Быт старого Петербурга конца XIX— начала XX века в воспоминаниях старожил

Быт старого Петербурга конца XIX— начала XX века в воспоминаниях старожил

В мемуарной литературе прошлая повседневная жизнь занимает особое место. Разные мотивы побуждали старожил взяться за перо.

Так, в 1892 г. петербургский чиновник С. Ф. Светлов составил подробный реестр повседневной жизни города (церковные обряды, домашняя жизнь, дома, квартиры, убранство улиц, сады и парки, транспорт, уличные вывески, туалеты, магазины, рестораны и пр.) под заглавием «Петербургская жизнь в конце XIX столетия», сопроводив его своими зарисовками. В предисловии к рукописи он писал:

«Бытовая сторона народной жизни освещает, иллюстрирует историю. Между тем разработка этой бытовой истории весьма затруднительна отчасти за недостатком, а отчасти за разбросанностью материалов. Большой труд должен предпринять историк, желающий дать полную и ясную картину того, как жили предки, как и чем они питались, чем развлекались — словом, каков был их обыденный обиход. Он должен рыться во всевозможных сочинениях, записках, извлекать из них необходимое, приводить все в систематический порядок и пр. Но при всем том он не будет в состоянии дать вполне точного и ясного описания, так как в своих источниках не найдет многих, хотя и мелочных, но интересных подробностей быта исследуемой им эпохи.

Будучи любителем бытовой истории, я хочу сослужить маленькую ей службу и оказать пособие тому лицу, которое впоследствии, быть может, вздумает описывать быт и нашего времени, т. е. последнего десятилетия XIX столетия. Не претендую ни на ученость, ни на глубокомыслие, ни на систему и буду писать, как Бог послал. Цель моя — показать как жили обыватели русской столицы в исходе XIX столетия, показать те мелочи жизни, которые, быть может, не оставят по себе следа и умрут вместе с нами»^[1].

В начале XX века, благодаря художникам круга «Мир искусства», обостряется интерес к Старому Петербургу^[2], что нашло свое воплощение во всех сферах искусства, и в частности в литературе.

Однако в появившихся в печати в 1900–1910-х гг. (до катастрофы 1917 г.) воспоминаниях бытовая сторона Старого Петербурга рубежа веков представлена фрагментарно и избирательно^[3]. Особую ценность представляют многочисленные свидетельства эмигрантов «первой волны»^[4]. Как отметил Сергей Маковский, «русское прошлое воскресает в мемуарах эмигрантов „первого призыва“», что вызвано «потребностью преемственно связать себя с историческим прошлым»^[5].

В воспоминаниях авторов русского зарубежья предстает подробная картина всех сторон жизни и быта Старого Петербурга конца XIX-начала XX вв.; при этом главное внимание уделяется родительскому дому и детству, звучит ностальгический мотив по «канувшей в Лету столице на невских берегах — и неповторимой красоте ее, и всему строю тогдашней жизни»^[6], коллективная память авторов стремится запечатлеть всё, что связано с «традициями далекого прошлого»^[7].

Родительский дом, как отмечает Александр Бенуа, воспитал в нем «чувство защищенности в отношении всего окружающего» и «был напитан атмосферой традиционности и представлял собой какую-то „верность во времени“»^[8]. Александр Бенуа детально останавливается на домашнем воспитании и обучении в гимназии, описывает церкви и рынки, похороны и кладбища, майский парад на Марсовом поле, конку и наводнение 1903 г., пригороды, зрелища и развлечения (детские игрушки, оптические приборы, выступления уличных актеров, увеселительные сады, балы, фейерверки и пр.).

«Милый старый Петербург! Потому ли, что я провел в нем детство, или потому, что он неразрывно связан с пушкинской эпохой, но воспоминания о нем всегда вызывают поэтические ощущения, — пишет В. А. Оболенский. — В причудливой смеси европейской культуры со старым русским бытом и заключалась своеобразная прелесть старого Петербурга»^[9]. В мемуарах князя В. А. Оболенского предстает дворянско-чиновничий город. Он вспоминает первые электрические фонари, уличного мороженщика, ваньку-извозчика, Вербное гулянье, иллюминацию в царские дни, праздничные балаганы и катание на вейках, приводит записи выкриков уличные разносчиков, отмечает, чем отличался говор петербуржцев от москвичей и пр.

Мстислав Добужинский вспоминает казенную квартиру отца, поездки на конке и на пароходе по Неве, городские праздники, домашний театр, обучение в гимназии и университете, художественные выставки. Особенно подробно он фиксирует исчезающие уличные «мелочи»: фонари, лавочки, уличные вывески, тумбы, страховые знаки, навесы подъездов, торцы мостовых.

Позже память все больше обращается к предметному миру. Ярким примером этому служит воспоминания Сергея Горного «Санкт-Петербург (Видения)» (Мюнхен, 1925).

Главный мотив книги — возвращение в прошлое, жизнь в нем. Горный, как и другие мемуаристы русского зарубежья, отдает традиционную дань уличной жизни, ее типажам — прохожим, торговцам, лавочникам, продавцам, приказчикам, разносчикам, перевозчикам, фонарщикам, извозчикам, ломовикам, лихачам, дворникам, городовым, кондукторам, шарманщикам. Вспоминает: игры и детские книги, каток, водопойни для лошадей и уличные грелки, городской транспорт и пароходики на Неве, устройство мостовых и цвет домов, похороны и календарные праздники (Пасха, Вербное гулянье), времена дня и погоду. Он впервые обратил внимание на рекламу в периодике и на плакатах, описал парикмахерскую.

Значительное место в книге отведено уличным вывескам, витринам, еде и товарам. В памяти Горного навсегда запечатлелись товары в витринах магазинов: игрушки, атласы, книги, открытки, почтовые марки, календари, визитные карточки, свадебные билеты, меню парадных обедов, одежда, парики, маски, спички, папиросы, цветы, часы, брелки, кожаные сумочки, портмоне, мясо, птица, овощи, фрукты, омары, рыба, икра, грибы, сахар, чай, пирожные, резиновые круги, ноздреватые губки, скорняжные шкурки, банки с красками, кисти, весы, самовары, краны, ведра, бочки, скобяные изделия, веревки, хомуты, рогожа.

Книга Горного «Только о вещах» (Берлин, 1937) открывается очерком «Бахрома», в котором Горный вновь вспоминает обстановку родительской квартиры, свой «неприкосновенный инвентарь детства», окружавшие его «мелочи», на которых «повисла, зацепилась жизнь»^[10]. В очерке «Альбом бытия» Горный пишет о витринах магазинов и о товарах в них. «Инвентарю» прошлого посвящены очерки: «Бутылки», «Глянцевый раджа» (о мыле), «Пекарня», «Книжная полка», «Страдивариус» (о музыкальных инструментах), «Фонарики», «Опилки и стружки», «За письменным столом» и др. В памяти Горного сохранились запахи керосиновой лампы, винного погреба, дерева, металла, пыли и пр.

Как заметил Ю. Щеглов: «В русской литературе первой трети XX в., да и более поздних лет, предметная сторона культуры занимает исключительно большое место. Никогда прежде вещам и способам обращения с ними не уделялось столько внимания, а главное — никогда бытовые объекты, их наборы и констелляции, их судьба не наделялись столь явной идеологической и символической ролью, как в прозе и поэзии послереволюционной эпохи. Исторический катаклизм XX века осмысляется, помимо прочего, как грандиозный сдвиг в „вещественном оформлении“ жизни: кажется, будто целая Атлантида вещей неожиданно погрузилась под воду, оставив ошарашенного носителя цивилизации на замусоренном берегу, где лишь трудно узнаваемые обломки напоминают о недавней густоте и пестроте окружавшего его предметного мира. Появляется новый литературный жанр — ностальгическая коллекция, альбом, каталог ушедших вещей. Читателям предлагается „заняться составлением благодарно-радостного списка всего, что видели“ (Горный). В мемуарах бывшего сатириконовца С. Горного, многозначительно озаглавленных „Только о вещах“ (1937), предметный реквизит старой культуры разложен по темам и рубрикам: специальные главы посвящены канцелярским принадлежностям, „каменным шарикам“, сортам мыла, бутылкам, книжной полке, стеклярусу, пекарне… Автор стремится представить каждую семью вещей во всем богатстве ее форм, сортов и разновидностей. Его книга — гимн в честь разветвленнейшей специализации, бесконечной детальности, густоты, теплоты и обжитости дореволюционной культуры. Внимание подолгу задерживается на каждой из исчезнувших вещей, на ее фактуре, цвете, употреблении, на интимных, полуосознанных ощущениях, которые были с нею связаны. Все вещи, независимо от их сравнительного веса в прошлой жизни, уравнены в едином лирическом панегирике»^[11].

Мемуары эмигрантов «первой волны» в большинстве случаев насыщены эстетизированными бытовыми реалиями Старого Петербурга, им присущ пассеизм, пристрастие к прошлому и неприятие настоящего.

К 1930-м годам Старый Петербург практически исчезает со страниц произведений, выходящих в Москве и Ленинграде^[12]. В советское время цензура всячески препятствовала проникновению в печать материалов о былой повседневной и праздничной жизни города, если прошлое Петербурга не противопоставлялось настоящему, чтобы подчеркнуть новые и огромные перемены, происшедшие после революции в Ленинграде. С этих позиций и написаны воспоминания писателя Л. В. Успенского (1900–1978) «Записки старого петербуржца» (Л., 1970). Книга посвящена «великому Ленинграду»; в памяти автора «отражается не обычное время, а великий переломный период истории — живая половина нашего века» (С. 5). «Чтобы узнать время по-настоящему, — говорит Успенский, — надо сочетать воедино обе точки зрения: обобщенную — издали, и живую — изнутри» (С. 18). Для этого автор обращается к давно прошедшему времени в первой главе (которая так и называется: Plusquamperfektum) и во второй — «Накануне» (до 1917 г.). И все же, благодаря этой книге, современный читатель мог познакомиться с прошлым города. В этих двух главах содержатся сведения о быте Петербурга 1900–1917 гг. (транспорт, освещение, торговля, уличные разносчики, городские зрелища и пр.). Следующие главы воспоминаний Успенского можно отнести к жанру «записки старого ленинградца», но эта уже другая страница истории города.

И только в начале 1980-х гг. началось интенсивное изучения и популяризация Старого Петербурга. Этому во многом способствовали работы тартуско-московской семиотической школы, выпустившей программный сборник «Семиотика города и городской культуры. Петербург» (Труды по знаковым системам XVIII. Тарту, 1984) по материалам конференции, устроенной в 1983 г. кафедрой русской литературы Тартуского государственного университета, и начавшиеся в том же году в Институте этнографии Академии наук ежегодные конференции «Этнография Петербурга — Ленинграда». А в 1894 г. в Государственном музее истории Ленинграда (Петропавловская крепость) открылась выставка «Петербургские народные гулянья и развлечения. Конец XVIII-начало XX вв.», оформленная по разработанному мною тематико-экспозиционному плану. Замечу, что даже в эти годы чиновники Управления культуры проявили полное непонимание и неприятие петербургских народных праздников.

Позже издаются мемуары ушедших из жизни петербургских старожил, посвященные исключительно прошлому города: Засосов Д. А., Пызин В. И. «Из жизни Петербурга 1890–1910-х годов». Л., 1991 (2-е изд., доп. СПб, 1999); Григорьев М. А. «Петербург 1910-х годов. Прогулки в прошлое». СПб., 2005.

Д. А. Засосов (1894–1977) и В. И. Пызин (1892–1983) вспоминают быт доходного дома и ночлежек, дачи, городскую жизнь (устройство и содержание улиц, уличная толпа, транспорт, торговля, рынки, рестораны, трактиры, одежда и мода), общественные развлечения, полицию, пожарных, военных, учебные заведения. Книга иллюстрирована фотографиями, открытками и предметами обихода начала XX в.

Опубликованные записи художника М. А. Григорьева (1899–1961), которые являются фрагментом незавершенного им замысла, состоят из двух разделов: Часть первая. Топография города (Петербургская сторона. Острова; Адмиралтейская часть. Коломна; Васильевский остров; Выборгская сторона. Охта); Часть вторая. Жизнь города (Нева; Торговля; Транспорт; Новая Деревня; Дачи; Пожарные и пожары; Квартиры. Гостиницы. Ночлежки; Бани. Парикмахерские; Военные; Похороны; Петербургский двор). В книге помещено 137 редких фотографий города начала XX в. из собрания Центрального Государственного архива кинофотофонодокументов Санкт-Петербурга.

В 2005 г. в своей домашней библиотеке я обнаружил старую папку с надписью на обложке от руки: «П. А. Пискарев, Л. Л. Урлаб „Воспоминания о быте Петербурга начала XX века“» (Машинопись. 170 стр. 1961–1964 гг. С авторской карандашной правкой). И тут я вспомнил, что эту папку мне подарила в 1970-х гг. уроженка Петербурга, жившая после революции в Эстонии, Ирина Константиновна Борман (1901–1985), с которой я познакомился в Таллинне в 1971 г. и в доме которой я часто бывал, и она иногда останавливалась у нас, приезжая в Петербург. Из ее рассказов я узнал, что она писала стихи, состояла в таллиннской секции поэтического творчества «Чугунное кольцо» (с 1929 г.) и «Ревельском цехе поэтов» (с 1933 г.), дружила с Игорем Северяниным, Юрием Иваском и другими поэтами и литераторами, была тесно связана с кругом творческой интеллигенции русского зарубежья и Петербурга^[13].

К глубокому сожаления, в то время я не спросил Ирину Константиновну, как оказалась эта рукопись у нее и кем были ее авторы.

В 1990 г. в Тарту были опубликованы мемуары Т. П. Милютиной «Юрий Галь (Из воспоминаний. Люди моей жизни. Сыновьям)»^[14]. Поэт Юрий Владимирович Галь (1921–1947), который погиб в сталинских лагерях, был мужем И. К. Борман^[15] (об этом я знал). Милютина сообщает, что, когда Юрий Галь находился после войны в сибирском лагере, у него «была переписка с женой (Борман. — А. К.) и с матерью — Серафимой Александровной Пискаревой»^[16]. Вероятно, мемуары Петра Александровича Пискарева (брата С. А. Пискаревой) и Людвига Львовича Урлаба были подарены И. К. Борман матерью Юрия Галя — Серафимой Александровной Пискаревой. Вспоминаю, что когда ИрБор (так звали ее Северянин и друзья) приезжала в Петербург, то она останавливалась часто у своей близкой подруги на Петроградской стороне (у С. А. Пискаревой?). С. А. Пискарева родила сына в 1921 г., и если П. А. Пискарев был ее старшим братом, то можно предполагать, что он появился на свет в 1890-х гг.

В справочнике «Весь Ленинград» (Л., 1930) упоминается Пискарев Петр Александрович, бухгалтер, адрес: Барочная, 2. В Отделе рукописей Российской национальной библиотеки хранится письмо П. А. Пискарева к А. П. Остроумовой-Лебедевой от 22.06.1940 г. (ОР РНБ. Ф. 1015. Арх. А. П. Остроумовой-Лебедевой. Ед. хр. 818. Л. 1; источник указан Д. Азиатцевым), в котором он просит художницу прислать ее монографию или репродукции работ; в конце письма Пискарев раскрывает свои инициалы и указывает адрес: Малая Посадская ул., дом 11, кв. 30.

Кем был Людвиг Львович Урлаб, установить не удалось.

В папке с мемуарами находится записка П. А. Пискарева, в которой он пишет: «Воспоминания пишу я. А затем мы собираемся с Людвигом Львовичем Урлабом, он знакомится с моим материалом, добавляет и уточняет его. Так создается эта совместная работа по воспоминаниям о старом Петербурге. Единственным источником моих записей и консультаций с Людвигом Львовичем является наша память».

Материалы в папке расположены в следующем порядке:

I. П. Пискарев, Л. Урлаб. Облик и жизнь улиц Петербурга в начале XX века (Панорама жизни улиц в течение суток в разное время года): Часть первая. Облик улиц Петербурга. — Часть вторая. Люди на улице (Машинопись. 77 стр. 12 апреля 1964 г.).

II. П. Пискарев. Воспоминания о Старом Петербурге начала XX века: Двор пожарной команды (Машинопись. 4 стр. 5 февраля 1961 г.). — Мелочная лавка (Машинопись. 3 стр. 10 февраля 1961 г.). — О быте старого Петербурга в связи с праздниками [Праздники календарные] (Машинопись. 16 стр. 20 мая 1961 г.).

III. П. Пискарев, Л. Урлаб. Транспорт Петербурга начала XX века (Машинопись. 26 стр. 29 ноября 1963 г.).

IV. П. Пискарев, Л. Урлаб. Дачный быт Петербурга в начале XX века (Машинопись. 22 стр. 12 мая 1964 г.).

V. П. Пискарев. Быт Старого Петербурга по газетным объявлениям (по страницам петербургских газет начала XX века) (Машинопись. 22 стр. 20 марта. 1962 г.).

Таким образом, только разделы I, III, IV написаны П. Пискаревым в соавторстве с Л. Урлабом.

В папке находится также развернутый план задуманных воспоминаний «Торговля Петербурга в начале XX века». О судьбе этого замысла нам неизвестно.

Мемуары П. А. Пискарева и Л. Л. Урлаба дополняют сведения о быте Петербурга, содержащиеся в изданных книгах старожил, оставшихся в городе (Л. В. Успенского, Д. А. Засосова и В. И. Пызина, М. А. Григорьева), при этом авторы сообщают и много новых подробностей о повседневной и праздничной жизни города и его обывателей.

Так, в главе «Люди на улице» подробно описываются рабочие, ремесленники, дворники, швейцары, фонарщики, трубочисты, почтальоны, газетчики, посыльные, домашняя прислуга, уличные разносчики и музыканты, живая реклама, нищие, сборщики, проститутки, городовые, надзиратели и пр. Много новых сведений содержится в очерках «Транспорт», «Двор пожарной команды», «Мелочная лавка», «Дачный быт». И особняком стоит нетронутая тема «Быт Старого Петербурга по газетным объявлениям (по страницам петербургских газет начала XX века)».

Кроме Л. В. Успенского, Д. А. Засосов, В. И. Пызин, М. А. Григорьев так и не дождались выхода в свет своих трудов. П. А. Пискарев обнародовал частично воспоминания, выступив с докладами в 1963 и 1965 гг. на заседаниях Исторической секции Государственного музея истории Ленинграда (в папке находятся повестки о докладах П. Пискарева на заседаниях Исторической секции).

Следует отметить, что в мемуарах упомянутых старожил прослеживается автоцензура (к этому вынуждало то время), многое сознательно умалчивается. Все они, в отличие от авторов-эмигрантов, значительно меньше уделяют внимания предметному миру, ничего практически не сообщают о повседневной жизни родительского дома. Их память обращена в основном к самому городу.

Предлагаемые к публикации воспоминания П. А. Пискарева и Л. Л. Урлаба это прежде всего дань светлой памяти авторам, а также И. К. Борман, сохранившей их труд для будущего читателя, и еще один вклад в историю забытого Петербурга.

Тексты публикуются с минимальной правкой и с незначительными сокращениями записей. Из раздела «Облик и жизнь улиц Петербурга в начале XX века» (Часть первая) исключены небольшие заметки: «Масленица», «Вербная неделя», «Пасха», «Троицын день», «Рождество», которые повторены (в расширенном варианте) в разделе «Воспоминания о старом Петербурге начала XX века».

Для полноты картины о повседневной жизни Петербурга начала XX века в комментарии использованы воспоминания С. Ф. Светлова, М. И. Ключевой, Д. А. Засосова, В. И. Пызина и М. А. Григорьева, которые корректируют или расширяют сведения, сообщаемые авторами, а также мемуары эмигрантов и другие источники.

За содействие в работе благодарю Дмитрия Азиатцева, Владимира Стасевича и старого друга Юри Лийвак (Таллинн).

Альбин Конечный

Условные сокращения

Алфавитный сборник — Алфавитный сборник распоряжений по С.-Петербургскому градоначальству и полиции, извлеченных из приказов за 1891–1901 гг. СПб., 1902.

Бенуа — Бенуа Александр. Мои воспоминания. М.: Наука, 1980. Кн. 1–5.

Горный — Горный Сергей. Санкт-Петербург (Видения). СПб.: Гиперион, 2000.

Греч — Греч А. Петербург весь в кармане. СПб., 1851.

Григорьев — Григорьев М. А. Петербург 1910-х годов. Прогулки в прошлое. СПб.: Российский институт истории искусств, 2005.

Добужинский — Добужинский М. В. Воспоминания. М.: Наука, 1987.

Зарубин — Зарубин И. Альманах-путеводитель по С.-Петербургу. СПб., 1892.

Засосов, Пызин — Засосов Д. А., Пызин В. И. Из жизни Петербурга 1890–1910-х годов. 2-е изд., доп. СПб, 1999.

Ключева — [Ключева М. И.]. Страницы из жизни Санкт-Петербурга 1880–1910 // Невский архив: Историко-краеведческий сборник. СПб., 1997. Вып. III.

Оболенский — Оболенский В. А. Моя жизнь. Мои современники. Paris, 1988.

Раевский — Раевский Ф. Петербург с окрестностями. СПб., [1902].

Расторгуев — [Расторгуев Е. И.]. Прогулки по Невскому проспекту. СПб., 1846.

Светлов — Светлов С. Ф. Петербургская жизнь в конце XIX столетия (в 1892 году). СПб.: Гиперион, 2001.