Доминантный анализ

Доминантный анализ

Методика доминантного анализа предполагает наличие частотных словарей, представляющих текст или корпус текстов, и основывается на предположении» что среди наиболее частотных лексем присутствуют слова, обозначающие доминанты языковой картины этноса» социальной группы и индивида. Выявление, изучение и описание наиболее частотных знаменательных слов в аспекте языковой картины мира – это и есть доминантный анализ.

Одни доминанты в двух сравниваемых списках (в нашем случае это частотные списки русских и английских народных песен) могут иметь соответствия (например, концепт экзистенции «быть» и глаголы быть и to be, концепт движения – идти и to go, концепт говорения – сказать и to say и т. д.). Другие доминанты списка в другом соответствий не имеют, и тогда мы вправе полагать, что это неслучайно и перед нами этнически маркированная доминанта.

Так, в частотном словаре русской народной лирики среди наименований доминант мы найдем существительное друг. В частотном словаре английских народных песен соответствующее существительное friend к числу доминант не относится. Это обстоятельство служит дополнительным и весьма доказательным аргументом в пользу уже отмеченного лингвистами факта, что в русской ментальности «друг» занимает особое место. 285 словоупотреблений слова друг в русских народных песнях и 27 словоупотреблений friend – такой диспаритет случайным быть не может и заставляет искать причины несоответствия. Наши наблюдения совпадают с наблюдениями А. Вежбицкой, специально исследовавшей модели «дружбы» в русской, английской, польской и австралийской культурах [Вежбиикая 2001].

Если в русских песнях шелковый отмечено 72 раза, а соответствующее английское прилагательное silk — только 5 раз, то уже можно размышлять об этнических предпочтениях. Равно как и о резком различии в частотности русской вдовы (77 словоупотреблений) и соответственно английской widow (4 словоупотребления). Если списки первых ста самых частотных слов в русском и английском фольклоре дифференцировать по частеречному признаку (существительные, прилагательные, числительные, глаголы и наречия) и последовательно сопоставить, то сразу же отмечается несовпадение частотных списков по удельному весу пяти частей речи. Самые большие различия в удельном весе обнаруживаются у существительных (50 и 29), глаголов (24 и 37) и наречий (6 и 17). Очевидно, в русской народной лирике доминирует предметный мир, а в английской – деятельностный.

Сравним названия людей. Совпадают три концепта – «отец», «мать», «дочь» – основные персонажи народной лирики. В значительной степени близки концепты, реализуемые лексемами молодец и boy, девица, девушка, девка и girl, maid. Множеству русской картины мира (люди) противостоит единичность английской (man). Остальные частотно упоминаемые персонажи лирических песен этнически дифференцированы. У русских доминантны термины родства, именующие представителей противопоставленных семей, – «своя» (жена, муж) и «чужая» (свекор, свекровь). В английской лирике часто упоминается концепт «сын» (son). Частотны английские термины социальной иерархии – Sir, Lady> Lord, а также лексема sailor ‘моряк’, наличие и частое использование которой в английском фольклоре вполне объяснимо.

Предметный (и в силу этого статичный) характер русской картины мира предопределяет более широкий круг поэтических топосов – мест лирических событий (17 против 6). При этом заметим, что совпал только один топос – «море».

В английской картине мира упоминание времени существенно, и в состав доминант вошло несколько лексем с видовым значением {dayу morning, night), а также родовой термин time. В русской картине мира доминируют ночь и заря.

Обе этнические картины мира в списке частотных абстрактных понятий совпадают только в концепте «радость». Для русской ментальности существенны концепты, называемые словами воля и душа, которые давно уже попали в поле зрения авторов, пишущих о своеобразии мировидения русских. Доминирование концепта «горе» – антитезы «радости» – можно интерпретировать как проявление тенденции к крайности, свойственной русскому характеру.

Доминанта слово отражает фундаментальную черту русской культуры – ее словоцентрический характер. Культуролога, объясняя национальный феномен этноса, отмечают: для русских слово выше дела, неслучайно создание великой литературы с ее золотым и серебряным веками, очевидны литературные истоки шедевров русской музыки, а также любовно-почтительное отношение к книге. Сопоставительный анализ слово/word – интереснейшая задача последующего лингвокультуроведческого исследования.

Сопоставление словников русских и французских народных лирических песен [Гулянков 2000] демонстрирует этническое своеобразие лексики в народно-песенной традиции русских и французов. Это проявляется в первую очередь в различии частеречных структур анализируемой части словников. Так, в русской лирической песне в количественном отношении преобладают существительные (семь в списке ста высокочастотных лексем против 34 во французских песнях), т. е. в большей степени описывается предметный мир. Во французской песне отчетливо преобладание глагола (43 против 25 в русской песне). При этом в числе первых десяти высокочастотных слов у русских всего два глагола и четыре существительных, у французов глаголами являются первые восемь лексем частотного словаря и нет ни одного существительного. Подобное соотношение свидетельствует о динамизме французских народных песен. Во многом это обусловлено практически обязательным наличием во французской пес* не четкой сюжетной линии, что характерно для повествовательных жанров, и особенностями грамматического строя языка. Русская песня в большинстве своем лишена сюжета, поэтому несколько статична с точки зрения развития внешнего действия. Некоторая созерцательность, непротивление судьбе, пассивность, отмечаемые исследователями как характерные для русского национального характера, проявляются и на уровне рассматриваемых лексем. Отсюда высокая частотность русских глаголов стать, лечь, сидеть, спать (во французской песне они имеют небольшое количество употреблений).

Динамизм французской песни, считает автор, проявляется также в наличии в составе анализируемой части словника глаголов, называющих целенаправленное, активное действие, перемещение с определенной, материально выраженной задачей. Не просто идти, ходить, гулять, ехать (высокочастотные русские глаголы), a porter ‘носить’, cherchci ‘искать’, mener ‘вести’, rencontrer ‘встречать’. garder ‘охранять’ и т. п. Динамизм русской лирики несколько иной, «внутренний». Он связан с высоким эмоциональным накалом песни, с описанием чувств в их развитии.

Предположение исследователей о наличии в числе ста первые высокочастотных лексем слов, обозначающих доминанты языковой картины этноса, находят яркое подтверждение на примере целого ряда глагольных лексем. Например, весьма показательными с точки зрения проявления этнического своеобразия являются такие французские глаголы, как revenir (se) «возвращаться, cherches «искать», rencontrer «встречать», trouver «найти», maker «женить, выдавать замуж», perdre «терять», garder «охранять», mourir «умереть», aimer «любить», pfeurer «плакать» и некоторые другие. Названные глаголы обнаруживают четкие взаимные притяжения («терять – искать – найти», «возвращаться – встречать», «любить – умереть») и являются основой для создания устойчивых, повторяющихся мотивов в песнях французов; это мотивы «любви и смерти», «несчастья в замужестве» или мотив «потери/поиска» (не случайно именно французам принадлежит поговорка «ищите женщину» – «chercher la femmes»). В русской песенной лирике можно наблюдать отдельные элементы этих распространенных для французов мотивов. Например, потеря кольца и у русских, и у французов символизирует разлуку с любимым или его смерть, потеря элемента одежды, цветка (юбки в русской песне, колпака, розы во французской) символизирует потерю невинности или неверность.

Весьма заметно различие в составе ряда тематических групп. Например, в группе «Интеллектуально-творческое действие, состояние» в русских песнях имеется всего четыре глагола: сказать, говорить, хотеть, знать, – во французских их девять. Помимо названных, это, например, глагол falloir «надлежать, долженствовать», не зафиксированный в русских песнях вообще. Этнически ярок и состав группы «Физиологическое действие, состояние». В русской песне это лексемы спать и жить, во французской – mourir «умереть», boire «пить> и manger «есть».

Примечательно явление частичного совпадения символического наполнения и коннотативного значения ряда лексем-аналогов. В этих случаях несовпадающие элементы значений особенно четко и ярко демонстрируют этническую специфику лексем (выявляются «специфические коннотации неспецифических концептов»), Например, русские лексемы пить, есть и французские boire «пить» и manger «есть» сходны в том, что совместная трапеза, питье в обеих песенных традициях символизируют соединение любящих. Отличаются лексемы пить и boire избирательностью сочетаемости: русский глагол чаще всего взаимодействует с лексемой конь и лексемами, называющими мужчину, если «пьют» воду, и с лексемами, называющими женщину, если «пьют» водку, чай; французский глагол в основном сочетается с лексемами, называющими мужчину, и «пьют» французы чаще всего вино. Русский глагол есть не употребляется с лексемами, называющими то, что едят герои, и встречается только в положительных контекстах. Аналогичная французская лексема предполагает подробное описание разнообразных кушаний и часто употребляется в мрачных контекстах, где объектом еды становится человек, труп человека. Чаще «съедают» девушку, и в этом видится буквальное понимание символического значения глагола «есть»: утоление любовного голода.

Проведенное Е.В. Гулянковым исследование французских глаголов и характера французских песен показывает, что французы предпочитают изображать героев в критических жизненных ситуациях. Именно описанием неординарных трагических событий (смерть детей, разрубание на части и съедание героев и т. п.) они придают песне больший эмоциональный накал. Русская песня использует совершенно иные средства для создания эмоционального настроя. Экспрессивность достигается и использование ем богатейших словообразовательных возможностей русского языка, тавтологических повторов и тд. Таким образом, если во французской песне в большей степени описывается мир событий, то в русской – мир чувств.

Можно констатировать, что в описании мира чувств одну из важных ролей играют эмотивные глаголы. В списке ста высокочастотных слов это русский глагол любить и французские глаголы aimer ‘любить’ и pfeurer ‘плакать’. Лексемы pfeurer и плакать демонстрируют разницу в отношении русских и французов к превратностям жизни. Французы избегают изображения неловких ситуаций, болезненных тем, оголенных чувств, тогда как русские гораздо более откровенны, могут даже впадать в другую крайность, «выворачивая душу наизнанку».

Весьма примечательно, что своеобразие характера самих песен русских и французов отображается в глагольных лексемах петь, chanter. Их функционирование показывает, что chanter всегда встречается в эмоционально-приподнятых контекстах, пение воспринимается как развлечение, связывается с удовольствием, во французской песне часто подчеркивается, о чем поется («песня в песне» – своеобразное подтверждение обязательности сюжета). В русской же песне глагол петь сочетается с лексемами, подчеркивающими как поют, – жалобно, жалобнешенько, тонко, с горя. Таким образом народ сам оценивает свои песни через употребление различных модификаторов, принадлежность их к определенному персонажу и т. д. Так, давно уже было замечено, что самые лучшие русские песни протяжны, напевны и носят грустный характер, тогда как французы поют веселые песни даже «назло судьбе», скрывая за внешней веселостью свои истинные чувства, пряча их за сатирой и шуткой. Французы умеют смеяться даже над собственными символами-, превращать в пародию то, что в других песнях имело философский смысл или вызывало умиление и слезы. Это проявляется при анализе сочетаемости многих лексем, например, perdre «терять» терять кошку вместо символического кольца, мужа в постели, жену в кабаке (perefre в значении «проиграть»).

Анализ высокочастотных существительных показывает, что русские гораздо подробнее описывают местоположение, ландшафт: в русской группе «Артефакты» из десяти слов восемь так или иначе называют местоположение героя; ландшафт описывают шесть русских лексем и три французских, называющих три основные реалии – «лес, море, земля». Неожиданно представлен в высокочастотной лексике французов растительный мир – существительным «капуста» у явно не символизирующим женщину (в русской песне три высокочастотных существительных, и все они символизируют женщину).

Очевидна избирательность русских в употреблении существительных день и ночь. Русская лексема ночь имеет отрицательную коннотацию, действия, совершаемые ночью, противопоставлены дневным, иногда даже осуждаются. Во французской песне лексемы «день» и «ночь» часто употребляются вместе, замещают друг друга, называя цельный временной отрезок. Совпадают характеры персонажей животного мира – это соловей (rossignol) – посредник, певец любви – и сокол, конь и ‘волк’ (loup), символизирующие мужчину.

Особенностью слов-наименований по сословному признаку является отсутствие указания на сословную принадлежность в русских лексемах и обязательное указание на нее во французских.

Интересна лексика, называющая ментифакты. У русских это высокочастотные существительные душа, слеза, горе> во французских – amour «любовь» и dieu «Бог». Песни, содержащие описание горя и слез, в русской лирике наиболее яркие, образные, эмоционально сильные, что свидетельствует о том, что русские любят и умеют описывать страдание. Эти лексемы в полной мере отражают соответствующий концепт. Во французской песне аналогичные лексемы далеко не высокочастотны (менее 7 с/у).

Исследование показывает, что русское слово любовь не отражает то истинное глубокое чувство, описание которого мы находим в русском песенном фольклоре. Во французской песне существительное amour отражает лишь чувственную сторону любви, употребляясь как синоним физиологической потребности. Виной тому является и сатира, столь характерная для французского песенного фольклора.

Как показало проведенное исследование, этническое своеобразие лексики проявляется и в приоритетности использования атрибутивов. Чаще всего русские используют при описании предметов такие пары прилагательных; чужой – родной, молодой – старый, широкий – высокий. В песнях французов не зафиксированы прилагательные, аналогичные русским чужой – родной. Зато пара grand – petit «большой – маленький» употребляется чрезвычайно активно. Это объясняется отчасти тем, что русские для выражения подобных значений активнее используют уменьшительно-ласкательные суффиксы, а французы применяют названные прилагательные.

Если у русских в качественных характеристиках большее внимание уделяется внутренним качествам человека (три из четырех лексем подгруппы – хороший, добрый, веселый), то во французской подгруппе из пяти лексем на первом месте по частотности beau «красивый», joli «милый, красивый» и лишь затем bon ‘хороший, добрый’ и doux «нежный> и gai ‘веселый’ Заслуживает внимания функционирование таких лексем, как золото и золотой, демонстрирующих близость в менталитете русских и французов, которые, в отличие от англичан, воспринимают золотой и золото не как ценностный элемент мира вещей, а как символический знак красоты и особенности.

Исследование русских и французских колоративных прилагательных выявляет безусловное лидерство по частотности и наличию в структуре значения дополнительных сем белого цвета. Многие русские колоративные прилагательные утрачивают прямое, цветовое значение (белый, алый, красный и др.). В песнях французов значение цвета никогда полностью не уходит из семантической структуры прилагательного. Большинство цветов и в русской, и во французской песенной лирике имеют добавочные семы, при этом лишь в некоторых случаях они совпадают (зеленый и vert, отчасти черный и noir и некоторые другие), чаще же наблюдаются разные семы (белый и Ыапс, черный и noir; красный и rouge и др.). Во французской песенной лирике наблюдается четкая тенденция к сопряжению цветов: одно колоративное прилагательное почти всегда в контексте «притягивает» к себе другое колоративное прилагательное, в русской лирической песне эта тенденция выражена гораздо слабее. Французские колоративы в основном определяют существительные подгруппы «Одежда и ее детали», что свидетельствует о важности цвета одежды в народно-песенной традиции французов: цвет одежды героев соотносится или даже предопределяет настроение или содержание песни. Подобное явление, за некоторыми исключениями (зеленый, черный)> не характерно для русского песенного фольклора [Гулянков 2000: 206–213].

Доминантный анализ эффективен в рамках сопоставительного метода. Цель его – наметить план дальнейших поисков й привлечения других исследовательских методов, методик и приемов. Например, кластерного анализа, в основе которого лежит представление о структуре картины мира.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.