Глава одиннадцатая Представление французов и русских о сомнении и уверенности
Глава одиннадцатая Представление французов и русских о сомнении и уверенности
Сомнение и уверенность – это чувства, сопровождающие оценку знания-информации, и в силу этого названные два слова занимают промежуточное положение между эмоциональным и рациональным началами человеческой личности (1). Оба этих слова описывают некое когнитивное состояние, сопровождающее оценку достоверности той мыслимой реальности, с которой в данную минуту оперирует человек. И сомнение, и уверенность, с нашей точки зрения, есть чувства, связанные с реакцией человека на неполноту информации-знания, приводящую к невозможности однозначно классифицировать эту информацию как истину или как ложь.
Знание мыслится обычно как абсолют и не связывается с состояниями уверенности и сомнения (2). Сомнение возникает тогда, когда существуют основания оценивать информацию-знание как ложную, однако нет достаточной аргументации для того, чтобы эту ложность доказать. Аналогично уверенность возникает тогда, когда возникает достаточно оснований для того, чтобы считать информацию-знание истинной, но нет доказательств ее истинности (3). В русском языке слово, обозначающее первое состояние (сомнение – мнить вместе с кем-то), этимологически связывается с глаголом мнить и существительным мнение, а второе – с понятием веры (уверенность), особым образом интерпретирующим состояние человека, умеющим заменить доводы, происходящие от разума, доводами, происходящими от чувств.
Как мы только что сказали, русское слово уверенность произошло от слова вера, означавшего в древнерусском языке «верование», «правда», «вера» (с XVII века), «присяга», «клятва». Для того чтобы лучше понять специфические оттенки понятия уверенность, скажем несколько слов о слове вера. Специфичность этого русского понятия по отношению к французскому выражается также в том, что в русском языке существует производный глагол верить, описывающий иррациональное ментальное действие: считать что-то истинным, не имея при этом достаточных оснований или даже вопреки противоречащим вере аргументам. Во французском языке глагол croire – означает не только верить, но и думать, полагать, таким образом, эти два смысла в ряде контекстов как бы сосуществуют, сливаются. В русском же языке верить и полагать – в корне разные действия: верить – значит быть уверенным, не испытывать сомнения, полагать же – предполагать, допускать, то есть обнаруживать некое сомнение.
Состояние веры – иррациональное когнитивное состояние, исключающее сомнение иррациональным путем, иначе говоря, вера – это иррациональное знание. Веры требует только то, истинность чего не может быть доказана. Таким образом, вера – это способ компенсировать слабость разума, это даже способ доказать факультативность разума при решении первостепенных экзистенциальных вопросов, в сфере которых точное знание часто отсутствует (речь здесь идет о рождении, смерти, судьбе и пр.). Особая функция веры в русском сознании – и в религиозном, и в обыденном (через перенос) – необычайно высока: вера в свои силы, вера в жизнь, вера в будущее, вера в победу добра над злом, в счастливый исход дела и пр. Состояние уверенности часто граничит с состоянием веры. Важный нюанс: Даль в своем словаре приводит устаревшее значение глагола уверять, означавшего «приводить к присяге на верность, на подданство», что пересекается также с этимологическим значением слова вера. Иначе говоря, первоначально и за понятием веры, и за понятием уверенности стояло чувство преданности, чувства и обязательства по отношению к более сильному в социальном плане человеку, измена которым (изменение этих чувств) могла стоить жизни изменнику.
Уверенность трактуется Далем как состояние веры, убеждение. Уверенность в современном русском языке определяется как твердая вера в кого-либо или что-либо, убежденность в чем-либо, сознание своей силы, своих возможностей, решительность в действиях, и имеет следующую сочетаемость:
твердая, непоколебимая, несокрушимая уверенность;
чувствовать, ощущать в себе, вселять в кого-то уверенность;
подорвать, подкрепить, укрепить; поколебать; давать уверенность;
пребывать в уверенности, оставаться в уверенности;
уверенность появляется, оставляет, покидает кого-либо;
обрести уверенность;
уверенность строится на…;
уверенность пришла.
Поскольку уверенность осмысливается в терминах чувства, то с этим словом возможна вся сочетаемость, сопровождающая чувство как таковое: чувство уверенности рождается, растет, укрепляется и пр. Однако уверенность может рождаться, расти и покидать человека, в отличии, скажем, от стыда, из чего мы можем сделать вывод, что уверенность относится к особому разряду одушевляемых чувств.
Из приведенной сочетаемости мы видим, что уверенность мыслиться в основном в пределах следующих двух коннотаций:
1) опора;
2) персонифицируемая эмоция, как порождаемая человеком, так и приходящая к нему извне.
Образ опоры, сопровождающий понятие уверенности, представляется существенным при описании интерпретации человека в русском национальном сознании. Опора — это то, что помогает удержать равновесие кому-то или чему-то внутренне неустойчивому, неустойчивому в силу либо врожденного дефекта, либо благоприобретенного. Поколебать опору-уверенность означает лишить ее главного качества опоры, то есть уничтожить ее в основной ее функции. Уверенность-опора воспринимается как некая данность, а не созданное человеком себе воспомоществование. Это своего рода крепость (пребывать в уверенности и пр.), которую можно взорвать, подорвать и которая дается человеку извне. По отношению же к одушевленной уверенности человек пассивен окончательно; она рождается, растет в нем, наполняя его силами, и по независящим от своего «родителя» причинам покидает его. Персонифицируемая уверенность не описывается никакими признаками, то есть не дооформляется образно, что свидетельствует об относительной слабости этой коннотации.
Напротив, первая коннотация – опора – серьезно поддерживается признаковой сочетаемостью, а также наличием антонима уверенности – колебания, напрямую ассоциирующего неуверенность с неприятным и тревожным чувством неустойчивости.
Сомнение, определяемое В. Далем как «нерешимость, шаткое (NВ!) недоумение, колебание (NB!) мыслей, недоверие, подозрение, опасение», этимологически связано со старославянским глаголом мнить – «полагать, думать». Очевидна сохранившаяся и поныне связь мнительности и сомнения: и то, и другое связано с ощущением негативного свойства имеющейся информации. Это же видно из современного толкования слова сомнение как «неуверенности в истинности, возможности чего-либо, отсутствия твердой веры во что-либо; опасения, подозрения».
В русском языке у этого слова имеется следующая сочетаемость:
большое, неожиданное сомнение;
испытать, иметь, возбуждать, вызывать, уничтожить сомнение;
развеять, рассеять сомнение; подвергать что-либо сомнению; брать, ставить под сомнение;
сомнение появилось, берет кого-то, (не) покидает, (не) оставляет, (не) пропадает;
сомнение закралось в душу, зародилось у кого-либо;
сомнения грызут, гложут, терзают;
червь сомнения;
сомнения гнездятся;
что-то может породить сомнения;
заронить сомнение, посеять сомнение;
возбуждать сомнение;
разрешить все сомнения;
тень сомнения.
Из приведенной сочетаемости мы видим, что сомнение в русском языке ассоциируется с несколькими достаточно хорошо просматривающимися образами:
1) сомнение как туман;
2) сомнение как червь;
3) сомнение как растение.
В рамках приведенных коннотаций сомнение часто описывается как нечто постоянно существующее, что-то, что можно «возбудить». То же постоянство сомнения выражено и в образе крыши, неба, чего– то существующего над головой, подо что можно поставить практически любую уверенность. Так, мы допускаем сомнение применительно к нашим планам и намерениям (человек предполагает, а Бог располагает), часто произнося: «Если ничего не случится, я сделаю, пойду» и так далее. Русский человек из-за недискретности мира, о которой мы уже писали, в точности не знает, что именно может помешать ему совершить задуманное, поэтому он всегда много сомневается в стопроцентной реальности своих планов.
Коннотация туман поддерживается также и многими прямыми употреблениями этого слова, создающими близкие контексты, например, напустить тумана означает сделать что-либо неясным; туман, пелена перед глазами в переносном смысле означает «невозможность что-либо четко увидеть, отчего замутняется ясность знаний и четкость представлений». Четкость, ясность, прозрачность сопровождают идею знания наверняка, уверенность. Туманный обычно характеризует мысль, информацию с точки зрения ее понятности, то есть с точки зрения возможности оценить ее достоверность. В этом же смысле сомнение ассоциируется с тенью, это облако или туман, отбрасывающие тень или воспринимаемые как тень. Словарь символов сообщает нам, что туман символизирует неопределенность вещей или слияние элементов воздуха и воды и неизбежную неясность основных черт каждого аспекта и каждой фазы эволюционного процесса (СС).
Сомнение, закрадывающееся в душу и гложущее (точащее), как червь, ассоциируется со смертью, распадом, муками и является, с нашей точки зрения, типично христианской метафорой (аналогичная коннотация, вспомним, есть также и у слова совесть), основанной на осуждении сомнения христианской доктриной. Сомневаться грешно; если допускаешь в себя червь сомнения – погубишь душу. Этот христианский постулат, однако, имеет узкую сферу действия, он касается не всего спектра возможных сомнений, а только сомнения в Боге. Именно поэтому закравшееся сомнение – это зло, посланное дьяволом, чтобы погубить душу человека.
Сомнение-растение, как мы уже видели, есть коннотация, достаточно распространенная для мыслительных и, главное, эмоциональных состояний. Растение – достаточно полно разработанный в мифологии различных народов символ. В астробиологическую эру часто устанавливались связи мифических существ и растений. Растение, с его выраженным годовым циклом, часто ассоциировалось со смертью и возрождением, иначе говоря, с преобразованием жизни, а также и с плодородием полей – мощнейшим символом космической, материальной и духовной плодовитости. В данном случае таким полем является душа человека (лоно всей его эмоциональной жизни), в которую сеется сомнение и где оно плодоносит. Через коннотацию «растение» сомнение также связывается со злом.
Мы могли бы предположить, что растение-сомнение, произрастающее в человеческой душе, дает и другие всходы: сомнение сеет вражду, злобу, они нередко растут из одного корня. К этому же понятийному гнезду может быть отнесено и понятие доверие – антоним сомнения, также иррациональное состояние, являющееся симметричным иррациональным ответом на сомнение. Доверие, как и сомнение, чувствуют, доверие и сомнение борются друг с другом, доверие снисходит, покрывая собой «низ», плохую почву, где растут сорняки сомнения.
На французский язык сомнение и уверенность обычно переводятся словами doute, certitude, assurance. Рассмотрим эти понятия.
Doute (n.m.) – отглагольное существительное, прошедшее ту же историю развития, что и соответствующий глагол – douter. Этот глагол произошел от латинского dubitare, обозначавшего «колебаться между двумя вещами, быть в нерешительности» (DE). Латинский глагол восходит, в свою очередь, к числительному duo – два. Иначе говоря, за идеей французского сомнения этимологически стоит идея выбора из двух.
В старофранцузском языке глагол сначала выражал идею страха – «бояться». В современном значении – «сомневаться» – глагол начал употребляться с XII века (DAF). Соответствующее существительное прошло также определенную понятийную обработку в философских и религиозных текстах (у Декарта, например).
Мы находим лаконичное аллегорическое описание этого понятия в средневековой иконографии. Там doute изображалось в виде задумчивого обнаженного мужчины, стоящего в нерешительности на развилке перед двумя или даже тремя дорогами (I) – то есть в средние века латинский смысл был еще достаточно прозрачно виден. В этом изображении мы видим рудимент латинской этимологии и расширение философского содержания понятия: речь идет не о двух или трех вещах, из которых следует, преодолев сомнение, выбрать одну, а о вариантах жизненного пути. Иначе говоря, сомнение было первоначально связано с трудностями принятия решения, а не с абстрактной (или конкретной) оценкой достоверности информации. Это последнее значение очевидным образом появилось в результате расширения первоначального смысла в философских и теологических трудах.
В современном языке doute означает следующее:
1) состояние разума, который сомневается в реальности факта, в истинности высказывания, в поведении, которого следует придерживаться в неких особых обстоятельствах;
2) факт сомнения (R1).
В современном французском языке слово doute имеет следующую сочетаемость:
etre dans le doute; laisser qn dans le doute; cela est hors de doute / mettre qch en doute; avoir un doute; laisser planer un doute; il n’y a pas l’ombre d’un doute; cela ne fait aucun doute;
lever, ?claircir, dissiper, ?mettre, formuler, conserver, ?lever un doute;
oter, tirer qn d’un doute (vieilli);
la jalousie se nourrit dans les doutes;
un doute s’?l?ve, na?t, surgit, subsiste, persiste, plane;
un doute affreux, l?ger, subit (TLF, R1, DMI, DS, NDS, DGLF).
Из приведенной сочетаемости мы видим, что doute осмысливается в современном языке в пределах нескольких коннотативных образов.
1. Навес. Doute – это некоторое помещение, ограниченное пространство, в которое можно нечто поместить, положить, в котором можно нечто оставить и из которого затем можно вытянуть человека или вещь.
2. Птица, крупный летающий предмет. Видимо, именно в этом качестве французское сомнение способно отбрасывать тень. Птица или самолет могут связываться с идеей движения в воздухе, воплощать «высокую идею», находящуюся над человеком, этот же образный оттенок поддерживается выражением ?lever (поднять) un doute.
3. Туман. Doute можно также развеять и осветить, иначе говоря, создать условия для более четкого осязания рассматриваемого предмета.
4. Живое существо. Сомнение, выражаемое словом doute, также персонифицируется, оно поднимается, рождается, его можно кормить, оно способно выживать, проявлять волю к жизни, внезапно появляться и исчезать.
Главные коннотации, наиболее часто встречающиеся в языке – навес (помещение), туман (нечто, затрудняющее видимость и находящееся в газообразном состоянии) и птица, которую человек поднимает и дает ей возможность взлететь. Мы можем также увидеть, что и птица, и туман связаны с воздушной стихией, doute предпочитает находиться в оторванном от земли состоянии (сюда же относится и «приподнять сомнение», то есть оторвать его от земли), в воздухе, в стихии, связанной не только со светом, легкостью и полетом, но и со свободой человека (4). Птица, с которой явным образом ассоциируется doute, является также и наиболее распространенным символом свободы (ср. русское свободен как птица).
Сказанное позволяет нам предположить, что это понятие связано с идеей свободы, свободомыслия человека по отношению к догматическому, религиозному сознанию, всегда максимально репрессивно относившемуся к сомнению и не без основания квалифицировашему его как основную угрозу для своего господства. Соединение свободы и сомнения, сомнения в существующем и свободы, в том числе как неповиновения, представляется нам в большой степени именно французским смыслом, учитывая, что Франция – страна революций, вольнодумства и атеизма.
Во французском языке есть еще одно понятие, часто являющееся эквивалентом русского сомнения – это h?sitation, однако мы не будем рассматривать здесь это слово подробно, так как считаем, что оно скорее связано с нерешительностью в ситуации необходимости принятия решения, а не с оценкой достоверности знания и информации (оно является скорее точным эквивалентом для русского колебания, нежели для сомнения).
Certitude (n. f.) – эквивалент русской уверенности, произошло от латинского деривата certitudo – «уверенность, убежденность», в христианской латыни обозначало «убежденность в христианских истинах». Certitudo связано с классическим латинским certus – «определенный, фиксированный», а также с certificatum – «сертификат». Во французском языке сначала было зафиксировано объективное, затем субъективное значение (DHLF). Таким образом, мы видим, что изначально certitude связано с идеей доказательства подлинности чего-либо, а не веры.
В современном языке это слово имеет следующие значения.
1. Утверждение, с которым соглашаются, само это утверждение (синонимы ?vidence, v?rit?; s?ret?).
2. Состояние ума, который не сомневается, у которого нет страха заблуждения (синонимы assurance, conviction, croyance, opinion) (RI).
В современном языке certitude имеет следующую сочетаемость:
certitude absolue;
certitude fond?e sur des preuves;
certitude imm?diate, m?diate, intuitive, discursive;
certitude physique, morale;
certitude math?matique;
eprouver une certitude;
acqu?rir, ?branler, d?truire la certitude;
se fortifier, s’affermir dans une certitude;
une certitude na?t, se forme (TLF, R1, DMI, DGLF).
Из приведенной сочетаемости мы видим, что certitude мыслится как «объективизированное» чувство, вызванное объективными основаниями, certitude – это уверенность, основанная на фактах. В зависимости от этих фактов и возникновения certitude классифицируется, и мы почти всегда можем сказать, о какой именно уверенности идет речь: об интуитивной или дискурсивной, об абсолютной или математической.
Образно certitude осмысляется как:
1) крепость, в которой человек становится неуязвимым и которую можно только разрушить;
2) опора, которую можно расшатать.
Уверенность формируется, приобретает форму, таким образом, сформировавшись, она мыслится как нечто имеющее четкую структуру и контуры.
Исключением из всей овеществляющей это понятие сочетаемости является выражение une certitude na?t, как бы персонифицирующее это чувство. Однако мы можем утверждать, что эта ассоциация формальная и происходит именно от причисления certitude к чувствам, которым свойственно «рождаться».
Основная сочетаемость этого слова трактует его образную структуру именно как «объективизированную» защиту-опору человека и позволяет поставить его, скорее, в ряд cause – effet, нежели в ряд raison – cons?quence.
Если в русском языке убежденность – слово, практически полностью синонимичное уверенности (в отличие от получившего особое развитие понятия убеждения, ни в коей мере синонимом убежденности не являющегося и отражающего не оценку достоверности знания, а личностно-ценностно-моральные установки), то французское conviction очень часто используется именно как особенный синоним certitude.
Conviction (n. f.) – позднее заимствование из христианской латыни (XVI век) – произошло от convictio – «убедительный факт», «доказательство того, что кто-то побежден кем-то» (от convincere). Слово первоначально употреблялось в юридической сфере в соответствии со старым значением глагола convaincre – как «доказательство чьей-либо виновности». Затем оно попало в обиходный лексикон и стало обозначать уверенность в чем-либо, во множественном числе слово употребляется, когда речь идет об общественном мнении и религии (DHLF).
В современном языке это слово обозначает, во-первых, улику, доказывающую чью-либо вину, и, во-вторых, согласие разума с чем-либо, основанное на очевидных доказательствах, и происходящую от этого уверенность (R1). Таким образом, conviction рассматривается как первый этап certitude. Важной особенностью и certitude, и conviction является то, что оба эти понятия исторически связаны с фактическим доказательством подлинности какого-либо предмета или факта и, таким образом, происходят от реальности, а не от сверхтрансцендентной веры.
Conviction, будучи, очевидным образом, первым этапом уверенности, не имеет такой четкой классификации, трактующей разновидности этого вида убеждения в зависимости от способов и опоры на то или иное знание. Сочетаемость conviction в большей степени характеризует его как чувство, по-французски говорят: ressentir une conviction, proclamer son conviction, ?pouser une conviction («принять убежденность в том виде, в каком она существует»), intime conviction («внутреннее убеждение, чувство») и пр. Conviction не может быть in?branlable (непоколебимым), именно потому, что, являясь первой ступенью уверенности и в большей степени чувством, подвержено колебаниям. У conviction есть и коннотативный образ крепости, и коннотативный образ опоры.
Сочетаемости этих двух понятий имеют существенные пересечения, однако существует описанный нюанс, все-таки не позволяющий нам согласиться со словарем Lexis, квалифицирующим certitude как чувство, а conviction – как состояние. Для такого подхода, очевидно, существуют определенные основания – прежде всего, вероятно, тот факт, что conviction может быть более длительным, чем certitude. Однако и то, и другое, с нашей точки зрения – чувства, сопровождающие оценку достоверности знания и информации.
Assurance (n. f.) в первоначальном употреблении было тесно связано со значениями соответствующего глагола, произошедшего от народно-лагинского assecurare, обозначавшего «защищать» (DE). Первые значения во французском языке связаны с действием по отношению к человеку – защищать, помещать в безопасность. Затем с XII века у этого понятия появляется психологический оттенок – успокаивать, вызывать доверие. В это же время формируется второе принципиальное значение глагола, связанное с интеллектуальной деятельностью человека, – «убеждать, уверять».
С XII по XVI век assurance употребляется в точном соответствии с глагольным употреблением. В старофранцузском и среднефранцузском слово обозначает гарантию мира, перемирие (до XVI века), а также клятву верности (DAF). С XVI века слово начинает обозначать уверенность в себе. Значение «страховка, страхование» пришло из мореходства и развилось в XVII веке (DHLF).
Средневековая иконология дает нам лаконичное описание образа, характеризующего это понятие: «Женщина с оливковым венком на голове, спит сидя, в правой руке держит копье, на левую руку опирается щекой, локтем опирается на колонну» (Cd). Эта аллегория явственно свидетельствует о том, что интересующее нас значение возникло значительно позже, после эпохи рационализма и Просвещения.
В современном языке это слово имеет следующие значения:
1) чувство безопасности;
2) чувство уверенности, уверенность в себе;
3) чувство уверенности или внутренней убежденности;
4) обещание или гарантия, которую кто-то берет перед кем-то;
5) контракт, где страхующая сторона берет на себя обязательства перед страхуемой стороной (RI).
Из истории этого слова и из его современных значений мы видим, что, в отличие от certitude и conviction, assurance связано не с идеей подлинности факта (и по переносу – с идеей знания или информации), а с идеей безопасности, происходящей от того, что сильный защищает слабого. Assurance обозначает уверенность через спокойствие, то есть через другую эмоцию, а не через рациональную оценку достоверности знания. Assurance – понятие социализированное, именно этим фактом объясняется его особенное развитие в государственно-социальной сфере.
Безусловно, из трех понятий, которыми мы переводим русскую уверенность, слово assurance по сути своего значения отстоит от русского слова максимально далеко.
Интерперсональный характер значения этого слова дополнительно подчеркивается его сочетаемостью.
По-французски говорят:
donner, fournir, exiger, prendre, montrer de ?’assurance;
inspirer ?’assurance a qn;
perdre son assurance;
vivre dans I ’assurance de;
s ’appuyer sur I ‘assurance de;
assurance ferme, formelle (TLF, Rl, DMI, DGLF, ФРФС).
Из приведенной сочетаемости видно, что главный образ, сопровождающий понятие assurance – это образ опоры, столь хорошо представленный и описанный в средневековой иконологии. Однако эта опора мыслится в современном языке скорее как палка, нежели как колонна, ее можно потерять, потребовать, дать кому-либо, на нее можно опираться, она должна быть прочной. Единственный контекст выходит за рамки этого образа – vivre dans I‘assurance de – и возвращает нас, возможно, к описанному ранее образу крепости. Ассоциирование уверенности с палкой, опорой представляется вполне логичным, если учесть тот факт, что неуверенность и сомнение и во французском, и в русском языках ассоциируются с неустойчивостью и колебанием. Палка, являясь дополнительной точкой опоры, добавляет человеку устойчивости, связанной с состоянием уверенности (различные символические системы ассоциируют палку с мировой осью, с позвоночником человека, с жизнью и мудростью (5, 6, 7), однако мы в силу недостаточности информации не беремся комментировать подобные трактовки).
Обобщим сказанное.
Русскому слову уверенность наиболее часто ставятся в соответствие французские certitude, conviction и assurance.
Русская уверенность связана с русским понятием веры, состоянием иррациональной убежденности в истинности чего-либо. Иначе говоря, за русской уверенностью стоит иррациональное когнитивное состояние, подчеркивающее слабость разума в решении важнейших экзистенциальных проблем. В русском языке уверенность овеществляется и мыслится как опора и, как и всякая эмоция, персонифицируется, одушевляется. Во французском же языке ни одно из этих понятий не связывается с иррациональным когнитивным состоянием, а напротив, всячески рационализируется. Так, certitude – уверенность, основанная на фактах, причем в зависимости от качества факта язык и сознание предлагают нам классификационную сетку certitude; conviction – убеждение-уверенность– этимологически связано с идеей победы над кем-либо, а в современном языке имеет также значение улики, то есть также основывается на объективных данных; assurance – понятие, связанное с идеей защиты, безопасности, это уверенность-безопасность, происходящая от соответствующих гарантий.
Таким образом, мы можем констатировать, что уверенность в двух рассматриваемых языках понимается совершенно различной, в русском – с опорой на веру, во французском – с опорой на факт. Однако и русское слово, и его французские переводные эквиваленты находятся в рамках общего коннотативного поля: русская уверенность ассоциируется с опорой, французская – с крепостью-опорой, однако эта крепость имеет четкие очертания и структуру. Эти понятия, так же, как и предыдущие, позволяют нам увидеть четкую рационалистическую ориентированность французского сознания.
Русскому слову сомнение однозначно ставится в соответствие французское слово doute. Сомнение – не только когнитивное состояние, но и эмоция негативного толка. В русском языке это слово имеет четкую коннотативную структуру.
У сомнения вычленяются три четкие коннотации: туман, червь, растение. Первая коннотация характерна для трактовки мыслительных процессов как процессов визуальных, вторая явным образом соотносима с христианской трактовкой сомнения как греха, третья связана с представлением о сомнении как о чем-то постоянно, циклически существующем. Французское doute, первоначально связанное с идеей страха, в современном французском языке коннотативно оформляется через образы помещения, тумана и птицы (или другого способного парить предмета). Этот коннотативный ряд показывает нам, что, с одной стороны, сомнение мыслится как нечто статичное, что может поместить в себе человека, с другой стороны– как нечто затуманивающее ясное видение (инвариативный образ), и с третьей – как проявление свободы человеческого духа по отношению к любой догме. На примере этой пары слов мы также видим существенные различия в их трактовках в рамках двух описываемых культур.
Представим эти результаты в таблице.
Понятие французов и русских о сомнении
Понятие французов и русских об уверенности
Библиография
1) Шмелев А. Д. Вера и неверие сквозь призму языка // ИАН СССР: Тез. конф. молодых сотрудников. Языкознание. М., 1988.
2) Общие исследования, касающиеся анализа понятий и истин // Лейбниц Г. В. Соч.: В 4 т. Т. 3. М., 1984.
3) Дмитровская М. А. Знание и мнение: образ мира, образ человека // Логический анализ естественного языка: знание и мнение. М., 1998.
4) Broek R., van den. The Myth of the phoenix according to classical and early Christian traditions. Leiden, 1972.
5) Фрезер Д.-Д. Золотая ветвь. М., 1983. С. 15.
6) Riviere М. Amulettes, talismans et pantacles. Paris, 1950.
7) Schneider M. El origen musical de los animales – s?mbolos en la mitolog?a. Barcelona, 1946.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.