Эдуард Графов Про Льву Толстую

Эдуард Графов

Про Льву Толстую

Лидию Борисовну Либединскую, надо сказать, принято было уж очень хвалить, она была общепризнанно замечательной. Так что хвалили ее даже весьма неважнецкие типы, для них это было все равно что делать самому себе комплимент, как бы приобщать себя к миру прекрасного.

Должен сообщить общественности, что Лидия Борисовна отнюдь не была слетевшим к нам, шурша крыльями, ангелом. Вполне решительная была мадам. Помнится, долгие годы она дружила с одной весьма необаятельной, недоброжелательной, да еще и пугающе жадной дамой — это на фоне замоскворецкого хлебосольства Либединской. Меня огорчала эта странная дружба, удивляла — причем тут они друг к другу? В один прекрасный день Лидия Борисовна, видимо, что-то наконец в даме для себя разоблачила. И в одночасье прекратила отношения. Не было никаких выяснений отношений, она жестко и немедленно вычеркнула ее из своей жизни.

Не люблю людей, лишенных иронии, они неполноценны. Еще больше не люблю людей, лишенных самоиронии, эти уж совсем дураки, причем самовлюбленные. До чего же Лидия Борисовна обожала прохаживаться на свой счет. Ее насмешливости в свой адрес завидовал даже король иронии Зиновий Паперный, ближайший друг.

Лидия Борисовна обожала рассказывать, как она, семнадцатилетняя, принесла свои стихи показывать Михаилу Светлову. И вот она звонит в квартиру прославленного поэта. Долго никто не откликается. Наконец дверь приоткрывается, и в ней обозначается еще толком не проснувшийся лохматый человек, который смотрит на девушку, прижимающую к груди тетрадочку со стихами, и приветливо говорит: «Старуха, так это ты Льва Толстая?» Воспоминание это Лидия Борисовна неизменно завершала фразой: «Можете себе представить, что за стихи были у этой Львы Толстой».

Впрочем, другим смеяться над собой она не позволяла. Что-то я такого не припомню. Самоирония — это когда другим нельзя, а тебе самому можно.

Ирина Желвакова, Лидия и Эдуард рафовы. В Лаврушинском. 23 апреля 2006

Лидия Борисовна устраивала в своей уютнейшей квартире новогодние елки для детей друзей и родственников. Причем взрослых приходило, как правило, гораздо больше, чем детей, уж очень хороши и уютны были эти праздники в доме Либединских.

У Лидии Борисовны было 36 прямых наследников! Я ее подкалывал: «Лида, ну не можете вы запомнить столько имен». Она загадочно улыбалась. А знаете, она ведь часто улыбалась именно загадочно — Мона Лида. Возможно, ведала что-то неведомое. С Либединской это могло быть.

И вот очередное новогоднее празднество для детей. Лидия Борисовна Толстая в дальней комнате готовит к выходу в свет свою очередную правнучку, ну прямо-таки первый бал Наташи Ростовой. Наконец выводит — боже, что за штанишки с рюшечками, что за юбочка-пикант с кружевными подзорами, а уж шляпка, а уж башмачки! «Вот, — говорит сияющая прабабушка Либединская, — это наша Катенька, она у нас добрая, умная…» «И кр-р-р-расивая!» — кричит трехлетняя Катерина, очаровательно грассируя и сияя синими глазками во все стороны. И носик у нее курносенький, и пописать она захотела немедленно.

Вроде бы случай из нежной сказки, а у меня ком в горле. Как много радостей в жизни детей не произошло и не произойдет, потому что в их жизни не так уж много таких, как Лидия Борисовна Либединская. Было в ней нечто сказочное, этакая весьма немолодая, уже грузная Фея Весны. Я не преувеличиваю.

Ее распахнутость навстречу человеку была бесценно искренняя. Сколько бы я ни просидел у нее в гостях, естественно, со вкуснейшим барски сервированным обедом, уход она воспринимала с обидой: «Ну, конечно, вам же надо торопиться, вам же ехать на лифте, потом идти пешком, потом опять ехать на лифте, представляю, как вы устаете». И отпускала, напихав мне с собою пирогов. Жил я в соседнем подъезде.

Помню, мы сидели с ней днем на концерте в Музее Пушкина, а там огромный стеклянный потолок. «Сколько света!» — шепнула она мне. А другой раз мы были с ней в Голландии. Спутники разбежались по магазинам, а мы купили себе по бутылке пива и сели на скамейке у кромки моря. И вдруг Лидия Борисовна мне опять говорит: «Сколько света!» И действительно, сверкающее море, безоблачное небо и белые паруса.

Надпись на скатерти: «Все будет так, как должно быть. Даже если будет иначе. Э. Графов»

Она много путешествовала по нашей стране, по зарубежным странам — придерживалась поговорки своей бабушки: «Пока ходим, надо ездить». Последний раз вместе мы были на Сицилии. Сидим на скамейке перед ее коттеджем. А кругом рай: птицы, деревья, море, небо. Все сказочно необычайно. И она опять: «Сколько света!» Думаю, для нее это означало нечто свое — эта фея определенно ведала о неведомом.

Потом мы из аэропорта «Домодедово» приехали в наш двор-колодец, мы жили по соседству, в одном доме в Лаврушинском переулке. По ту сторону дома, странное совпадение, на каком-то празднике в переулке перед Третьяковской галереей, слышим, читает в микрофон стихи наш близкий друг, замечательный артист Рафаэль Клейнер, его голос ни с кем не перепутаешь. «Надо же, — улыбнулась Лидия Борисовна, — Рафочка нас приветствует на родине». И пошла домой.

Рано утром нам позвонил Юлик Ким и сказал: «Лидия Борисовна умерла». Моя жена Лида — ее очень Либединская любила — побежала в тот самый соседний подъезд. Лидия Борисовна лежала спокойная, красивая. Рядом на подушке — книга. Лида закрыла ей глаза.