Глава восьмая Представление французов и русских о душе, уме и совести

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава восьмая Представление французов и русских о душе, уме и совести

Общие представления об исследуемых понятиях

Линейность человеческого мышления, о которой замечательно писал Анри Бергсон (1), проявляющаяся, в частности, в стремлении найти причины и следствия во всяком явлении, без сомнения, лежит в основе представлений о наивной анатомии человека. Обнаружение причин фактов (событий) и процессов всерьез занимало человечество на протяжении всей его истории, именно этой его аналитической склонности мы и обязаны возникновением наук и других объяснительных систем, всегда строящих прежде всего объяснительные модели и ищущих ответ на пресловутый вопрос «почему?». Однако растолковывать, откуда что взялось, была призвана не одна только наука, но также (точнее – в первую очередь) и миф (религии, верования), опередивший науки.

Интерес человека к самому себе (вспомним знаменитое: «Познай самого себя и ты познаешь весь мир») сопровождает человека на протяжении всей его истории и столь же интенсивен, как и его интерес к окружающему миру. Именно попыткам ответить на вопросы: «Почему и откуда появляются мысли?», «Почему и откуда появляются чувства?», «Почему и откуда появляется настроение?» – мы обязаны возникновением наивной анатомии, созданной при помощи метода аналогии (слезы из глаз, силы от мышц, слова изо рта и пр.) в рамках наивной картины мира.

Безусловно, для европейской цивилизации центральными в наивной анатомии человека являются понятия ума, души и совести как источников рационального, эмоционального и социально-этического. Поскольку нередко, в частности, во французской картине мира, эти понятия не только разъединяются, противопоставляются, но и пересекаются, мы их объединили в одну главу.

Три вышеназванных понятия мыслятся в наивной анатомии как три воображаемых органа (по мысли Е. В. Урысон, таких органов всего пять – душа (сердце), ум (разум, рассудок), совесть, память, воображение (фантазия) (2). Мы выбрали три из них потому, что сочли именно их основополагающими для осмысления минимально значимого наивно-анатомического атласа человека).

Органы наивной анатомии мыслятся как реальные органы. Мы чувствуем их в себе, хотя они скрыты от наших глаз. Человек не может усилием воли (в общем случае, конечно) влиять на работу своих органов, они действуют автономно и не подчиняются ему. И что самое важное – жизнь человека зависит от того, как они функционируют: болезнь органов, расстройство их функций часто может стоить человеку жизни, поэтому тот, кто лишен возможности видеть и влиять, испытывает страх перед таинственностью их работы. Все это в полной мере относится и к воображаемым органам: болезни бывают душевные, умственные и нравственные, такие больные изолируются в больницах или тюрьмах (3). Здесь представлено доказательство: не только каждый человек, но и общество признает тождество наивного и реального, в зависимости от эпохи и географии, дематериализуя реальную анатомию или материализуя мнимую.

Описываемые и сопоставляемые в этой главе понятия – промежуточные по отношению к тем, что были представлены в предыдущих главах, и к тем, что будут нами представлены впоследствии. Каждое из изучаемых нами понятий в современной трактовке имеет и свою высшую, абсолютную ипостась, являясь свойством и функцией высшего существа (мировая душа, мировой разум, совесть – Бог), и свою реализацию в человеческом существе: душа, совесть, разум – воображаемые органы с нематериальными функциями.

Выделение именно этих трех понятий мотивировано также и возможностью соотнесения их с новейшим мифом – фрейдизмом, выделявшим в структуре личности, как это известно, три уровня, представляющихся аналогичными: уровень «сверх-я», уровень «я» и уровень «оно». Мы не будем останавливаться на разъяснении этих по-прежнему остающихся в поле зрения социальной моды понятий, а укажем лишь на гипотетическую возможность соотнести «супер я» (высший судья) – с совестью, «я» – с разумом, «оно» – с душой, концентрирующей в себе все эмоциональные начала (4). В этом соотнесении особого комментария требует явно «натянутое» соотнесение души, в современном понимании возвышающей человека, и «оно», ориентирующего человека вниз, к его гендеру. Душа связывается с духовным, неплотским началом, в то время как «оно» апеллирует именно к его плотской, тварной сущности. В этом смысле душа и «оно» могут быть с полным основанием противопоставлены друг другу. Однако и в «старой» мифолого-этической концепции, оперирующей душой как одной из центральных категорий наивной анатомии, и в «новой», антиэтической, фрейдовской, признающей «оно» сгустком темных первоначальных желаний и одной из трех составляющих психической личности, именно эти «части психики» соотносятся с чистыми эмоциями (с эмоциями, не связанными с оценкой, такими как стыд, гордость, смущение и пр.) и рассматриваются в качестве органов эмоциональной жизни, при всем различии самой трактовки сути эмоций. Именно этим соображением и вызвана наша ассоциация этих двух столь различных концепций.

Перечисление различных, иногда даже взаимно противоположных теорий доказывает принципиальную правильность совершенного нами выбора.

Попытаемся в общем виде охарактеризовать каждое из выбранных нами понятий.

Душа – это религиозно-мифологическое представление, возникшее на основе олицетворения жизненных процессов человеческого организма. Понятие души как бессмертной нематериальной части человеческого существа сложилось у европейских народов под влиянием христианства (5). У неевропейских народов отсутствует представление, эквивалентное этому понятию, они олицетворяют кровь, части тела, органы, чувства (MНM). Э. Тайлор первым из этнографов исследовал идею души в первобытной культуре и выдвинул анимистическую теорию развития религии из наблюдения явлений сна, болезни, обмороков, смерти и пр. (6). Эти наблюдения привели к возникновению идеи о двойнике, сидящем в теле человека и способном покидать его временно или окончательно. Высказывались и иные точки зрения, отрывавшие представления о душе от первобытного уровня развития человечества и связывающие его с более поздними временами (7). В уже цитировавшемся CCMC мы находим замечательные открытия, связанные с трактовкой понятия души, суть которых сводится к следующим утверждениям.

1. По представлениям древних, вместилищем души была птица, которая сама нередко выступала как символ души.

2. Душа могла перемещаться в дерево и в воду.

3. Значение дух, душа соотносится со значением слово (символ творящего божества).

4. Слова со значением дух, душа могут иметь и фаллическое значение.

5. Слова со значением дух, душа могут соотноситься со значением «темный», «мокрый».

6. Душа нередко приравнивалось ко Вселенной, а тем самым к Числу, которое олицетворяло Вселенную.

7. По поверьям язычников, душа после смерти могла перевоплощаться в насекомых. Значение «насекомое» может также соотноситься со значениями «колдовство» и «чудо».

Античные и славянские мифологические системы определили специфичность трактовки этого понятия в изучаемых нами языках, являясь частными проявлениями описанных М. М. Маковским инвариантов.

Греки считали, что душа человека отлетает через его рот в тот момент, когда наступает смерть. Они изображали это символически в виде бабочки, вылетающей из личинки. Бабочки и личинка – часто используемые символы для аллегорического представления метаморфоз человеческой души (МС). Позже греки использовали крылатую фигуру Психеи (греческое слово, обозначающее душа), которую Апулей персонифицировал в своих «Метаморфозах», – мотив, прослеживающийся в раннехристианских религиозных памятниках. Аналогичным образом происходило и наделение человека при его рождении живой душой, принимавшей облик маленькой крылатой фигурки. В античном искусстве этот акт совершала Минерва после того, как Прометей сотворил человека (МНМ). Христианское искусство подобным же образом изображало одушевление Адама Богом (СССИ). Византийское искусство представляло душу в виде обнаженного младенца без крыльев – образ, который утвердился и на Западе. На картинах, изображающих смерть христианского мученика, мы видим душу, отлетающую с губ или поднимающуюся в небо при помощи ангелов (СССИ). Такие аллегорические образы являются универсальными для всего христианского мира. Специфические романские и славянские мифологические и аллегорические представления нами будут описаны дальше, в связи с описанием конкретных понятий соответствующих языков.

Рассудок и разум – понятия, хорошо разработанные в европейской цивилизации, – отражают два уровня мыслительной деятельности. До нового времени оба эти понятия трактовались как две способности души, символизировавшей собой все нематериальное в человеке. Рассудок понимался как способность рассуждения, рассудком человек познает все относительное, земное и конечное, разум же предназначен для целеполагания (8), он открывает абсолютное, божественное, бесконечное. Наиболее распространенное и классическое представление о разуме и рассудке выражено в высказывании Иммануила Канта: «Всякое наше знание начинается с чувств, затем переходит к рассудку и заканчивается в разуме, выше которого в нас нет ничего для обработки материала созерцания и подведения его под высшее единство мышления» (9). Мифологическую разработку этого понятия (обобщенно – «голова») мы находим в уже цитировавшемся словаре М. М. Маковского: «В антропоморфной модели вселенной, – пишет он, – голова считалась центром деторождения, в связи с чем слова со значением “разум, понимание, ум” соотносятся со словами, имеющими значение “родить, половые органы”». Интересна следующая цепочка семасиологических связей: голова – солнце – небо – вода – огонь – земля – рука – женщина. Понятие головы связано также с понятием вечности, которое, в свою очередь, соотносится с понятиями жизненной силы и молодости. С другой стороны, понятие головы связано с понятием Числа (символ Вселенной) и усилено следующей аналогией: у Вселенной семь Бездн, и голова человеческая имеет семь отверстий (CCMC).

Понятие совести – одно из центральных понятий именно христианской морали. В рамках христианской доктрины совесть – это врожденный способ познания божественной воли. Воля Божья, как учат нас отцы церкви, может стать известна человеку двумя путями: внутренним, естественным способом, через врожденное осознание воли Божьей, состоящей в основных неписаных нравственных законах (они, законы эти, записаны разве что в сердцах человеческих), на основании которых и составляются законы писаные, призванные служить общественной жизни и воспитывать в каждом нравственное начало. Другой способ доведения божественной воли до человека – откровения и заповеди, воплощенные в Христе, этот способ охарактеризован как внешний, исторический. Совесть человеческая основана на трех его психических силах: познании, чувствах и воле. Совесть, подобно воле, может заставлять человека делать что– то или запрещать. Совесть в нравственно-практической деятельности человека играет ту же роль, что и логика – в интеллектуальной сфере, и рифма, гармония – в сфере искусства. Совесть – врожденное, а не навязанное богоподобие человека и законов. Совесть связывается также с постоянным присмотром Бога за тем, что творят люди: Бог положил око свое на сердца людей, иначе говоря, Бог положил сам себя на сердца людей, поскольку глаз, как и рука, – самые ранние символы Бога-отца, всевидящего и карающего. В христианском вероучении подчеркивается, что для того, чтобы внять голосу совести, чтобы услышасгь ее решение, нет надобности совершать умозаключения: совесть непосредственно сообщает человеку свою оценку его действий или замыслов. «Как только человек замысливает дурное, тут же является на свой пост совесть, угрожая ему, а после совершения дурного поступка карает и мучит» (ППБЭС). Совесть совершает два действия: законодательное и карающее. Первое действие определяет масштаб, меру измерения действий, второе связано с результатом этого измерения.

Мы кратко рассмотрели общие индоевропейские философские и мифологические инвариативные модели представления души, ума (разума, рассудка) и совести, явным образом локализирующие все три понятия в верхней части человеческого тела (душа в груди, ум в голове, совесть в груди и голове). Обратимся теперь к описанию соответствующих понятий наивной анатомии в русском и французском языках.

Русские понятия души, ума (разума, рассудка) и совести

Современные представления о душе, как и о других концептуально-экзистенциальных понятиях, достаточно эклектичны, то есть имеют черты как языческих, так и христианских мифологических систем. В славянской мифологии душа понимается как некоторый двойник человека, сопровождающий его на протяжении жизни. Во время сна или в момент смерти душа покидает тело человека, представляясь либо ветерком, паром, либо бабочкой, мухой, птицей (10). Иногда душа представлялась в виде маленького человечка с прозрачным телом или ребенка с крылышками (СССИ). По одним представлениям, начало свое душа берет от матери при рождении человека, по другим, исходит от Бога. Душа живет вместе с человеком и находится либо в голове, либо в ямке под шеей, либо в груди, либо в животе, либо в сердце. Душа растет, как и человек, чувствует тепло, холод, боль, радость, но питается только паром от пищи. Когда человек спит, душа отправляется в странствия, и отсюда рождаются сновидения (ССМ),

Как мы видим, в этой части славянских представлений душа мыслится иначе, чем у древних греков и римлян. Она не ассоциируется, как в античности, с дыханием, духом, который как концепт появляется лишь в христианскую эпоху. К уже сказанному выше о христианской душе мы можем добавить лишь представление о том, что у колдунов и оборотней (то есть людей, совмещавших в себе черты реального человека и нечистой силы) есть две души или несколько душ; но души в христианском смысле у них нет, поскольку она продается ими дьяволу, вдыхающему в них вместо нее нечистый дух (11). По христианским же верованиям, душа покидает тело при смерти с последним выдохом (СМ). В первой половине XVIII века в «Рукописном лексиконе» мы находим слово дух еще в значении «запах», «дыхание» (МИМ), перешедшем в общеязыковое употребление в современном значении, видимо, несколько позже. Владимир Даль определяет душу как бессмертное духовное существо, наделенное разумом и волей, а также как человека без плоти, бестелесное жизненное существо, воображаемое отдельно от тела и духа (ТС). Душа, по мнению Даля, – это также и совесть, и внутренние чувства. Даль, в соответствии с христианской традицией, устанавливает иерархические отношения между духом и душой, полагая последнюю низшим воплощением духа, являющегося принадлежностью высшего начала – Бога-отца (ППБЭС).

Любопытен тот факт, что многие из приведенных Далем контекстов, в которых душа представлялась именно как некий внутренний орган, устарели. Так, сейчас, например, мы не скажем: человек с сильной (слабой) душой – для нас сила и слабость, скорее, являются характеристиками воли или характера; взять что-то на душу – мы берем на душу исключительно грех или же имеем нечто на совести; положить за кого-либо душу – ручаясь за человека, мы говорим: «голову даю на отсечение»; что-то «лежит на душе» – мы говорим: «что-то лежит на моей совести»; вместо сказать что-то по совести мы говорим: «сказать по правде». Из современного языка также ушли значения, отождествляющие душу с желудком – мы почти не говорим больше: в душе мутит, с души воротит, с души тянет, душа не принимает чего-то. Мы не говорим также: душа пузыри пускает (отрыжка), душа с Богом беседует, свищи, душа, через нос. Единственный контекст, оставшийся от этого значения слова душа, – это, пожалуй, есть, сколько душе угодно, однако в современном языке вместо глагола есть может появиться также любой другой (пой, сколько душе угодно; смотри, сколько душе угодно, и пр.), что свидетельствует о том, что душа мыслится не как желудок, а как сосредоточие некоторых (возможно, всех) человеческих желаний. Такое развитие значения кажется нам вполне закономерным, так как желания часто осмысляются в русском языке именно через понятие голода (удовлетворить желание, жажда познания, информационный голод, эмоциональный голод и пр.).

В уже цитировавшемся НОСС слова душа, сердце понимаются так: «Душа, сердце – то, что представляется органом чувств, а также предчувствий, находящимся где-то в груди человека». Приведем далее сопоставительный анализ этих понятий, представленный автором этой словарной статьи Е. В. Урысон. По ее мнению, эти синонимы различаются функцией представляемого органа: душа – орган внутренней жизни человека вообще, сердце – чувств как таковых. Душа, по мнению автора статьи, – это орган внутренней жизни, то есть всего того, что не связано непосредственно ни с физиологией, ни с деятельностью интеллекта. Однако сама же Е. В. Урысон дальше приводит контексты, убеждающие нас в обратном: душа, как и ум человека, наделена интеллектуальной функцией; не ею, но в ней человек может совершать большинство мыслительных действий: в глубине души он считал, в душе он понимал, подозревал, сомневался, был уверен, рассчитывал, знал и пр. Однако разница мышления интеллектуального и «душевного», с нашей точки зрения, в том, что «мышление душевное» – это, скорее, мышление интуитивное, не связанное с выстраиванием причинно-следственных цепочек. Интуитивное мышление, вдобавок, – мышление подсознательное, то есть результаты его могут не в полной мере осознаваться человеком. По-русски мы можем сказать: в глубине души он знал, что провал неминуем, но не хотел верить в это, не в полной мере отдавал себе в этом отчет.

Также, по мнению автора словарной статьи, душа занимает уникальное место в человеке, в системе его «составных частей». Она отождествляется с личностью человека, с его сущностью. Душа – это самое ценное в человеке, и с точки зрения его устройства, и с точки зрения этики. Душа – это то, что есть у живого человека, и то, чего нет у мертвого, таким образом, душа в каком-то смысле становится синонимом жизни. Именно поэтому, а также в силу этической ее ценности, душа становится предметом особой заботы человека, старающегося ее не замарать, уберечь, спасти.

С религиозной точки зрения, душа связывает человека с высшим духовным началом, это тот орган, при помощи которого человек ощущает мистический, потусторонний мир.

Душа и сердце человека представляются местами протекания неких процессов, оба органа также фигурируют как вместилища чувств. Сильные, неподвластные чувства часто сами приходят в душу человека.

Оба синонима сочетаются с прилагательными общей этической оценки, а также с конкретными прилагательными, характеризующими данный орган с точки зрения преобладающих в человеке чувств.

Оба синонима входят в сочетания, представляющие душу и сердце как материальные органы, которые описывают:

1) эмоциональное состояние человека;

2) эмоциональное воздействие на человека как физическое воздействие на данный орган;

3) изменение личности как изменение данного органа;

4) раскрытие подлинных чувств и желаний человека как раскрытие вместилища, в норме скрытого от посторонних глаз (НОСС).

Чтобы лучше увидеть не только смысловую, но также и образную его структуру, обратимся к сочетаемости этого слова. Мы говорим:

красота, чистота, благородство души; что-то закралось в душу; в душе родилось, пробудилось, росло что-то; в душе творится, совершается, происходит что-то; душа ликует, радуется, протестует, ожесточается; душа не на месте;

что-то по душе или не по душе кому-то; затаить что-то в душе; лезть в душу, плевать в душу; в глубине души; свет в душе;

чистая, невинная, благородная, мелкая, щедрая, добрая, кроткая, нежная, чуткая душа; запачкать душу;

душа полна любви, радости, душа переполняется чем-либо; на душе легко, тяжело; душа пуста;

трогать, пронзать, терзать душу, разрывать, всколыхнуть душу; душа грубеет, черствеет; излить душу;

открыть, обнажить душу; душа болит;

надрывать душу, лить бальзам на душу, лечить душу (СССРЯ, РМР, ССРЯ, СРС, СРЯ).

Из приведенной сочетаемости явственно видно, что душа в русском языке мыслится в пределах нескольких четко разработанных коннотативных образов.

Основные из них следующие:

1. Женский детородный орган. Душа ассоциируется с неким хранилищем жидкости, сосудом, колодцем: глубина души, душа полна, переполняется, душа пуста, мелкая душа, излить душу, наплевать в душу (ср. не плюй в колодец). Связь души с водной стихией позволяет усмотреть в русской душе хаотическое, докосмическое начало, связанное с женской, детородной функцией. Женское активно выражается в образе русской души: нежная, кроткая, чистая, непорочная, трепетная – женские признаки, девственные признаки, позволяющие также понять источники метафоры запачкать душу. С этим же, возможно, связаны также и выражения лезть кому-то в душу, надрывать душу, содержащие крайне негативную оценку таких действий, именно в силу того, что душа мыслится как интимный женский орган (слово душегуб применимо только к лицу мужского пола). Этот факт доказывается также и тем, как душа связана с идеей зарождения и рождения: в душе зародилось, родилось, росло, а также рассматривается как вместилище: душа полна, пуста, этому нет места в душе (вспомним Сергея Есенина: «Если черти в душе гнездились, значит, ангелы жили в ней») и пр. Сюда же могут быть отнесены выражения открыть, обнажить душу. Душа как «нейтральный» внутренний орган, склонный к болезням, болезненности, описывается сочетаемостью «лечить душу», «лить бальзам надушу».

Отчасти этот же образ развивает и образ души, связанный с местом, где совершаются и протекают различные процессы: закралось в душу, что-то совершается, происходит в душе и пр., а также восприятие души как некой внутренней скрытой оболочки, которую можно рвать, терзать, пронзать и трогать, вследствие чего душа страдает, болит.

2. Хлеб, пар. Такая коннотация души четко обусловлена славянским мифом и дает продуктивный образ: душа черствеет, грубеет (ср. сухой, черствый человек – человек, у которого нет души, черствый хлеб – хлеб, из которого ушла влага). Вспомним о том, что по славянским верованиям душа питалась только паром от пиши, а на поминках часто на стол клали свежевыпеченный хлеб, чтобы душа могла полакомиться его испарениями (СМ).

3. Эмоциональная девушка, женщина. Эту коннотацию, возможно, следует связывать с коннотацией под номером 1 через расширение значения: душа радуется, ликует, поет, томится, рыдает и пр., однако сам этот образ никак не конкретизируется и описывается исключительно через эмоциональные человеческие проявления.

Из приведенного описания также хорошо видно, что душа – начало пассивное и часто страдательное (развитие первой коннотации), она не может самостоятельно совершать действия и не может быть использована человеком для совершения действий. В свете этого замечания становится хорошо видна функция духа по отношению к душе – начала высшего, независимого, мужского, активного, оплодотворяющего. Однако мы не будем здесь рассматривать это понятие, так как оно, с нашей точки зрения, никоим образом не может быть отнесено к воображаемым внутренним органам человека и не может описываться с точки зрения наивной анатомии. В заключение добавим лишь, что душа мыслится русскими как некий национально специфический орган: выражение русская душа – понятие целостное и разработанное в русской культуре, в то время как о французской или китайской душе мы никогда не говорим, с уверенностью используя в этом значении понятие национальный характер.

Мы уже упоминали о том, что совесть первоначально – «со-ведение, знание, разделяемое многими», следовательно, знание, которое лежит в основе коллективной оценки и коллективных действий. Это слово зафиксировано с XI века со значением разумение, понимание, знание, согласие, указание, чистота (ЭСРЯ). Слово это – калька с греческого, в отличие от другой кальки, французской conscience – сознание, со-знание – с латинского.

Различное происхождение этих двух слов, русского из греческого языка и французского из латыни, во многом объясняет существеннейшее расхождение их значений и употребления. Понятие совести – центральное в современном славянском мире и мифе и явно периферийное в романских языках, использующих для обозначения и совести, и сознания одно и тоже слово (conscience). В романские языки conscience пришло не из религиозных текстов, как в славянские, а из научных, где оно активно употребляется и по сей день. В обыденной речи слово сознание также используется, хотя и не слишком часто, но его значение никак не связано с христианскими догмами и идеями внутреннего арбитража и наказания за провинность.

В. Даль определяет русское слово совесть как нравственное сознание, тем самым невольно подчеркивая больший объем понятия сознания по отношению к совести: нравственное чутье или чувство в человеке, внутреннее сознание добра и зла, тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка; способность распознавать качество поступка; чувство, побуждающее к истине и добру, отвращающее ото лжи и зла, невольная любовь к истине, добру, прирожденная правда в различной степени развития (ТС). Контексты, которые приводит В. Даль, помогают нам увидеть некоторые основополагающие особенности образного воплощения совести, существенно развитые в современном языке: робка совесть, пока ее не заглушишь; от совести (от Бога) не утаишь; угрызения совести: беззуба, а с костьми сгложет; совесть спать не дает; в ком стыд, в том и совесть (ТС).

В современной русистике о совести писали немало. Наиболее интересное, с нашей точки зрения, описание совести мы находим у Ю. Д. Апресяна в его статье «Образ человека по данным языка», воспроизведенной затем в его двухтомном собрании сочинений (12). Ю. Д. Апресян противопоставляет волю и совесть, считая, что первое – приведение в действие, второе – торможение. Мы не вполне разделяем такую оппозицию, полагая, что совесть также может служить стимулом к действию, равно как и воля может выражаться в целенаправленном торможении, в стимулировании недействия (например, в таких контекстах: имей совесть, верни ему деньги; но: напряги волю и не пей). Ю. Д. Апресян справедливо настаивает на том, что совесть – некое существо внутри человека, выполняющее роль строгого внутреннего судьи. Этот внутренний судья всегда нацелен на добро, обладает безошибочным чувством высшей справедливости и императивным началом.

Сочетаемость русского слова совесть настолько полно описывает образ, соответствующий этому понятию, что можно на основе этих сочетаний выстроить целый рассказ: «Если человек слышит голос совести, прислушивается к нему и поступает по совести, делает так, как подсказывает ему совесть, то в награду он получает чистую спокойную совесть. Если он заглушает ее в себе, поступает против нее, тогда совесть мучит его, не дает ему покоя, терзает, гложет. Неправильный поступок лежит тяжелым грузом на его совести, он испытывает угрызения совести. Если человек пытается заглушить в себе совесть, то она может проснуться, пробудиться и заговорить в нем».

Учитывая приведенные контексты, о совести по-русски мы говорим так:

слышать, слушать голос своей совести, прислушиваться к своей совести;

совесть говорит, подсказывает, советует, велит;

совесть терзает, мучит, гложет, грызет, снедает;

совесть просыпается, пробуждается, шевелится;

чистая, спокойная совесть;

капля совести, остатки совести;

отвечать перед своей совестью, советоваться со своей совестью;

заглушать в себе голос совести;

иметь, забыть, потерять совесть (СССРЯ, РМР, ССРЯ, СРС, СРЯ).

Из приведенной сочетаемости мы видим, что совесть представляется в русской современной мифологии как:

1. Судья, который не только судит, но и советует. Мы видим, что у этого образа акцентирован рот: совесть не только говорит, но и гложет, грызет и т. д. Глаз, о котором мы говорили в начале главы, в современном сознании совершенно исчез, но связь рта и глаза отмечается многими исследователями древней символики, которые утверждают также, что символы звучания, свечения и горения обычно связываются.

2. Червь. Символике рта, как и символике огня, присущи две стороны: созидательная (как в речи) и разрушительная (поглощающая). Отмечается также, что рот является точкой, где сходятся внутренний и внешний мир. Помимо этого, рот дает доступ во внутренний мир, а пасть дракона – в подземный (СС). Мы видим, что символика, связанная со ртом, инвариативно указывает на некоторые отличительные черты совести: одушевленность, связь с энергией огня (и энергия огня, и энергия речи – мана – суть психическая энергия), судейские и карательные функции, также связанные со словом и огнем, а также локализация совести внутри человека, возможно, в его душе

(внутренний мир). Особые способы наказания, которые приписываются совести: грызть, глодать, снедать – характерны для загробных пыток (вспомним у Даля: беззуба, а с костьми сгложет – явный намек на червей). И это, по нашему убеждению, сугубо христианский мотив: погубишь душу, не обретешь бессмертия, сожрут тебя в бренной земле мерзкие черви (14). Такой червь живет, по русским представлениям, и в человеческой душе – это и есть карающая совесть. Отчасти сюда же может быть отнесен ряд совесть просыпается, шевелится.

3. Жидкость. Очевидны рудименты двух образов – совести-жидкости (капля совести, остатки совести) и совести-предмета (иметь, потерять совесть). Первая коннотация связывается нами с особыми отношениями совести и души: многие контексты убеждают нас в том, что совесть локализуется, также как и душа, в груди человека, и, возможно, совесть, часто проявляясь эмоционально, мыслится как часть души, образ которой мы уже описали. Коннотация «предмет» может приравнивать совесть к своду законов (законодательная функция совести): потерял совесть – значит, потерял нравственные ориентиры, кодекс поведения, правила, продиктованные совестью.

Русское понятие ума – особенное. Слово это выделяется из синонимического ряда, в котором находится (разум, рассудок, интеллект), сразу тремя признаками – максимальным объемом понятия, самым частотным употреблением и своим происхождением: ум – единственное из всего ряда слово, идущее из греческого языка и прошедшее через церковнославянский язык. Возможно, именно поэтому понятие ума – специфически славянское, перевод его на романские языки затруднен и требует от переводчика всякий раз особых усилий и осознанных потерь принципиально важных оттенков смысла.

Очевидно, что первоначально и затем в течение долгого времени ум, понимаемый теперь исключительно как способность мыслить, как воображаемый орган, где протекают только лишь интеллектуальные процессы, связанные с процедурами анализа и синтеза, трактовался совершенно иначе. В древнерусском и старославянском языках слово ум, зафиксированное с XI века, означало и ум, и душу, и мысль, и понимание (ИЭССРЯ). Аналогично трактует понятие ума и В. Даль. Ум, по его мнению – это одна половина человеческого духа, а другая – нравственность, любовь, страсти (ГС). «Ум, – пишет он, – прикладная, обиходная часть способности мыслить, низшая степень, а высшая, отвлеченная – разум». Определения, приводимые В. Далем, на первый взгляд представляются достаточно противоречивыми, особенно если мы вспомним его определения души и духа, приведенные несколько раньше. Однако цитируемые им контексты несколько проясняют дело и позволяют увидеть, что ум понимается в его словаре как земная и приземленная человеческая способность, отмеченная несовершенством всего исключительно человеческого. Контексты эти таковы: с ума спятил, да на разум набрел; умный, да не разумный; жить чужим умом; дать ума (побить); ум без разума – беда; не видал я такого ума как твой, либо уже, либо шире. Мы можем с уверенностью сказать, что этот аспект понятия ума практически исчез в современном русском сознании, развитие получили совершенно иные его стороны, также отмеченные у В. Даля, в таких контекстах: умище объемистый, широкий, глубокий; ум – царь в голове; умом крепок и пр., осмысливающих ум как некий инструмент, который помогает человеку и через владение которым определяются сила или слабость человека.

В соответствии с проведенным нами опросом ум в современном сознании ассоциируется в первую очередь со способностью человека принимать неординарные решения, то есть порождать новое знание. В целом представление об уме в современной русской картине мира и человека – сложное и в полной мере отражается богатейшей сочетаемостью этого слова.

По-русски мы говорим:

огромный, широкий, глубокий, тонкий, гибкий, изощренный, ясный, нежный, высокий, быстрый, живой, редкий ум; иметь ум;

занять ума, набраться ума, (не) хватает ума; умом понять, дойти, охватить;

напрячь ум, держать в уме, приложить ум, раскинуть умом; быть на уме, прийти на ум;

лишиться ума, сойти, спятить с ума, свести с ума; склад ума; ума палата; считать, держать в уме;

жить своим, чужим умом, воспользоваться чьим-то умом; выжить из ума;

ума хватило делать или не делать что-то;

вносить сумятицу в умы, бороться за умы, овладевать умами;

пришло, взбрело на ум;

понять, что у кого на уме;

умом крепок;

довести что-либо до ума (СССРЯ, РМР, ССРЯ, СРС, СРЯ).

Из приведенной сочетаемости мы видим, что ум в первую очередь мыслится неодушевленным, в отличие от души и совести.

Ум, очевидным образом, имеет несколько четко выделяемых вещественных коннотаций.

1. Лопата-ключ. Ум как инструмент или как ресурс, его можно иметь, его можно занять, им можно понимать, с его помощью можно принимать решение, его может хватить или не хватить. Качества этого инструмента описывает его сочетаемость с прилагательными. Ум как инструмент тем лучше, чем он изощреннее, тоньше, гибче. С другой стороны, ум тем лучше, чем он больше и шире. Узость ума – огромный его недостаток. Подобные характеристики ума связаны с тем, какие действия предполагается им совершать. Одно из таких предполагаемых действий – копание – чем шире ум, чем глубже он проникает в почву, тем лучше (характерный контекст – копать глубже значит разбираться, постигать). Другое действие, совершаемое при помощи ума-инструмента – извлечение сути, хрупкой и уязвимой, и в этом смысле чем тоньше, гибче и изощренней ум, тем он ценнее как инструмент. Когда извлекаемая суть – большого размера, важно охватить ее умом, ум должен суметь вместить ее в себя, в том числе поэтому он должен быть большим. Описанные процедуры, совершаемые при помощи ума, связаны в первую очередь с особенностями понятий знание и решение, о которых подробнее мы будем говорить в следующих главах. Здесь скажем лишь, что знание, как и решение, которое человек добывает (откапывает, открывает) при помощи ума, а не откровения (как руду), скрыто, зарыто, складировано и часто перемешано со знанием ложным. Знание необходимо извлекать, и именно для этого человек наделен таким инструментом как ум. Связь ума с идеей практического действия отчетливо видна по его дериватам умение и уметь. У других членов синонимического ряда не обнаруживается глагольных дериватов, связанных с практическим, а не ментальным действием.

2. Ум как твердь, как основа, на которой стоит человек: сойти, спятить с ума, свести кого-либо с ума означает лишить его почвы под ногами, ориентиров, способности анализировать и принимать решения.

3. Ум как вместилище: держать в уме, считать в уме, ума палата. Делать что-либо в уме – значит совершать некое действие неявно, не вслух, втайне от других. Здесь мы обнаруживаем ту же оппозицию, что и в думать – говорить, подчеркивающую замкнутость, закрытость внутреннего мира человека. С нашей точки зрения, сюда же могут быть отнесены выражения пришло на ум, взбрело на ум, знать/не знать, что у кого на уме, где предлог «на» может быть заменен на предлог «в» без всякой потери смысла.

Первая, основная коннотация понятия ум показывает нам направленность его вниз, в житейский пласт, к знаниям, выработанным и накопленным человеком, а также природой, скрывшей, закрывшей свои секреты и требующей от человека открытия этих тайн и законов ключом, которым человеку служит его ум. Закрытость знания, табуированность его – один из распространенных мифологических мотивов. Знания, истина добываются, с точки зрения мифологических, а не рационалистических систем, не умом, а откровением, интуицией. Именно поэтому в рамках религиозно-мифологического сознания ум несовершенен, а в рамках современного индивидуалистическо-рационалистического сознания – это основной инструмент в руках человека, покоряющего природу и открывающего ее законы. Современная атеистическая идеология полна оптимизма, с ее точки зрения человек благодаря своему уму непременно докопается до истины.

Синонимы слова ум: разум, рассудок, интеллект (ССРЯ) – латинского происхождения (как и сознание) (ИЭССРЯ) и не слишком употребительны, так как все же восходят к чуждой для обыденного сознания европейской традиции. По мнению Е. В. Урысон (НОСС), эти синонимы различаются по следующим смысловым признакам:

1) возможность обозначать орган мышления (ум – это и способность, и орган; интеллект – только способность);

2) различные понятийные акценты: в слове ум – акцент на получении знания, и, с нашей точки зрения, на выработке качественно нового знания, в слове разум – на результате этого процесса;

3) возможность служить характеристикой конкретного человека (ум) или человека как вида (разум);

4) тип и ценность знания (разум ассоциируется с высшим знанием, рассудок – с житейским). «Синонимы разум и рассудок, – пишет Е. В. Урысон, – акцентируют результат процесса познания, то есть уже достигнутое знание, достигнутое понимание. Поэтому разум и рассудок нельзя характеризовать с точки зрения скорости и способов получения информации. По этой же причине разум и рассудок, в отличие от ума, ассоциируются не с новым, а с хорошо известным знанием. В связи с этим разум и рассудок в меньшей мере могут служить характеристикой конкретного человека» (НОСС).

Синонимы разум и рассудок связаны с разными типами знания, с разными ценностями. Разум ассоциируется с высшими этическими понятиями, такими как добро и зло. Рассудок, скорее, предполагает обыденное, житейское знание и мысли. Слово интеллект сближается со словом ум, однако с ним связаны два других круга употреблений. Это, во-первых, контексты, где слово интеллект употребляется почти терминологически, а во-вторых, контексты, где речь идет о хорошо развитой способности человека мыслить творчески, получать принципиально новые, обычно научные знания (НОСС). Из сказанного вполне понятны особенности функционирования этих понятий в русском языке. Слово рассудок малоупотребительно, мы не может привести никаких естественных (то есть не письменно-книжных примеров его употребления за исключением холодный рассудок, холодный, рассудочный человек, трактующих деятельность рассудка как противоположность эмоциональной жизни, ассоциируемой с теплом). Слово разум, отражающее высшее понятие, имеет некоторые общие коннотации со словом истина (свет разума, сила разума), однако в этом употреблении это слово не является характеристикой «обычного» человека, а только высшего существа (или человека, возводимого в ранг такового). Любопытно, что в известной цитате из «Интернационала»: «Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой идти готов», – разум получил нехарактерную коннотацию «жидкость» с указанием на изменение ее температуры, что заставляет (через коннотацию) понимать разум в данном контексте как вместилище чувств, как средоточие эмоционального, а не рационального начала (ср. кипеть от негодования, выплеснуть злобу, переполняться любовью, счастьем и пр.).

Интеллект – слово, заимствованное в атеистическую эпоху, представляет идею силы человека как биологического организма: сила, мощь интеллекта; развивать, тренировать интеллект, упражнения для развития интеллекта; коэффициент интеллекта; напрячь интеллект и пр. Из приведенной сочетаемости мы видим, что интеллект в русском сознании ассоциируется с мышцей, с телом, но никак не с древними представлениями о единстве духовного и интеллектуального начала в человеке. Мы можем с полной уверенностью сказать, что мифологический портрет интеллекта – порождение нового сознания, родившегося в новое время и в большей степени ориентированного на создание новых образов, чем на следование старым, во всяком случае тогда, когда это поддается сознательному контролю.

Французские понятия ?me, conscience, esprit (raison, intelligence)

Французское слово ?me (n. f.) произошло от латинского anima. Латинское слово обозначает «дыхание, воздух» и восходит к индоевропейскому корню (санскрит aniti – «дуэт») (DE). Латинское слово заимствовано, в свою очередь, из греческого amenos – воздух. В латыни очень быстро был выделен мужской высший символ animus (дух), противопоставляемый corpus (тело), и женское начало – anima, которое переводило греческое psukhe (psyche), закладывающее основные принципы жизни (душа находится в основании и формирует высшую жизнь, ту, которую характеризует anima). Отсюда – «души умерших». Впоследствии animus отступил на задний план, будучи вытесненный spiritus, только anima, но не animus перешло в церковную латынь и в романские языки (DHLF). Здесь интересна параллель с русской образной трактовкой души, ассоциирующей ее с женским детородным органом: из этимологической истории французского понятия мы видим, что речь здесь идет об индоевропейском прообразе, давшем всходы в русской ментальности.

Французский язык заимствовал латинские смыслы, развил их в науках (в научном языке это слово перестает активно употребляться с XIX века, с того момента, когда религиозное сознание существенно отступает перед атеистическим) и в философии, добавив к его значениям еще дополнительные – такие как «моральное сознание» (с XVI века мы находим его в выражении force de l’?me) и другие (NDEF).

В старофранцузском языке это слово употребляется с латинскими смыслами «нематериальная и вечная часть человека, противопоставляемая телу», а также «основа жизни» (DAF). Схоластические различения «души рациональной» и «души чувственной» существенно расширяют понятийный объем слова. Напомним, что противопоставление двух этих субстанций пришло из платонизма, от Платона, из его диалога «Тимей» (15). Идея существования души без своей «тюрьмы» – тела – высказывалась и развивалась Августином Блаженным, Скоттом Эриугеной, Шартрской школой в XII веке, ее развивали также мистики XIV–XV веков – Иоганн Эккерт, Николай Кубанский и др.

В христианской литературе разрабатывается и аристотелевская концепция о трех душах – рациональной, чувственной и вегетативной (16), безусловно, определившая специфику европейского представления о принципиальном единстве чувственного и рационального, воплотившегося, например, в таком понятии, как esprit, также в свою очередь этимологически связанного с образом и идеей дыхания, духа (об этом см. далее).

В современном французском языке широко распространены дополнительные значения, появившиеся в различные эпохи через расширение первоначального смысла: ?me – человек, душа общества; центральная часть чего-либо и пр. Эти значения нами рассматриваться не будут. Добавим лишь, что с точки зрения «наивной анатомии» представляется существенным тот факт, что французское сознание наделило «душой» предметы, имеющие хорошо очерченную внутреннюю часть, на которую ложится особая нагрузка при функционировании вещи. Это проливает дополнительный свет на понятие души во французском языке.

Как мы уже вскользь отметили, понятие души непосредственно связывалось в греческой мифологии с греческим божеством – Психеей, историю которой мы считаем вполне уместным напомнить здесь. Психея – олицетворение души, дыхания. Психея отождествлялась с тем или иным живым существом, с отдельными функциями живого организма и его частями. Дыхание человека образно ассоциировалось с дуновением, ветром, вихрем, крылатостью (МС). В произведениях изобразительного искусства Психея представлялась бабочкой, вылетающей из погребального костра и отправляющейся в Аид, а также летающей птицей. Души умерших в Аиде изображались летающими, они слетались на кровь, порхали в виде теней и видений. Также Психея представлялась в виде орла, устремляющегося ввысь (СССИ). Объединив различные мифы о Психее, Апулей создал поэтическую сказку о странствиях человеческой души, желающей найти свою любовь. История Амура и Психеи (Психея нарушает запрет никогда не видеть своего возлюбленного, теряет его и проходит через множество испытаний, прежде чем вновь обрести его) – один из очень распространенных мотивов в западноевропейском искусстве, но не только: сказка Аксакова об аленьком цветочке разрабатывает тот же сюжет. Важно отметить, что греческие истоки и шире – индоевропейские истории – важны в данном случае для обеих культур, которые мы здесь пытаемся сопоставить, французской и русской.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.