Однако нередко они поступали так, как не поведет себя ни один благородный мужчина, ни одна порядочная женщина. Так, например, в Ил иаде Гектор совершает более благовидные поступки, чем любой из бессмертных, а в моральном отношении Андромаха бесконечно превосходит Афину или Афродиту. Что же касается Геры, то ее поведение от начала и до конца отвечает самому низкому уровню представлений о человеческой морали. Почти каждый из этих лучезарных богов может вести себя высокомерно или даже жестоко. На небесах гомеровского мира и еще очень долго после Гомера существуют очень ограниченные представления о хорошем и плохом.

Есть и другие темные пятна. Это – следы того времени, когда боги выступали в зверином обличье. Сатиры – это полулюди-полукозлы, а кентавры – полулюди-полулошади. Геру часто называют «волоокой». Это определение, видимо, удерживается за ней на всем пути развития ее образа от богини-коровы до антропоморфной царицы мира. Имеются также и мифы, которые явно сложены еще в эпоху человеческих жертвоприношений. Однако удивительно не то, что здесь и там еще встречаются эти кусочки дикарского мировоззрения. Удивительно, что их так мало.

Конечно, монстры всегда присутствуют в мифах в том или ином виде – ужасные гидры, горгоны, химеры; но они вводятся в миф только для того, чтобы герой мог быть увенчан победными лаврами. Действительно, что бы делал без них герой? А он ведь всегда их побеждает. Величайшего героя греческой мифологии, Геракла, можно рассматривать как аллегорию самой Греции. Он сражался с чудовищами и освобождал от них землю подобно тому, как сама Греция освобождала землю от чудовищной идеи господства нечеловеческого над человеческим.

Греческая мифология переполнена рассказами о богах и богинях, но ее не следует рассматривать как греческую Библию, изложение греческой религии. В соответствии с большинством современных представлений подлинный миф имеет с религией мало общего. Он призван объяснить какие-то природные явления: например, каким образом в мире появились люди, животные, то или другое дерево или цветок, солнце, луна, звезды, бури, извержения вулканов, землетрясения, то есть все то, что существует или происходит. Гром и молния возникают, когда Зевс мечет свои перуны. Вулкан извергается потому, что в горе заточено чудовище, которое время от времени пытается освободиться. Созвездие Большая Медведица не опускается за горизонт потому, что на него когда-то рассердилась некая богиня и повелела ему никогда не садиться в море. Мифы – это первонаука, результат первых попыток человека объяснить себе картину мира. Вместе с тем известны мифы, которые не объясняют ровным счетом ничего и имеют чисто развлекательный характер, относясь к тем рассказам, которыми люди тешат себя долгими зимними вечерами. Примером таких мифов является история Пигмалиона и Галатеи, никоим образом не связанная с каким-либо природным явлением. То же самое можно сказать о мифах о золотом руне, Орфее и Эвридике и множестве других. В наше время эта точка зрения является общепринятой, и нам не следует искать в каждой мифологической героине воплощение луны или зари, а в жизни каждого героя видеть солнечный миф. Мифы – это и перволитература, и первонаука.

Но они одновременно являются и отображением религиозных представлений. Конечно, эти представления находятся на заднем плане, но разглядеть их нетрудно. Начиная от Гомера и до трагиков и даже позднее постепенно углубляется понимание того, что же нужно человеку и чего он хочет от своих богов.

Громовержец Зевс, очевидно, был когда-то богом, распоряжавшимся дождем. Для греков он даже важнее, чем солнце, поскольку гористая Греция нуждалась в дожде гораздо больше, чем в солнечном тепле и свете, и богом богов должен был стать тот, кто дарил своим почитателям драгоценную влагу жизни. Но гомеровский Зевс – не какое-то природное явление. Он – личность, живущая в мире, в который уже вошла цивилизация, и, конечно, он – эталон представлений о добре и зле. По нашим меркам, не лучший образец: Зевс примеряет его в основном к другим, а не к себе самому. Однако он наказывает лгунов и нарушителей клятв; гневается на дурное обращение с телами покойных; он жалеет старого Приама и помогает ему, когда тот отправляется к Ахиллу в качестве просителя. Своего высшего уровня он достигает в Одиссее. Один из ее персонажей, свинопас, заявляет, что нуждающиеся и странники посылаются Зевсом, и тот, кто отказывается помочь им, грешит против самого отца богов. Гесиод, живший ненамного позже Гомера (если он вообще жил позже), говорит, что человек, который причиняет зло просителю и страннику или дурно обращается с сиротами, подвергает себя гневу Зевса.

А потом спутницей Зевса становится Справедливость. Это – совершенно новая идея. Еще в Илиаде склонные к пиратству капитаны кораблей справедливости вовсе не жаждали. Они стремились делать то, что им по нраву, поскольку чувствовали себя достаточно сильными и им был нужен бог, выступающий на стороне сильных. Но Гесиод, крестьянин-бедняк, осознавал, что неимущие должны иметь справедливого бога. Он писал: «И рыбы, и звери, и птицы небесные пожирают друг друга. Но человеку Зевс дал понятие о справедливости. Рядом с сидящим на троне Зевсом восседает справедливость». Эти фразы показывают, что огромные и горькие нужды обездоленных достигли небес и превратили бога сильных в бога защитника слабых.

Итак, в мифах о сластолюбивом Зевсе, о трусоватом Зевсе или даже о Зевсе, вызывающем насмешки, можно разглядеть черты нового отца богов. Эти качества все сильнее проступали по мере того, как люди постепенно осознавали, чего требует от них жизнь и что они хотят видеть в божестве, которому служат. Этот Зевс постепенно вытеснил всех остальных, со временем заняв собой всю сцену. По словам Диона Хрисостома, жившего во II в. н. э., он превратился в «нашего Зевса, подателя всяческих благ, всеобщего отца, спасителя и охранителя человечества».

Одиссея говорит о «божестве, для которого все люди равноценны», а через несколько столетий Аристотель напишет слова: «Величие, созданное племенем смертных». Начиная с ранних мифологов, греки имели представление и о божественном, и о превосходящем. Их стремление к постижению этих категорий было настолько сильным, что они прилагали усилия увидеть их во всей четкости, пока бог грома и молнии не превратился в универсального отца.

Греческие и римские писатели-мифологи

Большинство книг по классической мифологии в значительной мере основаны на стихах римского поэта Овидия, творившего во времена правления императора Августа. Его сочинения – краткая энциклопедия мифологии. В этом отношении с ним не может сравниться ни один древний писатель. Он пересказал почти все мифы – и достаточно подробно. Иногда отдельные известные нам из литературы или изобразительного искусства мифы дошли до нас только благодаря ему. В этой книге, правда, я по возможности избегала использовать его стихи. Он был, несомненно, замечательным поэтом и отличным рассказчиком, вполне способным оценить тот великолепный материал, который мифы ему предлагали, но его точка зрения расходится с современной. Для него они были собранием немыслимого вздора.

Я болтаю о древних поэтов чудовищной лжи,

О вещах, не виданных никем и никогда.

В сущности, он заявляет своему читателю: «Не важно, насколько они глупы. Я их так для тебя хорошо приодену, что они придутся тебе по вкусу». И он делает это, нередко весьма удачно, но в его руках эти рассказы, которые были истинной, непреложной правдой для ранних греческих поэтов Гесиода и Пиндара и отражением глубокого религиозного чувства для греческих трагиков, стали пустыми побрякушками, иногда, правда, остроумными и несущими заряд развлекательности, нередко сентиментальными или утомительно риторичными. Греческие же мифологи почти свободны и от сентиментальности, и от риторичности.

Перечень основных писателей, через творения которых мифы дошли до нашего времени, невелик. Его, конечно, возглавляет Гомер. Илиада и Одиссея представляют собой (или, скорее, содержат) древнейшие памятники греческой литературы. Точно датировать какую-либо их часть возможным не представляется. Ученые дают очень расходящиеся датировки, и, вне всякого сомнения, будут делать это и впредь. Обычно возражений не вызывает цифра 1000 г. до н. э.

Второго из названных авторов относят к IX, иногда к VIII в. до н. э. Гесиод был бедным крестьянином; его жизнь была тяжелой и горькой. Не может быть большего контраста, чем между его поэмой Труды и дни, в которой он пытается научить человека жить добропорядочной жизнью в этом суровом мире, и изящным великолепием Илиады и Одиссеи. Но Гесиоду есть что сказать и о богах: в приписываемой ему второй поэме, Теогонии, он сосредотачивает себя на вопросах мифологии. Если Гесиод действительно создал ее, это означает, что скромный крестьянин, живущий в уединении вдалеке от городов, стал в Греции первым человеком, который задумался, откуда и как произошло все и вся: мир, небо, боги, человечество, – и постарался найти этому объяснение. Если Гомер никогда и ничему не удивлялся, то Теогония – это рассказ о появлении вселенной и о происхождении нескольких поколений богов, что весьма ценно для мифологии.

Следующими по порядку идут гомеровские гимны-поэмы, написанные в честь того или иного бога. Их тоже нельзя точно датировать, но согласно мнению большинства ученых они относятся к концу VIII или началу VII в. до н. э. Последний из представляющих заметный интерес гимнов (всего их 33) появился в Афинах и относится к V или, возможно, IV в. до н. э.

Пиндар, величайший лирический поэт Греции, начал писать приблизительно в конце VI в. до н. э. Он сочинял оды в честь победителей на всегреческих празднествах или играх, и в каждом из его произведений или излагается один из мифов, или же содержится намек на него. Для мифологии Пиндар имеет то же значение, что и Гесиод.

Современником Пиндара был Эсхил, старший из трех самых известных поэтов-трагиков. Двое других, Софокл и Еврипид, были несколько моложе. Еврипид, самый младший, скончался в конце V в. до н. э. Все их пьесы, за исключением Персов Эсхила, написанных в честь победы греков над персами при Саламине, созданы на основе мифологических сюжетов. Наряду с творениями Гомера они представляют собой наиболее важный источник для изучения мифов.

Большой мастер комедии, Аристофан, живший в конце V – начале IV в. до н. э., также нередко обращается к мифам, как, впрочем, и два великих прозаика – Геродот, первый историк Европы и современник Еврипида, и Платон, философ, живший почти поколение спустя.

Расцвет творчества александрийских поэтов приходится приблизительно на середину III в. до н. э. Их называли так потому, что в эту эпоху центр греческой литературы переместился из Греции в Александрию Египетскую. Александриец Аполлоний Родосский подробно рассказывает историю похода аргонавтов за золотым руном, а наряду с ней и некоторые другие мифы. В стихах Аполлония и еще трех александрийских поэтов, разрабатывавших мифологические сюжеты (пасторальные поэты Феокрит, Бион и Мосх), теряется простота Гесиода и присущая Пиндару вера в богов. Религиозность, свойственная поэтам-трагикам, утрачивает свою глубину и серьезность, но не допускается и фривольность Овидия.

Более поздние писатели, римлянин Апулей и грек Лукиан, творившие во II в. н. э., также внесли важный вклад в разработку мифологической тематики. Знаменитая история о любви Купидона и Психеи дошла до нас только в передаче Апулея. Его изложение мифов очень напоминает подход Овидия. Лукиан похож только на самого себя. Он представляет богов в сатирическом виде. В его время они уже стали предметом насмешек. Вместе с тем он сообщает о них немало ценных сведений.

Аполлодор, также грек, который – вслед за Овидием – является одним из самых плодовитых древних мифологов, но в отличие от Овидия он очень придерживается фактов и потому скучен. Его жизнь и творчество датируют в весьма широком диапазоне – от I в. до н. э. до IX в. н. э. Английский ученый Дж. Фрезер считает, что Аполлодор жил и творил или в I или во II в. н. э.

Грек Павсаний, автор, в сущности, первого в мире путеводителя, сообщает много интересного о тех событиях, связанных с мифами, которые происходили в местах, где побывал страстный путешественник. Он жил во II в. н. э.; вопросами о правдивости сообщаемых им мифов он не задается, излагая их с полной серьезностью.

Из римских поэтов сильно выделяется Вергилий. Он верит в мифы не более, чем его современник Овидий, но он увидел в них отображение человеческой сущности и придал мифологическим персонажам такие живые человеческие черты, которые не мог им придать никто со времени греческих трагиков.

Мифологическую тематику разрабатывали и другие римские поэты. Несколько мифов изложено Катуллом, Гораций часто намекает на тот или иной миф, но большого значения для мифологии эти поэты не имели. Всем римлянам мифы представлялись чем-то бесконечно далеким, какими-то забытыми тенями прошлого. Лучшими проводниками по греческой мифологии являются, несомненно, греческие писатели, сами верившие в то, что они пишут.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.