Старая хлеб-соль

Старая хлеб-соль

Мы уже отмечали неоднократно, что русские сказки (как, впрочем, и любой, вероятно, фольклор на свете) совершенно чужды морали. Они вовсе не учат добру, как принято о них думать и как принято говорить о них на школьных уроках литературы. Они бесстрастно констатируют, что мир замешен на зле, на подлости, на обмане, на предательстве. Мы, глядя на мир, описываемый сказками, сказали бы, что он ужасен, он избирателен. Но сказка не знает оценок. Сказка просто говорит: мир — таков. И это, заметим к слову, роднит сказку с современными средствами массовой информации.

Имеющие отношение к благодарности или неблагодарности тропы (сюжетные кирпичики, из которых, как из детского конструктора, складывается народное творчество) демонстрируют в складывании своем печальную закономерность: благодарность возможна только в волшебных сказках, т. е. не без вмешательства потусторонней силы, тогда как в бытовых сказках благодарности не бывает, а бывают лишь подлость и обман. Волшебная яблонька, например, укрывает детей от гусей-лебедей за то, что дети давеча освободили яблоньку от тяжести плодов. Но бытовые старик со старухой, которым бытовая лисица привела заблудившуюся в лесу бытовую внучку, травят в благодарность лисицу собаками.

Хотелось бы ошибаться, но я не встречал примеров благодарности в бытовых русских сказках. Однако же даже на фоне привычной этой аморальности сказка «Старая хлеб-соль» шокирует меня. Всеобщая неблагодарность, всеобщее вероломство, всеобщая подлость непросто констатируется этой сказкой, а активно насаждается главным героем, как если бы мир у человека рухнул, появись благодарность на свете.

Начинается сказка со сцены охоты. Охотники гонят бирюка (т. е. матерого волка). Спасаясь от преследования, бирюк выбегает в поле, где мужик молотит зерно тяжелым цепом. «Спрячь меня в мешок», — просит волк крестьянина. И тот прячет волка в мешок, и охотники проходят мимо, не отличив мешок с волком от лежащих на гумне мешков с зерном. Как только охотники уходят, крестьянин развязывает мешок, выпускает волка, и зверь, сообразив, что спасший ему жизнь человек один и без оружия, вознамеривается спасителя своего сожрать.

«Я ж тебя выручил, а ты меня съесть хочешь», — мужик пытается воззвать к совести волка.

«Старая хлеб-соль забывается», — парирует волк в том смысле, что нету такого обычая — испытывать к благодетелям своим благодарность.

Насилу крестьянин уговаривает волка повременить немного со съедением и спросить у прохожих, забывается ли старая хлеб-соль или нет. Разумеется, им встречаются старый пес и старая лошадь, которых после многих лет верной службы хозяин выгнал из дома. Наверное, в тысяче сказок бродят по дорогам эти пес и лошадь, доказывая каждому встречному, что благодарности не существует. Разумеется, и мужику с бирюком пес и лошадь говорят, что «старая хлеб-соль забывается» и что быть, следовательно, мужику съеденным.

Но затем мужику и бирюку встречается лиса.

«Как же ты залез в мешок?» — удивленно спрашивает лиса волка. «Да вот так и залез». — «А ну покажи, — сомневается лиса. — Не верю».

Ради лисы устраивается следственный эксперимент. Волк забирается в мешок, как забирался, прячась от охотников. Крестьянин завязывает мешок, как завязывал на гумне. И лиса говорит мужику: «А теперь покажи мне, как ты молотил».

Догадливый крестьянин принимается молотить тяжелым цепом увязанного в мешок волка. И молотит до смерти. А лиса стоит рядом и смотрит. Последний удар цепа спасенный лисою крестьянин обрушивает лисе на голову.

Он убивает ее одним ударом со словами: «Старая хлеб-соль забывается». Убивает потому что иначе не только старая лошадь и старый пес ходили бы по миру со своими сказками о неблагодарности, а ходила бы и лиса, проповедуя справедливость. И весь замешенный на зле и обмане сказочный мир рухнул бы.

Поэтому мужик и убивает лису ударом цепа.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.