4. Оценка советских орфографических (графических) новшеств

4. Оценка советских орфографических (графических) новшеств

Изменения, предлагаемые в советской языковедческой науке и окололингвистических кругах, пропагандировавших и проводивших партийно-советскую языковую политику, зачастую становились объектом и критики, и злого подшучивания эмигрантских авторов. В следующей цитате[20] моделируется разговор Сталина с народным комиссаром просвещения А. В. Луначарским (эмигранты иронично-насмешливо часто именовали его народным комиссаром затемнения):

Главнаука настаивала не писать мягкого знака после шипящих и писать Ы после Ж, Ш и Ц, наприм.: соцыализм, шырь и т. д.

[Из советских газет]

Луначарский (Сталину):

С тех пор как я лишился власти,

На Вас свалились все напасти:

Партийный тягостный разброд,

И «кулаки», и недород…

Кричат газеты белой масти

Про Вашу слабость, косность, мрак…

Чтобы доказать им твердость власти,

Восстановите твердый знак.

Сталин (про себя):

Ишак!

Луначарский:

Пускай царит он в алфавите,

В своей веселой, пестрой свите.

Затем – примите мой совет:

О воскрешении старой яти

В коммунистической печати.

Сталин:

Болтун, непризнанный эстет,

Режима старого невольник.

Луначарский (не слушая):

Мне говорил советский школьник:

– «Еду писали через “ять” —

И не случалось голодать».

Сталин:

Крамольник!

Луначарский (продолжает):

«С тех пор, как пишется “еда”,

Еды не видно никогда».

Сталин (гневно):

В тюрьму, в застенок – без суда,

Луначарский (струсив):

Простите… Вам и книги в руки…

Сталин:

Вчера велел я Главнауке —

Не только твердый знак и ять,

Но даже мягкий знак изъять.

Луначарский (робко):

А как же с Горьким?

Сталин:

Будет «Горкий»!

Я вашим школьникам задам:

За мягкий знак дождутся порки

По мягким и другим частям.

(Луначарский стыдливо поворачивается спиной).

Согласно моему декрету

«Социализма» больше нету:

Социализм – анахронизм:

«У нас теперь – “соцыализм”»!…

Автор Lolo (Ницца) (Сегодня. 1930. 9 янв.)

В 1930 г. эмигранты были взбудоражены началом работы над проектами, витавшими в партийно-государственном аппарате СССР и некоторой части научно-гуманитарной интеллигенции и нацеленными на замену кириллического алфавита латинским. Многие эмигрантские газеты не могли не откликнуться на это судьбоносное для русского языка и культуры событие. Вот такое сообщение было опубликовано в одной из самых осведомленных о советских делах рижской газете «Сегодня»:

В коммунистической академии состоялось совещание, посвященное вопросу о латинизации русского алфавита. Председатель комиссии по латинизации при Главнауке какой-то Яковлев,[21] отстаивая необходимость этой реформы, подчеркивал, что она должна быть осуществлена не внезапно, а в течение ряда лет. В качестве довода против старого русского алфавита Яковлев выдвинул то положение, что алфавит этот служил самодержавию оружием насильственной русификации [sic]. Яковлев даже указал, что в СССР имеется 25 народов, численностью в 25 мил[лионов] человек, которые уже пользуются латинским шрифтом. Ко всему латинизация русской письменности сделает книгу очень убористой и даст огромную экономию на бумаге. По подсчетам советских прожектеров, за короткий срок экономия эта даст около 30 мил. [лионов] рублей. Никаких конкретных решений по вопросу об осуществлении этого проекта пока принято не было (Сегодня. 1930. 11 янв. № 11).

Возможная латинизация русского алфавита взволновала эмигрантские газеты, поэтому информационные сообщения из Москвы поместили многие печатные органы:

Латинизация русской азбуки [заглавие]. Из Москвы пишут, что латинизация русского алфавита будет применена в ближайшем будущем [подзаголовок]. Представитель комиссариата народного просвещения Костенко следующим образом изложил план латинизации. Алфавит будет подвергнут дальнейшему упрощению, хотя бы ценой игнорирования более мелких звуковых различий. Широко будут применяться апострофы и особые значки под буквами. Буква «щ» будет заменена латинским «эс» с апострофом; буква «ч» – латинским «сэ». «Х» сохранит свой нынешний вид и не будет читаться как «икс». Костенко следующим образом мотивировал переход на латинский шрифт: «Эта мера облегчит для русских изучение иностранных языков и позволит иностранцам, посещающим Россию, читать названия улиц, магазинов и т. д. Когда же настанет мировая революция, в наступлении которой мы, марксисты, не сомневаемся, будет большим удобством иметь повсюду единый алфавит. Кроме того, с переходом на новый шрифт мы сможем произвести отбор в книжном материале и перепечатывать только те книги, которые мы считаем полезными» (Руль. 1930. 16 февр.).

Разумеется, речь идет не только и не столько о сотнях и тысячах сэкономленных тонн типографской краски и бумаги или якобы об удобстве чтения названий иностранных учреждений, газет, магазинов, или способе освоения иностранного языка, что должно мотивировать переход с кириллицы на латиницу. Причины здесь, конечно, гораздо глубже и уходят корнями в культурно-историческую перспективу, опорными точками которой для эмигрантов выступают Русь, православие, Кирилл и Мефодий (первоучители славян). Кириллический алфавит базируется на истории и символизирует преемственность развития Руси – России как единого государства. Революция 1917 г. знаменовала для многих эмигрантов если не социально-экономическую смерть страны, то ее предсмертные судороги. Введение же латиницы – это, по мнению эмигрантов, окончательная смерть России, а именно духовно-религиозная смерть, полная победа католицизма над православием. Именно в таком эмоционально-напряженном клубке культурно-религиозных сплетений эмигранты рассматривали обсуждение вопросов перехода в СССР с кириллицы на латиницу. И тем не менее эмигранты находили в себе еще силы шутить над советскими реформаторскими затеями. Приведем обширное стихотворение известного эмигрантского писателя В. В. Клопотовского (1883–1944), выступавшего под псевдонимом Лери:

Московская латынь

В СССР предстоит введение латинского шрифта.

«Латынь из моды вышла ныне», —

Так некогда сказал поэт,

Но в этом больше смысла нет,

Раз, по прошествии ста лет,

В России пишут по-латыни,

По предписанию чеки,

Середняки и кулаки.

Согласно воле Главнауки,

В России умерли «аз» – «буки».

А также «веди» и «глагол».

Чтоб не трудился комсомол,

Да при наличьи комсомола

Теперь уже не до глагола

Тому, кто, как известно всем,

Уже давно и глух и нем.

И всем на свете недоволен,

И недвижим, и безглаголен.

Но что за ширь, но что за взлет!

И кто осмыслит, кто поймет

Рисунок этот прихотливый

И сказочные перспективы

Тех государственных забот,

Что власть советов наполняет,

И от которых весь народ

Действительно обалдевает,

Но все же движется вперед,

И, становясь в хвост за селедкой

Иль за восьмушкой макарон,

Вполне признательно и кротко

Язык Тацита учит он,

Как признанный первоисточник

Всех умных и серьезных книг,

Либо, вперяя глаз в подстрочник,

Он по-латыни славит ЦИК.

И, рассудив в огне и в буре,

Всех откровений весь венец

Кричит совдепу: «Моритури

Тебе салютант» и конец!

И в самом деле, что творится!..

Обалдевает голова,

И это ясно, что едва

Другая сыщется столица,

Как эта красная Москва! —

Где были снежные сугробы,

Где были мрачные леса,

Там нынче всюду небоскребы

Вонзают крыши в небеса,

И государство взором метким

Спешит культуру насадить

И всех, в порядке пятилетки,

И обогреть, и накормить!..

Грохочет жизнь, взлетают лифты,

Вздымая хлебные мешки,

И правильным латинским шрифтом

Посланья пишут мужики.

И даже будучи в подвале,

И, несмотря на свой удел,

«В конце письма поставят “вале”»

Пред тем, как выйти на расстрел!..

И даже в глубине деревни

Белогвардеец и кулак,

Презрев старорежимный мрак,

Как римлянин какой-то древний,

Выводит вместо трех крестов

Латинских звонких пару строф!..

И не при тлеющей лучине,

Подруге темных царских дней,

А при «Филлипсе»[22] в сто свечей

Мужик с мужичкой по-латыни

Благонадежности своей,

Сопя, вдвоем строчат анкету,

Но с тяжкой думой на челе,

Чтобы узнали там, в Кремле,

Что хлеба все-таки ведь нету

И что не народится хлеб,

Пока не пропадет Совдеп!..

И изречением крылатым

Латинский завершив язык,

Они вполне российским матом

В душе обложат красный ЦИК…

И слов игры их не измерить,

И можно лишь одно сказать,

Что Русь аршином не измерить,

И по-латыни не понять!..

(Сегодня. 1930. 12 янв.)

Такая ироническо-скептическая оценка возможной латинизации русского языка в стихотворении сопровождается апелляцией и к историческим фактам, и к традиционным образам русской крестьянской Руси-России, и к просторечным и даже бранным формам (ученая латынь ? русский мат как антипод латинского – языка учености), и к литературным ассоциациям, реминисценциям (ср. тютчевское «Умом Россию не понять…»), и к текущей ситуации в большевистской стране (пятилетки как новый способ планового хозяйственно-политического управления страной). Орфографические новшества, активно обсуждаемые в советской России, казались эмигрантам всё более и более абсурдными, вздорными и нелепыми и все более отдаляли эмигрантов от советской культуры, интеллектуального поля и складывавшейся, формировавшейся языковой практики.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.