Глава четвертая Представление французов и русских о случае и удаче

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава четвертая Представление французов и русских о случае и удаче

В этой главе мы рассмотрим русские и французские понятия, описывающие представления двух народов о стечении обстоятельств здесь и теперь, оказывающем благотворное или негативное влияние на какой-то момент человеческой жизни или имеющем влияние на весь дальнейший ход человеческой жизни. Русские называют такое стечение обстоятельств случаем, французы – occasion. В целом эти представления со всеми нюансами у русских описываются таким набором понятий: случай, случайность, удача, неудача, шанс, а у французов – таким: occasion, hasard, chance, malchance, veine.

Поговорим о том общем, что создает на сегодня общекультурный фон восприятия этих концептов, то есть о том, как образованные люди Франции и России мыслят эти понятийные кусты. В данном случае нам это необходимо для более точных интерпретаций материала, ибо систематизация всех этих обстоятельств, предлагаемая современной культурой, также в свою очередь является мифологемой и небезынтересна с этой точки зрения.

Противопоставление необходимости и случайности является одной из мировоззренческих осей современной общеевропейской культуры. Об этом противопоставлении с удовольствием рассуждали многие мыслители обеих интересующих нас культур – от Декарта до Льва Толстого. Именно поэтому русские и французские философские словари пишут слово в слово одно и то же, связывая случайность с преимущественно внешними, несущественными, неустойчивыми единичными обстоятельствами действительности. Случайность часто осмысливается как результат перекрещивания независимых причинных процессов, событий, это способ превращения возможности в действительность, когда при данных условиях имеется несколько различных возможностей, могущих превратиться в действительность (ФЭС). Совершенно очевидно, что философские дебаты, сопровождавшие «судьбу» на протяжении формирования европейской цивилизации, сопровождали и понятие случая, поскольку случай и судьба могут свободно трактоваться друг через друга. В мифологии обыденного сознания – в той сфере, в которой от века существуют оба понятия – возможны два соотношения между этими двумя невидимыми силами, управляющими человеческой жизнью. Либо можно считать, что случай и судьба независимы друг от друга, и тогда роль судьбы сужается, а роль случая возрастает, либо можно признавать, что случай подвластен судьбе и является одной из форм ее проявления (тогда случая как бы не существует). В философии проблема необходимости и случайности разрабатывалась с древности. В материалистической и рационалистической философии случайность трактовалась через материальность и объективность всего сущего. В идеалистической философии источники случайного виделись в разном: Платон и Гегель связывали случайное с объективной духовной сущностью, Юм и Э. Мах – с разумом и сознанием, Кант считал необходимость и случайность категориями доопытных форм мышления, Спиноза и Гольбах не видели между ними никакой связи, Гегель доказывал их диалектическую взаимосвязь. Такая относительная неокончательность трактовок давала дополнительный стимул для мифологической обработки выделенных понятий.

Так как понятие судьбы во французском и русском языках уже было описано нами, то мы могли бы уже сейчас, до того как будет контрастивно исследовано представление о случае, определить специфику соотношения судьба – случай в этих двух языках.

В русском языке, как и во французском, соотношение судьбы и случая выражают соотношение необходимого и случайного, детерминизма и индетерминизма (максимальная неопределенность, произвольность, непредсказуемость). Судьба и случай в обеих культурах – обозначение двух полюсов, управляющих тем, что происходит. Русские судьба и случай, по свидетельству В. Н. Топорова (1), обнаруживают общий элемент, восходящий к праславянскому корню и отсылающий к идее некоего синтетического движения, «обнаруживающего свое полное совершение-завершение в данной точке пространственно-временного континуума, где это движение видимым образом впервые объявляет себя как некое “со-падение, со-в-падение” (к префиксу ср. лат. соп-саndо “падать”, “выпадать” вместе).

В.Н. Топоров указывает также на переклички в других языковых традициях. Так, немецкое Losсудьба, участь», наряду с Schicksal, Geschick при Fall «случай») или английское lot отсылают соответственно к немецкому losen и английскому let с идеей отпускания-освобождения, роняния, присутствующей и в русском случае (ср. лучить – метить, отпускать, ронять). Отметим, что в приведенных В. Н. Топоровым этимологических перекличках отсутствует французская пара sort – hasard (occasion), которая также необычайно ярко иллюстрирует выдвинутую им идею. Более подробное исследование французских слов последует далее, однако В. Н. Топоров точно подметил их специфику и позволил уловить различие в соотношении между sort – hasard и судьба – случай. Во французском языке лексика, обозначающая случайное, была, как мы увидим, существенно пополнена за счет лексики азартных игр, преимущественно игр в кости, не слишком распространенных в Древней Руси (2). Таким образом, французская пара понятий в большой степени тавтологична (это имеет дополнительно античные истоки). Фортуна – богиня и судьбы, и случая (от лат. fors, fort is), в первом случае видится выпадение жребия, во втором – выпадение костей. Понятно, что позднейшие переосмысления несколько развели эти слова, введя в ряд имен судьбы такое понятие, как destin, уходящее в этом противопоставлении от явной тавтологии, однако на уровне наиболее частотных употреблений такая тавтологичность в центральных понятиях все же может быть отмечена. Русские судьба и случай ни в коей мере не тавтологичны, несмотря на установленный В. Н. Топоровым общий элемент, к которому восходят оба слова. Русская судьба есть приговор, и этот приговор отменить невозможно. А случая может и не быть, если в плане судьбы он отсутствует. Если же он присутствует, значит, случится непременно, уверены мы, правда, случится он от своего собственного имени.

При этом случай и судьба – девербативы от различных глаголов, и за ними стоят совершенно различные действия. Подобное различие в соотношении центральных, ядерных культурологических понятий позволяет увидеть различия русского и французского менталитетов.

Поговорим о русском случае.

Русские понятия случай, случайность, удача, неудача, шанс

Владимир Даль определяет случай как «безотчетное, беспричинное начало, в которое веруют отвергающие провидение» или как «все нежданное, непредвиденное, внезапное» (ТС). Он определяет, кроме оговоренных в определении, еще такие значения этого слова: 1) сговор, помолвка; 2) дела или приключения служебные, вносимые в послужной список. У слова случай существовал однокоренной глагол случать, случить, означавший соединение в одном месте, сближение (беда случилась означает, что человек и беда совпали, соединились). Слука, по Далю же, в архаичном употреблении – любовь, дружба, привязанность, приверженность. Из сказанного видно, что для русского сознания еще в позапрошлом веке случай выступал прежде всего как соединение человека и события, других людей, обстоятельств.

Важно отметить, что мы не находим никаких следов персонифицированного случая в славянской мифологии, в то время как в современном сознании случай мифологизирован достаточно ощутимо.

В современном русском языке под случаем понимается: I) то, что случилось, произошло; 2) благоприятное стечение обстоятельств, дающее возможность сделать что-то, удобный, подходящий момент. На удивление далевское значение «безотчетное, беспричинное начало, в которое верят люди, отвергающие провидение» отсутствует в современных словарях, и, тем не менее, это третье значение существует и доказывается следующей фразеологией.

О случае мы говорим:

Его Величество Случай, игра случая, слепой случай, ставить, надеяться на случай, случай помог, помешал, спас, погубил, позволил сделать что-либо, представился, выпал, подвернулся;

случай можно иметь, искать, найти, упустить, пропустить, потерять, ждать, им можно воспользоваться;

случай бывает удобный, подходящий, счастливый, несчастный, редкий и пр.

Из приведенной сочетаемости видно, что случай в русском языке представляется одушевленным существом, порой удостаеваемым высочайшего титула, активно действующим, безответственным, однако часто благоприятствующим человеку, поэтому на него можно надеяться (выражение несчастный случай приобрело в русском языке особое значение – «событие, приведшее к ущербу для здоровья человека или к смерти» – и не является антонимом для «счастливого случая». Выражение это случай в контексте тебе удалось этого избежать – это чистый случай (случайность) обычно связано с удачным исходом дела. Случай хуже сочетается с негативно окрашенными прилагательными. Мы чаще скажем неудобная ситуация, а не неудобный случай. Ужасный случай в контексте со мной вчера произошел ужасный случай означает ужасное событие. Именно поэтому случая ищут, а потеря его, всегда связанная с оплошностью человека или другими негативными качествами, оценивается как упущение.

Случайность часто представляется как результат действия случая, а часто и как сам случай. Будучи производной от случая, случайность заимствует многие из его признаков.

О случайности мы говорим: жертва случайности, счастливая, досадная, чистая, простая, нелепая, трагическая случайность.

Случаи и случайность образуют взаимодополняющую пару смыслов, обнаруживаемых из запрета сочетаемости.

Мы можем сказать: это дело случая, только случай может ему помочь. Мы не говорим дело случайности и говорим только случайность может его спасти. Мы полагаемся на случай, но не полагаемся на случайность. Губит случайность, а не случай. Иначе говоря, мы часто, говоря о случайности, имеем в виду, что все последствия ее представлены тут же, немедленно. И немедленно же и исчерпываются. Досадная случайность – и кошелек потерян. Счастливая случайность, и милиционер отвернулся, не заметив нарушения со стороны водителя. Случай же предполагает более фундаментальную систему последствий. Случай сталкивает людей, они женятся, соединяются. Они встретились случайно, но дальше вмешалась судьба. А действия случайности не могут иметь длинных последствий. Случайность столкнула людей, они здесь и теперь взаимодействуют, но дальше у этого нет последствий. А если есть – это уже случай.

Существенная семантическая разница случая и случайности обнаруживается при сопоставлении факта случайности и его описания, превращающего случайность в случай. Иначе говоря, в ряде случаев можно утверждать, что случайность, описанная обстоятельно, с выделенными в описании началом, серединой и концом, квалифицируется как случай. Так, чистой случайностью выглядит тот факт, что водитель, совершивший нарушение, не был оштрафован, так как милиционер именно в эту минуту отвернулся. Однако обстоятельный пересказ этой истории превращает ее в случай: «Еду я по шоссе в половине девятого утра, разворачиваюсь через две сплошных, и тут вижу – милиционер. А он-то меня не видит! В этот момент кто-то отвлек его, и он отвернулся в сторону тротуара. Ну, я перекрестился и поехал дальше». Это короткое описание превращает случайность в случай, развернув ее в повествование. Именно поэтому случай и бывает интересным, ведь «интересность» возникает в результате авторской интерпретации рассказчиком излагаемого сюжета.

Таким образом, в русском языковом сознании присутствует некая иерархия обстоятельств, влияющих на человеческую жизнь и неподконтрольных его воле: на вершине находится судьба, определяющая весь жизненный сценарий, ей подчинен случай, могущий влиять на существенный фрагмент человеческой жизни, а ему уже, в свою очередь, подчинена случайность, влияющая на эпизод.

Там, где случайность выступает как сила с достаточно важным масштабом действия, она синонимична случаю, ср.: Случайность (случай) помогла (помог) мне избежать наказания. Случайность уберегла тебя от двойки – спросили другого. Случай уберег тебя от встречи с этим бандитом и спас тебе жизнь. Благодаря чистой случайности он остался жив – пуля попала в дерево.

Русская удача – интересный пример понятия, в большой степени выражающего специфику русского менталитета. Даль связывает удачу с глаголом удавать, происшедшим от давать и означавшим сдаваться, сплоховать, струсить и пр. Устаревшее русское удаток означало «уступка, поступление на себя». По развитию значения удаваться, удаться стало означать сделаться, статься (мне удалось сделать что-то – всегда в пассиве, поскольку причина удачи никак не в субъекте, а в неведомой силе, что-то кому-то давшей). Даль трактует удачу как «желанный случай», современные словари – как «желательный исход чего-либо», фиксируя, таким образом, типичный семантический перевертыш, когда слово меняет свое значение на противоположное (как в случае с наверное, поменявшим свое значение с «наверняка» на «вероятно»).

Из цитируемой далее сочетаемости видно, что удача – персонифицированное мифологические существо с особыми функциями.

По-русски мы говорим:

удача благоприятствует, улыбается, радует, окрылила, вскружила голову, отвернулась;

приносить, обещать, ждать удачу, желать удачи, верить в удачу, рассчитывать на удачу, спугнуть удачу, переманить, приманить удачу, поймать удачу за хвост, щекотать удачу (попытать счастье) и пр.;

удача неожиданная, большая, долгожданная и пр. (СССРЯ, РМР, ССРЯ, СРС, СРЯ).

Нам представляется, что в сочетаемости русского слова удача прослеживается мотив охоты (предположительно на некую мифологическую птицу: спугнуть, приманить, поймать за хвост), способную улыбаться и окрылять. Различные птицы в мифологиях разных стран и народов играли незаурядную роль. Мы можем предположить, что и в славянской мифологии выделены были не только ворон и петух, но и еще некое фантастическое летающее существо, ассоциируемое с удачей и счастьем, давшее в дальнейшем устойчивую метафору: птица-счастье завтрашнего дня, а также образный ряд – порхать, летать от счастья (то есть стать как птица), быть окрыленным от счастья, успеха, радужной перспективы и пр.

В славянской системе обозначений при помощи птиц выражались многие смыслы. Ворон – зловещая птица, появление которой словно предрекает смерть, петух – символ мужского задиристого начала, голубка – символ души, любви, дятел – символ упорства, ястреб – символ военной силы, мощи, хищничества. Говоря об этой системе, мы можем предположить, что были и другие фиксированные ассоциации, от которых сохранились не обе части утверждения, а одна, со стертым именованием птицы.

Удача – это то, что приходит к человеку независимо от того, сделал он что-нибудь или не сделал для удачного исхода дела. Удача выпадает, сваливается (сверху вниз, здесь возможно позднее образное заимствование из европейского метафорического языка) на любого, хотя в русском сознании и существует убеждение, что удачу можно заслужить, приманить правильным поведением. Делать что-либо на удачу, на авось – выражение специфически русское и достойное особого рассмотрения.

В последнее время русское словечко авось привлекло особое внимание лингвистов (3). Обычно авось толкуется через случай или удачу, на которые человек рассчитывает, но не настолько, чтобы встраивать это в свои планы на будущее. Приведем по этому поводу рассуждения Анны Вежбицкой (4): «По существу это отношение, трактующее жизнь как вещь непредсказуемую: “нет смысла строить какие-то планы и пытаться их осуществить; невозможно рационально организовать свою жизнь, поскольку жизнь нами не контролируется; самое лучшее, что остается делать – это положиться на удачу”». А. Вежбицкая считает, что авось в известном смысле резюмирует основное содержание русской культуры, пронизанной насквозь темой судьбы, осознанием минимальной роли человеческого разума и человеческих сил. Такое обобщение представляется нам утрированным, что доказывается, в частности, фактом катастрофического устаревания авось, если оно уже не является устаревшим. Однако особое отношение к удаче, рядом с которой человек всегда пассивен, фиксируется безусловно. Важный, на наш взгляд, нюанс в русском авось заключается в том, что оно мыслится как обозначение некой скрытой невидимой в ситуации причины, которая может оказаться на руку человеку. Из анализа представлений русских о знании и уме (этому в нашей книге будет посвящена отдельная глава) явственно следует, что русские мыслят мир и каждую ситуацию в нем недискретно, неисчерпаемо, непостижимо. Это означает, что в ситуации действует, с точки зрения носителя русского менталитета, множество невидимых причин и обстоятельств, одно из которых и называется авось. То есть мы предполагаем, что среди невидимых обстоятельств и причин могут оказаться такие, в данную минуту непостижимые, которые изменят исход дела. Рассчитывая на них, и главное – веря в них, русские часто будто бы рискуют, а на самом деле – попросту реализуют свое мировосприятие.

Русское слово неудача, формально являющееся антонимом удачи, не столь разработано образно и понятийно. Так, часть сочетаемости слова удача могла бы быть применена к антониму с получением прогнозируемого смысла, а часть – нет. Мы можем сказать: приносить, обещать неудачу, желать неудачи, обрекать на неудачу, однако мы не можем спугнуть неудачу, поймать ее за хвост, пощекотать, аналогично неудача не может быть на чьей-либо стороне и пр., хотя в случае симметричности понятий противопоказаний для таких употреблений не было бы. Любопытен тот факт, что в русском сознании неудача, в отличие от удачи, может быть связана с самим же человеком. Так, по-русски можно сказать: «Ты сам обрек себя на неудачу», но нельзя обречь на неудачу кого-то другого (за исключением, пожалуй единственного контекста «своим воспитанием родители обрекли его на неудачи», где родители выступают как высшие, полубожественной природы, существа, а неудача – во множественном числе, придающем ей оттенок значения «конкретные негативные события»).

Ужасная неудача постигает, неудачи преследуют, обреченный на неудачу или неудачи человек может попытаться справиться с ней (с ними), неудачи могут образовывать полосу, сплошную полосу, цепь, круг, быть сплошными, неудачи могут сломить человека, следовать одна за другой, человек, несмотря на неудачу, может продолжать верить в свои силы, неудачи могут сыпаться одна за другой, сыпаться градом, образовывать цепь, подстерегать его на каждом шагу.

Из анализа этой сочетаемости мы видим, что неудача в русском языке ассоциируется с двумя образами. Один из них – персонификация по типу рока (неудачи преследуют, подстерегают, то есть уже не человек охотится, а на человека охотятся) с подчеркиванием идеи множественности событий (неудачи следуют одна за другой) и ослаблением фатальной идеи (в конструкциях типа: несмотря на неудачи, сыпавшиеся на него, он…). Другая коннотация – овеществляющая. Она представляет неудачу в виде некоего отрезка (ориентированного либо сверху вниз, либо горизонтально – быть в кольце неудач), состоящего из плотно или неплотно примыкающих друг к другу звеньев (звенья цепи, град, сплошные неудачи, неудачи идут друг за другом). И в том, и в другом случае человек, если не сломлен, может оказывать сопротивление, разрывать кольцо неудач, прерывать их цепь. Что это напоминает? Осаду, облаву, захват? Вероятно.

Меру, степень, вероятность удачи определяет шанс – еще одно русское понятие, связанное с идеей случайного, определяющего на уровне одного события человеческую судьбу. Это не русское понятие. Оно заимствовало из французского языка в начале XIX века. Оно обозначает вероятность чего-либо, возможность, которой управляет человек. Как мы видим, вместе со словом заимствован и европейский глобальный концепт, утверждающий взаимосвязь между усилием, которое применяет человек для достижения цели, и результатом, а также изначальную благосклонность судьбы к человеку.

О шансе русские думают так: шанс выпадает и может быть только счастливым, шанс можно иметь, дать, предоставить, использовать, получить, его можно упустить, шансы могут быть большими, ничтожными, достаточными; если он есть, то существует вероятность благоприятного исхода, если его нет – то нет; шансы можно взвесить, подсчитать, оценить.

Мы видим, что шанс овеществляется в русском сознании и представляется как некоторый небольшой предмет, который можно дать, получить, взвесить, подсчитать. В отдельных случаях, когда шансы большие, то есть когда они уже взвешены и подсчитаны, они фигурируют как даваемое, как данное, причем данное не только свыше и человеком. По-русски можно сказать: «Я даю тебе шанс (последний шанс) исправить это» или «Мы предоставили вам большие шансы для успешного завершения дела», но по-русски нельзя предоставить маленькие, скромные шансы, у таких шансов анонимное авторство. Таким образом, шанс – положительно коннотированое слово, как и удача, однако удача – факт, а шанс – вероятность и в силу этого не факт, даже если он выражен в цифрах (ваши шансы один к пяти), которые в случае вероятности всегда приблизительны.

Возвращаясь к сказанному Анной Вежбицкой и в подведение итогов главки, посвященной описанию лексики «случайного», хотелось бы отметить, что, с нашей точки зрения, речь идет не столько о пассивности русского человека перед окружающим миром, сколько о принципиально ином его понимании. Область случайного действительно не сопряжена у русских с идеей ответственности, выражаемой у европейцев, в частности, институтом страхования, но все же по отношению к случайности человек ведет себя достаточно активно, предполагая, что с судьбой не поспоришь, а вот с ее подчиненными можно вести себя по-разному. Такое поведение русским присуще и в отношении других иерархизированных систем, в частности социальных, где против верховного начальника глупо идти, со средним начальником надо договариваться, а вот с остальными как придется.

Французское представление о случае: понятия occasion, hasard, chance, malchance, veine

Понятия, связанные с высшим, внешним, влияющим, неконтролируемым, базовым, дискретным выражаются во французском языке при помощи слов occasion, hasard, chance, malchance, veine. Обратимся к подробному рассмотрению каждого из них.

У Чезаре Рипа мы обнаружили такое описание occasion:

«Обнаженная женщина в набедренной повязке, прикрывающей срамные места, с лохматыми волосами на лбу и лысым затылком, ноги крылаты, под ногами колесо, в правой руке бритва. Все волосы зачесаны на лоб, и это обозначает, что случая надо ждать и хватать на бегу, а не преследовать его, когда он уже повернулся спиной, так как он проходит очень быстро, ведь у него на ногах крылья, и он витает над колесом времени, которое постоянно вращается. Бритва в руке обозначает, что он режет всякую помеху».

Отметим интересную деталь: аналогичное описание случая мы находим у известного педагога, автора учебника, чеха по национальности Яна Амоса Коменского в его знаменитом учебнике «Мир чувственных вещей в картинках» (5), с одним лишь отличием: у него случай олицетворен в образе не женщины, а мужчины. Значит, описанный образ был в XVII–XVIII веках распространен также и в России, что объясняет нам путь заимствования образной системы понятия русским языком.

В современно французском языке слово occasion (n. f.) имеет следующие значения:

1) обстоятельство, которое приходит кстати;

2) рынок, благоприятный для покупателя;

3) выгодно купленный товар (купленный по случаю дешево).

Исследуемое слово во французском языке имеет следующую сочетаемость:

belle, unique, rare, tentante occasion;

occasion chaude, pressante, les grandes occasions;

prendre (saisir) l’occasion aux (par) les cheveux, l’occasion est chauve, l’occasion n’a qu’un cheveux;

с’est une belle occasion ? saisir, profiter d’une occasion, sauter sur l’occasion, guetter, manquer, perdre, n?gliger, trouver l’occasion;

l’occasion se pr?sente, fait le larron, s’offre, ?chappe, manque, tente.

Из приведенной сочетаемости видно, что случай описывается как женщина с типичными женскими характеристиками (belle, tentаnte), по отношению к которой возможно также и поведение, проявляемое по отношению к женщине (n?gliger). Французское occasion однозначно положительно коннотировано, отсутствует сочетаемость, негативно его характеризующая, так же как и отсутствует возможность говорить, в отличие от судьбы, о его переменчивости (нельзя сказать l’occasion tourne, a tourne). Во внешнем облике occasion сохранились средневековые мифологические черты (отсутствие волос). Образ occasion связан с идеей быстрого целенаправленного движения-убегания, выражаемого как в действиях человека по отношению к occasion (saisir, guetter, sauter sur), так и в действиях самого occasion (?chappe). Ситуация взаимоотношений человека с occasion в целом описывается как охота с возможностью неудачного исхода: perdre, manquer.

Глубинная, семантическая связь occasion с fortune обнаруживается сразу в двух плоскостях. Во-первых, эти понятия связаны этимологически (напомним, что у древних было две судьбы: fatum – судьба-неизбежность и fortuna – судьба-случай): occasion заимствовано (1174 год) из латыни (occasio, occasionis, от occasum, супина от occidere – падать) со значением то, что падает, обрушивается. Симптоматично также образное совпадение, присутствие и в первом, и во втором образном контексте колеса времени, подчеркивающего идею постоянного движения. Во-вторых, выявляется неожиданная перекличка на уровне значений, связанных с материальной сферой: fortune – богатство, собственность и пр., occasion – удачное приобретение, товар, продающийся по благоприятной для покупателя цене. Идея материального благоприятствования является причиной или следствием положительной коннотации, закрепленной за обоими словами, и позволяет объединить их в некую единую группу слов со специфическим, во всяком случае для русского языкового сознания, значением нечто, помогающее богатеть, выгадывать.

Совершенно иначе в этом смысле ориентировано понятие le hasard, связанное в первом своем значении с идеей опасности и выступающее в качестве синонима слову и понятию danger. Такой акцент в значении отчасти объясним происхождением этого слова. Le hasard заимствовано из арабского az-zard, обозначавшего игру в кости, неудачное выпадение костей. Конечно, в современном сознании hasard не связывается с игрой в кости, а понимается в философском смысле, однако негативный смысл, возможно, проистекающий от этимона (игра в кости вызывает у играющего ощущение риска), остается и сохраняется на протяжении веков. В первой трети XIII века le hasard приобретает фигуральный смысл и обозначает неудачу, риск, опасность – значения, устаревшие в единственном числе и сохранившиеся в выражении les hasards de la guerre.

В середине XVI века это слово по расширению значения стало употребляться как sort и fortune для обозначения причины того, что происходит без видимой связи с предшествующим. Отсюда происходит и научная идиома les lois du hasard. Два установившихся значения: опасность и неожиданный случай, событие, происшедшее из сочетания неожиданных и необъяснимых обстоятельств – привели к созданию характерной сочетаемости и прочно закрепились в языке: s’exsposer, se mettre au hasard, a также глагол s’hasarder.

Третье значение le hasard, определяемое, в частности, Le Robert как «фиктивная причина того, что происходит без видимой причины, и часто персонифицирующееся как sort и fortune», существует наравне с первыми двумя и представлено в языке следующими выражениями: le hasard fait bien les choses, le hasard sait toujour trouver ceux gui savent s’en servir;

les caprices du hasard, faire la part du hasard dans une pr?vision, livrer, laisser qch au hasard, corriger le hasard;

le hasard heureux, malheurex, malencontreux, providentiel, capricieux, innatendu etc;

coups tir?s du hasard.

Из приведенной сочетаемости видно, что le hasard в современном языке мыслится как очень активное начало с выраженной негативной коннтотацией (при возможности также быть и heureux). Hasard часто таит в себе опасность, мыслится одушевленным нечто, во власть которого человек часто отдается или отдает что-либо. Идея движения, выраженная в occasion, здесь не присутствует вовсе. Hasard можно лишь учитывать, в крайнем случае, можно попытаться исправить принесенный им ущерб, но никак не охотиться на него или использовать его в своих целях. Над occasion у человека есть власть, над hasard– нет. Hasard можно попытаться предвидеть, учесть, occasion – нет. У hasard и occasion, таким образом, совершенно различные «отношения» с человеком.

Французское слово chance (n. f.) – еще одно свидетельство того, что для данного типа национального сознания было характерно ассоциирование подобного рода высших сил и обстоятельств с идеей падения, выпадения и игрой в кости. Chance произошло от латинского cadentia – действительное причастие настоящего времени от cadere, «падать», употреблявшегося в латыни особенно для игры в кости.

В современном языке слово chance имеет следующие значения:

1) (с XIII века) сила, распоряжающаяся успехом или неуспехом в некоторых обстоятельствах; благоприятный или неблагоприятный исход событий;

2) возможность произойти случайно;

3) счастье, удача.

Слово chance во французском языке можно употребить следующим образом:

couvrir, faire cesser la mauvaise chance, mettre la chance de son c?t? pour r?ussir, pousser, mmpre la chance, avoir la chance, tenter, poss?der, g?cher, perdre, diminuer, r?duire, supputer, calculer ses chances;

la chance augmente, diminue, tourne;

coup, linge de chance;

une chance peut ?tre grande, maigre, mince, inesp?r?e, inou?e, incroyable, immence, ?norme etc.

Сочетаемость этого слова явно свидетельствует о том, что это понятие мыслится неодушевленно и является объектом для человеческих действий, причем крайне разнообразных. Во французском языке chance можно прервать, оборвать, привлечь на свою сторону, испортить, потерять и пр. Некоторые употребления позволяют предположить, что chance имеет протяженность (rompre, faire cesser le mauvaise chance, и, возможно именно поэтому, ligne de chance – линия судьбы на руке, поскольку только у chance есть ассоциация с протяженностью). Действия, которые может совершать chance, направлены только на него самого: он растет, уменьшается, поворачивается. Сочетаемость с прилагательными показывает предпочтительность положительно коннотированной лексики, часто описывающей размер: большой, огромный, необъятный и этим потрясающий воображение: невиданый, неслыханный, невероятный и пр.

Прилагательные maigre, mince существенно выбиваются из предложенной трактовки (худой, тощий) и могут рассматриваться либо как рудименты персонифицированного образа, соотносимые с fortune, sort (худой значит плохой, как мы видим, не только в русском языке), что возможно, если учесть общую этимологическую подоплеку всех этих понятий, либо как некая перекличка с идеей протяженности. Итак, французское chance, выражающее по преимуществу идею удачи, подчеркивает активность субъекта, подчиненность ему, связано с идее протяженности, корреспондируется в первую очередь с sort и по специфической неодушевленности образа, и по этимологии. Производное от него malchance (n. f.) – антоним – литературно и малоупотребительно, сама по себе идея невезения будет во французском языке выражена при помощи отрицания chance. Слабость понятия malchance в целом подчеркивается особенностями синонимии, предлагаемой, в частности, Le Robert. Синоним d?veine еще менее употребителен, чем malchance, a guigne, poisse – просторечны. Таким образом, мы видим, что образ неудачи, столь разработанный в русском языке, отнюдь не разработан во французском. Неудача не мыслится самостоятельно, а лишь как отсутствие везения, удачи. Удача же – это не то, что манипулирует человеком, а то, чем в большинстве случаев может манипулировать он сам.

Уникальное в этом ряду по своему происхождению слово, связанное с идеей удачи, – veine.

Veine (n. f.) произошло от классического латинского vena, обозначавшего всякого рода потоки, струйку воды, металлорудную жилу. Это слово используется также и в анатомии в современных французском и русском значениях. В античности вены рассматривались как места сосредоточия жизни, a vena образно символизировало поэтическое вдохновение и суть вещей. Происхождение латинского слова неизвестно.

Во французском языке с XIII до начала XVIII века слово veine употреблялось лишь в анатомическом смысле, затем метафорически оно стало обозначать «цепь поколений», а выражение ?tre de grosse veine обозначало «принадлежать к старинному и благородному роду». После XVIII века слово начали употреблять с заимствованным из латинского смыслом – поэтическое вдохновение. Идея вдохновения связывалась с двумя составляющими – предрасположенностью и удачей. Эти значения, зафиксированные в соответствующих выражениях, устарели, как и сами соответствующие идиомы. Из всех этих идиом уцелела, пожалуй, одна – ?tre en veine de, что означает «быть расположенным к…». Значение удача, безусловно, доминирует в современных контекстах и употребляется, очевидно, под влиянием других членов синонимического ряда и применительно к азартным играм: ?tre en veine означает иметь удачу во время игры. Обособленность слова veine в этом синонимическом ряду выражается также и в следующем удивительном факте: словари не фиксируют его сочетания ни с одним прилагательным и всего лишь с двумя глаголами – avoir и ?tre. Из этого следует, что из всех синонимов это слово самое «слабое», не разработанное образно, не подкрепляемое многообразными возможностями употребления.

Сопоставительный анализ двух описанных лексических ареалов

Очевидно, что и для французов, и для русских образ, идея падения/выпадения являются важными, если не ключевыми. Для французов – исконно, так сказать, от рождения, для русских – по частичному заимствованию.

В русском языке идея выпадения «размазалась» по группе, обозначающей разные иррационально произошедшие события. Мы говорим: выпадает счастье, участь, случай, шанс, возможность, обрушивается горе, неудачи, сваливается несчастье, выпадает жребий, сваливается состояние, обстоятельства, нежданно негаданно свалилась огромная любовь и так далее. Глагол, связанный с образом падения/ выпадения, обозначает внезапность, неожиданность события, его непредсказуемость. Выпало, свалилось – как раз и означает, что никто этого не ожидал.

Во французском языке идея падения/выпадения не столько выражается глагольно, сколько запрятана во внутренней форме существительных, обозначающих термины судьбы и случая.

О чем это свидетельствует или какая прототипическая ситуация стоит за идеей судьбы и случая, чем это объясняется и какие имеет культурные последствия?

Первая историческая подоплека, которая проглядывает за связью падения/выпадения и представлениями о судьбе и случае, безусловно, связана с ситуацией гадания, посредством которого протоевропейцы и европейцы определяли будущее. Но будущее не в широком смысле, не в том, о котором могут рассказать карты, гадание по руке, звезды или печень кролика (6), а в том, что касается ближайшего будущего. Так, посредством жребия или бросания монетки или костей и древние римляне, и прочие европейцы нередко выбирали на должности, отправляли в опасное путешествие, на войну, жребий же определял очередность на состязаниях и гладиаторских боях и так далее. Таким же свойством обладали и кости, различные комбинации которых подсказывали людям, как им поступить. Смысл здесь в том, что посредством жребия или костей с людьми разговаривали оракулы, боги, подсказывая им правильное решение. Не желая брать ка себя ответственность, правители и предводители бросали жребий, тем самым как бы оправдывая себя в принятии непопулярного решения, намекая: «Это не я так захотел, это боги». Жребий помогал узнать, определить будущее, олицетворяя собой соединение судьбы и случая воедино.

Этот способ определения участи практиковался так часто, что, оставаясь актуальным до сих пор – мы и теперь иной раз тянем жребий или бросаем монетку, задал рамки понимания того, описанию чего мы посвятили несколько глав.

Описанная ранее Фортуна, ронявшая с небес на голову людей символы ремесел, короткая или длинная соломинка, указывающая на избранность, – все это давно отпечаталось в сознании и мировоззрении в виде архетипических образов, в виде концептов, задающих координаты мифа, как старинного, так и современного.

Почему плеяды блестящих мыслителей, столь обильно обсуждавших судьбу и случай, не изменили подоплеки понятия? А потому, что никто индивидуально не может изменить миф или создать его просто по своей воле. Миф создается коллективно, а мыслители и философы никогда в обществе не были в большинстве.

Важным здесь является вопрос о том, кто именно на самом деле бросает кости, подсовывает жребий, какой бог – хороший или плохой?

Ответ на него не прозвучал однозначно ни у европейцев, ни у заимствовавших этот образ цивилизаций, но, тем не менее, эта трактовка концепта судьбы сама по себе имела и имеет существенные последствия.

Приведем такой пример. Известно, что в современном обществе европейского уклада (включая Россию) встреча будущих супругов – ключевое событие для их родов – происходит случайно. Еще два века назад в России такой практики не существовало, как ее не существует сегодня в Грузии или в Иране. Многочисленные культуры, в большей степени ориентированные на монотеизм, а не на античные идеалы, не рассматривают случай как основание для брака. Любовь любовью, а институт брака, призванный защищать собственность и обеспечивать устойчивость в дальнейшем, зависеть от случая не должен. Эти народы не склонны видеть в случае руку провидения, гадание, как правило, считают грехом и действуют по своему разумению, соразмеряясь с теми или иными принципами, принятыми в социуме. Недоверие к случаю, отрицание его как основания стало одним из существенных признаков современного европейского мировоззренческого уклада. Исчисление, оценка рисков, создание рациональных систем управления рисками во всех сферах деятельности, где люди сталкиваются с моделями будущего, создание изощренной системы страхования, алгоритмов наследования и т. д. дают основание предположить, что падение/выпадение остается теперь лишь в сфере коллективного мифа, уступая область осмысленного и сформулированного иному толкованию, которое, возможно, в дальнейшем вытеснит и прежний метафорический концепт. Возможно, в будущем судьба и случай станут мыслиться европейцами в терминах и образах риска или чего-то подобного, и именно это понятие станет ключевым ко всей системе представлений, трактующих высшее, базовое, влияющее и неконтролируемое.

Итак, мы проанализировали русские и французские понятия, обозначающие идею случайного и возможного. Суммируем наши выводы и проведем сопоставительный анализ.

В русском языке высшее, внешнее, влияющее, неконтролируемое, базовое, дискретное, подчиненное выражено при помощи следующих лексических средств.

Случай – этимологически связан с идеей, выраженной в глаголе случать, то есть соединять в одном месте, образно оформлен как одушевленное существо, активное, безответственное, чаще благоприятно действующее, мыслящее человека как объект приложения. При этом человек этим объектом быть расположен, а случай интерпретирует как развернутое событие, имеющее завязку, кульминацию и развязку.

Случайность – эпизод, факт, обозначенный, но не описанный. Образно понятие близко к понятию «случая» и трактует человека пассивно, не предполагая его вмешательства в названный эпизод.

Удача, этимологически связанная с глаголом давать – активное мифологизированное существо, отношения с которым у человека выстраиваются по сценарию охоты. Удача связана со специфически русским авось, вместе с которым выражает особое мировидение русского этноса.

Неудача – понятие, разработанное не строго в рамках антонимии со словом удача. С неудачей связаны два коннотативных образа: 1) персонификация по типу рока с ослабленным фатальным аспектом, и 2) овеществление в виде некоего отрезка, состоящего из плотно или неплотно прилегающих друг к другу звеньев. Неудача активна и в неодушевленном, и в одушевленном проявлении, однако человек наделен возможностью бороться с ней.

Шанс – позднее заимствование из французского, овеществляется в русском сознании, фигурирует как предмет, который человек может оценивать различным образом и который может брать или давать, однако не может изменить его сути.

Отметим, что слова удача, авось, шанс положительно коннотированы в русском языке.

Все перечисленные слова разнообразны по своему происхождению, что свидетельствует о том, что идея случайного рассматривалась в языковом сознании «с разных сторон».

Во французском языке аналогичный круг понятий выражен следующими лексическими средствами.

Occasion (n. f.) на образном уровне персонифицируется как женщина, по отношению к которой возможно проявление специфического отношения (ухаживания). Слово, безусловно, положительно коннотировано, возможность сочетаемости, которая позволяла бы интерпретировать его негативно, отсутствует. Сценарий взаимоотношений с человеком также часто описывается в терминах охоты. Соотносится с fortune в специфичности своей позитивной направленности (имеет значение, связанное с денежной выгодой).

Hasard (n. m.) – активное персонифицированное начало с выраженными в сочетаемости негативными проявлениями (при сохранении возможности быть также и позитивным). В отличие от occasion, отсутствует возможность как бы то ни было оперировать или манипулировать этим началом.

Chance (n. f.) мыслится неодушевленным и выступает как объект, предмет для проявления человеческой инициативы. Человек может не только оперировать, но и манипулировать им. Сочетаемость подчеркивает активность субъекта. В сочетаемости слабо выражается идея протяженности. Соотносится с sort коннотативно и этимологически.

Malchance (n. f.) – малоупотребительно. Целостное понятие и образ, соответствующие русской неудаче, отсутствуют.

Veine (n. f.) – слово без образной проработки с крайне ограниченной сочетаемостью, вытесняемое языком.

Все рассмотренные французские лексические единицы, за исключением veine, имеют общие этимологические корни и восходят к идее бросания и игре в кости.

При сопоставлении этих двух понятийных и образных рядов обнаруживается следующее.

1. В русском языке все слова различны по своему происхождению и, соответственно, исторически выделяли различные аспекты в исследовании рассматриваемой ситуации «человек – случай». Во французском языке за анализом рассматриваемой ситуации этимологически стоит образ игры в кости, разностороннее исследование ситуации отсутствует.

2. В русском языке разница между случаем и случайностью эфемерна, во французском между occasion и hasard – принципиальна. Это выражается и в различном поведении человека по отношению к ним в двух языковых культурах (пассивность человека во французском языке перед hasard, чувство страха, вызываемое им в человеке), и во взаимной специфичности понятий. Случайность – мелкая, часто бытовая, occasion – случай, часто связанный с материальной или социально значимой ситуацией.

3. В паре chance – удача также наблюдаются существенные различия. Русская удача одушевлена и активна, французское chance – овеществлен и пассивен. Вся персонификация во французском языке сосредоточена вокруг вполне «состоявшейся» мифологической пары occasion и hasard. Русская удача, равно как и специфически русское авось, особым образом раскрывает трактовку идеи ответственности (точнее, безответственности, идущую от представления о недискретности мира), никак не согласующуюся с французской трактовкой chance как предмета, которым не только оперируют, но и манипулируют.

4. Целостное и образно разработанное понятие неудачи является специфически русским и не находит аналога во французском языке. Его наличие связывается нами с развитием темы ответственности/безответственности: неудача – это тот активный субъект, который будет отвечать за промахи человека.

5. Русское шанс, условно рассматривавшееся в этой группе, соотносится с одним из значений французского chance, которым человек может оперировать, но не манипулировать.

6. Сопоставление вещественных коннотаций рассматриваемых слов в двух языках позволяет усмотреть общие коннотативные мотивы: охота, протяженность, однако закрепление их за соответствующими парами слов не совпадает. Охота по-русски связывается с удачей, по-французски с occasion, в толковании которого очевидным образом присутствует положительный компонент, объединяющий оба слова. Идея протяженности в русском языке связана со случайностью или неудачей, во французском языке, напротив, с chance.

7. В целом рассматриваемое лексическое поле в русском языке распределяет негативное и позитивное следующим образом: удача – «хорошая», случай, шанс, авось – скорее «хорошие», случайность – разная, неудача – «плохая». Таким образом, позитивные силы в данной ситуации преобладают над негативными.

Во французском языке occasion, chance, veine – «хорошие», hasard – «плохой», при отсутствии оформленной в целостное понятие неудачи. Преобладание хорошего также очевидно, однако, при учете ослабленной veine, оно менее мощное. Таким образом, картина мира в этом аспекте в русском сознании, вероятно, более оптимистичная, чем во французском.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.