Глава 3. Медиумы и их видения

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 3. Медиумы и их видения

Двери в мир духов

Всю историю китайской цивилизации от древности до наших дней пронизывает идея «посредничества» между миром людей и миром духов. Кто же выступал в роли таких посредников? Прежде всего все китайские правители и императоры, в частности, рассматривались не как «управляющие территориями», но исключительно как медиумы, передающие через себя на своих подданных сакральную благодать Неба (Ээ). Даже известная фраза Конфуция о том, что он «не создает, но лишь передает», в этом контексте воспринимается не как высказывание мудреца-философа, следующего древним обычаям, но как слова медиума, «предоставляющего» свою телесную оболочку для «передачи» велений высших духов. По сути, это одна из форм шаманизма в самом классическом виде, позже вышедшая на уровень философии, — именно та, которую Мирча Элиаде характеризовал как «технику сакрального экстаза».

В этой части мы попытаемся показать исток представлений о медиумизме в Китае на рубеже конца I тыс. до н. э. — II–III вв. н. э. Это в дальнейшем позволит несколько иначе взглянуть и на то явление, которое обычно именуется китайской философией, и на саму структуру сакральной власти в Китае на протяжении нескольких тысячелетий.

Истоки экстатического миропереживания, очевидно, уходят вглубь эпохи неолита. И хотя от того времени до нас не дошло ни текстов, ни, тем более, подробных описаний ритуалов или верований, все же по многим артефактам — изображениям на бронзовых сосудах, керамике, костях и камнях — мы можем частично реконструировать духовно-символический мир той эпохи. Духовный мир ранних китайцев был окутан мистикой, причудливые образы, смотрящие на нас с древних кувшинов и сосудов, до сих пор нередко могут внушать трепет своим непередаваемым духом сакрального и природного.

Примечательно, что по своим антропологическим чертам изображения духов абсолютно не похожи на древних китайцев. Скорее наоборот, они представляют полную их противоположность.

Что это: намеренное желание подчеркнуть запредельность, абсолютную непохожесть мира духовного на мир земной и профанный? А может быть, отражение каких-то иных жителей на территории древнего Китая, которые были обожествлены и позже вошли в традиционный китайский пантеон в виде духов? Впрочем, оба этих предположения смыкаются в своем крайнем воплощении: уже с самых истоков китайской культуры духовное воспринималось как мир иной и одновременно очень близкий, не столько враждебный, сколько незнакомый, населенный похожими, но все же несколько иными существами.

Цивилизацию эпохи Шан-Инь можно охарактеризовать двумя словами: поклонение и жертвоприношения. Вокруг этих двух начал, по-видимому, строилась вся жизнь древнекитайского общества. Нам остается лишь догадываться об их глубинной сути, поскольку мы можем реконструировать тот период лишь по причудливым изображениям и узорам на бронзовых сосудах, благо их обнаружено немало, и по разрозненным надписям на костях, которые появляются в поздний период Шан, да к тому же до конца не расшифрованы.

Весь комплекс ранних верований Китая до начала эпохи Чжоу обычно обозначают обобщающим словом «шаманизм». В принципе, многие из верований шанцев действительно можно отнести ко вполне традиционному типу шаманизма или медиумизма, не случайно неоднократно предполагалось наличие связи между верованиями Шан и сибирским шаманизмом, а еще в 50-е годы отечественный ученый Г.И. Андреев сопоставил палеолитическую стоянку Зайсановку с иньской бронзой и нашел целый ряд совпадений

В общем, это верно, и нельзя исключить существования единого культурного комплекса на территории древнего Китая и Сибири, однако это мало говорит нам о том многообразии верований, ритуалов и форм коммуникации между человеком и духами, которые существовали на Центральной равнине.

Структурированной религии не было, как до конца она не возникла и в значительно более поздний период. Был лишь набор приемов общения с духами, знание техники экстатического транса и визуализации духов. По существу, места для веры, на которой зиждется всякая религия, не было, существовала лишь своеобразная дверь, через которую можно было проникнуть в мир запредельного. А в том, что ощущение этого мира запредельной реальности (именно — реальности) присутствовало в каждом акте человеческого бытия, сомневаться не приходиться, об этом свидетельствует все до одного артефакты культуры Шан.

Следует признаться, что ранние китайские верования остаются во многом загадкой и до сих пор, поскольку пространство времени стерло многие следы той эпохи. Поэтому здесь стоит говорить не о том, что известно, а о том, что до сих пор остается непонятым и неразгаданным. Прежде всего, во что действительно верили древние китайцы? Да и были ли это китайцы — прямые предки ханьцев, ныне составляющих основное население Китая, либо, как иногда полагают, речь следует вести о некитайском или докитайском населении Центральной равнины? Были ли их культы автохтонными, «родными» или они, как считают некоторые исследователи, принесены откуда-то извне?

Многие ритуалы, формы верований и — самое главное — особый экстатический тип переживания, которые встречаются сегодня, можно проследить еще со II тыс. до н. э., хотя, очевидно, они существовали и раньше. В основе китайских духовных учений лежала и лежит не стройная, четко выстроенная религия (или религии) с постулатами и догматами, но особый вид медиумизма — прямого, неопосредованного общения с духами.

Во что верили люди эпохи Шан, чему поклонялись? Наши знания о взаимоотношениях человека той эпохи и сакрального, увы, крайне скудны, и по большей части специалисты опираются на гипотетические реконструкции на основе изображений на бронзовых изделиях и гадательных костях. Бронза и кость предоставляют в наше распоряжение огромное количество артефактов для размышления, но очень редко подсказывают нам верное направление мыслей. Следует признать, что нам не дано полностью восстановить реальные представления людей эпохи Шан.

Впрочем, в конце эпохи Шан появляются надписи на костях и панцирях черепах. Очевидно, они носили гадательный характер и представляли собой зачатки иероглифической письменности.

И все же надписи охватывают лишь поздний период Шан, к тому же они мало говорят о содержании верований. Очевидно лишь одно: человек страстно стремился установить связь с миром духов, с Небом, видя в этом залог своей безопасной жизни. О чем вопрошали надписи на костях? Чаще всего об урожае, о благоприятном времени для посевов и походов. То есть, несмотря на свою гадательно-оккультную подоплеку, они носили исключительно прикладной характер, это был мир не испуганных людей, но жестких прагматиков, старавшихся тем или иным способом договориться с духами о каких-то полезных для себя вещах.

Письменные источники, например тексты магических песнопений, такие, как «Ши цзин» («Канон песнопений»), или описания странных земель, типа «Шаньхай цзина» («Канона гор и морей»), хотя и обширны по своему объему, до крайности мало рассказывают нам о сути древних верований и древней культуры вообще. Как это всегда бывает в восточной культуре, самое главное остается сокрытым, невысказанным. А потому единственным источником здесь остаются изображения на древних сосудах, благо древняя китайская бронза оказалась богатой как на образы, так и на частоту обнаружения при раскопках.

Несмотря на то что две эпохи — Шан (XVIII–XII вв. до н. э.) и Чжоу (XII–III вв. до н. э.) — тесно связаны, существуют заметные различия в их ритуальных комплексах. Основным «героем» поклонения является некий дух, который может представать в самых разных обличьях, но, как мы покажем ниже, в реальности речь все же шла об одном и том же персонаже. Причем не о духе, а о человеке, обрядившемся в этого духа. Именно его изображения мы и встречаем на древних сосудах.

Древние бронзовые сосуды периода позднего Шан и раннего Чжоу (т. е. конца II тыс. до н. э.) богато декорированы самыми разнообразными изображениями, среди которых встречаются какие-то странные существа, чаще всего похожие на рептилий или птиц, но, очевидно, ими не являющиеся и напоминающие свои животные прообразы лишь некоторыми характерными чертами, например чешуйчатой кожей или перьями. Однако при всем многообразии мотивов лишь два встречаются постоянно. Первый — странное головастое существо с огромными глазами, пастью и подобием рогов на голове, обычно называемое таоте, хотя его первоначальное название нам не известно.

Илл. 52. Один из духов-охранителей даосского пантеона

В самых различных вариациях оно встречается на бронзовых сосудах, кувшинах, его образ просматривается в странных костяных жезлах; порою таоте бывает буквально «распластан» в узоре и прорисован неким подобием языков пламени, отчего его образ становится еще более фантасмагоричным.

Второй мотив, стабильно встречающийся на бронзовых сосудах, представляет собой какую-то птицу, чью зоологическую принадлежность установить невозможно. Впрочем, даже говоря о «птице», следует учитывать, что и само это название весьма относительно. Очевидно, что речь идет о каком-то странном духе с некоторыми элементами птицы, например, хохолком на голове, клювом как у совы, с неким подобием крыльев и т. д. Истоки таких изображений можно обнаружить еще в китайском неолите, например в спиральных изображениях культуры Яншао, в которых можно угадать головку птицы именно в том виде, как она потом стала изображаться в эпоху Шан.

Помимо таоте и птиц встречались также изображения неких переходных существ, например существа лун, позже превратившегося в традиционного китайского дракона, или фэн, прообраза более позднего китайского феникса. Как мы покажем чуть ниже, все они выполняли одни и те же функции: во-первых, были воплощением духов предков, во-вторых, служили особыми проводниками в царство мертвых и обратно. Более того, все они представляют собой в конечном счете одно и того же духа, трансформировавшегося в изображениях от эпохи к эпохе.

Предположим и другое: изображался не какой-то отдаленный дух, но вполне земной человек — представитель духов, медиум и маг, либо надевший маску на голову, либо символически трансформированный, дабы указать на его «потустороннюю» принадлежность.

Прежде всего, мы попробуем рассмотреть вопрос, кто мог являться центральным объектом поклонения древних китайцев, какую функцию он выполнял и во что мог трансформироваться его образ.

Загадочный дух древних китайцев

В самой глубокой древности, по крайней мере в середине III тыс. до н. э., в Китае зарождается культ предков — важнейшая часть и ядро всей китайской традиции на протяжении многих последующих тысячелетий. Разумеется, сегодня сложно точно установить формы раннего культа такого рода, однако по некоторым изображениям мы можем все же реконструировать ряд его особенностей. Основные сведения о сакральных представлениях древнего населения Центральной равнины мы можем получить из изображений на бронзовых сосудах, рисунках и надписях на так называемых каменных барабанах, гадательных костях, например лопатках животных и панцирях черепах.

Илл. 53. Бронзовый топор с изображением таоте. Он был обнаружен в погребении народности богу; это означает, что вера в этого духа бытовала у разных народов, населявших Китай, а само изображение придавало оружию ритуальный характер. Подобный топор был символом правителя.

Династия Шан. Суфутунъ, провинция Шанъдун

Большая часть древних изображений чаще всего трактуется как изображение духа предка, хотя в первом приближении довольно сложно понять, о каком конкретно предке — племени, рода, клана, семьи или конкретного человека — идет речь. На части таких изображений предок выступает в виде стилизованного фаллического элемента, обычно называемого таоцзу — «глиняный предок».

Очевидно, он символизировал живительную силу рода, способность к продолжению жизни и в этом плане не многим отличался от подобных ему изображений предков, скажем, в африканской или древнерусской культурах. Логически он как бы противостоял культу мертвых, который в древней культуре играл значительно большую роль, чем символика жизни, и одновременно дополнял этот культ. Значительно более интригующе выглядит другое изображение — некого духа, возможно предка, в виде огромной то ли головы, то ли маски с большими глазами, — нередко выполненное в виде сложных спиралевидных линий. Этот дух встречается во многих видах и на многих изображениях: на бронзовых сосудах, на костях, на керамических сосудах, в виде фигурок из нефрита, камня и бронзы. До сих пор китайцы изготавливают в виде лика этого духа нефритовые пряжки для поясов и небольшие нефритовые амулеты на грудь, считая их оберегами, и расписывают им стены домов.

Часто этот образ как бы проступает из языков пламени или тумана в виде лика получеловека-полузверя и уже этим напоминает результат каких-то неясных видений и ощущений. Причем устойчивость этого изображения оказалась столь сильной, что, зародившись в конце II — начале I тыс. до н. э., в сильно трансформированном виде оно дожило до эпохи Тан (V–VII вв.). Впрочем, уже в начале нашей эры оно начинается восприниматься не столько как изображение какого-то существа, сколько просто как традиционный узор, а в середине I тыс., по-видимому, уже никто не мог объяснить его изначальную суть. Очевидно, что этот дух, представленный в сотнях вариаций на тысячах изображениях, и являлся центральным «героем» древних китайцев. Но кем он был? Духом предков? Персонажем видений? А может быть, пришел в Китай от каких-то других народов, и сами китайцы уже и не знали его изначального смысла? Мы не можем исключить этот вариант, принимая во внимание то, что многие герои китайской древности, описывающиеся как первоправители китайского народа, например Фуси, Яо и некоторые другие, считались пришедшими на Центральную равнину откуда-то с запада.

Илл. 54. Изображение таоте на кувшине VII вв. до н. э. Сверху изображен один таоте

Ответ на эту загадку, кажется, может дать анализ не только самого изображения этого духа, но даже тех предметов, на которых это изображение размещалось. И здесь мы исходим из очевидного постулата, что древние люди не были ни мифотворцами, ни фантазерами, действительность в их сознании была искажена не больше, чем в сознании современных людей. И, как следствие, всякое изображение должно содержать нечто однажды или многократно увиденное, пережитое, а затем, возможно, и трансформированное.

Чаще всего лик этого духа, в научной литературе именуемого таоте, изображался фронтально по центру ритуальных сосудов — существо с рогами на голове, большими глазами и иногда оттопыренными ушами. Рядом с ним встречаются и другие изображения, например, небольших духов гуй, которые, наоборот, никогда не занимают центрального положения. Это обычно какие-то рептилиеподобные существа, чаще всего похожие на змей с ногами и небольшими рожками либо удлиненными ушами. Встречаются также существа, похожие на традиционных китайских драконов (лун), но в любом случае именно таоте, безусловно, являлся центром культовой практики людей эпохи Шан. Сразу отметим, что далеко не очевидно, что речь идет о разных духах, скорее всего мы имеем дело с одним духом (или, по крайней мере, с одной категорией духов), который имел несколько обличий, а также трансформировался со временем.

…???…

Илл. 55. Петроглиф в виде трехпалого человека с поднятыми руками, похожий на более поздний иероглиф «тянъ» — «небо». Оставлен некитайским населением. Прибл. V–IV вв. до н. э. Из пещеры на реке Цзохэ, провинция Гуанси

К тому же заметим, что все эти названия для духов были даны уже значительно позже, и как их именовали сами древние люди, мы не знаем. Свое нынешнее имя — таоте — персонаж с огромными глазами и рогами получил по его первому описанию в трактате «Люйши чуньцю» («Весны и осени господина Люй Бувэя», III в. до н. э.), и оно может быть переведено как «обжора», вероятно, за его огромный рот. И само это название, как будет видно в дальнейшем, очень точно передает суть его функций. В настоящем изложении мы будем называть его таоте, хотя, как мы уже говорили, название это более позднее и, скорее всего, не соответствующее истинному.

Человек или животное?

Таоте представляет собой лицо то ли животного, то ли человека с рогами на голове, обычно с редуцированной нижней частью лица, без тела или с утрированно уменьшенным телом. По сути, его лицо завершается на верхней губе, поэтому для современных исследователей оно нередко казалось «божеством с огромной пастью вместо головы». Центральным в изображении таоте является именно его лицо с рогами, все же остальное «тело» как бы факультативно, и это свидетельствует, что именно в лице-маске и заключена сакральная сила этого существа. Сегодня известно несколько десятков вариаций в изображениях таоте, которые объясняются различным временем их создания, а также чисто художественными трансформациями. Тем не менее, основные черты, например рога (иногда — уши) и утрированно увеличенное лицо, остаются неизменными.

Таоте всегда вписывался в некий весьма сложный узор спиралевидной формы, напоминающий языки пламени или облака, откуда этот декор и получил свое название «письмена грома» или «громовой узор» (лэйвэнъ). По мнению марксистского ученого Го Можо, он некогда появился как подражание оставшимся на поверхности керамических изделий отпечаткам рук мастера-гончара.

Однако по более распространенному мнению этот узор, сохранившийся на многих традиционных китайских изображениях до сих пор, символизирует либо облака, либо сильный порыв ветра. Из-за этого таоте одно время расценивался как бог шторма, грома и других небесных напастей.

Действительно, этот дух всегда изображен внутри какой-то туманности, будто проступает из нее, а это дает нам основание считать его не «богом грома», но, скорее, персонажем видений, воспринятым в момент медиативного транса древним медиумом.

Этот центральный дух появляется уже в эпоху неолита в III тыс. до н. э. и, несколько видоизменяясь, активно используется но крайней мере до конца эпохи Чжоу, т. е. до III в. до н. э.

Великий дух, вера в которого продержалась в Китае по меньшей мере две тысячи лет (не рекорд ли это?), порождает много загадок и неясностей. Помимо того, что его изначальное название не известно, не ясно также, какие функции таоте выполнял, как ему поклонялись, какие существовали формы коммуникации между человеком и этим духом.

Полностью истоки таоте не ясны до сих пор. Прежде всего, его изображения не встречаются в неолитической культуре периода Луншань, так называемой «черной керамике», хотя она самым непосредственным образом связана с более поздней шанской культурой. Отсюда же возникает предположение, что этот образ мог быть привнесен откуда-то извне — и на этой версии мы остановимся чуть ниже. Здесь же заметим, что некоторые схожие мотивы можно встретить в другом направлении архаической культуры неолита — культуре «крашеной керамики» Яншао.

Однако и здесь не встречается полных изображений таоте.

До появления рогатых божеств в палеолите и неолите люди поклонялись каким-то существам с таким же широким носом, большими губами и оттопыренными ушами, но без характерных рогов.

Маски и даже целые фигурки таких духов обнаружены в ряде провинций и относятся так называемой культуре Илл. Хуншань (Красной горы, 3800–2700 гг. до н. э.) в Ляонине (стоянка Нюхэлян) Илл. или культуре Ишао в провинции Ганьсу.

И таким образом прослеживается явная преемственность в изображениях таоте, которые генетически тяготеют к древнейшим наскальным изображениям. Вообще, многие изображения таоте и драконов, как ни парадоксально, тяготеют именно к культуре Хуншань, которая охватывала районы Внутренней Монголии и Ляонина, располагаясь достаточно далеко от традиционного центра развития этих мотивов в провинции Хэнань.

Илл. 56. Бронзовый ритуальный кубок с изображены таоте как на самом кубке, так и на его основана По внутренней стороне идет надпись в 32 иероглифа о походах правителя У-Вана. XI–IX ее. до н. э.

Провинция Шанъ

Таким образом, в общих чертах можно проследить происхождение этого странного существа с рогами, которое всегда изображается только в виде большой головы и без тела. Помимо культур Хуншань и Ишао можно упомянуть еще по крайней мере два таких древнейших случая. Во-первых, полные аналоги рогатого существа в маске с большими глазами и рогами обнаружены в наскальных росписях в Гуанси, относящихся, как предполагается, к III–II тыс. до н. э. Во-вторых, на неолитической утвари этапа Баньпо встречается лик некоего существа, получеловека-полурыбы с закрытыми глазами и небольшими рогами, с подобием треугольных плавников, усеянных то ли волосками, то ли шипами. Весь рисунок выполнен в виде треугольников, которые создают впечатление треугольной разрисовки или татуировки лица.

Известно также подобное каменное изображение головы, относящееся к эпохе неолита и обнаруженное в Хэбэе, в уезде Уань. Несмотря на примитивность техники изготовления в нем безошибочно прочитывается весь фенотип более поздних духов.

Затем, вероятно к концу III тысячелетия, появляются весьма искусно сделанные керамические фигурки безрогих духов, и, наконец, к эпохе Шан на бронзовых сосудах перед нами предстает уже полностью воплощенный таоте с рогами, а затем и со змееподобным телом. Процесс художественной трансформации духа завершился.

А позже происходит и полная абстрагизация этого антропоморфного существа — он постепенно становится частью узора или декора, который встречается на кувшинах и даже в росписях плафона дворцов правителей и императоров. Древние китайские мастера ловко играют на нескольких «опознавательных признаках» духа — больших глазах, большом рте и рогах. Дух таоте оказывается, таким образом, растворен во вселенной, распластан в «громовом узоре» (лэйвэнъ) Небес. Дух превращается в художественную абстракцию и прячет свой истинный лик за безобидным узором.

Что скрывает таоте?

Так что же скрывалось за изображением таоте? Признаемся, что окончательного ответа на этот вопрос никто до сих пор так и не дал, хотя существуют серьезные и многоплановые исследования по этому поводу. И все же вся глубина смысла таоте — безусловно, одного из центральных персонажей ритуальной жизни древнего Китая — остается неясной.

Нередко утверждается, что это маска, причем действительно можно проследить сходство изображений таоте с некоторыми масками, которые используются в народных танцах и обрядах.

Однако это сходство еще не доказывает, что перед нами — именно маска таоте, к тому же важно понять, почему эта маска изображалась на всех ритуальных сосудах и стабильно встречалась на протяжении многих тысячелетий. И, разумеется, гипотеза о «маске» ни в малейшей степени не объясняет, кто мог скрываться за нею.

Если речь идет о духе предка, то здесь гипотеза «маски» становится очевидно слабой: духи не носят масок, они рисуются нами в том виде, в каком становятся доступными для нашего воображения. Очевидно, что перед нами предстает какая-то реальность — искаженная, порою пугающая, но все же реальность ровно настолько, насколько вообще запредельное и связанное с миром духов может быть доступно и «реально» для человеческого сознания.

Известный исследователь Ф. Уотербери назвал его «духом-хранителем, источающим чудесную силу, отгоняющим злых духов». С этим можно было бы согласиться, но как раз изображений «злых духов» на древних сосудах не встречается! Вообще на сосудах встречаются лишь вариации одного тaoтe. Возможно, «злых духов» или «демонов» в древних представлениях не было вовсе, и разделение мистического мира на духов-защитников и злых духов происходит позже. Надо осознать, что мы имеем дело не с логическим религиозным построением и даже не с оккультной структурой, но, скорее, с ощущением «чего-то потустороннего» и зарисовками видений. Мы не знаем, считался ли таоте злым божеством или добрым защитником; скорее всего, он воплощал весь спектр духовных сил одновременно и был абсолютно амбивалентен. Именно поэтому он был один.

Здесь следует сделать небольшое отступление. Для китайцев духи — это существа, с которыми, скорее, надо договариваться, нежели защищаться от них. Как-то в день Нового года в феврале, когда в Пекине разыгрывалось красочное представление с танцами львов и драконов, а воздух разрывался от ударов в гонги и барабаны, все иностранные корреспонденты традиционно сообщали, что китайцы этим шумом отгоняют злых духов. Я поинтересовался у некоторых участников представления, каких конкретно злых духов они отгоняют. Ни один человек не смог дать ответа! На следующий день я повторил тот же опыт в небольшой деревушке в провинции Хэнань, где, казалось бы, должны были сохраниться все древние обычаи. Результат был тем же — никто не смог назвать не только имени «злых духов», но даже того вреда, который они могут причинить.

В противоположность этому те духи, которых в западной литературе обычно именуют «хранителями», хорошо известны и по имени, и по функциям. Кстати, это не исключает того, что они могут нанести вред, убить человека и т. д. То есть большинство духов по-прежнему амбивалентно, и ритуал это и есть форма оптимальной коммуникации, договоренности с духами.

Итак, загадкой остается не только «прототип», но и функции таоте. Можно, безусловно, ограничиться стандартным определением, что он был «духом-покровителем» или «духом-защитником», но это мало что объяснит нам из сакрального комплекса древних китайцев. Был ли он центральным духом или вообще единственным духом? А ведь именно об этом говорит та частота, с которой он встречается на сосудах и гадательных костях, а также и то, что он всегда помещался по центру сосудов. Если этот так, то нам следует признать очевидные зачатки монотеизма в архаическом Китае.

Впрочем, говоря о «теле» тпаоте, было бы не совсем верным утверждать, что его вообще не существует. Нередко, когда тпаоте изображался на сосудах, сам сосуд, например четырехножник, и являлся «телом» таоте, а декорированные спиралями ножки сосуда становились его ногами. На одной из ритуальных костей периода Шан в широкой части кости мы встречаем изображение все той же большой головы таоте, а узкая часть представляет как бы змеевидное тело этого создания, украшенное спиралями и геометрическими узорами

Не это ли объясняет отсутствие «тела» у таоте — на самом деле это змея или, по другим предположениям, рептилия, например крокодил? Неслучайно высказывалась версия, что лицо таоте следует интерпретировать как комбинацию двух змей-гуй, изображенных нос к носу.

Не исключено, что позже таоте действительно трансформировался в некое подобие змеи, а затем и дракона (точнее, дракон стал одним из воплощений таоте), однако все же изначально никакой змеей или рептилией вообще он не являлся.

Может быть, это и есть непосредственное изображение духа предка, что, впрочем, не исключает его определение как духа-покровителя и защитника? Но почему он тогда столь не похож на человека?

Там, где этот дух антропоморфен, то есть обладает явными чертами человека, его вид оказывается весьма странен (например, нефритовые двуполые фигурки из могилы Фу Хао из развалин Инь). Прежде всего, черты его лица далеки от антропологических признаков, характерных для китайцев (строго говоря, к тому времени собственно этнос ханьжэнь не сложился, существовала лишь протоэтническая общность хуася). Обращают на себя внимание несколько приплюснутые и широкие крылья носа, широкие вывернутые губы, мохнатые густые брови. В этом существе скорее можно опознать африканоида, нежели монголоида. На всех подобных изображениях также встречаются оттопыренные уши, которые явно имеют некую функциональность, не известную нам (всеслышащий дух?).

Но, может быть, перед нами лишь несколько трансформированное лицо китайца того времени — действительно, классического духа предка? Хорошо известно, что в тот период облик жителей Центральной равнины еще находился в процессе становления. Нельзя ли предположить, что древние мастера просто изображали себе подобных? Однако, например, в культуре Ишао в провинции Ганьсу параллельно встречаются маски существ с большими ушами и вполне обычных людей типично китайского типа, выполненные с удивительным соблюдением всех пропорций.

Илл. 57. Фигурки рогатых божеств из нефрита — возможно, женщин-шаманок в масках с рогами. V–IV вв. до н. э. Погребение правителя в поселении Пиншанъ, провинция Хэбэй.

Последний тип изображений несет характерные черты тихоокеанских монголоидов, в частности, плоское лицо с выступающими скулами, прохейлия, альвеолярный прогнатизм. Большая часть изображений на бронзовых сосудах также имеет ярко выраженный монголоидно-австралоидный облик, о чем свидетельствуют, в частности, широкий нос, утолщенные губы, альвеолярный прогнатизм.

Столь очевидные различия на изображениях даже породили предположение о наличии двух расовых типов в иньских поселениях: тихоокеанских монголоидов и неких немонгололидных типов с большой головой негро-австралоидного и европеоидного типа. Второй тип был представлен брахицефальным (большеголовым) типом людей — именно они якобы и воплотились в таоте. По ряду версий, шла постепенная брахицефализация иньского населения по сравнению с неолитическим. Это было связано с тем, что в иньскую культуру (XVIII–XII вв. до н. э.) приходили немонголоидные типы людей, предположительно с запада.

Впрочем, эта версия была отвергнута, и отмечалось, что «нет никаких оснований предполагать европеоидную примесь в монголоидных иньских популяциях». Значит, различные типы людей на изображениях принадлежат не к разным расовым типам, но представляют собой разные типы духов или духов и людей.

Тем не менее, символизация таоте настолько велика, что становится очевидным, что в ту эпоху, когда изготавливались изображения, таоте уже никак не соотносился с реально живущими людьми, не являлся их «фотографией» и представлял нечто иное.

Стоит заметить, что изображение духа не должно быть в точности похоже на его земной прообраз.

Именно непохожесть и призвана намекнуть на то, что перед нами — существо запредельное, а не портрет, скажем, предка, которого как раз следует изобразить в «похожем» виде. А вот дух предка должен быть настолько же отличен от своего оригинала, сколь и легко опознаваем, именно в этом, в частности, состоит суть и христианских икон, где изображение и не призвано нести черты портретного сходства, ибо должно ассоциироваться с духом святости и глубиной веры. В случае с таоте он опознавался именно по странной голове с рожками или удлиненными ушами.

Тотемное животное?

Существует и другое предположение: таоте представляет собой трансформацию некоего тотемного животного. С самого начала пробуждения научного интереса к таоте его пытались связать с обликом какого-то реального животного и тем самым представить его как тотем.

Например, одной из самых первых в 20-е годы XX в. была высказана версия, что таоте представляет собой всего лишь декорированного и несколько трансформированного тигра, традиционный китайский символ могущества и власти. Более того, предполагалось, что истоки таоте лежат не в Китае, а где-то в Персии, сам же таоте представляет собой мифологическую смесь тигра и грифона.

По другой версии, таоте — некая мистическая смесь тигра и быка, а последнее подтверждают именно рога. Однако, так или иначе, основным прообразом для духа послужил именно тигр.

Тигрино-кошачий характер облика таоте (на ряде изображений при некотором желании у него можно угадать характерные кошачьи уши), кажется, говорит в пользу этой версии.

С позднего периода Чжоу, т. е. с VII–III вв. до н. э., основным защитником человека от злых духов становится тигр, на него же были возложены и функции особого экзорсиста, способного изгнать духов.

Отсюда пошла традиция устанавливать скульптуры тигров по обе стороны от входа в присутственные места, дворцы и дома аристократов. Сохранилась она и по настоящий день, хотя сегодня фигуры могучих тигров ставят перед дорогими ресторанами и присутственными местами.

Развилась даже целая индустрия по изготовлению каменных тигров. Например, проезжая по окрестностям г. Чжэньчжоу в Хэнани, можно видеть огромные мастерские, где изготавливаются сотни тигров самого различного вида и размера.

На первый взгляд может показаться, что по своему характеру и даже по внешнему виду тигр действительно тяготеет к архаическому таоте. Он защищает от злых духов вход в дом, а морда тигра напоминает таоте с его огромной пастью и ушами и выпученными глазами.

Однако здесь существует явная несостыковка: несложно предположить, что тигр мог быть представлен в виде таоте и что на тигра перешли некоторые «защитительные черты» древнего духа, однако значительно сложнее понять, как мифологический таоте превратился в реального тигра.

Здесь напрашивается неожиданный ответ: истоки и смысл таоте среди китайцев эпохи позднего Чжоу были уже забыты. Вполне возможно также, что он не принадлежал собственно китайской культуре, а соотносился с тем населением, часть которого откочевала на американский континент, а поэтому самими китайцами это рогатое существо воспринималось как нечто незнакомое и

чуждое. Ему был найден некий «заменитель», который постепенно вытеснил самого таоте. Им стал тигр и частично дракон, именно поэтому два этих существа сегодня считаются основными священными защитниками людей.

Но вот на одном сосуде эпохи позднего периода Шан мы видим чудовище, держащее в лапах человека. Его нередко идентифицируют как «тигра, пожирающего человека». Действительно, чудовище обладает всеми чертами тигра, и в то же время фронтально оно похоже на рогатого таоте — круглые глаза, широкий нос, заостренные уши — рога, «чешуйчатый» рисунок на теле.

Человек же, которого сжимает в своих лапах чудовище, похож на другой тип изображений — человека с оттопыренными ушами, широким носом, без рогов. Далеко не очевиден и факт именно «пожирания»: изображение позволяет предположить, что речь идет о символическом совокуплении между одним духом и другим. Так или иначе, это не какая-то «охотничья» сцена гибели человека в лапах тигра, но духовное соитие или поглощение более слабого духа (представлен в виде человека) более сильным (одно из воплощений рогатого таоте). В принципе это соответствует и последовательности смены безрогих божеств рогатыми в древних китайских преставлениях.

Несколько иное направление рассуждениям дала необычная находка, сделанная в 1959 г. в местечке Шилоу в Шаньси, — это вытянутый сосуд, один из типов сосуда гуанъ периода Шан, напоминающий по форме крокодила со столь же вытянутой зубастой мордой, высунутым языком и то ли с рогами, то ли с ушами конусовидной формы. По бокам сосуда идут изображения каких-то рептилий, возможно крокодила или игуаны с характерной чешуйчатой кожей, а также дракона. Эта находка породила предположение, что найдено одно из воплощений таоте, который представляет собой мифологический образ крокодила.

Но должен ли таоте вообще иметь аналог в животном мире, если речь идет именно о мире духовном, потустороннем, где нет места абсолютным аналогам нашей жизни? Таоте, очевидно, не может быть, например, крокодилом, поскольку параллельно с находками таоте обнаружены и вполне обычные изображения крокодилов. По тем же причинам он не может быть тигром или змеей. Сам его непохожий и одновременно постоянно что-то напоминающий облик явно указывает на его сущность как духа, как обращенного двойника действительности.

Не исключено, что в основе изображений таоте и ему подобных существ лежало изображение рыбы, подобно тому, что видно на неолитической чаше из Баньпо. В частности, можно предположить, что изображения рыб, которые во множестве встречаются на неолитической керамике, постепенно трансформировались в анималистических существ с большой головой и большими глазами.

И на первый взгляд связь между таоте и рыбой может показаться почти очевидной.

Одной из самых известных находок стала разрисованная чаша или миска культуры Баньпо (по названию места, где находился центр этой культуры в провинции Шаньси, неподалеку от города Сиань). На внутренней поверхности чаши, датированной радиоуглеродным методом 6500–4200 гг. до н. э., мы видим фронтальное изображение то ли лица человека, то ли рыбы с двумя треугольными плавниками (?) по бокам и одним сверху. Не прообраз ли это таоте? Но куда позже исчезли плавники, по-видимому, очень важный элемент изображения из Баньпо? Можно предположить, что именно плавники трансформировались со временем в некие рога-уши, однако существует и более значительное различие — глаза. Глаза существа из Баньпо очевидно закрыты (они изображены одной линией), то есть, возможно, речь идет именно о культе усопших, а у таоте они всегда открыты. Итак, даже если они и имели единый исток, их мистическое содержание целиком изменилось.

К тому же характерные черты, воплотившиеся затем в таоте, как видим, встречались задолго до культуры Баньпо. Думается, что речь шла о разных духах, которые затем в процессе мифологической трансформации слились в один образ рептилиеподобного таоте, змеи и дракона.

Но все же существует одна черта, которая, безусловно, сближает изображение рыбы и многочисленные образы таоте. Так или иначе, ранние духи жителей Центральной равнины, по-видимому, были связаны с водной стихией. Это не сложно объяснить тем, что вся хозяйственная жизнь строилась вокруг Хуанхэ, и от ее разливов и внезапной смены русла зависело вообще выживание ранних племен. По одной из версий, высказанной известным синологом К. Витфогелем, Китай вообще являет собой «гидравлическую цивилизацию», которая строилась вокруг использования воды, борьбы с водной стихией, совместного строительства дамб и плотин.

Странная рыба, что изображена внутри миски из Баньпо, возможно представляет собой прообраз одного из героев китайской древности Великого Юя (Да юй). Этот персонаж, как гласят легенды, отважно вступил в схватку с водной стихией во время разлива рек, который привел к настоящему потопу. Ни один из правителей не мог совладать с водными потоками, покуда Юй не организовал людей строить дамбы, работал так, что «даже истерлись волоски на ногах», и долгими днями даже не заходил к себе домой. В конце концов потоп был побежден, а Юя народ избрал своим вождем.

Само имя Юя омофонично слову «рыба», хотя записывается другими иероглифами. Однако, учитывая, что в древности письменность была скорее привилегией гадателей и шаманов, нежели обиходным явлением, не исключено, что речь шла именно о эвгемеризации водного божества, рыбы.

Илл. 58. Прорисовка изображения на роге, в котором сочетаются черты таоте и змеи (по Д. Паперу)

О водном характере таоте говорят и изображения его в виде крокодила, змеи, его постоянно сопровождают драконы, которые, по древним представлениям, также являются водными существами. В китайской мифологии существуют многочисленные истории о рогатой змее с ногами, и ее описания абсолютно соответствуют некоторым изображениям таоте на костях.

Отчасти на вопрос о том, какая существует связь между таоте и змеей, дает ответ сосуд, сделанный в виде небольшого чайника. Этот сосуд обнаружен недалеко от Аньяна в Хэнани и относится к позднему периоду Шан. Крышкой сосуда служит голова духа с рогами, оттопыренными ушами, мохнатыми бровями. Основная часть сосуда, таким образом, является как бы телом духа, а потому ряд китайских специалистов идентифицировал его как «сосуд с лицом человека и телом змеи». Тезис о «теле змеи» можно считать определенным преувеличением, однако корпус сосуда действительно декорирован таким образом, что напоминает чешуйчатое тело рептилии. По окружности нарисовано три типа существ: существо с телом змеи и головой с длинными ушами; змея с большой головой, рогами и то ли передними плавниками, то ли ногами; существо, похожее на ящерицу, стоящую на задних лапах, с закрученным хвостом, когтистыми лапами и подобием клюва. Сосуд симметричен относительно своей оси, и, следовательно, каждое существо встречается дважды. Если считать передней частью сосуда ту, где прикреплен носик чайника, то на задней части есть овальное изображение, по своему узору и виду схожее с панцирем черепахи — другой священной рептилии китайского гадательного пантеона.

Важно, что образ таоте на разных сосудах и в разные эпохи постоянно трансформируется. Он не имеет постоянного облика — лишь некие «опознавательные» черты. Порою у него появляется чешуйчатое тело, и тотчас напрашивается вывод о его схожести то ли со змеей, то ли с рыбой, в других же случаях его лицо действительно приобретает очевидные тигриные черты, а иногда он являет собой совершенно самостоятельное изображение, не имеющее аналогов в животном мире.

Именно многообразие проявлений таоте и одновременно его единичность и подводят нас к мысли, что на всех изображениях перед нами предстает один и тот же дух, обладающий множественностью «перерождений». Но чей это дух?

В изображениях таоте встречается один постоянно повторяющийся элемент — рога странной формы. Порою они изображаются в виде небольших наростов, — чаще — как большие полукруглые рога (например, на нефритовых фигурках из погребения Фу Хао они ветвятся почти как у оленя), в ряде более поздних изображений рога трансформировались в небольшие конусовидные столбики. Существует сосуд, на котором в верхней части изображен таоте с рогами, в нижней — с заостренными ушами, напоминающими кошачьи.

Все остальные части тела таоте, например его тело, когти, хвост, не являются повторяющимися элементами, и лишь рога представляют собой действительно «опознавательный знак» таоте.

Такой же характерной особенностью является и отсутствие нижней челюсти. На ряде более поздних изображений таоте приобретает очевидные антропоморфные черты — это уже человек весьма странной наружности. Таковым, например, его можно видеть на ритуальных сосудах начала периода Чжоу (XII–IX вв. до н. э.). Сами эти изображения объемные, в одних случаях лицо представлено в виде выпуклого барельефа, в других оно представляет собой крышку небольшого чайника. Таким образом, здесь черты существа проступают значительно более явственно, чем на почти плоскостных изображениях Шан. Здесь даже появляется нижняя часть лица, но все равно частью. На крышках некоторых сосудов существо имеет сильно вытянутые, пухлые губы (из-за этого кажется, что таоте улыбается) и очевидно некитайские черты лица, на которые обратили внимание отечественные исследователи. Тем не менее, рога практически всегда присутствуют на изображениях таоте, повторяясь затем и у многих других китайских божеств. Откуда же появляются эти рога? Если исходить из постулатов сравнительного религиоведения, рога связаны с охотничьей магией, и это явление, в частности, встречается на изображениях у североамериканских индейцев, у народов Сибири; стало знаменитым изображение шамана из пещеры Ля Мадлен во Франции, надевшего на себя маску оленя с рогами и перевоплотившегося в животное.

Илл. 59. Жезл в виде рогатого божеств, из погребения Фу Ха

Однако ничто не указывает на то, что таоте хоть как-то связан с охотничьей магией. Более того, рога на изображениях духов появляются тогда, когда племена на Центральной равнине перешли к земледелию и одомашнили многих животных, то есть удача в охоте перестала быть определяющим фактором. К тому же особенностью ранней китайской цивилизации является то, что она изначально строилась вокруг пойменного земледелия и в значительно меньшей степени уделяла внимание охоте. Не представляет собой таоте и жертвенное животное. Рога на изображениях различного типа божеств так же очевидно не играют «запугивающей» роли, как это нередко встречается у других народов. И вполне возможно, что перед нами не животное и не маска, но изображение самого правителя и лидера клана, воспринимающегося как дух.

Примечательно, что многие мифологические первопредки Китая изображались с небольшими рожками на голове. Это относится прежде всего к легендарному мудрецу Китая Фуси, канонический портрет которого изображает его в виде старца с небольшими рожками на голове в виде бугорков, рисующего восемь триграмм по преданию, триграммы и гексаграммы были переданы людям именно через Фуси). Естественно, это изображение довольно позднее, однако во многих преданиях он выступает именно как рогатый старец, причем происхождение рожек нигде не описывается. Эта особенность очень важна: носитель всей мудрости древнего Китая, принесший культуру и цивилизацию людям, обладал, по преданиям, рогами. И здесь очевидна связь между перворедком и его «рогатым» обликом.

Ничто не говорит о том, что во времена появления изображений таоте уже существовало предание о Фуси; скорее, в образе Фуси — предположительно, одного из племенных лидеров — слились функции реального человека и духа-защитника. Перефразируя это предположение, в себе и духа, и человека, принадлежа и миру потустороннему, и миру людей. И «рогатый» облик является как бы указанием на его переходный статус.