Глава 6. Открытая грудь и стремление обладать ею

Глава 6. Открытая грудь и стремление обладать ею

Полинезийцы, которые обычно вполне открыты в том, что касается секса, не желают обсуждать эту тему подробно с европейцами. Это можно понять как своего рода скромность, которая заметна у пожилых женщин племени, прикрывающих грудь, когда приезжает европейский доктор, хотя обычно верх тела у них обнажен.

Дональд Маршалл, Ra’ ivavae[30]

Один мой друг как-то видел, что соски его девушки испускали голубые лучи. В этот момент он сам был под ЛСД.

«Интересная галлюцинация» — отреагировал я, когда он рассказал мне об этом.

«А я вот не уверен…» — ответил он.

Нет, мы, конечно, не собираемся принимать его всерьез; мы все прекрасно знаем, что кислотники готовы поверить во что угодно. Даже если русские парапсихологи будут нам показывать фотографии ауры вокруг человеческого тела; даже если Вильгельм Райх будет заявлять, что смог открыть эту ауру с помощью усовершенствованного телескопа, который он назвал оргоноскопом. Нет, хватит с нас подобных спекуляций, мы отнюдь не рвемся сдавать членский билет гильдии интеллектуалов и во всю прыть устремиться в лагерь оккультистов. Пока нет.

Но вообще очень интересно сравнить этот наркотический опыт с экспериментом теолога Алана Уоттса, который в ходе легального опыта с ЛСД видел странные лучи на небе за холмом. На следующий день он вернулся, чтобы взглянуть на то, что было на другой стороне холма, и обнаружил там, как ни странно, радарную установку. Осмелимся ли мы попробовать ЛСД просто развлечения ради, учитывая, что д-р Уоттс смог с помощью него увидеть обычно невидимые лучи радаров? Возможно, стоит вообще устраниться от таких гипотез, даже если бесенок внутри нас заставляет процитировать в этой связи отрывок из книги Патрика Тревор-Ропера Мир сквозь затуманенный взгляд:

Мескалин и другие галлюциногены, возможно, являются причиной нарушений в «ассоциативных волокнах» затылочной доли головного мозга, которые отвечают за преобразование бессознательного рассудочного образа видимого мира в результат сознательного восприятия, изменяя его в соответствии с нашим опытом и потребностями так, чтобы он укладывался в привычные схемы, со всеми атрибутами, которые мы полагаем неотъемлемыми для данного объекта. Мескалин же позволяет нам увидеть гораздо более верный образ предмета, чем тот стереотип, который мы обычно воспринимаем. Он также дает нам возможность увидеть настоящий цвет тени — на снегу она синяя, отбрасываемая красным объектом, она становится зеленой, и так далее…

Так мы можем зайти довольно далеко и обнаружить себя как-нибудь в компании Уильяма Блейка, художника и поэта, который разговаривал с ветхозаветными пророками и видел ангелов; безумный Блейк — величайший из наших поэтов, но последний человек, которого стоит спрашивать о том, что такое реальность — ему принадлежит фраза «Дурак видит не то же дерево, что видит мудрец» (Были ли его деревья типа тех, что рисовал Ван Гог, или еще более странными?). Однако мы нашли причины поверить, что фрейдовский оральный тип видит не ту же грудь, что анальный, но к какому типу людей мы можем отнести тех, что видят соски, сияющие голубым светом? Ответ: те же самые, что видят нимб над головой. Углубляться дальше по этой сомнительной дороге мы, впрочем, не будем. Давайте только предоставим Блейку пару слов и оставим его наконец. «Голова — это гордость», однажды написал он, «сердце — это Чувства, гениталии — это Красота, руки и ноги — это Гармония». Мы можем лишь кивнуть головой, соглашаясь с комментарием фантаста Кэрол Эмшвиллер: «Было бы прекрасно жить в обществе, где гениталии действительно считаются Прекрасными». Да, Кэрол, было бы прекрасно…

Было бы не менее замечательно жить и в таком обществе, где грудь считается прекрасной, где половой акт воспринимается как нечто прекрасное, где слово «трахать» было бы не более отталкивающим, чем слово «убивать» — да, для некоторых из нас это действительно было бы прекрасно, но для всех остальных это был бы конец света, конец мира, того мира, что они знают. А в этом, на самом деле, — только в этом, а не ангелах Блейка, душах Донна, магнетизме Паунда, голубых лучах моего кислотного друга — в этом скрывается корень той гносеологической загадки, которая шизофренически разделяет наше общество на ту сотню, что при открытии топлесс-бара сразу станут его постоянными клиентами, и тот десяток, который будет добиваться его закрытия. Маммалотрия против маммалофобии, вот так-то. Каннибал и христианин, Дионис и Аполлон, йог и комиссар, «история о Шеме и Шоне» «Да, я буду» против «нет, ты не будешь»… Острое лезвие вонзается в сердце и взрезает его снова и снова, снова и снова каждый день, все эти две тысячи лет, породив в результате агонизирующую цивилизацию. Но дикарь еще борется в нас, стремится вырваться на волю…

Что касается женщин с острова Ра’ ивавае, упомянутых в начале этой главы. Что думали они, бросаясь прикрывать куском ткани грудь, когда приезжал «европейский доктор»? Действительно ли они стыдились своей наготы или посмеивались над человеком, который был для них сродни лунатику и сумасшедшему? Скорее всего, и то и другое: Мы верим в то, что делаем, даже когда сомневаемся в этом, что похоже на шизофрению всякий раз, когда мы подчиняемся власти, которой боимся больше, чем любим. «Мы все прекрасные артисты, хотим мы того или нет», однажды сказал Ницше, но это была не лесть, он имел в виду нашу способность обманывать самих себя. Понаблюдайте за людьми, меняющими свою позу, когда по офису проходит босс, и вы поймете кое-что из того, чему Ницше, Фрейд или любой другой глубокий знаток человеческого учат нас. Мы все в какой-то степени полинезийцы и все по-своему прикрываемся, когда мимо нас проходит «европейский доктор». Разница здесь лишь в том, что кто-то из нас больше верит ему, а кто-то больше верит себе.

Табу на обнажение груди в нашем анальном обществе было столь широким, что повлияло даже на язык. Даже сейчас нам трудно свободно обсуждать грудь. (Как пишет Говард Смит в книге «Борьба мистера Кляйна», служащие на фабриках, где производили бюстгальтеры, имели свой собственный сленг для обозначения разных размеров, от «персиков» до «арбузов», однако это лишь смешное и неточное преувеличение, известное немногим). У нас есть роскошный словарь для описания в мельчайших деталях прекрасного женского лица — волосы словно кукурузные поля в Канзасе, глаза синие будто рабочий халат Мерфи, строгий римский нос, полные чувственные губы, маленький волевой подбородок и так далее и тому подобное, весь, короче говоря, набор клише, которые ленивый писатель может заимствовать и создать тот подходящий образ, который хочет видеть в читательской голове. Когда же дело доходит до грудей, мы не можем ничего путного из себя выдавить, кроме невнятного «довольно большие» или «довольно маленькие» и добавить иногда «типа вздернутые» или «типа отвисшие». Сара Рейдман, писавшая для журнала Сексология в 1956 году, предлагает приблизительную научную классификацию четырех основных типов грудей: конические, дисковидные, полусферические и вытянутые — но даже другие сексологи не настроены обсуждать это. Повторюсь: сравнивая богатство нашего словаря в описании какой-то мелкой части лица типа носа с тем, что мы имеем в случае грудей, поневоле задумаешься. Каждому понятно, что автор имеет в виду, обращаясь к римскому профилю, еврейскому носу, свиному пятачку, шнобелю Джимми Дюранте, вздернутому носу, разбитому носу боксера, очаровательному носу кнопкой, «задирающему нос», наконец. Эпитет Конан Дойля «ястребиный» насчет клюва Шерлока Холмса сам по себе так понравился читателям, что ни один актер с носом нормальной формы не решался браться за эту роль. Но это то, что над подбородком. Когда мы опускаемся ниже, наш язык полагает, что с появлением на сцене апостола Павла огни гаснут, после чего нам не дано вообще ничего увидеть.

Впрочем, невзирая на то, что у нас нет нормального ясного языка для «женских материй», антропологи склонны соглашаться с тем, что человеческие самки имеют несколько типов грудей, которые зависят от расовых, климатических и культурных факторов. Мы открыли для себя заново очаровательные груди балиек (которые по классификации миссис Рейдман можно назвать коническими), в то время как вытянутые груди больше характерны для африканских женщин.

Антрополог Макс Бартельс выделил 48 типов грудей, разделив их по нескольким категориям: 1) крупные и пышные; 2) полные; 3) небольшие и плоские; 4) маленькие. В каждой из этих категорий есть подкатегории: I) крепкие; II) мягкие и III) дряблые. Далее они делятся на а) чашеобразные; б) полусферические; в) конические и г) вытянутые. Есть даже особые классификации сосков: 1) чашеобразные; 2) полусферические; 3) почти сферические; 4) дискообразные. В чем ошибка всех этих наукообразных систематик, так это в том, что они избегают затрагивать то, что представляет настоящий интерес для любовников, мужей и подростков, а именно: вкус, чувствительность, тепло и возбудимость. Мы не обладаем подходящими словами для этих концептов, поскольку всегда чувствуем какой-то гадкий привкус, начиная говорить о них.

Поэтому те женщины с острова Ра’ивавае смущались не больше остального человечества. Попытайтесь логически подойти к вопросу должны ли груди — или иная другая часть тела — быть закрытыми либо открытыми. Если вы в основном типичный человек, то результаты ваших размышлений будут просто отражать ваши же амбивалентность и недоумение.

О нудизме, в частности, прекрасно говорило множество ораторов прошлого века, однако некоторые не просто говорили, а действительно перешли в «новую веру». Эталонная работа д-ра Флюгеля Психология одежды перечисляет много мотивов сокрытия частей тела — включая защиту от стихии, в магических и ритуальных целях, идентификации социального класса и так далее — однако он замечает, что большинство наших модных веяний так или иначе разрушает эти мотивы, как будто мы преследуем совершенно иные цели. Две «другие причины», которые Флюгель особенно выделяет: это скромность или стыдливость, т. е. желание скрыть, и, с другой стороны, желание украсить себя, нарциссизм, стремление привлекать взгляды — взаимно противоречат друг другу. Неудивительно поэтому, что женская мода давно стала объектом постоянных шуток; эти самые шутки просто проявление подсознательных импульсов, которые большинство из нас, и мужчин и женщин обычно использует, чтобы, напротив, контролировать бессознательное. Доктор Флюгель, как и профессор Найт Данлоп в своей монографии Развитие и функции одежды, приходит к заключению, что если мы действительно нормальны, мы можем и должны обнажаться безо всякого стыда, как и любые другие животные. Наша одежда, скорее всего, будет первым, что заметят космические пришельцы, и это даст им ключ к пониманию наших социальных механизмов.

Взглянем на когда-то произведшую фурор новеллу Артура Шницлера Барышня Эльза. Героиня, красивая молодая немка, поставлена в положение, когда, чтобы спасти горячо любимого отца от банкротства, ей нужно потворствовать желаниям одного негодяя. Он же, в свою очередь, больше вуайерист, нежели активный любовник, и просит только об одном: часто видеть ее обнаженной. После того, как контракт подписан и отец избавлен от работного дома, Эльза радуется сама и одновременно расстраивает своего любовника, раздеваясь перед ним — и перед другими в том числе — в холле большого отеля (После этого она покончила с собой). Этот сюжет так будоражил наших стариков потому, что фактически разоблачал подсознательно фиксируемую функцию одежды как покрова над тайной, который мог быть сброшен одномоментно только перед одним человеком. Посетители нудистских пляжей точно также расстраиваются, когда видят, что раздевание перед группой людей не имеет того эффекта, как раздевание перед неким избранным человеком.

Таким же показателем иррационального, во многом, отношения к одежде являются вопли, что цивилизация подвергается опасности всякий раз, когда мода меняется слишком резко, особенно если обнажается еще больше тела. В 1930 году, к примеру, землетрясения, сотрясавшие Италию, видными католическими деятелями были соотнесены с появлением вечерних платьев, недавно завезенных из Парижа. По словам д-ра Флюгеля, один римский богослов даже заявил, что Неаполь избежал толчков из-за того, что «неаполитанки сопротивлялись этой богомерзкой моде». Ватикан был, на удивление, менее чувствителен к моральным и метеорологическим последствиям убийств и пыток при правительстве Муссолини в это время, и никто не предполагал, что лидеры рабочих союзов, брошенные в подворотнях с пулей в голове, смогут спровоцировать Всевышнего на ответные повторные толчки.

Относительно нормальные люди, которых все еще довольно много, хотя они всегда и пребывали в меньшинстве — редко оспаривают преобладающее безумие остальных, так как слишком хорошо знают, что этот путь ведет либо в тюрьму либо к смерти. В стране слепцов после казни одноглазого человека люди с двумя глазами быстро учатся потакать интересам слепого большинства.

Но не преувеличиваем ли мы? Братья мои, вдумайтесь немного: книга Дональда Маршалла Ra’ivavae подчеркивает, что эти скромные женщины являются частью культуры, в которой первобытное обозначение сверхъестественной силы tiki можно примерно перевести как «Бог», с большой буквы «Б», что было сделано Туром Хейердалом. Слово это также входит в tikiroa, фаллос, (буквально «длинный предок») и tikipoto, клитор («малый предок»); где titiki или храмовые двери описываются местными как «бедра великой Матери Земли»; где религиозные церемонии традиционно заканчиваются, также как и в ранних европейских или азиатских материнских культах, совокуплением жреца и жрицы, которые затем натирают спермой голову, чтобы им сопутствовала mana (удача, благословение). При появлении европейского доктора они закрывали груди — как какая-нибудь пьяная деревенщина, рассказывающая своим дружкам скабрезную шутку, сразу понижает голос, завидя на улице преподобного отца. Как и актриса вроде Ланы Тернер вынужденная, несмотря на свои хорошо известные любовные похождения, произносить на экране диалоги, подразумевающие, что ни она, ни другие актеры, ни сценарист, вообще никто в этом мире не подвергает сомнению сексуальные идеи кардинала Спеллмана. Радикальные психологи вроде доктора Филлиса и Эберхарда Кронхаузена совсем недавно, в 1951 году, вырезали слово «трахаться» из какого-то порнографического издания, осмотрительно заменив его словом «близость». Циники здесь могут сказать, что мы относительно недалеко ушли от примитивного стиля мышления; хотя вообще трудно сказать, когда, посмеиваясь над примитивными фантазиями, мы сами начинаем их разделять.

(Слышали когда-нибудь про императора Нортона? Джошуа Нортон, английский иммигрант, попытавшись заняться бизнесом, прогорел, случилось это в Сан-Франциско в 1850-е годы. В 1861 году он вернулся в старой армейской униформе и цилиндре, провозгласил себя императором Соединенных Штатов, протектором Мексики, и начал выпускать собственную валюту. Сан-Франциско тогда, как и сейчас, был городом с причудами и вовсю над ним посмеялся; рестораторы хотя и отказывались принимать его странные деньги, однако объединились с другими дельцами и стали ему покровительствовать, только, разумеется, после того, как он стал местной туристической достопримечательностью. В конце концов несколько газет опубликовали его абсурдные воззвания и открытые письма Аврааму Линкольну и Королеве Виктории. В каком-то смысле пик его карьеры пришелся на одну ночь, когда несколько бригад ночных патрулей решили сжечь Чайнатаун: император встал перед ними, опустил голову и тихо начал молиться. То, что сначала казалось шуткой, в итоге спасло немало человеческих жизней и Чайнатаун остался цел. Когда в 1883 году Нортон Первый умер, на похоронах его присутствовало 30 000 человек. Он оказался причислен к когорте святых Principia Discordia, уже упомянутой выше, и возможно, что в прошедшие после его смерти сто лет не раз говорили, что хоть он и вел себя как сумасброд, это не дает нам права выносить ему приговор).

Братья мои, лучи лучами, ауры аурами, но в грудях определенно есть что-то пугающее, раз на них наложено семьдесят семь табу. И если нам кажутся странными наклонности кардинала Спеллмана, мы можем вспомнить об одном страшно занятном персонаже по имени Джек Потрошитель и одну его записку, адресованную Скотланд-Ярду. Пришла она в коробке вместе с грудью, которую Джек вырезал у своей последней жертвы: «Надеюсь, вам это понравится», обычным своим игривым тоном приписал Джек, «Я съел еще одну…». Старый Кожаный Фартук, как называли его проститутки, всегда творил с телами своих жертв то, что репортеры уклончиво называли «немыслимыми увечьями». Это, разумеется, совпадение, что среди всех знаменитых убийц (за исключением политиков) имя его знакомо буквально каждому. Заявить, как поступают обычно фрейдисты, что оральный садизм Джека (как и его специфическое чувство юмора) есть выражение того разочарования, что чувствуют в той или иной степени все современные мужчины — это несмешной бред, в который могут верить только сами фрейдисты. Давайте обратимся к тем людям, которых в симпатиях к Фрейду никак не заподозришь — к феминисткам и их защитникам; в февральском номере MS. Journal за 1973 год была статья о тех вещах, которые мужчина обязан представить себе и с которыми он должен быть готов столкнуться. Автором статьи был некий Уоррен Фаррел. Процитирую одно место о том, с чем вы должны будете столкнуться в первую очередь:

Моя первая мысль о женщине. Она лишь сексуальный объект, ты учишься быть «выше» нее, к ней же развивается презрение.

В таком вот направлении авторы MS. Journal обычно и копают. Они знают, что мужчины воспринимают женщин прежде всего как объекты, ощущают над ними свое превосходство и пренебрежительно к ним относятся. Любое предположение, что такое отношение может быть проекцией на часть их собственного мужского естества немедленно отвергается с далеко не аристотелевской логикой, мол, проекция это все фрейдовские выдумки, а сам Фрейд был грязной шовинистской свиньей.

Я не собираюсь, конечно, утверждать, что нет таких мужчин, которые бы не относились к женщине с долей презрения. Они есть, но их немного, и я могу на основании собственного опыта сказать, что, оценивая степень этого презрения, можно довольно точно предсказать, как долго они подвергались воздействию конвенциональных религиозных доктрин в детстве. Это не был какой-нибудь революционер-либертин, заметивший, что «женщина есть лишь мешок навоза»; это был христианский теолог, один из ранних и важнейших отцов церкви, Ориген. Это не были Фрейд или Кинси или другие «мужланы от науки» (по собственному определению женщин-ученых), кто сказал: «Каждая женщина должна страдать от стыда лишь при одной мысли о том, что она женщина»; это был святой Климент Александрийский. Это не были Чарльз или Вильгельм Райх, завещавшие нам благородное утверждение «Только мужчина создан по образу и подобию Божьему, из чего следует, что женщины должны быть подобны рабам»; это Грациан, величайший католический авторитет 13 века. Эти мужчины не были сластолюбцами или активными гетеросексуалами; все они дали обет безбрачия, как и святой Фома Аквинский, написавший «Женщина есть субъект согласно закону природы…Женщина принадлежит мужчине по слабости как умственной, так и телесной».

Я не знаю, кто здесь мудр, а кто нет, однако эти мужчины точно видели не те же самые груди, что вижу я. Они определенно не были женоненавистниками, что бы это ни значило; они были уверенными противниками пола вообще. Женщин они презирали потому, как подробно объясняет Святой Августин, что те вызывают у них чувства (сексуальные или напротив), они же настроены уничтожить чувства на корню либо полностью подчинить их силе воли. Я не думаю, что они все надеялись научиться двигать ушами или музыкально испускать газы, как делал Адам, но они хотели изгнать сервомеханизмы организма («Призрачного капитана» Фуллера) прочь из тела и стать полноправными владыками плоти. Сделать это, однако, невозможно; нервная система складывалась в процессе эволюции таким образом, что одна ее часть является непроизвольной, а другая подчиняется командам мозга, то есть является произвольной. Почтенные отцы столкнулись с глухой стеной биологических законов и пытаются с помощью Божьей перелезть на другую сторону. Неудивительно поэтому, что тон их звучит слегка истерически.

Но с другой стороны, нормальный мужчина, который не разделяет церковных воззрений на природу женщины, не может испытывать к ней презрения, за исключением тех случаев, когда его раннее воспитание проходило под влиянием таких антисексуальных доктрин. Факт остается фактом — основной показатель нормальности мужчины в нашей культуре это не презрение к женщине, а двусмысленное к ней отношение. Попытки прийти к компромиссу между естественной любовью к другой половине человечества и параноидальными идеями идут из религиозного обучения. Нет никаких антропологических или биологических доказательств, что нежность и любовь являются лицемерием либо неким социальным требованием; эти качества появляются у животных еще на ранней стадии эволюции и свойственны они в той или иной форме каждой человеческой культуре. Это неотъемлемая часть мужского бытия вообще. Отвращение к женщине же — поздний продукт, существующий лишь в тех религиях, в которых понимание мира расколото на две части и существует поклонение «высшим» (умственно контролируемым) аспектам, при этом автономные саморегулирующиеся системы приравниваются к «низшим». Попав в эту ловушку, некоторые мужчины начинают страдать параноидальными галлюцинациями в отношении женщин, также как голодающим всюду чудится пища, или у тех, кто предпочитает кормить детей по графику, складывается искаженное мнение о грудях.

Циничная мужская поговорка «Ты не можешь жить с женщиной, но ты не можешь жить и без нее» это компромисс между христианским женоненавистничеством и биологическими потребностями. Вернее будет сказать, что ты можешь или любить женщину или ее ненавидеть — оставаться к ней полностью равнодушным практически невозможно. По уважительным эволюционным причинам мужчина осведомлен о женщине ровно настолько, насколько он разбирается, к примеру, в чайниках, зонтах или изменениях погоды, однако это знание оказывает влияние на все уровни его бытия, осознает он это или нет. В качестве примера приведу эксперимент, который вы можете как-нибудь провести –

Возьмите магнитофон, газету, красивую молодую девушку (которую спрячьте где-нибудь) и друга-мужчину. Скажите ему, что вы проводите эксперимент, но в подробности не вдавайтесь. Он должен громко читать газету, пока вы записываете его голос на пленку; девушка на данный момент еще не появляется. Через пару минут введите ее в комнату и попросите подождать, а другу скажите, чтобы продолжал читать еще несколько минут. Результаты будут довольно забавными, и вы сразу уловите разницу в его голосе, хотя он этого и не почувствует. Позже вы можете прокрутить пленку назад, чтобы он тоже услышал различия в тоне своего голоса до появления девушки и после. Что же произошло? При появлении девушки в комнате голос его приобрел глубокие, еще более заметные «мужские» интонации, хотя он сам сознательно этого не делал. В большинстве случаев мужчина будет несколько смущен и удивлен и одновременно очень заинтригован этой разницей.

Феминистками эта разница называется «сексизмом» и смело приравнивается к расизму. В конце концов, говорят они, ваше настроение ведь очевидно меняется, когда в комнату входит негр, а это и есть самый настоящий расизм, сознательный или бессознательный. Отсюда следует, что перемена в настроении, когда в комнату входит девушка, есть также форма дискриминации — ergo «сексизм».

Этот вполне правдоподобный аргумент сподвиг великое множество радикальных и либерально настроенных мужчин на попытки снять с себя обвинения в этом самом «сексизме». Андеграундная пресса и феминистские журналы 1970-х были битком набиты признаниями и покаяниями этих несчастных: как же они заблуждались, и что до сих пор они в какой-то степени «сексисты», и умоляют всех и каждого простить их за это. Либералы и радикалы оказались особенно восприимчивы к чувству вины и всюду искали прощения (почти все они были оральными по структуре личности, также как консерваторы в абсолютном большинстве анальные личности), и было бы забавно, если бы получилось убедить их, что фототропный глазной рефлекс (тот, что заставляет зрачок расширяться, когда вы входите в темную комнату из ярко освещенной) это также следствие стыдливости и извращения, поэтому он должен быть устранен. В течение нескольких месяцев вся их периодика была бы полна стыдливых признаний в попытках совладать с «безусловным вуайеризмом» (как бы назвали этот безобидный рефлекс) и просьб всех вокруг простить их за то, что попытки так успехом и не увенчались.

Давайте будем максимально честны. «Я сказал то, что я сказал; я не говорил того, чего не говорил», всегда повторял граф Коржибски, семантик, тем людям, которые неверно истолковывали его слова. Экономическая дискриминация женщин вполне рентабельна, также как рентабельна экономическая дискриминация негров, и обе будут продолжаться до тех пор, пока не перестанут быть таковыми. Обе будут падать до нуля пропорционально степени организованности и готовности женщин и негров бороться за свои права, делая дискриминацию их невыгодной — точно также как эксплуатация рабочего класса снизилась пропорционально обретению рабочими союзами такого влияния, чтобы с ними начали считаться.

Дискриминация далеко не всегда имеет половой подтекст. Белые американцы не испытывали особенного сексуального интереса к негритянкам или мексиканкам, однако использовали их, потому что это было экономически выгодно. Мужчина, лишенный любых сексуальных побуждений, (т. е. евнух) может, тем не менее, использовать женщину на рынке труда так же, как нормальный мужчина использует ее в ином смысле. Попытка проследить подавление женщины до сексуальных притязаний и наивные надежды избавиться от эксплуатации, избавившись от этих сексуальных притязаний — глупость, сравнимая с мнением, что, если работодатели откажутся от своих маленьких увлечений (искусства, спорта, хобби и чего-нибудь еще) то смогут лучше платить своим работникам.

Нет: Нападки на «сексизм» не имеют ничего общего с законными экономическими стремлениями, направленными на женщин как группу; это, скорее, оправдание, которое некоторые страстные феминистки выплескивают вместе с долго сдерживаемой враждебностью к мужчинам.

Что произошло, когда секс был изгнан из человеческой жизни настолько, насколько это вообще возможно? Фрейдовские исследования различных неврозов, психозов, истерий, психосоматических отклонений — это лишь часть ответа. Вся история целиком выглядит еще более неприглядно. Уменьшение и увеличение груди между 1920 и 1945 годами нуждается в более широком историческом контексте. Например: классические римляне имели странный обычай измерять объем груди невесты до свадьбы и наутро после ее окончания. Увеличение груди свидетельствовало, что невеста была девственницей, потому как «все знают», что начало регулярной половой жизни заставляет груди набухать. А вот заметное их уменьшение было знаком достижения половой зрелости, но уже женихом.

Было ли это суеверием? Мы уже говорили о существовании того, что доктор Алекс Комфорт называет «горячей линией» между грудью и гениталиями — ответными нервными реакциями, провоцируемыми сексуальными ласками на одном конце цепи, чтобы вызвать признаки возбуждения на другом. Возбуждайте клитор и соски отвердеют; посасывайте соски и вагина начнет увлажняться (Это помогает, кстати, вагине вернуться к своему нормальному размеру после рождения ребенка, если женщина кормит ребенка грудью вместо «пластикового» кормления из бутылочки). Наше тело, однако, может творить еще более удивительные вещи и ведет себя иногда так, словно сделано из глины. Несколько раз фиксировались случаи истерической беременности, при которой женщине с сексуально подавленными влечениями чудилось, будто ее насилуют, что приводило к довольно убедительным брюшным опухолям и даже прекращению менструации. Случаи истерической слепоты, глухоты, паралича и бесконечных «психогенных» заболеваний также подробно задокументированы. Насколько же сильно было римское суеверие, заставлявшее груди удовлетворенной женщины на самом деле набухать (тем самым продолжая «суеверие»)? Насколько далеко была вынесена грудь за пределы тела в 1920-е годы с помощью специальных бюстгальтеров и одежды — и насколько глубоко она вернулась в него через самоподавление? Об этом мы можем лишь догадываться.

Кое-какие остатки римских суеверий сохранились еще в широко распространенной мужской идее о том, что женщина с большими грудями менее разборчива в связях, нежели девушка со средним размером. Это называется «выдавать желаемое за действительное», причем довольно унизительного свойства, так как за этим стоит негласное мнение: «Если она спит со всеми подряд, значит и у меня есть шанс». Писательницы-феминистки, которые уловили это настроение, пропустили элемент сомнения в себе, который здесь тоже есть. С другой стороны, некоторые женщины с большой грудью наживаются на этом социальном мифе, занимаясь шоу-бизнесом и становясь объектами вожделения; но гораздо больше остальных начинают жутко стесняться и следить за своим поведением гораздо тщательнее, чем многие женщины со средним размером груди. На каждую Джейн Мэнсфилд, собирающую взгляды облегающим платьем, найдется такой же комплекции мадемуазель, ожидающая автобуса на углу, и скрывающая свои сокровища под десятком свитеров, натянутых друг на друга, с наполовину расстегнутыми пуговицами, чтобы создать иллюзию этакой бесформенной загадки.

Прямое противоречие римским верованиям — очевидно, навеянное христианскими предрассудками, что секс ни к чему хорошему не приведет — выразил доктор Теодор Белл в 1821 году в своей книге Kalogynomia (что можно перевести как «Книга Женской Красоты»). Большие округлые груди (знак определенного сексуального опыта, по мнению римлян) на самом деле означают девственность, утверждает доктор Белл. С другой стороны, женщина с опытом имеет обвисшие груди, что свидетельствует о неразборчивости в связях. Умный мужчина, добавляет Белл, выберет первый тип в качестве жены, с удовольствием от того, что он будет единственной причиной обвисания ее грудей в будущем, проще говоря, ее единственным мужчиной. Прямо скажем, я предпочитаю все же римские суеверия, раз уж надо выбирать между двумя глупостями. Известная строчка Катулла — Non illam nutrux, oriente luce revisens hesterno collum pateret circumdare filo[31] — звучит здесь как вполне подходящее завершение.

Замечания доктора Белла это один из аспектов упорной тенденции 19 века подогнать научную базу под христианские догматы — особенно если нужно показать, что любое действие, которое считается церковниками греховным, на самом деле еще и чрезвычайно вредно для здоровья. Общее впечатление было создано не без помощи ведущих врачей того времени: сексуальные прегрешения имеют страшные последствия для тела и накладывают на лицо отчетливую печать зла и порока. Последним порождением этой истерики, уже в области искусства, стал Портрет Дориана Грея Оскара Уайльда, в котором герой уклоняется от неизбежного викторианского возмездия путем переноса появляющихся уродств на свой портрет. Дориан живет весьма бурной жизнью, однако выглядит всегда молодым и невинным будто ангелок, тогда как портрет превращается в настоящего монстра, подходящего для голливудского фильма ужасов. В Голливуде он, кстати, ставился уже дважды (Тот факт, что Уайльд имел в виду еще и скрытую гомосексуальность, добавляет остроты всей истории). Кстати, во всех трех судебных слушаниях по обвинению Уайльда в гомосексуализме, адвокат постоянно, путем перекрестного допроса, подталкивал его к признанию. Уайльд все невозмутимо отрицал, но все равно отправился в тюрьму.

Разумеется, викторианская позиция, как и римская, тяготела в некоторой степени к пророчествам, которые сбываются будто бы сами собой. Древняя китайская притча повествует о неком фермере, обнаружившим пропажу небольшой суммы денег. Он был убежден, что виноват в этом соседский сын. Всякий раз после этого он смотрел на мальчишку, надеясь обнаружить у него признаки стыда и скрытого во взгляде сознания своей вины. Через некоторое время фермер внезапно обнаружил пропавшие деньги и на следующий день лицо мальчика ему уже виделось настолько открытым, светлым и честным, какого и встретить-то сложно. Притча эта звучит как предупреждение против того, что Фрейд позже назовет проекцией, а Будда майей — подмену реальности собственными фантазиями, что также иллюстрирует то, как люди обычно реагируют на социальные ожидания. Мальчик стеснялся, потому что чувствовал, что за ним пристально и с подозрением наблюдают.

Римлян и доктора Белла объединяет здесь один момент: они пассивно наблюдали и ждали, что же природа сотворит с грудями. Другие были более активны и изобрели бюстгальтер, существовавший в той или иной форме на протяжении 2000 лет. Некоторые народы вообще прибегали к крайним мерам, чтобы добиться правильного, на их взгляд, внешнего вида. Например, в Новой Гвинее молодые девушки пытались сделать груди крупнее и округлее с помощью весьма занятных методов, цитирую далее по книге Германа Плосса Femina Libido Sexualis:

Нужно было собрать множество муравьев двух определенных видов; им отрывали головы и натирали ими груди. Состав вызывал на коже жжение и небольшие припухлости, которые увеличивали еще больше, натирая эти места крапивой. Поначалу метод не имел должного эффекта, и его необходимо было повторять. Туземцы, тем не менее, считали, что этот способ заставляет груди быстро расти, и, если девушка вытерпела эту пытку и добилась неплохих результатов, за ней могли последовать многие. Однако это средство не годилось в том случае, если девушка выполняла предписания, стоя перед морем, так как волны, омывающие берег, могли, с другой стороны… смыть все те изменения, которых она добивалась.

Впрочем, некоторые африканские племена, в которых предпочтение отдавалось грудям обвисшим, вытягивали их, пользуясь полосами шпагата, добиваясь достижения своих канонов красоты в противовес прочим туземкам и многим современным американкам. Чем больше мы погружаемся в антропологические исследования грудей или любого иного предмета страстного человеческого интереса, тем чаще возникает желание сказать, что все человечество попросту безумно. Раз уж вы считаете, что мы всего-навсего мыслящие лягушки, то как вам это: В Испании 16–17–го веков женщины накрывали груди свинцовыми пластинами, специально создавая вогнутость там, где природой предусмотрена выпуклость. Более того, амазонки (которые на самом деле существовали) удаляли себе одну грудь, чтобы было сподручнее стрелять из лука. Такие же мутации практиковались в Африке, Океании, Америке и у членов секты скопцов в России.

Человеческий мозг во многом похож на мозг попугая: он повторяет все, что слышит. Его прославленная рациональность помогает вообще-то нечасто, хотя, в отличие от попугая, человек понимает и верит в то, что повторяет, начиная изредка сомневаться в том, что говорит отдельный член окружающего социума. Если большие груди считаются где-то красивыми, то женщины будут истязать себя всеми способами, достигая нужного размера; если же местной идеей-фикс будут груди маленькие, никакая боль не остановит женщину в достижении и этой цели (Любому, кто думает, что эти причуды свойственны лишь женскому мышлению, стоит прочесть работы тех врачей, что выступают против обрезания. Они искренне недоумевают, почему мы до сих пор позволяем делать это с младенцами. Вообще, мы всегда готовы указать на чудачества народов, предшествовавших нам, но далеко не всегда отчетливо видим свои собственные).

Аналогично, если общество ожидает от женщин с большой грудью непременной девственности, то какая-то часть их обязательно последует этой установке; и если общество считает, что женщины с большой грудью должны быть склонны спать с кем угодно, часть женщин примет и этот жизненный сценарий. Более того: тело, как и разум, может быть сформировано этими социальными ожиданиями, и некая молодая девушка с развитой грудью может вести беспорядочную половую жизнь, подчиняясь негласному общественному давлению, настаивающему, что так она и должна себя вести. Причем, что самое интересное, все больше психологов начинает этому верить. Пока некоторые биологи продолжают спорить о противостоянии природы и воспитания — являемся ли мы в первую очередь результатом врожденных генетических данных или же питания после рождения — а другие считают, что одинаковую роль играют оба фактора (что звучит в целом более разумно), последние исследования показывают, что мы — конечный продукт всех трех составляющих: природы, воспитания и разума.

Есть забавная история из мира шоу-бизнеса, когда одна молодая актриса, занимавшаяся по системе Станиславского, получила маленькую роль в фильме братьев Маркс. «Вот в этой сцене», объяснял ей режиссер, «ты появляешься в купальнике. Харпо видит тебя, дудит в рожок и ныряет. Ты же с криками убегаешь. Поняла?» Та глубокомысленно кивнула и спросила: «А зачем я это делаю?».

Это не так абсурдно, как кажется. Тело мгновенно реагирует на нервные импульсы разными хитрыми путями, которые о многом скажут внимательному наблюдателю, даже если это послание осуществляется невербально. Система Станиславского с ее упором на полноту восприятия роли довольно схожа во многом с определенными экспериментами Райха, Перлса, Лоуэна и других современных психотерапевтов. Райх учил молодых психиатров отмечать любые характерные движения и жесты пациента и имитировать их, говоря, что только таким путем мы сможем почувствовать то, что чувствует пациент. Аналогичным образом актер, по Станиславскому, может уменьшить длину своей шеи на два дюйма по мере того, как постепенно вживается в роль робкого человека. Род Штайгер, в частности, обладал удивительной способностью вырастать или съеживаться в зависимости от того, кого он играл.

Похожие «упражнения Станиславского», выполняемые в твердой уверенности, что все это не игра, отчаявшимися детьми и подростками, пытавшимися стать тем, кем диктует им стать социум, оказывали некоторое влияние на то строение тела, которое у них в итоге вырабатывалось. Подтверждают это и гипотезы таких противоположных исследователей как Франц Александр, Вильгельм Райх, Александр Лоуэн, Фредерик Перлс, Уильям Шутц, Эшли Монтегю и доброй дюжины других. Поэтому, при всех наших знаниях о природе и воспитании, некоторые люди ведут себя жестко и грубо, так как всю жизнь пытались играть роль тарана или танка в человеческом облике; некоторые робкие и хрупкие из-за того, что всем своим видом так и говорят «Не обращайте на меня внимания. Я слишком мал и незначителен, чтобы беспокоить вас»; в конце концов, почти всегда обвисшая грудь сообщает о том, что ее владелице постоянно не везет и в жизни и в сексе, стоящие же торчком груди говорят нам об авантюризме и амбициозности их обладательницы.

Язвительная ремарка «Она не так хороша, как выглядит», промелькнувшая в разговоре двух завистливых дам, на самом деле не настолько алогична. Она означает, что обсуждаемая женщина хоть и пытается компенсировать недостаток природных данных и воспитания, при ближайшем рассмотрении оказывается вполне заурядной особой. И дело тут не в макияже, одежде или любых других искусственных средствах. Искра жизни — назовем мы ее душой, либидо, биоэнергией, кундалини, чем угодно — или ярко пылает или едва мерцает; и заметно это в каждом мускуле, каждой железе, каждом оттенке кожи.

В противоположность одному из излюбленных голливудских мифов самые красивые девушки, как правило, и самые яркие, а самые тупые и скучные так и остаются тупыми и скучными, как душой, так и телом, что подтверждалось многочисленными тестами. Даже скептические настроенные психиатры, которые подозревали, что учителя бессознательно отдают предпочтение красивым детям, и те были поражены. Однако, нет: даже когда мы пользуемся таблицами для проверки интеллекта, составленными людьми, в глаза не видевшими подопытных, симпатичные юноши и красивые девушки почти всегда набирают больше баллов, чем имеющие стандартную внешность. (Джейн Мэнсфилд, которой почти всегда доставались роли стереотипных «тупых блондинок», на самом деле закончила с отличием престижный университет).

В типичном голливудском фильме про жизнь в колледже симпатичные герой и героиня глуповато-средненькие по уровню интеллекта, тогда как их смешно выставленные «лучшие друзья» (проще говоря, подпевалы), обычные парни и, прямо скажем, дурнушки выступают чуть ли не гениями. В реальной жизни все обычно наоборот. Эрик Берн не устает подчеркивать: когда люди находят игровую стратегию, которая кажется им действенной, они применяют ее постоянно и к любой ситуации; для одних подходит победа-через-победу, а для других победа-через-поражение. Это в целом верно и для животных (кроме, пожалуй, собак породы колли, которых специально разводят для получения длинного носа несколько поколений неумелых заводчиков, пока, как говорят некоторые остряки, голова их не станет столь длинной, что мозг полезет через уши). Вообще, знаменитые «сияющие глаза и пушистые хвостики» характеризуют почти всегда яркую, интересную, нежную натуру и красивое тело. Иначе и быть не может.

Базовые неврологические процессы — это возбуждение (сокращается в учебниках как +) и торможение (соответственно, как —). Как указывал Вильгельм Райх, возможно, слегка преувеличивая, вы или растете (+) или сжимаетесь (-), также как вы или достигаете своих целей или удаляетесь от них: во всех случаях работает одна и та же энергия, которая или свободно льется и вы чувствуете возбуждение и прилив сил, либо блокируется (Bezetzung, cathexis, «закрепление») и вы ощущаете торможение и упадок сил.

Школа глубинной психологии дает другие, однако не менее интересные толкования этой проблемы и последствий сдерживания энергии.

Согласно теории Карла Густава Юнга о коллективном бессознательном, определенные архетипы или нуминозные символы могут возникать спонтанно в любом человеке. Эти символы предшествовали появлению языка, утверждает Юнг, и мы уже рождаемся с ними, как, допустим, с цветом волос, расовой принадлежностью или остальными генетическими составляющими. Джозеф Кемпбелл пишет в Масках Бога, что эта кажущаяся экстравагантной теория находит подтверждение во многих этологических исследованиях. К примеру, куры имеют врожденный, словно вшитый в их малюсенький мозг, образ ястреба: они разбегаются врассыпную не только при виде настоящего ястреба, но даже при виде его наброска на куске картона, как если бы он парил прямо над ними в воздухе. Аргументы скептиков, что, мол, курицы чувствуют запах ястреба и потому убегают, рассыпаются в прах после этого эксперимента. Ястреб это, прежде всего, форма, которую новорожденный цыпленок даже еще не видел, и именно она возбуждает паническую реакцию.

Если похожие архетипы есть и у нас, то заявление, что Мэрилин Монро или Ракель Уэлш просто сексуальные богини, не будет просто красивой метафорой. Эти актрисы в какой-то степени действительно проецируют данный архетип, и играют у нас ту же роль, какую играла Иштар у вавилонян, Афродита у греков или Венера у римлян.

Есть еще один аспект богини, а именно изобильной матери, которую я уже классифицировал как расширение младенческих фантазий. Этот аспект жив даже сейчас, в нашей христианско-патриархальной культуре. Эмма Лазарус воспела этот образ в Статуе Свободы в своей знаменитой поэме[32]. Эта поэма воздействует непосредственно на архетипический уровень массового сознания, а ключи здесь нужно искать в тексте книги, которую статуя держит в левой руке). Сам текст удивительно схож с обращением богини — матери через главу ведовского ковена, которую я цитировал ранее:

«Оставьте, земли древние, хвалу веков себе!»

Взывает молча. «Дайте мне усталый ваш народ,

Всех жаждущих вздохнуть свободно, брошенных в нужде,

Из тесных берегов гонимых, бедных и сирот.

Так шлите их, бездомных и измотанных, ко мне,

Я поднимаю факел мой у золотых ворот!»

(переводчик неизвестен)

(Американская культура была слишком анальной, чтобы жить в такой приторной фантазии, и поэтому последнюю строчку сейчас нужно читать так: «А я отошлю их туда, откуда они пришли»).

По Юнгу, архетипы прибывания и убывания могут изменяться подобно живым организмам. В один период истории человеческое общество может быть одержимо образом богини-матери, в другой — символом юной богини или вообще архетипом бога-отца либо молодого героя, который умирает и возрождается вновь (Осириса, Таммуза, Бальдура, Адониса, Христа). Наиболее проницательные и толерантные общества отбросили все эти образы, предпочитая им бога-трикстера (Локи, Сета, Койота американских индейцев, Сатану некоторых двусмысленных двойников Кришны) и позволяли каждому члену общества выбирать между этими божествами своего персонального бога или менять их в зависимости от определенного жизненного периода. Нетерпимые патриархальные религии типа иудаизма, христианства и ислама выбрали противоположный путь, навязав Бога-Отца каждому и осудив свободный выбор, названный в Ветхом Завете «преклонением перед идолами», как самый страшный из всех грехов.