16 Выставка: экспозиция «предметов одежды первой необходимости, личного и бытового пользования» – Мода на Всемирной выставке

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

16 Выставка: экспозиция «предметов одежды первой необходимости, личного и бытового пользования» – Мода на Всемирной выставке

АЛИСТЕР О’НИЛ

В рамках исследований по истории британских выставок, относящихся к широкой сфере культуры моды, изучалась организация экспозиций исторического платья и костюма, современной одежды или модного дизайна, модных медиа и модной репрезентации – будь то средствами живописи, иллюстрации, текстов, фотографии или кино[469]. Они способствовали умножению знаний о том, как кураторские трактовки, будь то временная или постоянная экспозиция, способствовали формированию сложного и часто спорного дискурса, связанного со статусом и ролью моды как выразительной культурной формы, а также с коллекционированием, сохранением и демонстрацией этой часто меняющейся материальной культуры. Однако зафиксированным отзывам посетителей, рецензиям на выставки и в целом рецепции модных экспозиций в Великобритании до сих пор уделялось мало внимания. Тогда как изучение роли аудитории в производстве смыслов преобразило парадигму литературной критики, истории искусства и культурных исследований, попытки определить место экспозиции на тему моды в музее и галерее или обозначить ее место в более широкой культуре экспонирования, обратившись к теории рецепции, так и не было произведено. Хотя эта задача слишком обширная для рамок данной статьи, представляется полезным обратиться к начальному этапу истории модных экспозиций в Британии и проанализировать первые реакции на такую форму выставки.

С 1 мая по 15 октября 1851 года в лондонском Гайд-парке проходила знаменитая Всемирная выставка. Ее концепция подразумевала, что «вся человеческая жизнь и культура могут быть в полной мере представлены на выставке индустриальных изделий»[470]. С этой целью в состав выставки были включены ткани и одежда, а также экспозиции, посвященные культуре современного платья, выставленного не для продажи, но в ознакомительных и образовательных целях. Представленный госпожой Рокси Энн Кэплин корсет из китового уса с застежками спереди – пожалуй, самый известный экспонат выставки – был награжден медалью изготовителя, разработчика и изобретателя; эта модель оказала большое влияние на позднейшие корсетные изделия и получила широкое распространение, поскольку была проста в использовании. Этот экспонат часто приводят в пример как влиятельный образец дизайна одежды, а сохранившийся образец, который, как предполагают, был частью оригинальной экспозиции, хранится сегодня в коллекции Музея Лондона. Однако как музейный экспонат он упоминается лишь в качестве одного из участников Всемирной выставки, вдобавок указывается, как он был воспринят теми, кто впервые увидел его на экспозиции. Музейное описание корсета гласит: «Этот цвет предназначался лишь для выставочных целей. Для респектабельной публики изготавливались белые, серые или черные корсеты».

Пол Гринхал в «Эфемерных перспективах» (Ephemeral Vistas) впервые отметил различие между интерпретацией сохранившихся артефактов как экспонатов Великой выставки – и представлением о них современников: «Возможно, было бы целесообразнее рассматривать [эти вещи] как объекты модной критики, поскольку, несмотря на то что сами они в значительной степени не составляли новации, по их поводу было сказано очень много нового»[471]. В настоящей главе речь пойдет об опубликованных в свое время откликах на Всемирную выставку, в которых описаны предметы одежды, составлявшие часть экспозиции или так или иначе с ней связанные. Наиболее примечательные отзывы печатались в газете Lady’s Newspaper – например, статьи под названием «Прогулки по Хрустальному дворцу» (Rambles in the Crystal Palace), «Очерки дамы» (Pencillings by a Lady) и «Общие замечания о моде и платье» (General Observations of Fashion and Dress). Они свидетельствуют о том, что отчеты о посещении выставки и, в первую очередь, модных экспозиций первоначально были отчетливо гендерно маркированы.

Статьи написаны от имени женщины, и, хотя их автором мог быть мужчина, они описывают ориентированную на мужскую аудиторию экспозицию посредством феминизированного взгляда на достижения материальной культуры. Описывая викторианскую товарную культуру, Томас Ричардс утверждает, что Всемирная выставка «рассматривала товар как нечто более ценное, чем обычный предмет для обмена»; она интерпретировала его как «целостный образ, эстетически воздействующий на чувства потребителя, как воплощенный идеал и объект, заслуживающий созерцания»[472]. Статьи, опубликованные в Lady’s Newspaper и других изданиях, рассматривали и оценивали модную выставку именно сквозь эти визуальные фильтры. В этом отношении они являют собой прекрасное документальное свидетельство характерной для эпохи рецепции подобных экспозиций. В частности, они демонстрируют, что посещение выставок и интерес к моде как женские занятия интерпретировались весьма неоднозначно. Вступительная статья, открывающая газету Lady’s Newspaper, носила название «Хорошие новости для дам» (Good news for the Ladies) и была написана редактором, Чарльзом Дэнсом, обращавшимся к целевой аудитории: «Мы надеемся, что наша газета особенно понравится подрастающему поколению женщин – тем милым юным девушкам… которые не испытывают желания бросаться в мир моды, не будучи достаточно образованными, чтобы оценить его прелести и устоять перед его соблазнами»[473]. Женские издания приветствовали возможность заняться просвещением своих читательниц, рассказывая о предметах гардероба, тканях и аксессуарах, представленных на Всемирной выставке, с точки зрения, которая не совпадала с представленной в популярных путеводителях. Еще одной особенностью этих отчетов было транслируемое ими ощущение присутствия на выставке, предстающей в виде путешествия и маршрута, аттракциона и нравоучения, в виде опыта, подогнанного по фигуре. Отражение такого подхода можно найти в еще одном объекте, связанном со Всемирной выставкой, – не экспонате, но сувенире.

В коллекции Национального архива Великобритании хранится перчатка, когда-то проданная Джорджем Шоувом, торговцем с улицы Нью-Оксфорд; на белой коже пунктирными линиями обозначены улицы и дворцы. Подобно линиям жизни, они пересекают ладонь и пальцы; это своеобразная карта модного Лондона 1851 года. Надев такую перчатку, дама могла бы использовать ее как путеводитель для прогулок по городу; с удовольствием рассматривать, как река Темза извивается вдоль ее мизинца или как Колизей в Риджентс-парк опрокинулся на ее большом пальце; но, подобно сети каналов, которые, возможно, когда-то спускались вниз по другой стороне перчатки, все маршруты сходятся на запястье, где высится Хрустальный дворец Всемирной выставки с гордо развевающимися вымпелами.

Перчатка представляет собой один из многочисленных сувениров, произведенных и проданных в Лондоне в память о первой международной выставке. И все же это не просто обычная безделушка. Она картографирует маршрут посещения Хрустального дворца на филигранной поверхности предмета гардероба – то есть непосредственно связывает опыт посещения выставки с темой моды. Может показаться, что эта связь актуальна лишь для женщин. Между тем, как пишет Валери Камминг, стимулом к организации Всемирной выставки явился возникший в 1830-е годы интерес британского правительства к популяризации образования в области дизайна и других видов искусств; целью этой программы было вытеснение с рынка доминирующих на нем импортных товаров – в частности, французской модной одежды, текстиля и аксессуаров[474]. Таким образом, именно потребление модных товаров, в определенном отношении, было двигателем этого проекта. Вместе с тем содержание выставки внешне демонстрировало обратное: экспозиция была выстроена в соответствии с «достоинством товаров», и мода в этой иерархии занимала последнее место. Сделанный Питером ван Виземалем подробный обзор плана проекта подтверждает, что все экспонаты были организованы в соответствии с «четырьмя основными составляющими промышленного производства: сбор сырья и создание заготовок; машины и инструменты, с помощью которых они обрабатывались; окончательный результат этого процесса; эстетические нюансы, связанные с отделкой продукта»[475]. Редакционная статья в журнале Economist 1851 года подтверждает, что в результате экспозиция принципиально отличалась, скажем, от выставки картин: «Нельзя не заметить, что, хотя на выставке и представлено несколько статуй, это скорее собрание произведений, предназначенных для удобства и удовольствия миллионов, чем предметов высокого искусства. Машины и инструменты, от парового двигателя до шпильки для волос, всевозможная мебель для дома и материалы для изготовления одежды, от самой удобной шерсти до тонкой паутины кружева, составляют большую часть ее содержимого. Общественное и полезное в значительной степени преобладает над изящным и высоким искусством»[476]. Ткани, изготовленные промышленным способом, часто упоминались в описаниях выставки, поскольку это был один из основных товаров, производившихся в Британии для внутреннего и внешнего рынка. Газета Times писала: «В отделе текстиля описание товаров, которые увидит посетитель, будет постоянно напоминать ему о развитии нашей торговли» – продукте «обширной, прочной, энергичной индустриальной системы»[477]. Отзывы об экспозициях готовой одежды были гораздо менее примечательны; возможно, это было связано с гендерно маркированным различием между мощью машинного производства и изящной отделкой предметов потребления.

Показателен характер одежды, представленной на экспозиции. К концу 1840-х годов на британских фабриках шили верхнюю мужскую одежду из изготовленных на ткацких станках шерстяных тканей и из хлопчатобумажных рубашечных тканей. Противоположный сегмент рынка составляла одежда, шившаяся на заказ; здесь торговля переживала период международного расширения и консолидации; и все же в опубликованном «Отчете жюри» выражалось «сожаление, что на выставке не демонстрировались экспонаты, адекватно представляющие превосходную британскую или иностранную „швейную отрасль”, или готовая одежда, для производства которой требуется так много рабочих рук»[478]. Вместо этого критерием отбора экспонатов служили не их эстетические качества или «широкое распространение и польза», но новаторский статус. Газета Illustrated London News одной из первых обратила внимание на специфику этой экспозиции: «Стоит лишь заглянуть в отдел 20, „Предметы одежды и т.п.”, чтобы увидеть новации наших остроумных портных, представленные на Центральной южной и Южной поперечной галереях. Под № 64 мы находим „мономероскитон” (monomeroskiton), что в переводе означает фрак британского производства, сшитый из одного куска ткани. Рядом с ним (№ 65) располагается „авто-крематическое” платье и казачий жилет, а неподалеку „дуплекса”, или одновременно утренний и вечерний жакет; надежные карманы, которые невозможно обчистить; дамские платья с эластичными вставками; плащи с капюшонами, не дающие промокнуть»[479]. В 20 отделе III секции, расположенном в Южной поперечной галерее, были выставлены «Предметы одежды первой необходимости, личного и бытового пользования»; туда входили: «А. Шляпы, чепцы и капоры из различных материалов; B. Чулочные изделия из хлопка, шерсти и шелка; C. Перчатки из кожи и других материалов; D. Ботинки, туфли и обувные колодки; Е. Нательное белье; F. Верхняя одежда». Согласно этой классификации, знакомство с предметами одежды на экспозиции начиналось с небольших предметов, предназначенных для разных конечностей, начиная с головы и заканчивая ногами; затем посетителям предлагались более крупные вещи, закрывавшие тело целиком, нижняя и верхняя одежда. В отличие от футуристических экспонатов, описанных газетой Illustrated London News, в Генеральном иллюстрированном каталоге выставки этот отдел описывался следующим образом: «Будучи важным с точки зрения общественных отношений, этот отдел тем не менее нуждается лишь в кратком вступительном уведомлении, включающем в себя упоминания об объектах, которые встречаются каждому человеку в повседневной жизни»[480]. Таким образом, хотя перечисленные выше объекты составляли репрезентативную картину современного производства, факт знакомства с ними широкой публики не подразумевал широкой контекстуализации или комментария. Об этом свидетельствуют и другие путеводители: «О содержании экспозиции, представленной в этой части здания, можно говорить лишь в общем; это, однако, не вызывает больших сожалений, поскольку эти изделия, как правило, часто встречаются и, таким образом, не требуют подробного описания»[481].

Следовательно, эта экспозиция учила тому, что повседневное платье было продуктом индустриального производства, однако предметы, включенные в нее, служили лишь для того, чтобы очертить эту сферу промышленности, указать на эту часть товаров широкого потребления – узнаваемых, хозяйственных, полезных; никакой другой информации они не должны были нести. Согласно отчетам жюри о наградах, присужденных участникам, не только повседневный статус экспонатов, но и их безграничная вариативность лишала 20 отдел III секции специального внимания: «Едва ли не бесконечное разнообразие вещей, представленных в этом отделе, несмотря на их большие достоинства и превосходное качество, встречается – за исключением отдельных случаев, отмеченных жюри, – в обычной торговле, и хотя многие из этих экспонатов весьма ценны и демонстрируют высокое мастерство и талант, венчающие этот отдел выставки, не представляется необходимым упоминать о них более, чем в общих чертах»[482]. Наградные медали присуждались как местным, так и зарубежным участникам за чулочные изделия, перчатки, головные уборы и одежду; существовали и более узкие категории рубашек, корсетов и шляп. Специального упоминания жюри удостоились «различные экспонаты иностранного производства, не подпадающие под европейскую классификацию», в том числе вышитые платья из Туниса, «модная вышивка», тапочки и покрывала из Турции, узорные греческие платья, индийские шали, канадские сапоги из оленьей кожи и «великолепные платья китайской знати, из шелка, с очень богатой вышивкой»[483].

Как руководства для посетителей эти официальные документы были бесполезны: каталог занимал три толстых тома, а отчеты жюри – четыре; так что маловероятно, чтобы какой-либо гость носил их с собой во время прогулки по Хрустальному дворцу. Публиковались также и небольшие неофициальные путеводители; однако большинство из них было не слишком информативно в том, что касалось фактического перечня секций и экспонатов и плана выставки. Исключение составляет «Путеводитель из путеводителей по Лондону 1851 года для приезжих и иностранцев» (The Guide of the Guides for Strangers and Foreigners in London during 1851), содержавший следующее обращение к читателям: «Самая большая претензия к путеводителям заключается в том, что они слишком объемны и сложны. Приезжие и иностранцы зря тратят время, осматривая какое-нибудь непонятное здание или место, до которого им нет никакого дела. Можно надеяться, что эта маленькая книжка не имеет упомянутого дефекта; ее цель – всего лишь проинформировать приезжих и иностранцев о том, что им следует увидеть в Лондоне в этом насыщенном событиями 1851 году. Представьте, что вы находитесь на Риджент-стрит, обозначенной на карте розовым цветом; оттуда будет измеряться расстояние до различных мест»[484]. Подразумевалось, что приезжие сначала познакомятся с лондонскими магазинами, где продаются модные товары, и лишь затем отправятся осматривать достопримечательности и посещать имеющиеся в городе выставки. В другом популярном путеводителе по Всемирной выставке, написанном «одним из ее участников», упоминается об экспозиции шелков, шалей и одежды в юго-западной галерее: «Те, кому нравится рассматривать шали или шелка в магазинах на Людгейт Хилл и Риджент-стрит, найдут здесь разнообразные и великолепно представленные образцы мануфактурного производства со всех концов света»[485]. Совершенно очевидно, что созерцание этих вещей на выставке, где они не предназначались для продажи, помещало посетителей в принципиально новый контекст. В отличие от официального каталога или отчетов жюри, путеводитель, процитированный выше, подразумевал, что созерцание выставленных предметов может доставить некоторым удовольствие. Lady’s Newspaper также упоминала о связи между магазином и выставочным пространством; в этом случае речь шла о путешествии: «Один из самых лучших и полезных путеводителей, которые нам посчастливилось обнаружить, лежит перед нами и носит название „Иллюстрированный путеводитель по омнибусам” (The Illustrated Omnibus Guide). Он содержит гравированные факсимильные изображения лондонских омнибусов и оригинальную „карту дистанций”, которая позволяет с первого взгляда определить расстояние от одного места до другого. Без сомнения, невозможно представить себе более остроумный способ»[486]. В статье приводилась репродукция одной из гравированных иллюстраций, где изображался омнибус, маршрут которого пролегал от площади Риджент (Regent Circus) до выставки; на его центральном окне значится номер 3 (ил. 17). Статья была напечатана в тот же месяц, когда открылась выставка; автор советовал читателям отправиться на экспозицию и писал о различных доступных маршрутах; иными словами, газета переносила читателей на выставку еще до того, как начала делиться впечатлениями о ней с женской точки зрения.

Ил. 17. Деталь из Illustrated Omnibus Guide

в газете Lady’s Newspaper (May 10, 1851, 262). Британская библиотека

Газета Lady’s Newspaper издавалась с 1847 по 1863 год (затем ее поглотила газета Queen) и представляла собой первый британский еженедельник, предназначенный для женской аудитории. Она выходила по субботам и стоила шесть пенсов. На четырнадцати страницах большого формата публиковались статьи на самые разные темы, начиная от новостей о событиях, происходящих в мире, и заканчивая обсуждением деталей модного гардероба. Она позиционировала себя как «своего рода информационный омнибус – публичное транспортное средство для движения вперед» и отмечала, что посвящена прежде всего вопросам, связанным с общественной жизнью (кроме того, она эксплуатировала недавно возникший рынок и предоставляла читателям литературу для чтения во время путешествий)[487]. Катрин Ледбеттер в исследовании, посвященном этому раннему модному изданию, рассуждает о том, как гендерно маркированные формы подачи информации в газете разрушаются способом их соположения на странице, состоящей их трех колонок. Описание «излюбленных представительницами среднего класса модных шляпок» находилось рядом с новостями о зарубежных конфликтах; результатом было своеобразное смысловое смещение, неожиданное сопоставление и столкновение традиционной женской домашней сферы с мужским империалистическим миром[488].

Можно заметить, что подобное же сопоставление обнаруживается и в разнообразных материалах газеты, посвященных Всемирной выставке: еженедельная газета, руководствуясь своими интересами, находила внутри маскулинно ориентированного архитектурного и экспозиционного строя извилистые тропки, пролегавшие в стороне от жестко сверстанной выставочной маршрутной сетки. Навязанная классификация материальной культуры оказывается подорванной благодаря игнорирующей ее системе гендерно обусловленной навигации, которая была предложена в статьях. Как и упомянутые выше путеводители, отчеты о посещении Всемирной выставки предоставляли читательницам возможность осматривать экспозицию, следуя по собственному маршруту, и находить те экспозиции, которые могли бы доставить им удовольствие. Сегодня мы не видим в этом ничего особенного. Однако Кристин Бойер, размышляя о том, как посетители впервые знакомились с крупными экспозициями, справедливо замечает: «Подобно всем собраниям и энциклопедиям, выставки XIX века требовали наличия карты или структурированного описания, позволяющего публике просматривать организационные и образовательные установки за феерией индустриальной эпохи. Однако как же можно было путешествовать по сияющим лабиринтам этих аттракционов и сформировать о них собственное мнение среди обилия объектов и экспонатов? Не удивительно, что выставки по сути превращались в мнимые травелоги, в путеводители по экзотическим местам и энциклопедии присваиваемых сокровищ»[489]. Статьи о Всемирной выставке, которые Lady’s Newspaper предлагала своим читательницам, также выступали «мнимыми травелогами» по маршруту «мирской суеты», порожденной знанием особенностей современной моды. В них часто ощущается напряжение между тем, что ожидается от женщины как посетительницы экспозиции, и тем, что на самом деле ее интересует. Кроме того, авторы акцентируют внимание на ценности опыта, приобретаемого гостями выставки: «Экспонаты из бельгийской коллекции, расположенной в бельгийской галерее, достойны внимания каждой дамы, посетившей Выставку. Здесь можно, без сомнения, приятно и небесполезно провести время; действительно, мы слышали от нашей знакомой дамы, что этот уголок Хрустального дворца заинтересовал ее больше, чем любой другой отдел Международной выставки; и хотя мы не готовы безоговорочно подписаться под этим заявлением, нельзя отрицать, что эта немаловажная отрасль индустрии обладает высокими художественными достоинствами»[490]. Двусмысленность, связанная с несовпадением точек зрения дамы, с одной стороны, и журналиста (выступающего с позиции женщины), с другой, – это не просто проявление субъективности, но сложная репрезентация неоднозначности положения женщин, занятых в сфере журналистики. На титуле Lady’s Newspaper были обозначены лишь имена редактора и издателей, и эта практика согласовывалась с другими, такими как поддержание повествования от лица женщины, использование в редакционных статьях обозначения «мы» и анонимная публикация статей. Несомненно, в модных изданиях работали женщины, однако открытое признание в том, что они участвуют в публичных обсуждениях – даже если речь шла о проблемах моды, – могло поставить их в неловкое положение: подобное поведение «рассматривалось как нарушение нравственной природы и приличий»[491]. Соответственно, отчеты о Всемирной выставке интересны именно тем, как они нарушают представление о публичном дискурсе посредством взаимодействия с публичным выставочным пространством. В исследовании, посвященном проблемам гендера в викторианской журналистике, Фрейзер, Грин и Джонстон утверждают, что «женственность в наиболее перформативном и узнаваемом виде [проявляет себя] в формате модного журнала», однако «осознание женской идентичности» присутствует и в других сферах журналистики, прежде всего в периодической печати[492]. Последнее также обнаруживается и в отчетах о Всемирной выставке – по мере того как посетительница рассказывает о своем путешествии по экспозиции.

Помимо информации о том, как добраться до выставки, газета Lady’s Newspaper советовала читательницам, что следует надевать, отправляясь посмотреть экспозицию: «Мы полагаем, таким образом, что окажем услугу всем дамам, но особенно тем, кто приехал в Лондон на время, предлагая им полезные советы относительно того, что надеть, выходя на улицу»[493]. На иллюстрации изображался утренний наряд, «составляющий пример элегантного модного стиля, который, в нынешнем ярком сезоне, подойдет нашим читательницам для посещения Хрустального дворца, для чего платье одновременно легкое и элегантное будет незаменимо. Платье из китайского шелка, с очень красивым рисунком, основной тон – цветущий персик, усеянный узором из светло-зеленых веточек»[494]. Журналисты также давали модные рекомендации, исходя из того, что они увидели на выставке: «Мы выбрали для описания два элегантных костюма для путешествия в экипаже и для прогулок пешком, которые видели на посетительницах Хрустального дворца на прошлой неделе. Один из них – платье из сиреневого шелка, украшенное зеленым и фиолетовым, отделанное тремя большими оборками, каждая из которых оторочена плиссированной лентой»[495].

Газета Times также сообщала о толпах любопытных, которые собирались не затем, чтобы посмотреть выставку, но чтобы поглазеть на посетительниц, приезжающих туда в модных нарядах: «Людской поток все течет вперед, пока его не сдерживают полицейские и перила у южного входа галереи. Многие задерживаются на улице, даже под проливным дождем, чтобы посмотреть на здание и на счастливцев, входящих внутрь. Когда один наблюдательный пункт теряет свою привлекательность, они переходят на другое место, и, таким образом, каждый вход и выход из здания окружен группой зевак»[496].

Описав, как будут смотреть на посетителя выставки, Lady’s Newspaper давала советы, как посетителю следует смотреть на выставку. В течение трех месяцев газета описывала маршруты «прогулок по Хрустальному дворцу»; в отличие от популярных путеводителей, к этим заметкам не прилагалось карт, а пути, которыми следовал автор, были внутренне взаимосвязанными, но непоследовательными; например, в двух выпусках подряд он мог придерживаться одного маршрута, затем пропустить выпуск, в следующем номере восстановить свой прежний маршрут и устремиться в другом направлении. В начале одного из путешествий автор выражает желание обозреть выставку в целом, как визуальный спектакль. «Только когда глаз привыкает к зрелищу, мы замечаем, что каждое цветное пятно, составляющее часть единого целого, являет собой прекрасное произведение искусства или собрание таких произведений – оно может представлять целую отрасль производства. Так, сияющее скопление, на котором глаз отдохнул на мгновение, после того как мы покинули сверкающий фонтан Ослера, – это роскошный шелк, продукт ткацких станков Спитлфилдса. Здесь множество прекрасных образцов мануфактуры, каждый из них сам по себе – вершина искусства. Цветное пятно в верхней галерее – превосходный ковер, результат почтенного труда 150 женщин. Присмотревшись к оттенкам вдали, можно увидеть яркие шерстяные ткани; более мрачные, но не менее богатые оттенки производители предлагают своим английским клиентам. Там же мы видим простой и парчовый поплин из Дублина и бесчисленные оттенки набивных тканей из Манчестера»[497].

В этом случае наблюдатель, скорее всего, находился на балконе верхнего этажа, выходившем на фонтан Ослера, за которым, на Южной галерее, располагались стенды с шелками и одеждой (ил. 18). В предыдущем выпуске газета сообщала: «Мы находим, что этот уголок очень нравится дамам, поскольку здесь выставлено множество вещей, представляющих для них интерес; а вид из северной галереи один из самых приятных, прямо внизу видны столы с цветами»[498]. На балконе находился фонтан, наполненный знаменитым «туалетным уксусом» Э. Риммель, которым дамы могли надушить носовые платки, а также искусственные цветы «с ароматом натуральных». С этой точки зрения ясно, что ключевой нарратив выставки, описывающий производственный процесс, начиная с сырья и заканчивая готовым продуктом, воспринимался здесь на материале текстиля и изделий из него. Мысль о том, что эту область можно обозреть и оценить, бросив на нее взгляд из одной точки, демонстрирует, что эти объекты воспринимались преимущественно как визуальный материал, радующий глаз, и газета рассматривала знакомство с ними именно как визуальный опыт.

Ил. 18. «Стереоскопическое изображение южной галереи», Всемирная выставка.

Фотограф неизвестен. 1851. Библиотека Конгресса

Рассказывая об очередной прогулке (на этот раз наблюдатель посетил следующую экспозицию и сумел рассмотреть вблизи «роскошь» шелков и нарядов), газета повествовала о том, как выглядят посетительницы выставки, с точки зрения представителей противоположного пола: «Дамы, разумеется, – замечает не слишком галантный современник, – здесь встречаются в изобилии, порхают и кружат вокруг соблазнительных вещей, как мотыльки вокруг свеч… и мы не уверены, что их вообще можно было бы отвлечь от этого чарующего вида, если бы рядом с галереей с кружевом не располагался коридор с работами ювелиров и серебряников»[499]. Две недели спустя прогулки возобновились; автор «Очерков дамы» (Pencillings by a Lady), зайдя на выставку драгоценных камней, отмечает, что полицейским беспрестанно приходится просить дам «продвигаться вперед» и не задерживаться: «Если дамы решают начать изучение изделий мировой индустрии с конца и двигаются вспять, от предметов роскоши (внутренняя ценность которых представляется мнимой и случайной, но изготовление требует высокого мастерства) к более грубым и необработанным продуктам человеческого труда, не следует их из-за этого считать легкомысленными мотыльками, которых привлекает лишь блеск драгоценностей и которые не в состоянии осознать и оценить глубокие достоинства выставки. Вполне естественно, что мы сначала исследуем те предметы, к которым питаем непосредственный и прямой интерес и которые составляют украшение нашей современной цивилизации; и мы можем позволить себе не замечать этих надменных высказываний, имея в виду, что каждый отдел выставки находит своих почитателей любого пола и что мы сумели бы осмотреть драгоценности и бижутерию гораздо быстрее и с гораздо меньшим напряжением, если бы могли использовать ходули, чтобы смотреть поверх голов и шляп господ, тесно сгрудившихся вокруг экспозиции»[500]. Хотя автор утверждает, что наблюдатели считали поведение женщин нелогичным, поскольку те «смотрели в телескоп не с того конца», статья явно представляет собой ремарку на текст, опубликованный в газете двумя выпусками ранее и изображающий дам мотыльками, «порхающими вокруг соблазнительных вещей». Он также является откликом на карикатуру, опубликованную в газете Punch от 17 мая и высмеивающую женщин, которые «с помощью зонтиков оказывают сопротивление представителям закона», когда те просят их не задерживаться у экспозиций. Очевидно, что посещение выставки и способы ее осмотра внимательно изучались и маркировались с точки зрения гендерных пространств, пересекающихся друг с другом (хотя и не обязательно жестко разграниченных).

В одном из последних отчетов о выставке в Lady’s Newspaper под названием «Беглые заметки о дворце в Гайд-парке» (Cursory Remarks on the Hyde-Park Palace) приведен выдуманный перечень предметов, потерянных и не востребованных посетителями выставки за два месяца: «271 носовой платок, 65 браслетов, 183 броши, 118 зонтиков от солнца, 77 булавок для шалей, 4 чепца, 14 шелковых зонтов и 9 из хлопка, 46 вуалей и накидок, 2 запонки для рубашек, 57 каталогов и прочих книг, 35 связок ключей, 44 галстука, 1 пара галош, 8 медальонов, 3 складных стула, 1 пара тапок, 10 дамских манжет, 1 подвеска, 2 пальто, 3 футляра для визитных карточек, 15 часовых и прочих цепочек, 3 ножа, 3 подушечки для булавок, 28 пар перчаток, 25 тростей, 10 пар очков, 12 лорнетов, 16 пеналов, 3 чехла для зонтиков, 4 кольца, 3 веера, 1 серебряные часы, 1 театральный бинокль, 2 зубочистки, 1 наперсток, 30 ридикюлей и корзин, 14 шалей, 2 коробки, 1 нижняя юбка, 2 руководства для плотников, 5 прусских талеров одной банкнотой, 3 флакона для духов, 1 кошелек с 6 пенни, 1 кошелек с 1 шиллингом, то же с 2 шиллингами и 7 пенни, то же с 2 шиллингами и 6 пенни, то же с 5 фунтами 9 шиллингами и 4 пенни, то же с 6 пенни, то же с 11 пенни, то же с 6 шиллингами 3 пенни, 3 пустых кошелька, отдельно 2 фунта, 10 шиллингов и ? пенни»[501].

Представленный ради развлечения, список демонстрирует, однако, что «женская идентичность» составляла предмет насмешки. Публикуя инвентарный перечень разрозненных, но однотипных предметов, газета, таким образом, продолжала обзор экспозиций – только теперь это была выставка потерянных вещей; всемирные достижения репрезентировались с помощью перечисления утрат и каталогизации завалявшихся вещей. В определенном смысле, список свидетельствует о притягательности выставки: посетители были настолько увлечены ею, что буквально забывали себя. Иначе говоря, перечень утраченного имущества публиковался не для того, чтобы потерянные вещи наконец воссоединились с владельцами: это была своеобразная подспудная критика представления о Великой выставке как о сугубо мужском мероприятии. «В настоящее время г-н Пирс, неутомимый суперинтендант полиции, работающий на Выставке, хранит целый запас дамских носовых платков, зонтиков, очков, ювелирных изделий и т.п., которых хватит на солидную ростовщическую лавку; и если эти разнообразные вещи будут копиться и далее, участок у ворот Принца Уэльского не сможет долее сохранять пристойный вид»[502].

Таким образом, утраченное имущество, состоящее в основном из предметов женского обихода, угрожает затопить не только полицейский участок, но и помещение Всемирной выставки, которая тем самым демонстрирует не только ценные плоды индустриального развития, но и отбросы потребления. Дама, от лица которой ведется повествование в Lady’s Newspaper, с помощью этого эпизода выворачивает наизнанку концепцию выставки, даже если и делает это лишь ради комического эффекта. Эпизод подчеркивает чувствительность автора и читателей к состоянию материальной культуры, производившейся и, разумеется, потреблявшейся в Викторианскую эпоху. Несомненно поэтому, что отклики современной аудитории на ранние модные показы требуют дальнейшего исследования. Взвешенность и весомость высказанных мнений может превосходить наши ожидания. Как отмечается во вступительной редакционной статье Lady’s Newspaper: «Пока мы держим „Зеркало моды”, мы не должны упускать из виду „лекало для формы”»[503].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.