Письмо № 7

Письмо № 7

18 апреля 1956

«Beau-Sejour»

Hyeres (Var.)

Дорогой Владимир Феодорович,

[44]Спасибо за Грани 19 и 25. Просмотрел, до внимательного чтения Вашего Есенина. На первый взгляд статья «стоющая». Очень хорош «тон», начиная со вступления. Ну цитата из меня «пушкински-незаменимо» передержечка. Опушено — для кого (т. e. какого времени) пушкински незаменимо. Впрочем и мое утверждение так же спорно, как иные <?> Ваши возражения. Вернусь как-нибудь к этому. Ох, не величайте меня впредь Г. Ивановым! Все-таки я «Георгий Иванов», а не гражданин или господин Иванов. Все постоянно это делают, и всегда мне неприятно. Впрочем, конечно, это ерунда.

Швейцер[45] м. б. и очень хорош, но мне неинтересен. Поздно мне «умственно обогащаться». И светлых личностей[46] всех мастей, всегда инстинктивно недолюбливал: «светлый» ну и светись на здоровье, а мне скучно любоваться тобой. Чего же Вас поразило, что мы разобрали суть Гурилевских Романсов Трам, там, там. Понимать такие вещи одно из важных свойств т. н. «поэтического мастерства». Более важная, чем всякие пэоны и хореи. Это очень серьезная тема — но писать об этом утомительно. М. б. и встретимся когда-нибудь в жизни — всякое бывает, тогда и поговорим. Или на том свете. Хотя на том свете, я думаю, все глупеют. Т. е. должны глупеть на наш земной взгляд, ошалев и сбившись с толку от тамошних измерений. (Чепуха?)

Какой нудно серый орган эти «Грани». Серые стихи, рассказы из солдатского сукна «как мы защищали Сталинград» тысячный раз, дурацкие рецензии «то в ножки, то в морду»[47] и то и другое по идиотскому. Впечатление — и зачем вся эта «редакционная коллегия» хлопочет и изводит деньги. Ей Богу, даже нынешнее «Возрождение», на что уже «ниже ватерлинии», а все-таки «столичная печать». А гонорары они хоть платят?

[Приписка на полях: ] Район де район — нечто вроде дыр бул щыр-убещур на французский лад. А почему Вы замалчиваете Крученыха! Тоже был гений.

Переписали бы Вы мне, на досуге, эти самые Гурилевские романсы не Ваши, а Гурилева. К таким песенкам питаю утробную страсть. Вероятно, и музыка была бы мне по вкусу. «Музыки большого стиля» я просто не воспринимаю. Медведь наступил на ухо. Что «кантаты Баха», что «квартеты Бетховена» — для меня увы самый «неприятный» из всех шумов (по В. Гюго)[48] и самый «дорогой» (в смысле цены на билеты всяких маэстро — по Уайльду). Я когда-то «страстно любил» живопись. 12-ти лет отроду, когда меня соблазняли «что тебе подарить?», чтоб я согласился на операцию полипа в носу, я потребовал две истории искусства и абонемент на «Старые Годы». Вообще я манкировал карьеру художника. Я и теперь, когда у меня есть краски, очень красиво рисую, честное слово. Но красок у меня уже много лет нет — и отсутствия их я не ощущаю болезненно. Следовательно «все в порядке» в этом смысле.

Я думаю Вы лицемерите перед самим собой. Не может быть, чтобы Вы внутренне не сознавали, что Гурилевские романсы реальная и блестящая удача. А что «не заметили» так, друг мой, «ще молода детина»[49], если это Вас удивляет или огорчает. А хотите рецензию А. С. Пушкина (своими словами)… В таком-то альманахе помещены стихи г. г. X. У. и Тютчева. Двое первых обладают несомненным дарованием… А Анненский на наших глазах! Из его некролога в культурнейшей Речи…[50] «покойный был не только выдающимся педагогом и эллинистом, но также блестящим оратором и даже писал недурные лирические стихи». Это после появления «Кипарисового ларца»! Не всем сигать одним махом из чесоточной команды — в мировые гении. Вот и здесь, на днях слушал по радио, по-французски, восторги о великом русском поэте Хлебникове. С французскими же образцами его «разностороннего творчества» умора! Между прочим, Вы меня здорово развеселили — в Вашем последнем письме. Ах, вот кто был папа председатель земного шара! Вы пишете «по данным комментаторов — ишь ты! — попечитель малодербеньтьевского Улуса. Вот Вы, положившись на комментаторов, и влипли. В Вашей антологии[51] сказано «в семье попечителя округа», улуса. Попечитель округа был всегда — не ниже тайного советника и к тому же ученый педагог или профессор — «Ваше высокопревосходительство», две-три звезды на боку и пр. — был наместником министра — в округе из нескольких губерний: Архиерей, генерал-губернатор, командующий войсками, попечитель округа — вот были, — каждый в своей области, — равные величины. Улус — как Вы должны знать — калмыцкое селенье: сто голов кобыльих, пятьдесят калмыцких.

Попечитель округа улуса это что-то черт знает какое, сапоги в смятку Чеховский «господин финансовый»[52] или отставной козы барабанщик. Разница с попечителем в обычном смысле куда больше чем между Marechal de France и marechal ferrant[53] — т. е. хоть оба французы! Теперь мне понятно и чесоточная команда!

Очевидно папа Хлебников был какой-нибудь старшой калмык, вроде стражника из своих. Смотрите — вот Вы провозглашаете Вашего Велимира российским гением, а самостийники, — калмыки, и заявят протест. Ну не обижайтесь, будьте впредь поосторожней с Вашими советскими «специалистами» они еще похуже Филлиппова-Струве[54].

А известно ли Вам, кстати, что в республике Либерии, всюду висят портреты «великого негра» — Пушкина. Вот с Хлебниковым бы так — за калмыцкого гения и я охотно его признаю… «Тяжелая лира»[55] тоже хороша. Но в ней, особенно отдел «европейская ночь»[56], элемент срыва.

Каин, отец мой был шестипалым, на них туберкулезом. Баллада о Шарло — на ходули и хлоп вместе с ходулями носом в землю. Все же перечисленные Вами стихи дороги и мне. Знаю, что погубило Ходасевича, но писать долго и трудно. Могу написать как-нибудь. Воспоминания его хороши, если не знать, что они определенно лживы. И притом с «честным словом» автора в предисловии к «Некрополю»[57] пишу только то, что видел и проверил. Я вот, никогда не ручался, пишу то да се за чистую правду. Ну и провру для красоты слога или напутаю чего-нибудь. А тут этакая грансеньерская, без страха и упрека поза — и часто беззастенчивое вранье. А читали ли Вы «Живые Лица» (2 тома) Зинаиды Гиппиус? Много человечней и по крайней мере «метафизически правдиво». Прочтите, обязательно, если не читали. Имя Гиппиус напомнило мне Ваш вопрос как был встречен «атом» и как я его писал.

Гиппиус и Мережковский кричали на всех углах «гениально». Есть статья Зинаиды в каком-то из № Круга. Несколько подголосков из меньшей братии поддержали. Отношение большинства точно сформулировано в письме на просьбу «читатель сообщите Ваше мнение об этой книге». Ответ был текстуально такой: «Прежде русские писатели писали кровью, Георгий Иванов написал свой Атом г-ном». И теперь 19 лет спустя, по моему, этот ответ остается в силе.

Писал же я Атом «в наилучших условиях», пользуясь словами Толстого о том, как он писал «Войну и мир». Жизнь моя была во всех отношениях беззаботно-приятной. Очень приятной. Я до сих пор — ничтожный человек! — вижу во сне свою квартиру в Париже или биаррицкую дачу и с блаженством думаю: «ничего не изменилось». Вот как летают во сне.

Если Вы не видели «Роз» или «Отплытие на остров Цитеру», то основного ядра моей прошлой поэзии Вы не знаете. Но у меня этих книг нет. То «Отплытие на остров Цитеру», которое я, собравшись с силами, заклею и Вам пошлю — это курьез — моя первая книжка, написанная за корпусной партой в 1910–1911 г. и вышедшей в свет осенью 1911 г. Правда из-за нее меня, спустя месяц, выбрали членом Цеха — но совершенно незаслуженно. Вот посмотрите сами. Правда и то, что я родился 29 октября 1894 г и тогда — высчитайте, если хотите сами, сколько мне было лет? Скоро должен выйти «Новый Журнал». Вы получите его на две недели раньше меня. Сделайте мне удовольствие — напишите, если не лень, что (и почему) Вам нравится или не нравится в моем «Дневнике»[58]. Только совершенно откровенно — иначе и не интересно. [Дальше на полях: ] Ну опять написал, как пришлось, бестолковое письмо. Но все-таки лучше бестолковое, чем с отделкой и «глубиной». Неспособен я в теперешнем виде на эпистолярный блеск.

Ваш очень дружески Георгий Иванов (а не Г. Иванов, Да.).