1.3. Проблемы политики мультикультурализма после 11 сентября 2001 г

1.3. Проблемы политики мультикультурализма после 11 сентября 2001 г

После 11 сентября 2001 г. и провозглашения президентом Дж. Бушем-младшим курса на борьбу с международным терроризмом число американцев, отрицательно относящихся к мусульманам и исламу как религии, которая, по их мнению, поощряет насилие и терроризм, резко увеличилось с 14 % в 2001 г. до 33 % в 2006 г., и акции мультикультурализма упали почти до нуля.[104]

Как и многие американские консерваторы, С. Хантингтон полагает, что наиболее действенное средство предотвращения дезинтеграции Соединенных Штатов – это не политика мультикультурализма, а культурная ассимиляция иммигрантов: «Я считаю, – писал маститый политолог в своей последней книге, – что Америка может это сделать и американцы должны заново обратиться к англо-протестантской культуре, традициям и ценностям, которые на протяжении трех с половиной веков разделялись американцами всех рас, народностей и религий и были источниками их свободы, единства, мощи, процветания и морального лидерства, как силы добра в мире».[105]

На практике США вряд ли удастся последовать этому рецепту. «Отказ от “священной коровы” мультикультурализма невозможен не только по культурно-идеологическим соображениям, но и в силу демографической динамики. По прогнозам, к 2050 г. каждый четвертый американец будет испаноязычным, а Соединенные Штаты превратятся во второе по численности испаноязычное государство мира после Мексики. Еще 13–15 % американцев составят иммигранты из стран Азии. Столь значительное демографическое присутствие усилит стремление иммигрантов поддерживать и развивать собственную отличительность от окружающих. Тем более что мексиканцы, в отличие от старых и новых иммигрантов европейского происхождения, с трудом поддаются аккультурации и зачастую не желают учить английский язык. <…> Смогут ли Соединенные Штаты, радикально изменившись расово и культурно, остаться прежними в политическом и экономическом отношении? В то время как интеллектуалы дебатируют [по поводу этой проблемы. – В. С.], радикальные пессимисты из числа американских правых начинают готовиться к вооруженной борьбе за “американский Техас”».[106]

Постоянно растет и мусульманская община США, но пока нет достоверных данных о численности американских мусульман: ее то завышают до 7,0 млн, то занижают до 1,2 млн. По оценкам Pew Research Center, в Америке проживает 2,5 млн мусульман, две трети из которых родились вне Штатов. Около 23 % – новообращенные мусульмане, из них 58 % – афроамериканцы, 34 % – белые.[107]

В прошлом мусульманская община росла в основном за счет состоятельных студентов из арабских нефтедобывающих государств, оставшихся здесь после учебы, но в 1990-е гг. состав общины начал кардинально меняться за счет беженцев из Боснии, Афганистана, Ирака и Сомали. «Это не обязательно люди с высшим образованием: адвокаты, врачи и инженеры. Новоприбывшие в основном работают в сфере обслуживания». Исследование, проведенное Pew Research Center в 2008 г., показало: несмотря на то что большинство американских мусульман относятся к среднему классу и придерживаются умеренных взглядов, в их среде «имеются лакуны с потенциалом радикализации». Так, 5 % опрашиваемых отозвались об «Аль-Каиде» положительно в той или иной степени. Еще 5 % заявили, что теракты «иногда оправданы», а 1 % – что они оправданы «зачастую». Результат: только в 2009 г. зарегистрировано не менее восьми эпизодов подготовки терактов или применения вооруженного насилия американцами-мусульманами. Наконец, 25 декабря 2009 г. была предпринята самая опасная террористическая атака на США после 11 сентября 2001 г., которая не удалась благодаря счастливой случайности, а также решительности пассажиров и экипажа. Несмотря на имевшуюся информацию об Умаре Фаруке Абдулмуталлабе, спецслужбы не смогли составить общую картину, «чтобы идентифицировать и упредить эту угрозу». Отдельная головная боль для властей США – радикализация обратившихся в ислам афроамериканцев-заключенных.[108]

Американские исследователи отмечают еще одну тревожную тенденцию, которую можно определить как убегание от разно-образия. Суть ее заключается в том, что американцы, рожденные в Новом Свете, стремятся селиться как можно дальше от районов проживания новых иммигрантов. «Светлокожие перемещаются в белую американскую глубинку, – пишет главный редактор журнала National Revue П. Браймилоу, – чернокожие – к большим черным метрополиям на Юге. Так этнически разламывается Америка». В середине 1990-х гг. «небелое» население составляло 73,2 % в Вашингтоне, 83,7 % в Детройте, 90,7 % в Майами. Несмотря на массированную пропаганду мира между расами и сотрудничества, количество «черно-белых» браков не составляет в США и 1 % от общего числа. В итоге общие объединяющие американцев идеалы постепенно утрачиваются, однако «национальное государство, по существу, требует общей культуры и общего языка. Трудно представить, как оно будет существовать без этого».[109]

Оценивая исторические перспективы Соединенных Штатов, известный американский исследователь И. Валлерстайн как-то заметил: «Америку где-нибудь в 2020-е гг. ждет своя перестройка, но, в отличие от советской, она будет значительно более кровавой, потому что в ней будут замешаны расовые и этнические проблемы, которые находятся не на периферии системы, а внутри нее».[110] По прогнозу известного социолога, прежде всего в этот исторический период «как давление, так и напряжение миграции достигнут максимума. Каким образом смогут США остановить нелегальную миграцию, исчисляемую миллионами, даже десятками миллионов? Ответ простой – никак не смогут».[111]

Однако сегодня не все так однозначно плохо в отношении политики мультикультурализма и проблемы интеграции иммигрантов в Северной Америке. Согласно данным социологов, бо?льшая часть второго поколения испаноамериканцев не противопоставляет себя американскому обществу и связывает свое будущее с будущим новой родины. Поэтому описанная нами выше тенденция представляет лишь одну, наиболее тревожную сторону процессов, связанных с проблемой интеграции иммигрантских меньшинств в принимающее общество.

Кроме того, в Канаде, несмотря на то что этнический состав населения становится более разнообразным (в крупнейших канадских городах Торонто, Ванкувере и Монреале – от половины до двух третей жителей – не британского и не французского происхождения), удалось выработать национальную идею, вполне успешно консолидирующую мультикультурное общество. Первым шагом на этом пути можно считать «Канадский акт о мультикультурализме» (1971); таким образом канадское правительство подтвердило, что мультикультурализм отражает культурное и расовое разнообразие канадского общества, а также признало за гражданами свободу сохранять и поддерживать свое культурное наследие. В дальнейшем этот акт дополнили и уточнили еще несколько законов. «Канадская хартия прав и свобод» (1982) призвана гарантировать фундаментальные свободы и демократические права и прежде всего право на равенство, «Акт о правах человека» гарантирует всем членам канадского общества равное право вести такой образ жизни, какой они хотят. Следует упомянуть и «Акт о справедливом трудоустройстве» 1995 г., в котором говорится, что справедливость на рабочем месте предполагает не только одинаковое отношение ко всем сотрудникам, но и уважение к их различиям. С принятием этих правовых актов произошла институционализация культурных прав меньшинств.

В результате, по выражению бывшего премьер-министра Джо Кларка, «Канада является сообществом сообществ, в котором множество коммун живут вместе, но ни одна из них не отказывается от своих культурных особенностей, что позволяет называть канадское общество мозаичным гобеленом».[112] Мозаичность социума рассматривается как важнейший компонент самобытности канадской нации. Сегодня самоидентификация канадцев в значительной степени связана с понятием мультикультурности. Так, согласно опросу общественного мнения, проведенному в 1999 г., более 83 % канадцев считают мультикультурность одной из самых позитивных характеристик своей страны. Для сравнения: в 1996 г. этот показатель составлял 80 %, а в 1993 г. – лишь 77 %. В возрастном отношении наибольшую долю приверженцев мультикультуралистского принципа «единство в многообразии», ставшего национальной идеей Канады, составляет молодежь. В 1999 г. 96 % канадцев нравилось то, что в Канаде живут люди, принадлежащие к различным этническим группам и расам.[113]

«Канадское правительство, практически отказавшись от навязывания своим гражданам и мигрантам выбора между англо– и франкоконформизмом, стремится к дотационной поддержке культурного своеобразия самых разных этнокультурных меньшинств», – отмечает М. Опальски.[114] Таким образом, в Канаде параллельно развиваются два процесса, находящиеся в динамическом противоречии: увеличивается мозаичность канадского общества и происходит «канадизация» ее населения, осознающего себя как мультикультурную общность. Канадцы по праву гордятся своей терпимостью по отношению к представителям иных этнических, расовых, конфессиональных групп и приверженцам иных политических взглядов и моделей поведения.

Так, динамичное развитие Ванкувера и всей провинции Британская Колумбия напрямую связывается с крупномасштабной иммиграцией из Восточной и Юго-Восточной Азии (3/4 всех иммигрантов в провинцию составляют выходцы из азиатских стран, прежде всего китайцы). В Ванкувере китайцы составляют 17 % населения. В результате китайский язык стал третьим среди наиболее используемых в повседневной жизни языков.[115] При этом иммигранты-китайцы имеют более высокий образовательный уровень, чем ванкуверцы в целом (33 и 27 % соответственно) и чаще являются домовладельцами (80 и 57 %). В целом канадцы, родившиеся за границей, зарабатывают на 6 % больше, чем родившиеся в стране. Однако и в Канаде увеличение удельного веса видимых меньшинств, среди которых явно преобладают иммигранты – выходцы из стран Азии, вызывает определенный рост общественного беспокойства, о чем косвенно свидетельствует некоторое уменьшение числа респондентов, приверженных ценностям мультикультурализма. Так, согласно данным опроса, проведенного в 2003 г., доля канадцев, считающих мультикультурность очень важной составляющей канадской самобытности, снизилась с 54 % в 2000 г. до 47 % в 2003 г.[116]

Сравнивая политическую культуру Канады и США, исследователи отмечают два основных отличия между двумя соседними странами. «Во-первых, для канадского публичного пространства не характерна “расиализация”, свойственная американскому публичному пространству. Это объясняется различиями в политических историях двух стран, в частности отсутствием в Канаде опыта рабства афроамериканцев и истребления индейцев. Во-вторых, в Канаде никогда не была популярной идеология “плавильного котла” [в силу изначального билингвизма и дуализма политической культуры. – В. С.], которая долгое время являлась практически официальной в США».[117] Мультикультурность и полиэтничность Канады складывались и продолжают складываться под влиянием культурных ценностей аборигенов, выходцев из Старого Света (прежде всего, англо– и франкоканадцев), а также все более многочисленных выходцев из стран Азии, Африки и Латинской Америки. Канадское государство и по сей день ищет пути гармонизации межэтнических и межобщинных отношений. Как отмечает М. Уолцер, одна из проблем состоит в том, «что ни аборигены, ни квебекцы не являются иммигрантами. Они никогда не жертвовали своей культурой и в этом смысле не платили ту цену, которую обычно платят иммигранты. Французы пришли сюда как колонисты; аборигены же есть то, что они есть, – коренные народы, так сказать, колонисты предшествующих эпох. И аборигены, и колонисты были завоеваны в ходе войны, которую мы, скорее всего, сочтем войной, по отношению к ним неправедной (хотя франко-британские войны могут быть названы и обоюдно неправедными, ибо велись они ради обретения господства на “индейцами”). На данном историческом фоне требование той или иной разновидности автономии выглядит вполне обоснованным. Однако реализация этого требования – дело непростое, ибо она требует такого конституционного устройства, которое позволит осуществлять дифференцированный подход к разным народам, установит разные режимы в разных частях одной и той же страны, при том что страна эта исповедует либеральный принцип равенства всех перед законом».[118]

Приверженность данному принципу во многом объясняла то, что долгое время Квебеку отказывали в предоставлении конституционно закрепленного особого статуса. Однако его предоставление не только ликвидировало сепаратистские тенденции в этой франкоязычной провинции, но и вызвало претензии со стороны ряда англоязычных провинций на получение такого же статуса.

В Австралии это было сделано еще в 1970-е гг.: правительство сняло ограничения на въезд в страну иммигрантов в зависимости от их этнокультурных признаков в рамках политики мультикультурализма. В результате «во многих анклавных поселениях страны вторым языком уже стал китайский. А в ряде кварталов говорят по-персидски, по-арабски, по-вьетнамски, по-тайски и на других “экзотических” языках». Сегодня это породило межэтнические и межконфессиональные конфликты и поспособствовало возникновению ряда националистических организаций белого «коренного населения».[119]

Однако, как считают некоторые отечественные авторы, «новый интерес и озабоченность этничностью в США [как и в других иммигрантских государствах. – В. С.] – это больше средство противодействия неравенству, отстаивания дополнительных прав и выстраивания солидарных коалиций в обществе жесткой конкуренции. А отчасти это уже “роскошь” культурных увлечений, которую может позволить себе в состоятельном обществе утвердившиеся бывшие иммигранты».[120]

Действительно, многие иммигранты-латиноамериканцы не считают себя американцами и не желают усваивать язык, культуру и мировидение белого большинства, хотя желают пользоваться всеми благами этой страны. В последнее время американское единство и идентичность подвергаются испытанию на прочность, тем не менее американскому обществу удается избегать раскола и радикализации политики. По мнению У. Альтерматта, принципиальный вопрос заключается в том, «имеет ли иммигрант точки соприкосновения с имеющими или не имеющими своей территории этническими, языковыми или религиозными общностями. В Европе иммигранты постоянно сталкиваются с местными жителями, которые защищают свои территории. Напротив, ассимиляция иммигрантов в Северной Америке проходит легче, поскольку люди воспринимаются там всеми просто как осколки национальностей, этносов и религиозных общностей, которые государство не гомогенизировало. Там, где культура и этнос не играют главной роли для дефиниции государства, иммигранты могут быстрее ассимилироваться с существующей культурой по социально-психологическим причинам, даже если они пока не имеют гражданства».[121]

Сторонники мультикультурализма настаивают на том, что только он оставляет возможность полноценной социальной интеграции новых иммигрантов. «Если мы примем два главных требования сторонников мультикультурализма, – утверждает, в частности, У. Кимлика, – а именно, что основные институты предвзяты в пользу большинства и что результатом этой предвзятости является ущерб важным интересам, связанным с идентичностью и осознанием себя как личности, то можно ожидать, что меньшинства будут чувствовать себя исключенными из “слепых к различиям” основных институтов и испытывать отчуждение и недоверие к политическому процессу. Тогда мы вправе предсказать, что признание мультикультурализма на самом деле укрепляет солидарность и способствует политической стабильности, убирая барьеры, препятствующие меньшинствам всем сердцем принять политические институты большого общества».[122]

И хотя подобную перспективу трудно назвать приемлемой в свете происходящих сегодня процессов, в Северной Америке, вероятно, нет реалистичной альтернативы политике мультикультурализма. Как отмечает выдающийся антрополог К. Леви-Стросс: «Не существует страны, которая бы была в большей степени, чем Соединенные Штаты Америки, продуктом слияний и смешений, и, несмотря на это, существует American way of life, который характерен для всех жителей страны, каким бы ни было их этническое происхождение».[123] Давая своему народу новую гражданскую идентичность, Америка не заставляла отказываться от собственной идентичности тех иммигрантов, которые не хотели с ней расстаться.