Истоки моей любви

Истоки моей любви

Чувствую, мне надо разобраться в сути и могуществе Педагогической Любви. Она вошла в меня не с фанфарами и не через потрясения, не с детства или с первого взгляда, а незаметно, без часа и дня, без месяца и года.

Я знаю только, что было время, когда Педагогической Любви не было во мне. Может быть, лучше сказать так: я не чувствовал, не подозревал, что родился с искрой такой Любви в душе, родился, чтобы гореть в ней. Если бы я обнаружил эту искру в себе тогда, будучи учеником, я бы вырвал её из себя, погасил бы немедленно.

Но теперь я знаю, она осталась во мне. И она — Педагогическая Любовь, это прекрасное пламя, движет мною. Она питает смысл моей жизни, она пронизывает моё сознание, мою жизнь. Именно она заставляет спешить к детям, радоваться ими и скучать по ним, общаться с учителями, писать книги, совершенствовать в себе всё — и свой характер, и знания, и педагогическое искусство.

Но что это такое — Педагогическая Любовь, Учительская Любовь? Да разве не хватит Ребёнку материнской Любви, родительской Любви, зачем еще Учительская?

И почему наука педагогическая (даже психологическая) не только о Великой Любви, а просто о любви говорить не любит? Все учебники педагогики, — новые, старые, — в которых должны быть отражены достижения науки и забота о подготовке будущих учителей, — о Любви к детям молчат, как будто в рот воды набрали. Что такое Любовь и должен ли учитель любить детей, должен ли знать, как нужно их любить? Эти вопросы для учебников не существуют. И я делаю свой вывод: значит, сама наука слепа, раз не замечает Всеначальную Энергию Жизни в целом, и в образовании в частности.

Но Бог с ней — с современной наукой.

Для меня существует более возвышенная Педагогика, она вечна, она из Будущего, от Высшего Света. Это есть Учения Классиков: Марка Фабия Квинтилиана, Яна Амоса Коменского, Жан Жака Руссо, Иоганна Генриха Песталоцци, Константина Дмитриевича Ушинского, Якова Семёновича Гогебашвили, Марии Монтессори, Януша Корчака, Антона Семёновича Макаренко, Василия Александровича Сухомлинского. Любовь — основа их учений. Они свои учения для того и создавали, чтобы утвердить Любовь как Основной Закон Образования, из которого могут быть выведены определения, называемые методами, принципами, школой, уроком, реформой и т. п.

Любовь ко всему хорошему воспитывали во мне мама, бабушка, дедушка. В детстве я не был злым, не был самолюбивым. Да, был шалуном и доставлял родным много волнений и беспокойства. Но меня любили, и я любил.

Во мне осталась память об отце, который добровольно ушёл на фронт и погиб в Крыму в начале Великой Отечественной войны. Память об отце тоже взращивала во мне любовь.

И, вообще, все добрые воспоминания детства и юности, и последующих периодов тоже, до сих пор теплятся во мне, и я постоянно общаюсь с ними. Дмитрию Сергеевичу Лихачёву принадлежит мудрость: «Воспитываться в моральном климате памяти». Моральный климат памяти во мне постоянно занимается этим.

Много чего я любил в детстве.

Любил, когда бабушка перед сном садилась у изголовья моей кровати и начинала нашептывать мне молитвы. Я полюбил бабушкины молитвы, они успокаивали меня, ласкали мою душу. Я запомнил их, а спустя десятилетия сам читал их моим детям перед сном, читал внукам. Эти молитвы, которые я порой, дразня бабушку, высмеивал: «Бога нет, бабушка, Бога нет!» — оказались семенами моей веры, которая выросла во мне тоже спустя десятилетия.

Любил быть рядом с дедушкой, когда он работал в винограднике или же выжигал известь. Он выслушивал мои «научные» речи, а я глотал, как виноградные гроздья, его мудрость, впитывал его философию крестьянина. Дедушка сеял в моей душе семена, которые зародили во мне мировоззренческие начала.

Любил ласки и заботу матери. Ласки её были нежными, хотя она не баловала меня ими, а забота была чуткая и требовательная. Я часто сердил её — у меня было много двоек по разным предметам. Не потому, что не хотел учиться или был лодырем. А потому, что не понимал своих учителей, их объяснения, а они без сожаления ставили мне двойки. Мама плакала из-за моих плохих отметок, ибо воображала в них мою будущую несостоятельность. У меня сжималось сердце от слёз матери. Я, конечно, прекрасно понимал, каково ей было, молодой женщине, вдове погибшего на фронте мужа, одной воспитывать двоих детей (у меня есть сестра, младше меня на семь лет). А она мечтала воспитывать нас такими, чтобы отец, если душа его видит нас, радовался и гордился нами и мамой. Эта забота матери взращивала во мне особую любовь — любовь с пониманием долга, с пониманием преданности.

Любил я писать стихи, пьесы, философские эссе, ставить спектакли.

Я полюбил жизнь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.