СЕНТЯБРЬ — ХМУРЕНЬ
СЕНТЯБРЬ — ХМУРЕНЬ
ИЗБРАННЫЕ ПАМЯТНЫЕ ДНИ ПРАВОСЛАВИЯ И ПРАЗДНИКИ СЕНТЯБРЯ
1 сентября — Мученика Андрея Стратилата и с ним 2593 мучеников (284–305). Донской иконы Божией Матери (празднество установлено в память избавления Москвы от татар в 1591 г.). Святителя Питирима, епископа Великопермского (1456).
2 сентября — Пророка Самуила (XI в. до Рождества Христова).
3 сентября — Апостола от 70-ти Фаддея (ок. 44). Преподобного Аврамия Смоленского (XIII).
4 сентября — Мучеников Агафоника, Зотика, Феофрепия (Боголепа), Акиндина, Севериана и прочих (305–311). Священномученика Афанасия епископа (270–275). Грузинской иконы Божией Матери (1650).
5 сентября — Отдание праздника Успения Пресвятой Богородицы. Мученика Луппа (ок. 306).
6 сентября — Священномученика Евтихия, ученика апостола Иоанна Богослова (I). Перенесение мощей Святителя Петра, митрополита Московского, всея России чудотворца (1479). Преподобного Арсения Комельского (1550). Петровской иконы Божией Матери (ок. 1306).
7 сентября — Перенесение мощей апостола Варфоломея (VI). Апостола от 70-ти Тита, епископа Критского (I).
8 сентября — Сретение Владимирской иконы Божией Матери (празднество установлено в память спасения Москвы от нашествия Тамерлана в 1395 г.). Мучеников Адриана и Наталии (305–311). Псково-Печерской иконы Божией Матери, именуемой «Умиление» (1524).
9 сентября — Преподобного Пимена Великого (ок. 450).
10 сентября — Обретение мощей преподобного Иова Почаевского (1659). Собор преподобных отцев Киево-Печерских. Праведной Анны пророчицы, встретившей Господа Иисуса Христа в храме Иерусалимском (I).
11 сентября — Усекновение главы Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.
12 сентября — Перенесение мощей благоверного князя Александра Невского (1724). Обретение мощей благоверного князя Даниила Московского (1652). Преподобного Александра Свирского (1533). Святителей Сербских.
13 сентября — Положение честного пояса Пресвятой Богородицы (395–408). Священномученика Киприана, епископа Карфагенского (258).
14 сентября — Преподобного Симеона Столпника (459) и матери его Марфы (ок. 428). Начало церковного новолетия — индикта. Собор Пресвятой Богородицы в Миасинской обители (864).
15 сентября — Мученика Маманта, отца его Феодота и матери Руфины (III). Калужской иконы Божией Матери (1771).
16 сентября — Мучеников Домны девы и Евфимия (302). Преподобного Феоктиста, спостника Евфимия Великого (467).
17 сентября — Священномученика Вавилы, епископа Великой Антиохии (251). Пророка Боговидца Моисея (1531 г. до Рождества Христова). Обретение мощей святителя Иоасафа, епископа Белгородского (1911). Иконы Божией Матери, именуемой «Неопалимая Купина» (1680).
18 сентября — Пророка Захарии и праведной Елисаветы, родителей святого Иоанна Предтечи (I).
19 сентября — Воспоминание чуда Архистратига Михаила, бывшего в Хонех (Колоссах) (IV). Киево-Братской и Арапетской икон Божией Матери (1654).
20 сентября — Предпразднество Рождества Пресвятой Богородицы. Преподобного Луки (после 975). Святителя Иоанна, архиепископа Новгородского (1186).
21 сентября — Рождество Пресвятой Владычицы Нашей Богородицы и Приснодевы Марии. Иконы Софии, Премудрости Божией (Киевской).
22 сентября — Попразднество Рождества Пресвятой Богородицы. Праведных Богоотец Иокима и Анны.
23 сентября — Святителей Петра и Павла, епископов Никейских (IX). Преподобного князя Андрея, в иночестве Иоасафа, Спасокубенского (1453).
24 сентября — Преподобной Феодоры Александрийской (474–491). Перенесение мощей преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев.
25 сентября — Отдание праздника Рождества Пресвятой Богородицы. Священномученика Автонома, епископа Италийского (313).
26 сентября — Память обновления (освящения) храма Воскресения Христова в Иерусалиме (Воскресение словущее) (335). Предпразднество Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня. Священномученика Корнилия сотника (I).
27 сентября — Воздвижение Честног и Животворящего Креста Господня. Преставление святителя Иоанна Златоуста (407). Леснинской иконы Божией Матери (1683).
28 сентября — Попразднество Воздвижения. Великомученика Никиты (ок. 372). Новоникитской иконы Божией Матери (372).
29 сентября — Великомученицы Евфимии всехвальной (304). Иконы Божией Матери, именуемой «Призри на смирение» (1420).
30 сентября — Мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии (ок. 137). Цареградской (1071) и Макаръевской (1442) икон Божией Матери.
* * *
Сияет озеро. Слепит солнечная рябь приплеска. Волны ластятся к камням, невесть каким образом нарождаясь: вода точно стеклом накрыта, хоть бы морщинка. Покою не мешают ни ласточки, с игривым щебетом рея в вышине, ни звон сверчков из зарослей донника, над которым шмели басовито жужжат, ни лепет осин, слышимый от леса…
Завечерело. Луч заката скользнул вверх по мутовкам елей, приласкал березы, отчего они порозовели, смущаясь, и нехотя меркнет. Повиты мглой мох, колодник, хвоя, а березам — белеть и белеть. Как будто двери приоткрылись в потайную глубь леса, а через нее — в быль осени, к красным рябинам, к синему снегу в бороздах полей.
Быть снегу, скоро быть голым рощам и росстанному говору птичьих караванов из-под хмурых туч!
Путь с полуденного зноя, с жужжанья шмелей и ласточьего щебета к стуже, голодному вою волков в заполье и синице-попрошайке под окошком — правит осень долог путь. Сквозь темнеющие ночи, грязь бездорожья, шорох льдин на реках и холод, холод…
Полноте тужить: осенью «сиверко, да сытно»!
Растворю я квашонку на донышке,
Я покрою квашонку черным соболем,
Опояшу квашонку ясным золотом;
Я поставлю квашонку на столбичке.
Ты взойди, моя квашонка, с краями ровна,
С краями ровна и полным-полна!
«Корми — как земля кормит; учи — как земля учит; люби — как земля любит» — вспоминается древнее, вечное.
Учились у земли и поклонялись ей. Столетиями учились, чтобы узнавать по августовским тиховеям о грядущей круговерти вьюг и скрипе снега под санным полозом; по январским облакам гадать о волнах хлебов, колыханье грузных колосьев, горячем стрекоте кузнечиков с межи.
Присущее устным календарям сопряжение прошлого с настоящим, дня сегодняшнего с завтрашним, конечно, характерно и для осенних примет. По деревьям высчитывай, загадывай:
«Много желудей на дубах — к теплой зиме, плодородному лету».
«Ива рано покрылась инеем — будет протяжная весна».
Поведение насекомых, птиц, дикого зверя прими во внимание:
«Много тенетника — осень суха и долга».
«Комары поздней осенью — мягкая зима».
«У пчел плотно залеплен леток ульев — на зимние стужи».
«Грачи улетают рано — скоро снег, высоко летят — на зиму сурову, многоснежну».
«Мыши вьют гнезда во льну — быть большим снегам».
«Волки рано сбились в стаи — зима морозна».
И грязь, и ранние снегопады заключают в себе прогнозы:
«Первый снег — сорок дён до зимы».
«Увей — хлебу злодей (то есть на местах, оказавшихся под заносами-сугробами, озими хуже сохранятся)».
«Если осенью грязь и мокрота велики, лошадиное копыто заливается водою, то выпавший снег сразу упрочивает зимний путь».
Сентябрь — «ревун», по погоде слезлив и ветрен; «хмурень» — за протяжные ненастья. Дождик отныне «мелко сеется, да долго тянется». «Считай осень по шапкам, по лаптям» — не обут, не одет выскочи-ка с подворья.
Воздержимся все-таки на осень наговаривать. Так, как она — с размахом, поражающей воображение пышностью, — не справляет новоселье ни одно время года. Сколько бы ни было золота в земных недрах, разве достанет его убрать, изукрасить хотя бы вон тот строй берез, что загляделся в пруд с пригорка? Где столько взять алмазов на ожерелья, какие сверкают, переливаются в паучьих тенетах?
Богата красками осень молодая. Вполне их оценить можно, побывав, к примеру, в вязовом урочище Темный Мыс вблизи Вологды.
Громадные стволы, узловатые сучья, кипящая на ветру листва. Невольно закрадывается мысль: неужели здешняя скудная почва способна пестовать столь величавых гигантов? Рядом они, крона к кроне, но один вяз желтый, второй бурый, меж ними пурпурный. Есть лиловые, красные, есть коричневые, есть черные. Пестроцветьем листва вязов горит, полыхает за все леса осенью.
Не знаю, правомочно ли, но я, пожалуй, сравнил бы осенние вязы с апрельскими напевами скворцов. Вестник весны, скворушка — заядлый пересмешник: в его песне и визг тележной немазаной оси, и перекличка куликов, и колена зарянок, горихвосток, свисты дроздов — свалены в кучу звуки весны деревенской. А слушаешь — не наслушаешься. Знаешь, они сбудутся: кулики на песчаной отмели, дрозд в елках и телега на проселке. Сбудутся и все цвета листопада, какими их показывают вязы, если только уже не сбылись…
Солнце, сушь.
Погонит ветер пыль по дороге, посыплет с берез золото, с осин ярую медь. Похоже, рощи, перелески откупаются, рады последний грош ребром поставить за погожее тепло.
Недели солнца, небесной голубизны.
Да, засентябрило вдруг. Мотаются деревья, словно веники метут небеса. Метут, туч серых не выметут. Затмился белый свет, припустил дождь-косохлёст со снегом пополам.
Новосел осени, чего вы хотите — внук июля, но леденю — ноябрю дедушка!
Попробуем и мы вкратце затронуть связь поколений, почитание родства, как оно преломлялось бытом деревень, составляя важный пласт народной нравственности. Уравновешивать, сочетать запросы детства и юности, зрелых лет и старости было тем более необходимо, что семейная кровля объединяла людей разных возрастов. Родовые гнезда, те, что сохранились в заповедниках деревянного зодчества, удивляют громадностью, и все были заселены плотно.
«Свой своему поневоле брат» — родство не ограничивали стены изб. Сваты, сватьи, крестные, божатки, шуровья, девери, золовки, свояки и свояченицы, двоюродники, троюродники… Вестимо, «русский без родства не живет»! Связи по родству и свойству пронизывали встарь деревни и волости.
Семья, прежде всего семья. Уклад ее крепился повиновением главе, «большаку», патриарху рода. Без благословения стариков взрослые, сами люди семейные, не смели отделиться. По кончине отца хозяйство передавалось первому сыну. В том случае, если власть не примет вдова, «большуха»: ей тогда не прекословь. «Старших и в Орде чтут».
Дети — сердце любого дома.
Бездетность приравнивалась к каре от небес: «У кого нет детей, тот в грехе живет».
Высокая рождаемость обусловливала высокий прирост населения. В 1892 году Вологодчина насчитывала свыше 1 миллиона 300 тысяч человек, спустя двадцать лет — на 400 тысяч человек больше.
«Дочерьми люди красуются, сыновьями в почете живут», — из крылатой молвы того времени. «Сын да дочь — день да ночь, и сутки полны».
Посмотрите на детскую мебель, игрушки, перенесенные из северных изб в музеи. Куклы, глиняные свистульки, деревянные кони. Стульчики: сиделки, стоялки, ходилки. Крошечные саночки и повозочки на колесах… Сколько в них любви, нежности! Позавидуешь, право, мы возрастали уже в гораздо большей суровости. Мы, кто последние помним многодетные деревни.
С младых ногтей в детях утверждали человеческое достоинство. У нас возбранялось наказывать ребенка на глазах его сверстников за шалости, проказы, извинительные, впрочем, в детском возрасте.
Дитя в люльке, пели над ним колыбельную:
Спи, соколок,
Да на полоске пахарек, баю…
Во зеленых лугах косец
Да на реченьке ловец,
Во темном лесу стрелец, баю…
«Сынок-сосунок, через год — стригун, через два — бегун, через три — игрун, а затем в хомут».
Рано погружали крестьянских детей в заботы семьи, в труд — через подражание отцу-матери, через игры, развлечения.
Брали деды и бабки с собой по грибы, ягоды, трясти сети на рыбалке. А в лесу леший, а в омутах водяной… Не убегай далеко! Не качай лодку!.. Открывался впечатлительной душе дивный сказочный мир, исполненный поэзии, красоты, добра, будь лишь человеком, не обижай слабых — птенчика в гнезде, малька, попавшего в мотню невода. Отпусти… Погоди, малек большой рыбой к тебе в сети дастся! Что ни день — а в детстве они длинные, — обогащалось дитя от общения с природой, со старшими.
Вот мальчишку в ночное берут, после Николы Вешнего пасти коней…
Вот ему доверили крутить гончарный круг или под надзором отца настораживать ловчие снасти на пушного зверя…
Вот девочка бежит с подойницей в хлев…
Постепенно дети становились подручниками взрослых. Вместе с тем «дети — на руках сети», «малы — спать не дают, вырастут — сам не уснешь».
С родителей никто не слагал обязанностей по воспитанию потомства, равно с детей — спрос за себя, собственные поступки. «В худом сыне и отец не волен: его крести, а он — пусти».
Наследовать хозяйство, ремесла, промыслы — для этого необходим прочно усвоенный круг знаний, трудовых навыков. Рос наследник, круг расширялся, простираясь от хлебной нивы, пажити до отцовского карбаса в море, до становищ Северного Ледовитого океана, Новой Земли.
Робеешь подступиться к парусу, к веслам — куда уплывешь? Что за таежник, коли в трех соснах заблудился и по ровному снегу лыжи спотыкаются? Характером жидок, ловчишь, норовя плечо подставить вершинке, люди-то берутся под комель, — навряд тебе сповидать рыбный Мурман в артельной корабельщине, ходить в дальние волока зимними обозами, где все за одного и один за всех!
Трудовое воспитание в семьях подкреплялось сельским миром: в некоторых общинах мальчикам-подросткам выделяли угодья уже с 12 лет (соответственно снижая наделы мужчинам старше 50 лет). Парнишке обладать землей — чем не опора возмужания? Мир судил по личностям, с кем имеет дело, и по родству: «Каковы батьки-матки, таковы и детки». «Яблоко от яблони недалеко катится». Словом, родители создавали предпосылки общественного мнения, молву деревенскую, в какой жить детям и внукам.
Молодость — рассвет, старость — закат. Уважение к пожилым было неколебимо. Пройти мимо, не поздороваться со стариком — не то что унизить седины, это тебе бесчестие. О внимании же к юному поколению свидетельствуют устные месяцесловы праздниками и буднями.
«Молодой работает, старый ум дает» — долг дедов и бабок передавать накопленный опыт.
«Чем старее, тем правее, чем моложе, тем дороже». Сталкивать интересы разных поколений избегай.
Уступай молодым дорогу. «С молодости ворона не летала по поднебесью, в старости не полетит» — способствуй нетерпению молодых испытать силы. С пути бы кто не сбился, но всяк себя пробуй. «Молод, да водит волость», ведь «ум бороды не ждет». Однако направляй, раньше бы времени в заботах юность не старилась: «Два века не изживешь, две молодости не перейдешь».
Семейный лад, дружество с соседями отвечали потребностям души, самого характера труженика-пахаря…
Наводить глянец, лакировать прошлое бессмысленно. Можно долго перечислять скот, земли и покосы, которыми владело северное крестьянство, но из этого не следует, что мужик у нас серебро греб лопатой, жил припеваючи. И зачем прятать глаза на семейные свары и ссоры, драки на межах, когда за клочок земли бились смертным боем?..
Но существовали, от поколения к поколению обогащались идеалы трудолюбия, добрососедства, согласия, проповедовавшиеся народной моралью и, увы, не всегда совпадавшие с реальной действительностью.
Общеизвестно, в деревнях процветала круговая порука. Полицейские чины наперечет, батожок в дверной скобе заменял замок. Сельский мир, с голоса в первую голову стариков, немало чего покрывал из проделок, явных проступков нечистых на руку односельчан: «не выноси сор из избы». Разберемся без мундиров со светлыми пуговицами.
Раз простили, два покрыли. «Паршивая овца все стадо портит» — неисправимых пьяниц, лодырей, охотников поживиться за чужой счет, заводил драк изгоняли прочь. Как по приговору общества, так и крестьянскими судами. Они имели право высылки на сторону. В 1912 году ссыльных по крестьянским приговорам насчитывалось в Вологодчине около 700. По уголовной статистике, обоими, Вологодским и Великоустюгским, окружными судами губернии подверглись наказаниям за год 1279 крестьян из 1361 всех осужденных. Как-никак уровень нравственности в цифровом выражении.
На дворе, заметим, внук жаркого июля.
Чем он себя заявляет, интересно посмотреть и заодно лишний раз провериться, были ль, не были ль у деревни свои бесписьменные численники.
* * *
1 сентября — Андрей и Фекла. Вологде именины.
В устных календарях — тепляк и свекольница.
С одной стороны, «тепляк держится, ушедшему лету кланяется», с другой — «на Феклу копай свеклу». Гласило присловье календарное: «Батюшка юг пустил ветер на овес-долгорост». Противоречие на противоречии: июль-дедушка навестил новосела осени, а тот гостить зазывает ноябрь? Берегись похолоданий, берись-ка, Фекла, за лопату, рисково мешкать с уборкой огородов…
Раньше Вологда праздновала первое о ней упоминание в древних грамотах, будто именины. Связывалось событие с подвигом преподобного Герасима, первого вологодского святого угодника. Как раз 1 сентября 1147 года (по новому стилю) он из Киева «приде к Вологде реке еще до начала града Вологды, на великий лес, на средний посад… Ленивыя площади Малого торжку».
Благовест звонниц, крестный ход от Софии к Спасо-Герасимовскому храму, чудотворным мощам именитого инока. Кипели народом улицы: сбылось предсказание преподобного Герасима, что здесь «должно быти граду велику и в нем святым церквам воздвигнутися»]
Толчея в торговых рядах, у ярмарочных балаганов. Чинные гулянья публики по набережной и бульварам под духовой оркестр. Лодки с гармониками, балалайками на реке… Ну, чем не именины, какие раз в году?
Исчез обычай. С ним прежние названия улиц, площадей, живописных уголков ровесницы Москвы: Подлесная, Калашная, Кайсаровка, Ехаловы Кузнецы, Рощенье, Числиха, Зеленый лужок.
2 сентября — Самойлин день.
«Самойло Пророк сам о мужике молится». Сам, вот что неоценимо.
Важно заручиться святой помогой во сохранность зерна в колосе, на благополучные дожинки с теплыми ветрами с полуденной стороны.
Дозвольте, в Поморье, наоборот, жёнки просят северный ветер: дуй в паруса, возвращая мужиков с Мурмана домой!
«Припади-ко, ветерка, у нас лодка неходка» — женщины, девушки вечером ходили от дома к дому. Становясь в простенок между окнами, чтобы не было видно из избы, измененными голосами, оставаясь неузнанными, тянули они нараспев: «Подайте-ткось на поветерь, хозяюшка». Через оконце в сенях, куда выкладывалось подаяние нищим, их, словно святочных колядовщиков, одаривали шаньгами, пирогами, кулебяками, рыбой.
Мальчишки «просили на поветерь» днем и, получая за старанье пряники, орехи, калачи, лазали на колокольни, крыши: не видно ли на взморье парусов?
— Плывут… Наши! Бона чайки-чабары над ними вьются!
Со всех ног к причалу — стучать в мачту, кричать заветное «чабанье»:
Чаб, чаб, чаб,
Чабары летят,
Матушки-лодейки
Ча-ба-нят!
3 сентября — Фаддей и Василиса.
В устных календарях — льняница.
«Фаддей ясен — четыре недели вёдро выстоит».
С прогнозом бок о бок поговорка: «Всяк Фаддей своим счастьем владей». Привалила удача — используй случай. Счастье, оно доля, часть общего, жизнь же такова — на всех счастья не хватает. Больше, однако, звучало наставлений о стойкости перед невзгодами. «Не радуйся нашедши, не плачь потерявши», — про нас ли легкое счастье? «Наверняка только обухом бьют, да и то промах живет» — крепись, коли удач мало выпадает. На случай надейся и сам не плошай.
Спутница Фаддея по деревенским святцам, Василиса, была памятна подсказкой: «Баба Василиса, со льнами торопися, готовься к потрепушкам, к супрядкам».
Эва, торопися, лен-то на стлищах! С поля жнеи возвращаются, привернут на луговину. Мнут тресту: снимать? Подождать? Под росами и дождем, на ветру и солнцепеке стебли делаются хрупкими, костра свободно отделяется от волокна.
Мастерицы водить льны различали лен глухой, ростун — волокно длинное, но жесткое; плаун — с коротким, мягким, тонким волокном; текучку — прозевай, семя вытечет.
По приемам первичной обработки льны разделялись на «стланцы» и «моченцы». Последний способ состоял в том, что лен вместо расстила под росы погружали в воду прудов, озер, рек. Добротность волокна тогда зависела от качества воды, мягкая она или жесткая, известковая.
Загадок, поговорок про лен сложено — не счесть. Приведем одну: «Били меня, колотили меня, во все чины производили, на престол с царем посадили». Снимать лен со стлищ, на овинах сушить, в мялках мять, волокно трепать, очесывать — не скоро попадет куделя на пресницу, с пресницы ниткой в кросна.
А без исподнего, холщовых порток, чай, и царь на трон не сядет!
4 сентября — Агафон.
В устных календарях — гуменник.
Кому воля наставала, это малой детворе. Старшие ребята в школе, и перед избами лужки, в кустах шалаши — все наше. Некому турнуть: эй, мелюзга, рёвы, под ногами не путайтесь! На качелях покачаемся, за Митиной избой гусей в пруду подразним. В «ергу», может, сыграть?
Ерга, не ерга,
Баран, не баран!
Серая овца на полатях спала,
Семерых принесла.
— Олово ли медь? — вопрошает атаман Виталька.
— О-оло-во-о… — заранее куксится маленький Валя Денисовский.
— Три щелкушки в голову!
Поссоримся и помиримся. Кабыть, у Егора Драчева на гумне горох молотят? Сбегаем? Засверкали пятки — через Лесные, мимо вековых сосен на ближний хутор.
Нагребем горошку в карманы, по дороге домой и съедим добычу.
Сейчас куда? Айда к овинам! С пустыми руками не след являться: в огородах запасаемся брюквой, картошкой.
Овинный дух, дух горячего зерна, соломы, кисловатого дыма. Чад, который сладок и приятен.
Спускаться в подлаз к каменке, откуда пышет жаром, ступени лестницы в копоти, по бревнам сруба мельтешат багровые отсветы огня — жуть, сердчишко екает.
Овины для досушки снопов перед молотьбой обслуживались стариками. Пока брюква, картошка печется, чего-чего не пораскажут деды внукам: про то, что Петр Великий лаптей не умел заплести, о солдатчине и войнах, об овиннике и лешем.
Ну-ка — чуете? — леший нонесь к гумнам повадился. Сторожить его потребно в вывернутом наизнанку полушубке и с кочергой…
— Эдак он, некошной, эдак доступается… — возьмет дед и поскребет ногтем по перилам лестницы. Поскребет да ухнет:
— Го-го-го-о!
Волосы дыбом, ребятня опрометью наверх из овина.
У изб спохватимся: а наши брюквы-печёнки?
5 сентября — Луп.
В устных календарях — брусничник.
«Брусника поспела — овес дошел» — примета северян. Убереги яровые: у порога утренники-студенцы.
Но год ягодистый, и когда раньше, когда позже, к болотам, на вырубки, к борам-ягельникам сходились, съезжались с четырех сторон. О подобных встречах через гонцов условливались заранее.
Сосенки подсадистые, кора в нашлепках лишайников, хвоя тусклая, рыжая. Мхи белесы, лаково блестящи листья брусничника. А ягод — не выносить! Загромыхает крыльями черный глухарь, закокает, срываясь в полет тетерка, пустится ковылять насмерть перепуганный свистом парней, ойканьем девок куцый зайчишка, не расклонятся сборщики. Особо, впрочем, не жадничали. Пуда два-три сгоношишь, и ладно.
Чавкает под ногами влага. Пахнет мхами, болотной сыростью, багульником. Трепещут осины, приодевшись в багрянец. Горсточка по горсточке наполняются кузова.
Перед выходом с болота — расстанный костер. На прутиках пекутся грибы. Гармонист растянул меха тальянки, подзадоривает:
Ваше поле колосисто,
Наше колосистее.
Ваши девки голосисты,
Наши голосистее.
Попоет молодежь, старушки обменяются новостями о своих хворях, молодайки — о детворе малой.
Брусничник — передышка. С овинной копоти, с жары на загонах, постатях денек провести в лесу — все равно, что в ручей с живой водой окунуться. Дома ягоду рассыпали на простынях-постилахах тонким слоем. Подсохнет — ее провеивали на ветру, относившем мусор, или катали, сделав наклонной столешницу:
Бегут, бегут рябчики
По липовому мосту;
Увидали море,
Бросились в море.
Впрок на зиму бруснику замачивали в туесах, бочках, парили в печи.
6 сентября — Евтихий.
В Вологде совершается память преподобного Арсения Комелъского.
Подпора соседу. «На Лупа мороз лупит овес». «Хорошо, коли Евтихий тихий, а то не удержишь льняное семя на корню: до чиста вылупится».
Осыпается зерно, плывет льняное семя: промедление с уборкой выливается в потери.
Погода не в нашей власти. С ознобных утренников часты дожди, в солнечную ясень по утрам тяжелы росы. Пока обветриваются поля, час-другой свободен. До той поры бывал свободен, пока весть от избы к избе взбудоражит всю деревню:
— На Брызгаловских губины — косой коси!
— То-то вчера с Киселева проехали с бочками…
— В Кленовки, наверное. Ванька Ехремков говорит: груздей — мостами под елками, белым-бело.
7 сентября — Тит и Варфоломеевы засевки.
В устных календарях — замолотки, грибовар.
Деревенские святцы многолики по принадлежности к различным по климату регионам. Где-то вправе были сказать: «Пришел Варфоломей — жито на зиму сей». Где-то рожь, яровое молотили и грибами запасались. У нас грибы, по местному «губину», на соленья не отваривали, только отмачивали в двух-трех водах. «Тит последний гриб растит» — известное присловье.
Проснешься, бывало, и, глаза не продрав, за дверь. Волоком волочишь из сеней корзину по полу:
— Тяжелая!
— Покинь, пуп сорвешь, — сердится бабушка и деревянной лопатой сажает в печь пироги.
Мама успела вовденок — волнух наломать. Нам дивья, губина рядом: в березняке у гумна, по старым льнищам, у Гольцовского поля, в Магрином бору.
Как из злаков на Севере первый — рожь, из рыб — треска, так из грибов — вовденка.
Не семенем садилась,
Так уродилась —
В великой сочельник,
В Петров понедельник,
Хлебу замена,
Грибам перемена.
Непередаваем аромат скользких, холодных и белых, как льдинки, груздей, шерстисты на ощупь розовые волнухи. Чудо хороши литые подосиновики с их тугими ножками, ярко-красными шляпками: гладишь, ласкаешь — каждый расцеловал бы! Намусорил ось хвоинок, желтых листьев, но без них что-то пропадет в очарованье, которое исходит от корзины с грибами. Листок — и за ним кружево теней, улыбчивые белоствольные березняки, треньканье синиц, сухой на тропе песок с ямкой-купальней рябчика…
Радостью дарили родные угодья; до того дороги были «свои» грибные, ягодные места, что накануне венца в Кишкине либо Слободе убивалась невеста, слезно плакала:
Вы подите, подруженьки,
В лес по губки, по ягодки,
Вы ходите, подруженьки,
По моей-то тропиночке,
Вы ступайте, подруженьки,
Во мои следочки-то,
Не давайте, подруженьки,
Зарастать им муравой травой,
Заполаскивать дождичку.
Не ломайте, подруженьки,
Моея-то березушки,
Моея-то березушка
И без ветра шатается,
Без дождя уливается,
По земле расстилается.
Ягоды на столе — подспорье, грибы — снедь. У Прохоровичей старая Павла Михайловна искусна была в соленьях, с ее груздями, право, ум съешь!
Обидно, на груздь урожай не во всяк год. Брали у нас грибы-крошки, «носок» да «вершок», «блюдцами» не брезговали и пропускали разве что «попову шляпу» — грузди-переростки.
Не ленись запасать «свининку из-под кустика». «Толстый слой» и, главное, последний…
Знаете, опять не каждое лыко в строку. Гриборост иногда иссякал раньше Тита, иногда лишь в пору листопада. Обычно на сентябрь падали основные заготовки изысканнейшего каргопольского рыжика. С молодых боров-беломошников, с пожен в сосновом мелколесье, выпасов-поскотин брали ядреного красика до 50 тысяч пудов (в соленом виде) только в одном Каргополье! А Тарнога? Красноборск? Тойма?
Ну да, «грибы грибами, а молотьба за плечами»!
Сухо, солнечно молодое бабье лето (по приметам, кстати, знак к погожей осени), у рачительных хозяев не сжат единственно овес.
Неприхотливый злак, слов не жалея, воспевали устные календари. В прибыль занять им полосу. Как фуражное зерно он на высоте. «Не кнутом погоняют коня, а мешком», — резон давала молва. «Не соберешь овес — наглотаешься слез». До соломы и то охоч молочный скот, в запаре — свиньи.
Овсяная мука, крупы не сходили с крестьянского стола. Никаких ухищрений с готовкой: «Скорое кушанье толокно — замеси да в рот понеси!» На крупе-заспе, на толокне были холодные и горячие, будничные и праздничные, порядком забытые блюда вроде «саламаты», «дежня». Саламату, густо замешенное толокно или заспу с салом, со свиными шкварками, подавали горячей на помочах и особо уважаемым гостям. Дежень — толокно-сухомес, политое сверху сметаной с толченой ягодой: малиной, земляникой, черникой, — чаще готовили летом. Из овсяной муки готовили кашу и блины, кисели. «Не подбивай клин под овсяный блин: поджарится, сам отвалится!» — ели да пошучивали.
8 сентября — Андреян и Наталья.
В устных календарях — толоконник и овсянница.
Хозяйка, в этот день собирая на стол, приговаривала:
— Ондреян толокно месил, Наталья блины пекла.
Думается, нужды нет пояснять, откуда имена.
Снопы желательно с полей убрать до осеннего ненастья: не приведи Господь, зерно под дождями прорастет, станет портиться.
9 сентября — Пимены и Анфисы.
10 сентября — Савва.
В устных календарях — скирдник.
Легло в численники: «Двое Пименов с Анфисой об руку стоят, к Савве-скирднику навстречу вышли».
«Савва скирды справит, на ум наставит», — отзывалась деревня. Окладка снопов на сохранение до молотьбы — работа у людей на глазах. Высота, объем, аккуратность клади ясно говорили, как семья в поле порадела, чем повершает труды. «У хорошего хозяина копна со скирдой спорит, а у лежебоки скирдешка с копешку», — осуждали сивобородые старики. Им могли возразить: «В хорошие люди попасть — не скирдешку скласть». Мало ли почему не задался на ниве урожай, низки у гумна клади?
11 сентября — Усекновение главы Пророка Иоанна Предтечи. Пост.
Духовными святцами полагался однодневный пост — в память Усекновения главы Пророка Иоанна Предтечи. В храмах совершаются богослужения: «Величаем тя, Крестителю Иоанне, и почитаем ecu честныя твоея главы усекновение».
В устных календарях — полеток, полетовщик.
«На Ивана постного — долгий пирог, репный праздник».
Деревенские святцы сохранили:
— Оно так: с постного Ивана не выходи в поле без кафтана.
— Вестимо, Иван Предтеча гонит птицу за море далече.
Отлет летних певуний предки объясняли без лукавого мудрствования: «Птичка холодной воды хлебнула, оттого за море тянется». Найдется откуда напиться перед дорожкой — из луж, на речке с камушка, росой из тарелки белого, точно фарфорового, груздя.
Полеток «птичек в дорогу сряжает», об огородной страде, о хлопотах в поле наказы наказывает:
— На Ивана постного собирай коренья рослые. — С Ивана последнее стлище на льны. Исстари Русь проводила прощание с летом.
В веках утерян древний обряд. Сохранился запрет в руки брать что-либо круглое. Хлеб пекли не караваем, а «долгим пирогом»…
День нынче «осени отец крестный», потому что по старому стилю приходился на 29 августа, предваряя календарную осень. Полеток же — расчеты с наемными работниками после завершения сенокоса и жатвы, вместе с тем расчет за лен, скупавшийся без вымочки — трестой.
Шевелилась в кармане копейка, про которую высказывались: «Безного, да ходко». На базары ходко, на торжки: «Красно лето работой, а Иван-поле-ток — красными товарами да бабьими приглядами». «На Иванов торг мужик идет, а баба зорится».
Разложат завлекательно приказчики ситец, атлас, кумачи, развесят бусы, — оттащи молодок от прилавков! Полусапожки на пуговках, калоши блескучие; нитки белые и черные — кружево плести; нитки разноцветные для вышивок крестом и гладью; пакеты с красками — красить пряжу. А платки, кашемировые шали, отрезы сукна?
Скребли мужья в затылках:
— Курицу — не накормить, бабу — не нарядить.
— Эх, на дворе морозит, а денежки тают. Вот те осень!
Неделя едва минула, как ребятишки высматривали паруса с колоколен, на пристанях Поморья сызнова людно: сборы к «подосёнке». Отчалят завтра лодьи, ёлы, карбасы промышлять сетями, ярусами до Воздвиженья.
Сезон у поморов складывался из «вешны», длившейся с марта по Петров день, когда на продажу заготовляли сухую и вяленую треску; «летни» — до Успенья, — поставлявшей в Архангельск соленую рыбу; теперешней путины — все уловы для себя на зиму; из «осенни», — от Покрова до Дмитриева дня или Филипповок, — рыба в мороженом виде отправлялась в Питер; наконец, из «зимни» — на торги Шунгинской ярмарки все добытое.
Оживало, говорят, Белое море с Ивана постного: паруса, паруса, паруса!..
Затрудняюсь сказать, пригубляли ли вологжане во имя праздника, вот другого запрета держались строго. До Ивана постного появиться на репище… Ой, стыда не оберешься! Мужик, баба, парень, девка попались с репкой — разденут, одежду обмотают вокруг головы и голышом прогонят вдоль деревни под хохот и насмешки.
Называлось — «срамное наказанье», тогда как осени отец крестный — «репным праздником».
Отличалась Вологодчина обычаями, не правда ли? Не убавить, не прибавить: когда-то нравами мы славились, лучше б о некоторых обычаях не вспоминать!
12 сентября — день Александра Невского.
«О войне легко слышать, тяжело ее видеть», — передавала молва выстраданное. «Война кровь любит».
Людей ратного труда, защитников Отечества искони окружал почет, имена многих-многих в святцах духовных, ибо оборона Родины и веры в веках свята.
«О светло светлая и у красно украшенная земля Русская, — читаем мы в «Слове о погибели Русской земли», написанной в ХШ в., -многими красотами дивишь ты: озерами многими, дивишь ты реками и источниками местночтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами частыми, полями дивными, зверьми различными, птицами бесчисленными, городами великими, селами дивными, садами обильными… И всего ты исполнена, земля Русская!..»
Битвы, сражения — кровью, ранами предков оплачены поля и леса, в небе лебеди и березка у крылечка.
Разгром шведов на Неве, немецких рыцарей на Чудском озере, карающий отпор Литве — и князь Александр Ярославович стяжал на Руси славу великого полководца, стал надеждой страны на мир и покой.
«Не в силе Бог, а в правде» — это им сказано.
Заступник Руси выступал против шведов, немцев, литовцев не потому, что они инаковерные иноземцы, а затем, чтобы защитить Родину. Сыном хана Батыя себя нарек, так как согласие между народами вечно, вражда преходяща.
Скончался князь по пути из Золотой Орды. Мудрый политик и дипломат, он сумел защитить в Сарае русские рати от присоединения их к татаро-монгольскому войску, которое готовилось совершить грабительский поход в Переднюю Азию. Желанный мир вез великий полководец, мир, отвечавший духу народа-труженика.
В былинах крестьянство олицетворялось с Микулой Селяниновичем, воинство — с Ильей Муромцем. Тем самым предлагалось чаемое соотношение сил между ними. Помните? Велик богатырь Илеюшка, Микула — мужик помогутней: в карман армяка посадил богатыря — с конем!
На иконах святой Александр Невский, канонизированный в 1380 году, изображался монахом-черноризцем, так как перед смертью принял иночество. С XVIII века великого князя Александра Невского обычно пишут воином в броне, златой кольчуге, с мечом, подобно архангелу, небесному воителю.
Меч опущен, являя собой символ оружия обороны, ведь сказано: «Поднявший меч от меча и погибнет!»
Святые мощи благоверного князя 12 сентября 1724 года перенесены из города Владимира в новую столицу России, в Александра-Невскую церковь для всеобщего поклонения. В 1790 году святые мощи русского полководца еще раз перенесены — в Свято-Троицкий собор Александро-Невской Лавры. Спустя почти полтора века они очутились взаперти в подвале музея атеизма и религии (бывший Казанский собор). В 1987 году святые мощи вновь перенесли в Александро-Невскую Лавру. Да обретут они вечный покой!
Осень. Пахли поля хлебом, разгоряченными солнцем суслонами, — теперь повеяло дымком пастушечьих костров. Тихо в соснах среди нивы, где на днях щебетали тысячные стаи ласточек, отдыхавших привалом на перелете. Весной стоек был нежный аромат растущей травы, юной древесной зелени, теперь горек настой увядших листьев, сохнущей травы.
У деревьев смотрины. Осины как медью окованы, блекло-желты черемухи, в звонком золоте березняки.
И зелень, ласкающая взор, зелень всходов озимых, шелковая отава покосов!
Нет небес лазурней и выше, рощ цветистей, нарядней, чем в молодом, погожем сентябре.
Шагаешь просекой, шуршат под ногами палые листья, споря росписями с желтыми, алыми, бледно-синими, лиловыми сыроежками, красными коврижками подосиновиков. И вдруг замрешь будто вкопанный.
— Кур-р… кур-лы… — прорвалось сквозь заслон деревьев, растревожило слух.
13 сентября — Куприян.
За святым Александром Невским поставлен, исполняет веленье осени: «Журавли собираются на болотине уговор держать, каким путем-дорогою на теплые воды лететь».
— Кур-р… ку-ур-р… — ни с чем не сравнимы голоса журавлей, странные, берущие за сердце трубные кличи.
Время объединения журавлей в стаи. С болот, полей слышно гортанное, звучное разноголосье. Время копки картофеля…
На грядах кучи ботвы, узлы с клубнями и душистые теплинки. Не для обогрева костры, поверьте. Кто не видал на стогах канюков, не слышал осеннего говора журавлей, не познал вкус картошки-печенки из золы куприяновского костра… Поверьте, обделила того судьба!
Ни дня, похожего один на другой, в деревенских святцах, каждый чем-нибудь да наделен, как и жизнь единственная на сем свете.
В песню попала беседа внучки с бабушкой:
Бабушка, бабушка, завтра что?
Душечка Катюшечка, супрядки.
Бабушка, бабушка, прясть-то что?
Дитятко Катюшечка,
Старым-то старухам
Сухое коноплё,
Молодым молодушкам
Сизый лен.
Красным-то девушкам
Мятый шелк,
Молодицам-щеголихам
Конский хвост!
14 сентября — православное новолетие, Семен и Марфа.
В устных календарях старого бабьего лета почин, Семеновы осенины, Маргаритинская ярмарка.
Этот день — летопроводец, клюковница и супрядки.
Русская православная церковь в незыблемость традиций этот день (по старому стилю 1 сентября) поныне признает отсчетом Новолетий, то есть праздником Нового года.
На Семен-день шумели свадебные застолья, веселые новоселья.
Издревле справлялся обряд «пострига», посвящения в воинство и крестьянство детей, достигших возраста 3–4 лет. Служился молебен, герою торжества выстригали на голове пучок волос — «гуменце» и сажали на коня. Отныне твоя жизнь да принадлежит родной земле! Коня под уздцы при объезде двора вел крестный отец, у стремени шла божатушка со святым Образом.
Ударит сполох — враг на рубежах! — посадские, селяне опоясывались мечом, брались за боевую рогатину. Бессмертной да пребудет в грядущих поколениях память о доблести дружин, мужестве народных ополчений Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского. Бывало, защитить родное гнездо на стены города поднимались с отцами, мужьями женщины, дети. Оборона Смоленска, Троице-Сергиевой Лавры, Устюжны Железнопольской — тому свидетельства из смутного времени Руси.
Схватили враги ратника при вылазке из крепости, взывал он:
— Брат, убей!
Пели стрелы с башни — русские в плен не сдаются! Горела ранней весной 1611 года Москва («Литва жжет!»), и матери, прижимая к груди младенцев, бросались в бушующее пламя, предпочитая смерть унижению чести…
После «пострига» воспитание мальчика от женской передавалось в руки мужской половины дома, к отцу, к дядьям. Малый приучался владеть луком — сперва игрушечным, саблей — тоже детской, носить латы — жестяные. Подросши, отрок мог участвовать в походах; ловок, смышлен — и в сраженьях, оруженосцем при взрослых воинах.
Естественно, речь здесь о семьях профессиональных военных, составлявших костяк вооруженных сил Руси. Дольше всего «постриг» просуществовал в служилой казачьей среде, где «на коня сажали» еще в XIX веке.
Семен-день в прошлом — день взносов податей в казну, оброка землевладельцам (кроме того, подати платили на Троицу, Рождество}.
Трудом хлебороба, городского ремесленника, купца и промышленника крепла держава. В XVI–XVII веках, допустим, налоги состояли из «дани», денег «казначеевых, дьячих и подьячих», «ямских и полонячьих», взносов на артиллерию и порох, на строительство городов, крепостей — боюсь, всего не перечислить. «Везде деньги нать, а где взять?»
Обременительны бывали и оброки, налагаемые помещиками.
Процветало, скажем, в XVIII веке имение Межаковых, что в селе Никольском близ Кубенского озера. Дворец господ состоял из сорока комнат. Зеркальный танцевальный зал, гостиные, библиотека на три тысячи томов. Роскошный парк с множеством прудов. Конный завод, фермы породистого скота. В оранжерее виноград, ананасы.
Владелец поместья, Александр Межаков, строил винокуренные заводы, пускал деньги в рост. Принадлежало ему крепостных далеко за тысячу душ.
Скончал барин жизнь под пулями крестьян — темное это было дело…
Граница молодого и старого бабьего лета несла прорицания:
«Гуси садятся, скворцы еще не отлетели — осень протяжная и сухая».
«Сухая осень, коли на Семен-день сухо».
«На Семеновы осенины много тенетника — к осени долгой и ясной, к суровой зиме».
Наказы в деревенские святцы включались:
«Семен-день: до обеда сей-паши, после обеда на пахаря вальком маши».
«На постатъ с головней ходят».
Не знаю, окуривали ли у нас головней поля от нечистой силы, а уходить на постать чуть свет, жать при луне доводилось.
Гуси на отросшие озими садятся. У дуплянок свищут скворцы. По стерне скачут всадники, трубят в медные рога — чего там, осенины. Праздник псовых охотников и ягодницам призыв:
— По клюкву… Бабы, по клюкву: Марфа пришла! Вечерами раньше вздувай огонь, собирай, мужья, женам кросна. Начались супрядки, у молодежи беседы — вечерины с прялками. Парни нагрянут — взыграй гармонь. Работа и веселье…
Ну-ну, хвали девок! Иная сунет под куделю простень — веретено с навитой на нем пряжей — и целый вечер пропляшет-пропоет. Не то возьмутся скопом мух хоронить…
Сперва поймай жужжалку-то. Изба трясется, ловят, передниками машут! Не попалась муха, таракана в гробик из репы, из морковины, и айда на улицу — закапывать, с визгом, хохотом.
Дома, спросят мастерицу: сколь напряла?
— Да во, маменька, простень, и другой почала.
— Ой, просужая, похлебай молочка, завтра будить не станем.
Честно говоря, кто на супрядках веселился, а кто и в одиночестве страдал. Мил сердечный друг не в Белом море на промыслах? Может, в Ярославле — в трактире половым? Или в Архангельск уплыл со свежепросольной семгой? Там — начало Маргаритинской ярмарки, длящейся до октября. Чем только ни торговали: пиломатериалами, пушниной, льном, каргопольским рыжиком, дичью, якорями, такелажем для судов и рыбой, рыбой…
Горюнься в одиночестве девушка:
Прялица валится,
На беседничка жалится.
Нету, нет у меня беседничка,
Нет великого весельица…
15 сентября — Федот и Руфина.
«Поскотины стынут» — поясняли численники. «На Федота и Руфину не выгоняй со двора скотину: выгонишь — беду наживешь».
Глубже в осень уходили деревни. Уходили в духовитом дыме над овинами, под переборы цепов на гумнах, мычанье коров, в иней, холод до полудня тоскующих по хлевам. Пусты с утра улки и проулки. Не заиграет рожок, не простучит пастушья барабанка.
Позвольте, что тут такого? «Баба при коровке, девка при морковке», — пошучивали балагуры. Дескать, все путем!
Бабье лето, молодое и старое, которому длиться одну-две недели, загружало крестьянок — не продохнуть. Меньше скот пасется — удовольствуй его кормом, питьем. Огород и хмельник, обработка льна — все рук требует.
Ярмарки: завтра Кумзерская, потом Устьрецкая, Богословская, Шевденицкая — на тебе весь дом, если муж в отъезде.
От распорядительности хозяйки в полной мере зависело тепло, уют родного очага, благополучие семьи. «Что жена в переднике наносит, того мужу на возу не навозить». «Хозяйкой дом стоит» — нет преувеличения.
16 сентября — Домна.
В устных календарях — домовница.
«На Домну, бабы, прибирай всякую рухлядь по дому». Не сегодня-завтра переселяться из летней горницы в зимовку. Бучили белье, проветривали добро из сундуков и укладок.
Бабоньки, будет ли вам полегче?
17 сентября — Вавила.
В устных календарях — праздные вилы.
Веник, случалось, праздновал в уголке, сегодня вилам черед. Зеленая страда — они сено в стога метали без устали, хлебная страда — на скирду снопы поднимали. Не грех до большой молотьбы отдохнуть, найдется им впереди служба — в ометы складывать солому.
Праздны вилы, празден и серп: жатва в основном позади.
Обратимся к губернским отчетам. Вологодские земледельцы в 1912 году сняли 14 миллионов 251 тысячу пудов ржи, 4 миллиона 632 с половиной тысячи пудов ячменя, 12 миллионов 709 с половиной тысяч пудов овса, 784 тысячи пудов пшеницы, почти 501 тысячу пудов гороха.
Вологжане заботились о подъеме урожайности, переходе на многопольный севооборот. В уездах увеличились площади под картофелем. Больше сеяли клевера, тимофеевки, вики, хотя ряд волостей из-за малоземелья и забыл, как возделывать травы на полях…
Слов нет, прекрасна осенью тайга, моховая глушь темных чащоб, клен с краю поженки, пускающий по ветру лапчатые листья, в туманной рани стук рогов лосей на поединках, порожистые реки, где в фонтанах брызг плывут лососи.
Но, откроюсь, мне ближе прелесть сельских окраин, их лугов, поскотин, их полей: в равной степени они принадлежат как животворным силам природы, так и труду человека.
Отдай лесу хотя бы вон то поле, убери с угора часовенку, копну сена с пожни — невосполнимы будут потери!
И это — правда.
Тысячи людей уходили, бывало, из деревень искать долю в городах, на промыслах. Труд на земле меньше и меньше себя оправдывал…
И это не выкинешь за ворота!
18 сентября — Захарий и Елизавета.
Обычай посвящал день гаданьям. По кому на картах раскидывали у цыганок-сербиянок, у деревенских ворожеек? По тем томились, кто не дома: бывать, на Матке, бывать, в Питере, как холмогорцы, верхолазом-кровельщиком.
19 сентября — Михаило.
В устных календарях Михайловские морозы — чуды.
Завернут от Поморья, с океанского ледника, ветры: холод, отава гниет на корню. Почва с дождей разжижла, вязнут коровы, паси стада по буграм.
Подстывает — заперепархивали «белые мухи», лужи подернул ледок.
В духовных святцах — Воспоминание чуда Архистратига Михаила бывшего в Хонех, в деревенских — чуды соответственно.
Что за «чуды», если погода «сентябрит»?
Вернее выразиться — «октябрит». Как ни прикинь, еще положено хранить новоселу осени тепло, беречься слякоти. Нахлынет зной, мигом забудутся иней, просохнут за день-два дороги.