ОБРАЗ ВОДЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОБРАЗ ВОДЫ

1. Один образ постоянно повторяется в философских текстах Древнего Китая, освежая их и устанавливая их внутренние связи – это образ воды. Вода, говорит Лао-Цзы (8) – это то, что ближе всего к «Пути», дао. Она не есть сам Путь, так как вода – это особая, отличная от других реальность, в то время как Путь охватывает реальность во всей ее полноте, объемлет все противоречия: если вода представляет собой «актуализацию» реальной формы, то Путь возвращает нас к неразличимой сущности вещей. Тем не менее, поскольку вода совершенно податлива, текуча, неуловима, бесформенна и никогда не прекращает своего движения и не может иссякнуть, вода выводит нас на дорогу к Пути, возвышает нас до всеобщего. Его невозможно увидеть или назвать (отделить от других); от него все исходит и к нему все возвращается. Таким образом, из всех актуализированных форм вода, вероятно, представляет собой такую формой реальности, которая актуализировалась в наименьшей степени: она не принимает никакой определенной формы, не застывает в каком-либо определенном месте. Вода в наименьшей степени соответствует понятию вещи – самая живая, самая подвижная вещь.

Поэты и философы часто воспевали воду за ее чистоту; в бесплодной пустыне она служит для утоления жажды, она – как источник жизни для души. Высказывания Гераклита «все течет (или «нельзя войти два раза в один и тот же поток» – фрагм. 134 (94)), в философии ассоциируется с ощущением эфемерности, мимолетности и невесомости существования: «мы существуем и не существуем» - фрагм. 133 (49а)). Столь же лаконичному восклицанию Конфуция, произнесенноу, по преданию, на берегу реки – «Так же постоянно день переходит в ночь» («Лунь юй», IX, 16) – соответствует традиция восхищаться этим беспрерывным течением, подобным всеобщему процессу мироздания, источник которого неиссякаем (ср. Мэн-цзы, IV, В, 18). Внешне совершенно обыденный, образ воды, с одной стороны, имеет признаки небытия, а с другой, представляет собой основу имманентности. Ибо вода постоянно самовозрождается и, притекая из невидимых верховьев, никогда не прекращает своего движения, иллюстрируя само понятие эффективности. Или – что представляет собой «достижение эффекта».

Образ воды освящает различные аспекты этих понятий, так как в нем отражено все. До такой степени, что когда начинают говорить о воде, замечает Лао-цзы, «речь, кажется, имеет обратный смысл» и лишний раз заставляет поверить в парадокс: «В мире нет ничего более податливого и более слабого, чем вода, но чтобы бороться с тем, что является твердым и сильным, ничто не может ее превзойти», – а также «заменить» ее (Лао-цзы, 78). И еще, вода – это «самое гибкое и податливое, которое берет верх над самым твердым» (Лао-цзы, 43). Ведь коль скоро в ней нет жесткости и неподвижности, не существует и такого места, куда бы она не проникала – причем сама она не «ломается» (ср. Ван Би). Очевидно, что когда кто-либо «желает сохранить свою силу, то он не будет сильным; только сохраняя гибкость и податливость, можно оставаться сильным» (Лао-цзы, 52); и еще: только если не сопротивляешься, становишься самым сильным и стойким.

В этом вода противоположна камню: будучи твердым, камень истирается и разбивается, даже такой долговечный камень, как нефрит; своей неподвижностью и твердостью камень воплощает то, что дошло «до предела своей актуализации» (Лао-цзы, 38, ср. комм. Ван Би) и застыло в своих очертаниях. Податливость воды, напротив, напоминает гибкость тела грудного ребенка (Лао-цзы, 76). Когда человек рождается, когда прорастает растение, нежность и гибкость тела ребенка, так же как хрупкость раскачивающихся побегов, полны жизни и веселья, тогда как после смерти тело человека или дерева всегда бывает затвердевшим и высохшим. Все это, утверждает Лао-цзы, применимо к стратегии: когда войска тверды и непоколебимы, они вряд ли сумеют победить.«Слабость» – это тот путь, по которому следует дао, одерживая победу над силой (Лао-цзы, 40). Поскольку настоящей силой является скрытая, внутренняя сила, а не та, которая, чтобы проявить себя, должна напрягаться и, напрягаясь, приходит к тому, что ломается или, по крайней мере, истощается. Иначе говоря, настоящая сила – это не то могущество, которое выставлено напоказ, но потенциальная мощь; в стратегии, например, это потенциал ситуации, тот, что подобен скопившейся воде.

«Войска используются военачальником в бою, как скопившаяся вода, когда она идет напролом и устремляется в бездну» (Сунь-цзы, гл.4, »Син» конец); из-за большой разности высот и узости русла реки сила воды может возрасти настолько, что она сможет гнать вперед камни (там же, гл.5, «Ши»). Хотя вода по природе своей «податлива и мягка», а камни – «тверды и тяжелы» (Ду My) вода преодолевает вес камней только благодаря своему удачному положению. В результате можно сказать, что настоящую силу в наибольшей степени характеризует то, что она не принуждает себя. Китайские мыслители вновь и вновь возвращаются к этому положению: воде по природе свойственно течь вниз; если ей удается нести своим течением даже камни, то это является результатом того, что она стремится сверху вниз, под уклон, встретившийся на ее пути.

Вода – это образ того, что постоянно ищет выхода, стремится продолжать свой путь, но не нарушает при этом своей естественной склонности, а постоянно следует ей: «Построение войск должно походить на движение воды. Так же, как воде свойственно избегать того, что наверху, и стремиться к тому, что внизу, войска должны избегать укрепленных позиций противника и нападать на слабые позиции» (Сунь-цзы, гл.6, «Сю ши»). Сильные позиции – это такие позиции, где противник – «полный», где он преграждает путь нашим войскам, «слабые позиции» – это позиции, где он – «пустой», то есть не имеет достаточного количества воинов или ему-не хватает средств для сопротивления: стратег, как и вода, обходит все препятствия и проникает туда, где для него открыт путь; как и вода, он все время идет по пути наименьшего сопротивления и в любой момент находит, где легче всего пройти.

2. Это положение «внизу», направление, к которому вода беспрестанно стремится, стекая по своему руслу, позволяет ей побеждать. Если большие реки и море могут «господствовать над сотнями речушек», как мы уже видели (Лао-цзы, 66, ср. выше, гл.7), то это возможно только в силу того, что они находятся ниже. Первый смысл этого наблюдения совершенно понятен для нас: вся мощь концентрируется внизу, в устье. Море наполняется за счет всех вод мира, стекающих к нему, не тратя сил на их поиски; воды устремляются к морю и втекают в него, исходя лишь из естественной склонности, морю только остается их принять. Но кроме того, можно обнаружить еще один смысл – связанный с искусством стратегии, которое, кажется, не соответствует обычным взглядам, а даже является противоположным общепринятому: стремясь вниз, вода «никогда не падает» (Лао-цзы, 8).

Мы оказываемся внизу – мы не вступаем в бой. Самая лучшая стратегия – это начать с того, чтобы уйти от стратегии противостояния, отойти от любого соперничества; такая стратегия противоположна обычной. Ибо тот, кто не нападает, также и не подвергается нападению (Лао-цзы, 22). Не только потому, что об этом никто не подумает, но и потому, что это не удастся осуществить – ибо никто не найдет повода начать борьбу. Сознательно уйдя в самый низ, туда, где другому находиться противно, мы лишаем его возможности начать противостояние и соперничество и тем самым полностью обезвреживаем; препятствуя проявлению вражды, врага заранее выводят из игры. Еще раз можно сказать, что все зависит от условий, при которых, принимая удобную позицию, мы одновременно добиваемся и другой цели: заняв по своей воле нижнюю позицию по отношению к другим, я отнимаю у них возможность загнать меня на эту позицию, парализую их агрессивность. Тот, кто обладает в полной мере такойспособностью, подобен новорожденному ребенку; он становится неуязвим (Лао-цзы, 55). Напротив, тот, кто действует силой, заставляет других поступать так же по отношению к нему: он сам дает им оружие, сам себя ставит под удар (ср.Ван Би, 49).

Это соответствует общему принципу: самый естественный «путь к Небу» – суметь победить, не нападая (Лао-цзы, 73). Лао-цзы применяет этот принцип к стратегии: хороший военачальник не бывает «воинственным», то есть, поясняет толкователь (Ван Би, 69), он не стремится опередить и напасть; другими словами, «тот, кто способен победить противника, не завязывает с ним бой». При помощи этой «способности к не-нападению» можно должным образом «использовать силу». Но как понять такое отношение к другому, при котором удается победить его без всяких столкновений? Лао-цзы объясняет это рядом парадоксальных формулировок без расшифровки (по типу формулы «действовать без действия»): «Отправиться в поход без того, чтобы был поход», «Засучить рукава без того, чтобы были рукава», «Броситься в бой без того, чтобы был противник», или «Крепко держать в руках без того, чтобы было оружие» (69). Это означает, что «сопротивление не проявляется до того, как начат бой», лаконично добавляет автор. Можно развернуть это высказывание: мы оказываем давление на противника – ибо в самом деле существует определенное давление, напряжение, угроза, – но не в виде наступления (мы даже готовы к отступлению), без каких-либо открытых проявлений силы – то есть мы не стремимся встретиться с противником лицом к лицу в определенном месте и в определенный момент – предприняв военный поход, взяв в руки оружие и ринувшись в атаку.

«Поход» в самом деле осуществляется, но не совсем такой поход, который обычно обозначается этим словом. Есть такое действие, как «засучивание рукавов», но мы не можем наблюдать за чем-либо, воплощающим это действие, то есть виден акт, но не объект (индивидуальный и ограниченный), на который направлено это действие.

В результате нет ничего ощутимого, что предоставило бы противнику возможность наконец собраться с силами и оказать отпор. Он будет разгромлен, не имея возможности даже начать сражение, – он вовсе не встретит противника: давление проявляется, но не осуществляется полностью (следовательно, оно ограничено), все удается проделать, не прикладывая усилия к какой-то одной конкретной точке, где это усилие могло бы спровоцировать сопротивление. Противник, попав в такое беспрерывное течение, как бы в поток воды, не способен даже ухватиться за какую-либо неровность или шероховатость. Бою как событию противопоставляется непрерывность развертывания действия, в ходе которого противостояние враждующих сторон постепенно уменьшается – не столько в результате истощения сил, сколько благодаря умению предупредить действия противника, сломить его сопротивление, парализовать его волю. Речь идет о том, чтобы «побеждать изо дня в день» подхватывает эту мысль автор трактата о дипломатии (Гуйгу- цзы, гл. 8 «Мо»), то есть в результате постоянной борьбы, проходящей без выраженных столкновений. Борьба постоянная, но рассеянная, повсеместная, борьба, которую остерегаются завязать открыто и явно: страна «ничего на нее не тратит», а другие даже не осознают «насколько они подчинены и зависимы». До сих пор нигде, кроме трактата о военной стратегии, одна из глав которого все же посвящена «атаке» (Сунь-цзы, гл. 3 «Моу гун»), не дается советов насчет нападения: «Одержать сто побед в ста битвах – относительное благо, но добиться подчинения противника, не начиная борьбы, – предел совершенства». Таким образом «искусный военачальник подавляет противника, не нападая на него, разрушает страну противника без длительных походов и осад. В конце концов, такое поступательное движение, направленное на осуществление определенных целей, скорее приведет к успеху, чем ряд сражений, очень ярких и зрелищных, но неминуемо вызывающих отпор, причем результат их невозможно точно предсказать.

3. Еще один образ, используемый в военном трактате, позволяет точнее почувствовать, от чего зависит успех: «Рельеф местности обуславливает течение воды, а противник обуславливает победу» (Сунь-цзы, гл. 6, «Сю ши»). Этот образ следует понимать буквально. Он приводится не для того чтобы проиллюстрировать какой-либо ранее провозглашенный принцип, впоследствии он также не толкуется; именно в этом сравнении намечается и развертывается теория. Точнее, идея уже давно носилась в воздухе, но только здесь она окончательно выкристаллизовывается. Сама по себе вода не имеет определенной формы, она постоянно меняется, приспосабливается и, именно благодаря умению приспособиться она может беспрепятственно течь все дальше и дальше. Таким же образом, как мы видели, лишь приспосабливаясь к противнику, можно взять над ним верх. Позиция противника для меня – то же самое , что рельеф местности для воды: я изучаю эту позицию, приспосабливаюсь к ней, вместо того, чтобы противодействовать ей и менять в ней что-либо; короче говоря, я не оказываю сопротивления, а сообразуюсь с существующей ситуацией, и тогда победа неминуема и необратима, так же, как течение воды, беспечно уносящейся все ниже и ниже. Форма воды «не заключена в воде», но происходит от рельефа; так же и «военный потенциал – не во мне» (Ду My), а происходит от моего противника. Возможно, он и не во мне (иначе я мог бы его исчерпать), и не в другом; скорее всего, это я его вытягиваю из моего противника. Иначе говоря, потенциал не связан с противостоянием сил, когда одна сторона нападает на другую и каждая обладает определенной силой; потенциал является потенциалом ситуации; ход развития этой ситуации позволяет нам постоянно наращивать нашу силу без необходимости прикладывать какие-либо усилия. Потенциал заключается в возможностях ситуации: так рельеф местности создает условия, необходимые для течения воды, и она успешно использует его возможности. Таким образом: «Соответствовать противнику – вот что необходимо для создания потенциала» [76] (Мэй Яочэнь). А развивается этот потенциал в результате манипуляций, которым хорошо поддается: если войска противника наступают, я наношу им удар, если они полны энтузиазма и рвутся в бой, я их «ослабляю»; если полководец «полон спеси и высокомерия», мне выгоднее «унизить» его; если он «алчен», то надо «подкупить» его и т.д. (Ли Цюань). Поскольку вода свободна в своем движении, она может воспользоваться малейшими неровностями почвы, чтобы продвинуться вперед; точно так же, пока я остаюсь свободным – и не только сам не принимаю никакой определенной формы, но и не застываю в той форме, которую я временно принял в данных обстоятельствах, – до тех пор я могу пользоваться малейшей открывшейся брешью и продолжать свой путь вперд. Вообще говоря, я выбираю ту или иную стратегию только исходя из положения противника: если соотношение войск «десять к одному», то надо его «окружить», если «пять к одному» – напасть на него, «при равных силах» – «разделить» его, и наконец, при меньших силах – «бежать», «избегая» его (Сунь-цзы, гл.З, «Моу гун»).

То же самое можно наблюдать, когда вода обходит препятствия, возникающие на ее пути, а не оказывает им бесполезного сопротивления. Если противник, находящийся в менее выгодном положении, продолжает упорно держать оборону, он становится жертвой более могущественного противника. В такой логике потенциала, происходящего только от ситуации, не остается больше места для самоотверженого напряжения сил человека. Жертвенность, даже героизм – бесполезны и опасны. Можно обойтись без заранее составленного плана, соответственно, любой командир вправе не подчиняться полученным приказам, если они его не устраивают; остается только следовать требованиям ситуации, она становится как бы единственной инстанцией. Только она позволяет отделить то, «что подходит» в данном конкретном случае, от того, что не подходит (Сунь-цзы, гл. 3, «Моу гун»; Цзя Линь), и она же становится источником движения. Известно, нет ничего хуже, чем повторить то, что ранее привело к успеху: ибо ситуация – уже другая, ее потенциал не такой же, что прежде, а прошлое уже минуло. Напротив, если мы подготавливаем победу, «исходя из положения противника», то ее потенциал «неистощим» (Сунь-цзы, гл.6, «Сю ши»); используемая нами стратегия всегда поможет застать противника врасплох и дезориентировать его, поскольку такая стратегия находит источник энергии и «движущую силу» в постоянном приспособлении (Мэй Яочэнь, ср. смысл цзи). Любое положение остается почти неизменным, ели оно изолировано, независимо и его функциональность не востребована; тогда как в соединении с другими оно мобилизуется и становится реактивным, связующая сила, как и готовность к действиям, становится гораздо выше.

4. Продолжим сравнение: так же, как вода «не имеет постоянной формы», войска «не имеют такого потенциала, который был бы постоянен» (Сунь-цзы, гл.6, «Сю ши»). Вода символизирует потенциал не только своей способностью к приспособлению, но и своей изменчивостью. Совершенно очевидно, что положение противника всегда в той или иной мере меняется, поэтому если я продолжаю к нему приспосабливаться, я сам постоянно трансформируюсь. Следует различать эти два понятия, ибо они хотя и близки (бянъ – хуа), но соответствуют двум различным уровня применения. Если в начале процесса модификация может быть только точечной, то для приспособления к ней мне приходится мобилизовать все свой силы; но полностью изменяясь под ее влиянием, я обновляюсь изнутри и постоянно остаюсь динамичным. Поскольку последствия этого процесса проявляются беспрестанно, здесь уже не приходится говорить об эффективности – такое понятие кажется слишком ограниченным, неприменимым к изменениям, зависящим от изменений состояния противника. Когда наши действия не преследуют цели добиться победы – это и называется истинной, божественной способностью приносить эффект (ibid). Способность приносить эффект – понятие тонкое, непостижимое, близкое к понятию «основания имманентности»: к тому, что дает обоснование мира – «дней» и «времен года»; самое «божественное» по своему истоку одновременно и есть самое естественное. В связи с этим необходимо различать «постоянное» и «изменчивое»: на войне существует «неизменная» логика, но «потенциал» преобразуется так же, как вода, обладающая неизменной «природой», но способной изменять свою форму (Ван Си). В самом деле, когда неизменная природа воды влечет ее все ниже и ниже, она не имеет постоянной формы, потому что ее форма определяется рельефом местности; точно так же, если на войне существует одна неизменная логика – нападать на слабые пункты, то потенциал при этом беспрерывно меняется, потому что он зависит от противника, с которым имеют дело, так что слабые пункты при этом будут всякий раз иные – в зависимости от ситуации.

Именно поэтому невозможно смоделировать войну, построить ее модель или образец (eidos), применимый во всех случаях: «Нападение и защита – очень тонкие понятия, невозможно их точно определить» (Ли Цюань). Ибо закрепление формы, выражение ее в рамках какой-либо парадигмы приводит к потере всего потенциала. При невозможности смоделировать конфликт, поскольку он постоянно изменяется, нам остается только обозначить его как переменную величину: вместо того чтобы строить теорию форм, китайские мыслители разрабатывают систему различий. Иными словами, они не стремятся выделить общие, более или менее постоянные черты, а исследуют границы возможных изменений. Для них не стоит вопрос идентификации, столь важный в европейской метафизике, а скорее – вопрос инвентаризации (возможностей как ресурсов).

Таким образом, после того как разобрана та единственная логика, что свойственна войне, автору военного трактата остается только наметить общую картину всех отклонений. Причем не тех отклонений, которые были бы связаны с реализацией его логики мышления, но отклонений, возникающих в результате разнообразия возможных ситуаций, которые исследуются этой единой логикой во всех направлениях, что позволяет получить общую картину явления и затем уже проводить сравнения.

В последних главах трактата речь идей о «Девяти землях» («девять» в данном случае – не точное количество, а указание на нечто предельное, чрезмерное – «изменения, доведенные до крайностей»). «Земли» различаются в зависимости от того находится ли участок земли на «нижнем уровне», можно ли с ним «связаться», или же он «отрезан от всего», или «закрыт», или «губителен» и т.д.; или же «участку земли» приписывают более широкий смысл: в зависимости от того, является ли он «рассеянным», «легким», «соединяющим», «разъединяющим», «тяжелым», «трудным» и т.д. Эти различия перечислены для того, чтобы можно было ими воспользоваться в зависимости от ситуации; они помогают нам увидеть, каким образом происходит переход от одного к другому: «Если полководец не понимает значения девяти переменных (тун), наблюдая, как они сообщаются между собой, напрасным будет его знание рельефа местности, ибо он не сможет им воспользоваться» (Сунь-цзы, гл.8, «Цзю бянь»). Эта картина не имеет отношения к настоящей науке топологии, ее цель – не рассматривать и классифицировать отдельно каждый случай (доказательством этому может служить то, что рубрики и названия могут переноситься из одного списка в другой), а выявить возможности изменений. Ведь известно, что на войне не бывает большей опасности, чем оставаться неподвижным в каком-то одном положении. Нет ничего хуже, как следовать определенным правилам и требованиям, поскольку, они не позволяют проявить достаточно гибкости и мешают воспользоваться изменившейся ситуацией, то есть именно тем, что создает потенциал (то же самое относится и к этике).

Не существует ничего, говорится в трактате, чем бы «стоило дорожить любой ценой» (таков смысл би; Сунь-цзы, гл.8 , «Цзю бянь»): ни «рисковать своей жизнью», ни «спасать свою жизнь», ни «выходить из себя», ни оставаться «чистым» и «честным», ни даже «спасать свой народ» (своих солдат). Дело в том, что любую позицию можно обсуждать, даже сам факт, что вы приняли ту или иную позицию, уже вызывает сомнение, так как действуя исходя из определенной позиции, мы не сможем приспособить наше поведение к постоянно изменяющейся ситуации, и в конце концов наши принципы приведут к тому, что мы будем «убиты», «пленены», «подвергнуты насмешкам», «оскорблениям», «поставлены в безвыходное положение». Как и мудреца (ср. у Конфуция – «Лунь юй», IV, 10), «стратега невозможно закрепить в одной точке»; искусство стратегии в том и состоит, чтобы уметь резко все менять, так же, как это происходит в жизни.

5. В этом отношении сопоставление войны и дипломатии – очень показательно. На войне такое действие, как «нападение», выступает альтернативой «защиты»; при дворе имеют место «объединения» или «разъединения», заключение союзов или их разрыв (Гуйгу-цзы, гл.6, «У хэ»). Однако логика остается прежней – она будет такой же для любых попыток противопоставить одно другому, такой же, как в природе. Вообще, независимо от того, говорим ли мы о том, что идем навстречу кому-то или против кого-то, стратегия будет направлена на то, чтобы приспособиться. Изменения происходят беспрерывно, каждый раз мы имеем рельеф со своим потенциалом и во всех случаях необходимо действовать в зависимости от ситуации. Дипломат, так же, как и стратег, не только приспосабливается к изменениям: он «действует уместным образом», и это в данном случае означает, что «исходя из обстоятельств, из конъюнктуры», он прекрасно осознает, какие действия будут «адекватны данному моменту»; видя, что «увеличивается» или «уменьшается» в настоящее время, он может предвидеть, как сложится ситуация в будущем и «изменить свое поведение вместе с ней». Поскольку ничто не бывает постоянным, и особенно то, к чему мы испытываем особое уважение, «мудрец» (здесь надо понимать – «дипломат») не может быть привязан к чему-либо или отвергать что-либо раз и навсегда; но коль скоро «объединиться» с одним означает «разъединиться» с другим, он идет от одного к другому, чтобы найти то, что соответствует его интересам, и иметь возможность впоследствии, не испытывая никаких сомнений, объединиться с теми, кто ему больше подходит (крупные политические деятели, высшие сановники поступают так при смене династий).

Чтобы наметить ориентиры для выбора линии поведения, нужно учитывать все случаи перемен, перечисленные в трактате в соответствии с определенной системой: касается ли это высказываний о способностях партнера (гл.К), «Моу»), о способах приблизиться к нему (гл. «Мо») или о том, как в разных ситуациях меняется речь (она может быть льстивой, решительной, доверительной, успокоительной и др.; гл. 9, «Цюань»). Если в Греции специалисты по риторике разрабатывали списки тропов, образных выражений, свойственных речи в качестве ее форм, то в этом трактате разнообразие речи рассматривается в зависимости от перечисленных обстоятельств и случаев.

Познание освещает важность ситуации (цюань, Гуйгу-цзы, гл.9). В трактате слово «весы», «взвешивание» употреблено в прямом смысле; кроме того, то же самое слово обозначает понятие «власть», в частности политическую (цюань ли), и понимается как нечто, вызванное обстоятельствами и полезное для нас (цюань-бянь, цю-ань-моу): это позволяет не связывать себя жесткими правилами (цзин); не застывать в одном положении, а продолжать развиваться в зависимости от логики процесса.

Однако тот факт, что оба смысла сливаются в одном слове и могут быть поняты по-разному в зависимости от положения чашек весов, наводит на мысль, что здесь дано определение реального явления, того, как ситуация переходит из одного положения в другое. «Обстоятельства» – это такое явление, благодаря которому реальность постоянно изменяется и развертывается (понятие бянь- тун), а время власти – это не что иное, как результат такой перемены направления.

Если в нашем понимании жизни обстоятельства имеют лишь второстепенный статус, их место – где-то в конце списка падежей, а роль их ограничена только «окружением» именительного падежа, деятеля, стоящего на первом месте (и играющего определяющую роль по отношению к объекту), то такая постоянная изменчивость, которую иллюстрирует образ текущей воды, понимается в Китае как сам ход жизни. Когда в XX веке китайцы добавили новый смысл этому слову, переведя новое для них понятие «прав человека» (жэнь-цюань) буквально как «полномочия человека», то на этом примере хорошо видно, как слово, долженствующее выражать некий новый смысл, тем не менее остается просто наклеенным на старое понятие – и мы можем констатировать справедливость этого совмещения на материале современной политической жизни Китая.

Если власть происходит от ситуации, то право делает ситуацию трансцендентной: в этическом плане оно заставляет признать абсолютную ценность личности; в функциональном плане – независимость, автономность субъекта.

Греческая философия также всегда осознавала наличие переменных величин, даже считала, что они могут выходить за рамки любых регламентации. Но тогда ими нельзя управлять. Аристотель, например, признает, что переменные величины существуют в навигации, он же связывает их со стратегией; не бывает общего знания всех частных случаев, ветры, веющие над волнами, слишком разнообразны для того, чтобы их можно было кодифицировать. По мифологическому родству, Тюхэ, богиня судьбы и удачи, приходится дочерью Океану и Тефиде и сестрой Метиде.

Тем не менее, существует такой образ воды, который в наименьшей степени отражен в литературе и философии Древнего Китая: моряк, путешествующий по воле волн и ищущий спасения (poros), молящийся богам и обманывающий течения. Потеряв надежду найти последователей своему учению, Конфуций однажды говорит, что он «взойдет на плот и уплывет в открытое бурное море» («Лунь юй», V, 6), но тотчас спохватывается и отвечает ученику, поймавшему его на, слове, что это была только шутка... На самом деле у китайцев не возникало желания куда-либо плыть. В Греции море омывало землю повсюду, берега были изрезаны заливами и бухтами; вечно волнующееся море перед глазами звало к приключениям не только моряка, но и, по его примеру, стратега и философа. Одиссей становится не только первым философом, но и отцом философии.

В Китае море омывает берега, которые плавно спускаются к кромке воды. Оно не зовет к путешествиям, не искушает опасностями – оно не призывает вывести мысль за рамки своей страны, де- территоризироватъ ее. Имманентность здесь возникает не как «дальний план», не как море («прекращающее хаос» – по Делезу), но как основа (для развития вещей). Поэтому стратег не рискует – а мудрец не сомневается.