Глава третья. Насмешки и пародии

Все, что считается высшим, правильным, истинным и приличным, уязвимо для насмешек и пародирования. Чем выше возносят человека или идею, тем больнее ей падать и тем приятнее будет насмешнику. Впрочем, насмехаться над теми, кто имеет власть и доминирует в культуре, довольно опасно, так что нужно быть очень осторожными в оценке ситуации.

Министерство глупых походок

Возьмите большую деревянную ложку и заткните ее за пояс слева. Положите на нее левую руку, выставьте локоть в сторону под как можно более острым углом, перенесите вес тела назад, преувеличенно махайте правой рукой и идите, держа ступни в шести дюймах (15 см) друг от друга. Да, вы тоже можете насмешливо подражать солдату, вызвав смех друзей и гнев более воинственных людей, особенно если вы женщина – тогда вас с меньшей вероятностью проткнут шпагой за вашу непочтительность. Солдаты ходили и держали себя иначе, чем другие мужчины. Они учились демонстрировать свое призвание с помощью движений, которые было довольно легко пародировать, а поскольку солдаты были печально знамениты своей склонностью ввязываться в проблемы и в общем и целом доставлять неудобства мирным жителям, многие стремились отомстить им хотя бы с помощью насмешек.

Генрих VIII в мужественной, воинственной позе. Если уж сам король передавал своей осанкой и походкой такой воинственный образ, мужчины и мальчики просто не могли ему не подражать

Зачем же им требовалась такая глупая походка? Отчасти ее можно объяснить практически – одеждой и амуницией, которую носил с собой солдат, но по большей части это чисто культурная штука: солдаты считали, что обязательно должны демонстрировать «браваду» или «бравуру». В учебниках военного дела часто говорится, что мужчины должны развивать в себе агрессивное и гордое поведение, держать себя уверенно и с вызовом, проецировать ауру «бравости» («bravery»; это слово сейчас значит совсем не то же, что и раньше). «Бравый» солдат – это мужчина, который всегда готов к бою, к действию. Подобный настрой считался необходимым для того, чтобы эффективно действовать в ближнем бою, который тогда еще оставался неотъемлемой частью военных действий, и эту «бравость» нужно было поддерживать строго определенными позами и жестами.

Элемент «ноги врозь», еще одна неотъемлемая часть «военной» позы как на ходу, так и в неподвижности, не изменился со времен рыцарей в тяжелых доспехах, сидевших верхом на лошадях. Доспехи и кольчуги просто вынуждали мужчин так ходить, равно как и плотная одежда, благодаря которой они не натирали ноги, сидя верхом. Однако изменения в военном деле привели к тому, что доспехи стали легче и закрывали не все тело, и большее распространение получили пешие сражения. Военная одежда и доспехи кавалеристов по-прежнему заставляли их ходить, широко расставляя ноги, но вот, например, у мушкетеров, которые вообще не носили никаких доспехов, подобной отговорки уже не было.

На самом знаменитом своем портрете Генрих VIII изображен стоящим с широко расставленными ногами, несмотря на то что он одет в гражданскую богатую одежду и не ведет никого в бой. Его ступни направлены вперед и слегка наружу, но стоят далеко друг от друга – на ширине плеч или, может быть, даже еще шире. Это визуальное напоминание о том, что он верховный главнокомандующий. Да, у Генриха VIII было несколько полных пластинчатых доспехов, он принимал участие в турнирах (в ту пору они уже были анахронизмом и больше напоминали историческую реконструкцию) и хорошо знал несколько боевых искусств; кроме того, он отлично держался в седле и часто охотился. Но эта поза была сознательным выбором: он проецировал вовне образ человека действия, рыцаря старых времен, важного игрока на европейской военной сцене. Проще говоря, король блефовал. Главное здесь – поза. Генрих отлично умел позировать: на портрете он не только твердо и агрессивно поставил ступни, но и идеально расположил свой вес: раскрыл и слегка отвел назад плечи и опустил подбородок. Достаточно лишь чуть-чуть ошибиться, чтобы напрочь испортить позу. Любой наклон в пояснице или бедрах сильно портит эффект. Если грудь выглядит хоть чуть-чуть впалой, иллюзия теряется, а если вы не опустите подбородок, то станете похожим на нервного выскочку, который пытается скрыть нерешительность за высокомерием, задрав нос. Естественно, если сам король регулярно принимает подобные воинственные позы, остальные начнут копировать его – даже если они сами не военные.

Эразм в своих советах детям, написанных в то время, говорил, что подобная поза совершенно неуместна для маленьких мальчиков – но вместе с тем он понимал, что его усилия обречены на провал: «Следи, чтобы твои колени и ступни были близко друг к другу, а когда стоишь, по крайней мере не раскрывай их слишком сильно». Если убедить ребят стоять в совершенно цивильной позе невозможно, то пусть их королевская поза «ноги врозь» будет хотя бы спокойнее. Мальчикам разрешалось стремиться к мужской солдатской позе, но не копировать ее полностью. Впрочем, мальчики – всегда мальчики, и, думается мне, они получали немалое удовольствие от такой мимикрии.

Чтобы двигаться, держа ноги врозь, раскрыв плечи и опустив подбородок, необходимо немало практики. Походка должна быть уверенной, с длинными и довольно медленными шагами. Чтобы постоянно поддерживать расстояние между ступнями, вам придется чуть покачиваться из стороны в сторону. Если скорость, длина и ритм шагов правильные, то у вас выйдет уверенная, размашистая походка, но если шаги слишком короткие, то вы начнете ковылять, и… о, как же по-дурацки это выглядит. Один из трюков, который поможет вам поддержать вашу мужественную, воинственную гордость, – использование синусоидальной траектории. Поднимая ступню с земли, позвольте ей естественным образом повернуться слегка вовнутрь, чтобы она прошла под вами, а потом, когда ступня окажется впереди вас, слегка выверните ее наружу. Впрочем, не переусердствуйте с этим, если не хотите, чтобы над вами смеялись. Эразм довольно едко, не чураясь ксенофобии, пишет: «не раскачивайся с одной стороны в другую – этим пусть занимаются солдаты из Швейцарии». При такой широкой походке руки мешают, так что лучше будет засунуть большие пальцы за пояс или положить руки на бедра. Эразм не забывает и об этом: по его словам, уперев руку в бок, «ты строишь из себя солдата».

Швейцарские наемники были знамениты по всей Европе своей военной мощью, а также экстравагантной одеждой и походкой

Если идти подбоченившись, занимая таким образом максимально много места, вы придадите своему виду еще больше уверенности, вызова и агрессивности. Если угодно, это своеобразный эквивалент «мэнспрединга», который можно наблюдать в общественном транспорте, когда агрессивные молодые люди садятся на сиденья-скамейки, широко расставив ноги и занимая пространство соседних мест, и бросают тем самым вызов всем остальным – «попробуйте нас подвинуть». (И – да, Эразм говорит, что так сидеть плохо, хотя, конечно, не в контексте автобусов, поездов и метро).

Военная походка была весьма емкой; она посягала на чужое личное пространство, даже если солдат был не вооружен. Добавим к этому меч и небольшой щит («buckler»), и походка становилась уже даже не развязной, а «лихой» («swashbuckling»). И меч, и щит носили на левом бедре. Меч носили в ножнах, свисавших с пояса, придерживая его под удобным углом в сорок пять градусов; эфес при этом упирался в тазобедренный сустав. Благодаря подобному расположению меч было легко вытащить из ножен, а при движении он держался довольно ровно. Щит привязывали или прикрепляли крюком чуть позади меча, где он тоже держался крепко и ровно, но многие молодые люди предпочитали не закреплять его слишком сильно, так что он шумно постукивал («swash») о меч, когда они широко шагали по улице, привлекая к себе много внимания.

А теперь представьте себе сцену: молодой человек, полный воинской гордости, широко шагает по улице с высоко поднятой головой и отведенными назад плечами. Прохожие оборачиваются на него. А чуть поодаль идет женщина с деревянной поварешкой и шайка ребятишек, которые покачивают бедрами из стороны в сторону и едва не падают из-за этого на землю, максимально расставляют по сторонам локти и хохочут на всю улицу.

Если вы хотите подвергнуть риску душу, а не здоровье и безопасность, не менее веселым делом будет подражать походке священника. Священнослужители тоже выработали для себя весьма характерную походку – практически полную противоположность военной. Часто ее описывают как «хромую» («halting»), и в отличие от разудалой солдатской походки шаги священников довольно короткие. Локти собраны, а в руках они обычно что-то держат – в лучшем случае это будет книга богоугодного содержания. Все это – выражения смирения, практически полной антитезы «бравады». Конечно, такой походкой очень легко зайти на территорию «уж я-то святее тебя», и именно эта интерпретация делала ее настолько уязвимой для насмешек. Многие прихожане, недовольные содержанием проповеди, или молодые певчие, которых ругали за невнимательность, вымещали свои чувства в пародиях. Опять-таки, эта походка была довольно давней привычкой; Эразм, который писал еще в католическую эпоху, говорил, что видел епископов, которые «преславно» выглядят с такой «манерой ходьбы», а в мистериях упоминаются монахи и другие «хромающие» священники. Позже, уже в протестантскую эпоху (1595 год), Томас Нэш описывает лицемерных пуритан, которые «всегда держат у брюха Библию» и «задирают глаза к небу». То был очень узнаваемый набор привычек, который выдавал в них людей набожных, которым совершенно чужды войны, конфликты и земная гордыня.

Отчасти, как и в случае с военной походкой, дело было в одежде. Какими бы ни были предписания Церкви для настоящих литургических убранств в ту или иную эпоху, по улицам священники ходили чаще всего в черных мантиях до пят. Подобная одежда была символом учености, авторитета и серьезности, и ее носили не только рукоположенные служители церкви, но и многие другие облеченные высокой, серьезной властью. Мэры и олдермены тоже носили мантии до пят (обычно тех или иных оттенков красного); немолодые, богатые купцы, ученые и юристы носили мантии черного и других темных оттенков. Из-за того что подобная одежда использовалась и гражданскими лицами, она считалась допустимой в качестве священнических одежд даже теми религиозными сектами, которые отдавали предпочтение простоте, а не церемониальной напыщенности. И священник одной из радикальных кальвинистских сект, и англиканин – сторонник высокой церкви Уильяма Лода могли спокойно, с чистой совестью носить длинную черную мантию.

Мантии до пят были любимой одеждой ученых мужей любой профессии

Мантия, конечно, не заставляла ходить «хромой» походкой, но короткие шаги в ней действительно делать удобнее, чем в длинной. Широкие шаги в тяжелой мантии весьма утомительны: вам приходится с каждым шагом отталкивать от себя плотную ткань, да и сами движения в такой одежде выглядят совсем не элегантно. Мантия – это один нераздельный кусок ткани, свисающий с плеч до земли и скрывающий пояс и бедра, и в ней ни локти особенно не выставишь, ни пальцы за пояс не заткнешь. Если оставить руки висеть по бокам, то они будут постоянно тереться о складки ткани и застревать в них, так что удобнее всего держать их впереди, ну а если при этом в руках еще и что-то держать, это хотя бы не будет выглядеть слишком неуклюже.

Но опять-таки, как и в случае с военной походкой, практические соображения – лишь часть истории. С культурной точки зрения священникам выгодно двигаться не так, как всем. Выделяться в толпе – часть их призвания как пастырей. Церковники часто называли себя «людьми мира», так что вполне понятно, почему они избегали агрессивно выставленных локтей и развязной походки «людей войны». «Хромающую» походку, однако, многие враждебные современники считали напускной. В этой связи можно вспомнить, например, строфу из «Книги о поведении» Ричарда Веста, написанной в 1619 году для мальчиков из высшего общества:

Ходите, дети, ровною походкой,

Не притворяясь, будто вы хромые:

Бессмысленно подобное притворство

И выглядит как признак дурачины.

Именно так выглядели священники в чужих глазах: они взяли естественный жест скромности, формализовали его, сделали регулярным и нарочитым; они лишь притворяются скромными и смиренными, а на самом деле совсем не такие.

Во второй половине нашего рассматриваемого периода эта походка перестала быть прерогативой одних только священников и превратилась в характерную черту уверенных в себе «Божьих людей», которых многие называли пуританами. Мужчины и некоторые женщины, которые хотели подчеркнуть реальность и искренность своих новообретенных религиозных взглядов, считали эту публичную форму их выражения идеальной. «Хромающая» походка была сразу узнаваемой и создавала ауру духовности и уважения. Если сменить одежду, чтобы продемонстрировать свою приверженность этим довольно модным в то время взглядам, вас могли счесть тщеславными, но вот изменение походки не вызывало укора, а визуально действовало не хуже. В результате «хромающая» походка быстро вошла в моду. Замечательная, богоугодная мода, не правда ли?

И практически сразу походка получила новую репутацию: напускной и неискренней. Если вы так ходили, значит, вы лицемер, который публично выступает за высокоморальное поведение, а когда никто не видит, грешит напропалую. Комическое подражание походке приобрело политический и религиозный оттенок. Те, кто пародировал «хромающую» походку на улице, на сцене или в печати, заявляли о своем неприятии пуритан и их возрастающего влияния в обществе. А еще это было заразительно смешно. Если вы специально хотели рассмешить окружающих, то могли останавливаться и воздевать глаза к небу практически после каждого шага, словно обезумевшая курица.

Это изображение «хромающей» походки слегка преувеличено, но относитесь к ней как к выражению гражданской позиции

В Лондоне были и другие группы населения, чьи походки вызывали ухмылки и провоцировали себя спародировать. Над пахарями и деревенскими увальнями смеялись и в печати, и на сцене, и на улице. Существовало несколько способов узнать их: акцент, одежда и, конечно, в том числе и походка. Землепашцам приходилось постоянно топтаться в грязи. Представьте себе вспаханное поле: каждую борозду прокладывал человек, который шел за плугом туда и обратно. Свежая грязь налипала на башмаки, и шаги становились все тяжелее. Годы подобной тяжелой работы, конечно, влияли на походку человека, а мальчики, которые выросли в деревне среди пахарей, машинально копировали походку взрослых мужчин. Пахари «тащились» по улице, их походка была тяжелой, а свисающие по сторонам руки казались авторам книг уродливыми и в то же время легкими для подражания.

Если вам надоело насмехаться над деревенщиной, можете обратить внимание на иностранцев. Прежде всего, своими движениями выделялись испанцы – их чопорность и жесткость движений казались англичанам совершенно неестественными. Чем богаче и образованнее был испанец, тем более нарочито он демонстрировал, как хорошо контролирует каждое движение, так что испанские матросы, скажем, практически не выделялись, а вот испанского посла и его ближайших подчиненных распознать можно было сразу же. Жесткость проявлялась двумя способами: сдерживанием жестов и отсутствием поворотов. По всей Европе авторы, писавшие о хороших манерах, обучении и танцах, призывали к большей сдержанности и хвалили самоконтроль и точность движений. Но в разные времена и в разных странах писатели обращали внимание на разные элементы контроля над телом. Мы, например, уже говорили о смещении акцента с застольных манер к разговорам и о все более усложняющихся приветственных церемониях. Испанцы необычайно жестко подавляли жесты, сопровождающие речь, а вот итальянцев, на словах заявлявших о своей приверженности этой идее, другие европейцы считали неисправимыми рукомахателями. Испанцы практически не жестикулировали, и все остальные считали это довольно странным. Кроме того, они очень не любили поворачиваться в пояснице, бедрах или шее, предпочитая разворачиваться с помощью ног. Здесь нужно опять-таки отметить роль одежды. Для испанской моды середины XVI века характерны очень высокие воротники и длинные, жесткие передние части одежды – как у мужских дублетов, так и у женских корсетов, – и испанцы довольно долго держались за этот стиль и в XVII веке, намного дольше, чем любая другая страна. Собственно, мода на подобные вещи в Англии была сознательным подражанием Испании в те годы, когда страны были политически близки (в правление Марии I и первые годы Елизаветы I), и сошла на нет после того, как Англия стала искать союзников восточнее – сначала Францию, потом Голландию. Позы ли были продиктованы одеждой, или же, наоборот, на основе популярных поз были разработаны модные рекомендации – вопрос сложный. Возможно, здесь действовала петля обратной связи.

Бедра подаются чуть вперед, шея вытянута, подбородок направлен вниз: эта леди – типичная придворная модница начала XVI века

Впрочем, чаще всего все-таки пародировались и подвергались осмеянию модные походки. В этом стремились участвовать все наперебой – от авторов популярных баллад до достойных кальвинистских проповедников, от драматургов и поэтов до памфлетистов. Модники бывали еще и обоих полов, что лишь добавляло веселья, а из-за того, что мода постоянно менялась, новые забавные поводы для насмешек появлялись с не меньшим постоянством. Мы уже вкратце обсудили одну модную походку – военную поступь Генриха VIII. На самом деле определенные элементы солдатской походки продолжали влиять на то, как в наш рассматриваемый период ходили мужчины и в военное, и в мирное время. Но мы уже видели и еще один дополнительный фактор влияния, когда говорили о французских куртуазных поклонах; увидим мы и несколько других нюансов, которые обрели популярность, а потом ушли. Женскую походку мы до сего момента, к сожалению, игнорировали (не считая краткого упоминания оскорбительного слова «вертихвостка»), но не бойтесь: сейчас у нас будет много возможностей посмеяться. Подшучивать над женщинами, конечно же, было куда безопаснее, чем над мужчинами, особенно над мужчинами влиятельными.

В начале XVI века существовала одна общепринятая поза, в которой изображали всех женщин-модниц – неважно, сидела дама, стояла на коленях, стояла прямо или ходила; эту позу изображали и на гобеленах, и в иллюминированных рукописях, и на простых ксилографиях. Вы, конечно, можете сказать, что это просто такой художественный стиль, но он в самом деле очень точно соответствует нескольким кратким описаниям элегантного поведения и идеальной осанки для женщин того периода. По сути, главные элементы этой идеальной осанки – поданные чуть вперед бедра и вытянутая шея. Попробуйте сначала сделать это стоя, чтобы понять ощущения. Ноги вместе или в паре дюймов друг от друга, ступни направлены вперед, а теперь, держа ноги прямыми, подайтесь бедрами вперед и отведите плечи чуть назад. Ваш силуэт от кончиков пяток до шеи должен напоминать слегка изогнутую кривую. А теперь вытяните заднюю часть шеи, чтобы смотреть прямо вперед, а не вдоль носа. Задирание носа давным-давно считается признаком высокомерного поведения людей, которые притворяются, что занимают более высокое положение в обществе, чем на самом деле; это результат плохого копирования модной позы, лишь наполовину правильного ее выполнения – так может делать только выскочка или подражатель, а не человек, обучавшийся этому с детства. А аристократов действительно этому обучали. Вспомним хотя бы, как леди Джейн Грей жаловалась своему новому учителю Роджеру Ашему, что родители поправляли ее осанку «щипками, тычками и толчками», чтобы ее тело училось следовать моде. Как и в случае со всеми остальными элементами моды, этим методам нужно было следовать со строго определенной точностью. В определенное время в определенных странах подавать бедра вперед нужно было очень заметно; в самом начале XVI века, судя по гравюрам, так нужно было поступать, стоя на коленях во время молитвы, особенно в Голландии. Англичанки на сохранившихся изображениях не так акцентированно совершают это движение, когда сидят или стоят на коленях, но вот когда они стоят или идут, положение бедер заметно очень хорошо.

Если ходить с бедрами, поданными вперед, вам придется выбирать из двух основных видов походки: гладкой или колоколообразной. Гладкая походка требует сравнительно коротких шагов и невысокой скорости, а на землю вы встаете сразу всей ступней, от пятки до носка. Джентльменам, конечно, советовали ходить медленно, чтобы они не были похожи на торопящихся слуг, но ходить слишком медленно тоже не рекомендовалось: в этом случае джентльмен «напоминает черепаху», а походка выглядит «такой величавой и напускной, словно… у высокородной дамы или невесты», как выражается итальянский писатель Джованни делла Каза. Если бедра подать вперед, а плечи отвести, то нижняя часть грудной клетки тоже выдается вперед, демонстрируя гладкое платье в лучшем виде. Руки лучше всего держать спереди, слегка сцепив пальцы, а локти согнуть под углом чуть больше прямого на уровне третьего или четвертого снизу ребра. Такая походка отличается величественностью, сдержанностью, скромностью и вместе с тем определенной помпезностью. Придворная дама с такой походкой достойна всяческого восхищения, но вот купеческая жена, которая так же величаво отправится на рынок, привлечет немало удивленных взглядов.

Подражательства, которые мы упоминали до этого момента, были по большей части непочтительными и презрительными и предназначались для того, чтобы уязвлять самолюбие, подрывать авторитет, указывать на «нетаковость» и заставлять окружающих смеяться над жертвой, но здесь мы видим совсем другую форму плохого поведения: честолюбие. Но разве честолюбие – это плохо? В глубоко иерархическом мире XVI–XVII веков практически все говорили, что это ужасно. Бог выбрал для каждого человека место в мире. Честолюбие, соответственно, не только нарушало статус-кво, но и в открытую противоречило Божьему замыслу. Конечно, все зависело от того, как на это посмотреть. Другие люди, которые притворяются, что их общественное положение выше, чем на самом деле, – это просто ужас как плохо. Но, конечно же, когда вы или ваши родные занимаются подобным притворством, это справедливо, правильно и верно: это вовсе никакое не честолюбие – просто хорошие люди пытаются добиться максимума от тех даров, что им дал Господь!

Язык тела – это особенно действенная форма демонстрации общественного положения; его очень трудно игнорировать, и он влияет на нашу реакцию множеством разных способов, как бессознательных, так и сознательных. Если вы хорошо владели языком тела, то могли получить выгоду от высокого общественного положения и добиться большего уважения без дополнительных материальных затрат. К женщине в шерстяном платье, которая ходит как купеческая жена, относятся как к купеческой жене, а вот женщина в шерстяном платье, которая ходит величаво, как леди, – скорее всего, леди, которая переживает трудные времена, или, может быть, леди, отличающаяся необычной скромностью и набожностью. Так или иначе, к ней будут относиться с бо?льшим вниманием и уважением, когда она пойдет по своим делам. В общем, легко понять, почему столь многие женщины пытались подражать аристократической походке, а многих других людей это очень сильно задевало. Куда сложнее было убедительно подражать такой походке. Попробуйте сами, например, подражать странной кривой ковбойской походке, развившейся после многих часов, проведенных в седле. Трудно, правда? Минут десять вы продержаться сможете, но затем потеряете концентрацию, а мышцы, которым приходится долго работать в непривычном положении, устанут. В XVI–XVII веках подражать тем, кто стоял выше на социальной лестнице, было очень выгодно, но вместе с тем простор для ошибок был огромен: вы могли оступиться и выдать себя, или сделать верно только часть необходимых движений и совершенно запороть другую часть. Юмористы видели в этом плодородную почву для насмешек. Подражать миссис Воображале, которая пыталась (не слишком удачно) идти модной, элегантной походкой по улице, было весьма приятным упражнением. Кем она вообще себя возомнила?

Возвращаемся к поданным вперед бедрам. Второй вариант – колоколообразная походка, куда более сексуальная, чем гладкая. Представьте, что ваша длинная конусообразная юбка жесткая, как колокол, а потом попробуйте с помощью движений бедрами раскачать ее на ходу. Начните в позе «бедра вперед», а затем, поднимая ступню с пола, одновременно чуть-чуть, на долю секунды, отведите бедра назад и, завершая шаг, верните их в прежнее положение. Если движение бедрами будет слишком заметно, то вы станете похожи на «вертихвостку», вульгарную, неуклюжую и сексуально доступную, но если достаточно хорошо его отработать, то ваша юбка постепенно начнет медленно и соблазнительно раскачиваться. Понятно, почему дамы сомнительных добродетелей в своем профессиональном убранстве сочли модную походку придворных леди весьма полезной для работы на лондонских улицах. А еще понятно, как именно все эти движения тазом может весьма насмешливым образом спародировать наша банда шутников.

К 1560-м годам многие лондонские женщины освоили новую модную походку, весьма отличающуюся от аристократической. Отбросив медленные, величавые манеры высшего общества, горожанки, которые хотели выглядеть хорошо, «скакали» («tripped»). Шаги оставались короткими, но их скорость возросла и добавился дополнительный элемент – небольшой подскок. Многие женщины подражали священнической походке, чтобы подчеркнуть свою набожность и респектабельность, «прихрамывая» на ходу. Мрачный Жнец в балладе 1569 года «Помни о смерти» насмехается над этим тщеславием:

Смеюсь я часто, видя пред собою

Походку их, и внешность, и осанку,

Ужимки и прыжки.

А в балладе Ричарда Тарльтона «Ворона сидит на стене» (1592) есть строчка «dooth she trip or dooth she taunt» («скачет она или дразнится»), противопоставляющая модный, но респектабельный стиль и более откровенно сексуальную походку.

«Подскакивания», или, по крайней мере, слегка преувеличенная их версия, явно очень хорошо работали на сцене, давая визуальное изображение стереотипной чопорной и слишком говорливой городской девушки или женщины. Это описание снова и снова появляется в слегка презрительной по отношению к женщинам манере в так называемых «гражданских» пьесах, где главные герои – жители современного Лондона, а не короли, королевы, исторические или фантазийные персонажи. Когда проповедник Адам Хилл метал громы и молнии в актеров, в том числе он упоминал и о том, что они подражают походке, или «поступи», женщин на сцене, а также носят женскую одежду. Театр давал хороший пример для подражания тем, кто нуждался в дополнительном вдохновении для уличных насмешек и пародий.

«Семенящая» («mincing») – еще одно слово, которым описывали походку городских модниц. Это слово начали употреблять в пьесах и проповедях практически одновременно с появлением первых туфель на высоком каблуке. По стандартам XXI века каблуки были не очень высокими, редко достигая даже высоты двух дюймов, но в ту пору они были совершенной новинкой, появившейся в результате революции в башмачном деле – изобретения ранта («welt»).

Средневековую обувь сшивали, а затем выворачивали наизнанку, чтобы защитить швы, сделать башмак красивее и обеспечить водонепроницаемость. Соответственно, кожа должна быть достаточно мягкой и тонкой, чтобы ее можно было вывернуть. Благодаря новой системе, появившейся около 1500 года, обувь стала намного прочнее. Рант – это дополнительная узкая полоска прочной кожи, которая проходит между верхней частью башмака и подошвой. Сначала рант пришивали к башмаку и выворачивали его наизнанку, как раньше. А после этого подошву, сделанную из самой жесткой, прочной и износоустойчивой кожи, пришивали прямо к ранту и больше уже ничего не выворачивали. Традиционные кожаные башмаки до сих пор, по сути, делают именно так. Судя по башмакам, найденным в обломках корабля «Мэри Роуз», уже в 1540-х годах даже обычные матросы носили обувь нового покроя. Ближе к концу XVI века этот метод был дополнен модниками: они стали приклеивать или прибивать к подошвам изогнутый каблук из дерева, покрытого кожей. Такие туфли переносят вес тела вперед, и по булыжной мостовой и другим неровным поверхностям приходится ходить очень осторожно – шаги становятся совсем мелкими, чтобы не споткнуться.

Эта городская мисс перенесла свой вес вперед и гордо подняла голову. Она вполне готова «скакать» по улицам

Среди мужчин обувь на каблуках носили в основном придворные. Они, как и женщины-аристократки, ходили по гладким, ровным полам, которые практически не сказывались на походке. Городским девушкам, которые гордились новыми туфлями и которым очень не терпелось похвастаться этим вполне доступным доказательством того, что они не отстали от времени и все так же экстравагантно одеваются, приходилось семенить по неровным улицам там, где они совсем недавно «скакали».

Еще сильнее менялась ваша походка, если вы покупали итальянские «чопины» или французские «пантофли» – очень высокие туфли. Они продавались в нескольких ценовых категориях – от простых деревянно-кожаных до пробковых и обшитых бархатом; современным аналогом можно считать обувь на платформе: она помогает вам не топтаться в грязи, но ее главное предназначение – увеличивать ваш рост и служить статусным предметом. Писателю-пуританину Филипу Стаббсу пантофли очень не нравились, особенно из-за производимого ими шума. Люди «бились и стучались о каждый камень или столб, чтобы [туфли] не свалились… шлепая туда-сюда по грязи, они взбаламучивали ее, и на туфли налипала куча глины и мусора, нагружая владельца непосильным бременем». Пантофли действительно часто соскальзывают с ног, и вам действительно захочется поправить их, упершись в бордюр, ступеньку или еще что-нибудь такое. У моей пары туфель платформы высотой около четырех дюймов и сделаны из пробки, так что грязь не собирают, но вот у многих дешевых моделей были деревянные подошвы высотой около полудюйма, которые держались на открытой металлической подставке, и на них действительно часто налипали грязь, листья и прочий уличный мусор.

К счастью, вместо того чтобы ругаться, итальянский учитель танцев Фабрицио Карозо решил дать женщинам практические советы, как элегантно передвигаться в чопинах, и предостерег, каких привычек избегать.

Некоторые женщины и благородные дамы шаркают чопинами по земле, и шум, который они производят, может свести с ума! Еще чаще они так громко стучат ими с каждым шагом, что напоминают нам монахов-францисканцев. Итак, чтобы ходить ровно и правильно носить чопины, чтобы они не искривились и не испортились (ибо если вы невежественны в том, как носить их, вы можете расколоть подошвы или просто часто падать, что до сих пор наблюдается на торжественных приемах и в церкви), лучше всего, делая шаг, сначала приподнимать носок, ибо при этом выпрямляется колено, и ваше тело выглядит прямым и привлекательным, и к тому же чопин не упадет с ноги. Кроме того, приподняв носок, вы не будете шаркать по земле или издавать неприятный шум. Затем опустите туфлю на землю и повторите то же самое с другой ногой.

Это очень неестественное движение, и икроножные мышцы быстро забиваются и начинают болеть, но оно действительно работает. Попрактиковавшись, вы сможете ходить маленькими шажками тихо и плавно, даже элегантно. Нет, безусловно, шаркать по полу, согнув колени, намного легче и быстрее – а также намного смешнее. Должно быть, туфли на платформах были настоящим подарком для актеров, которые играли комических женских персонажей. Представьте кормилицу из «Ромео и Джульетты», которая шумно шаркает ногами по деревянной сцене, останавливаясь у колонн, чтобы поправить свои пантофли; ее осанка совершенно кривая, с согнутыми коленями и отставленным задом. «Клянусь богом, он так разобидел меня, что я вся, как есть, дрожу».

В это время, в зените славы королевы Елизаветы, среди модников обоего пола стало популярно все диагональное. Носки были направлены наружу, ступни и ноги стояли в балетной четвертой позиции, тело поворачивалось под углом к собеседнику, а вес распределялся неодинаково: бедро опорной ноги выдавалось в сторону. «Квадратная» стойка а-ля Генрих VIII превратилась в моветон, над которым полагалось смеяться. То же произошло и с женской позой «бедра вперед». Движения и акценты переместились в поперечную плоскость; положение плеч внезапно стало едва ли не важнее, чем положение ног, а повороты тела приобрели элегантность. Особенно заметны эти изменения по мужской осанке, чему помогла более открытая одежда, но тонкие различия заметны и в изображениях женщин.

Обсуждая женскую походку, учитель танцев де Лоз в первую очередь говорит о поднятой голове и ровной линии взгляда, затем советует учиться правильной походке с помощью тренировок: «Затем скажите, чтобы она поставила ноги вместе и вывернула носки по сторонам, и, держа ее за руки, скажите, чтобы она сделала несколько шагов, спокойных, по прямой линии, чтобы усвоить манеру». Совет не очень полезный; не считая настойчивых рекомендаций держать голову прямо и вывернуть стопы, собственно о ходьбе не говорится ровным счетом ничего. Мужчинам де Лоз рекомендовал ходить на прямых ногах, так что, скорее всего, женщины тоже должны были ходить похожим образом. Единственная дополнительная подсказка, которую он дает, – постоянно призывает женщин ходить плавнее. В 1620-х годах его советы были вполне современными, что подтверждают сохранившиеся картины.

Около 1590 года кромка женской юбки приподнялась на пару дюймов, и в течение двадцати пяти лет мы могли наблюдать за обувью и положением ног – и мы видим немало вывернутых ступней. Чаще всего на картинах мы видим, что женщины стоят, расставив пятки примерно на три-четыре дюйма друг от друга, а вот расстояние между носками составляет уже около фута (31 см). У многих (возможно, у большинства) одна нога – почти во всех случаях правая – стоит чуть впереди другой в подобии четвертой позиции, и, несмотря на то что ноги расположены близко одна от другой, можно заметить, что основная опора приходится на заднюю ногу. Модные женские позы следуют примерно тем же правилам, что и мужские, но с меньшим акцентом на смещение бедер в сторону. Поза «бедра вперед» исчезла совсем. Вместо нее итальянки активно по очереди двигали бедрами. Так получилось привлекательное танцевальное движение «континенца», а еще, по словам Карозо, так было легче справляться с юбками: он явно считал, что движения бедрами элегантнее и привлекательнее, и контролировать юбку было куда предпочтительнее так, чем руками. «Вы не должны придерживать руками шлейф или подол платья, ибо это выглядит весьма неблаговидно… Вместо этого… шагайте, слегка покачиваясь, подобно змее, и раскачивайте платье и фартингал [нижнюю юбку на каркасе]: вы добьетесь того же эффекта». Это в самом деле очень весело, и мне лично на свадьбах очень трудно сдерживаться, чтобы не подбежать к невесте, которая впервые в жизни надела длинное пышное платье, и не сказать «нет-нет, дорогая, это надо делать вот так, покачивая бедрами». С юбкой, надетой на фартингал или любой другой каркас (как с шлейфом, так и без него), вполне можно справиться одним только движением бедер, правильно ставя ноги. Если вы шагаете ровно и не слишком широко, то вам совершенно не обязательно будет поправлять юбку руками.

Если вы, как и я, любите посещать исторические дома эпохи Елизаветы I и Якова I, то наверняка заметили, что лестницы для гостей в них довольно низкие и широкие. По моему опыту, ходить по таким лестницам в длинном платье вполне можно, если вы, поднимая ногу, опишете ею небольшую дугу внутрь, после чего опустите на следующую ступеньку точно впереди исходного положения. Описав такой «полумесяц», вы коснетесь юбки посередине и слегка оттолкнете ее вперед и в сторону, не давая образоваться складке. Держите тело очень прямо, потому что любой наклон делает юбку длиннее спереди. Прежде чем ваша ступня встанет на верхнюю ступеньку, чуть приподнимите бедро. Тем самым вы приподнимете и юбку и благодаря этому не наступите на нее. Если ваше движение будет дерганым или же вы попытаетесь приподнять бедро сильнее, чтобы компенсировать не очень ровную осанку, то все будет выглядеть в самом деле очень странно, но вот если вы проделаете все плавно, медленно и с безупречно прямой вытянутой спиной, то будете подниматься, слегка покачиваясь. Лучше всего будет, если какой-нибудь добрый джентльмен возьмет вас за руку.

К сожалению, у меня нет никаких свидетельств того, что покачивание бедрами, описанное итальянскими учителями танцев, применялось в чисто английской обстановке, но итальянские танцы сами по себе были очень популярны и влиятельны, а французские учителя танцев (которые в Англии совершенно точно работали) тоже следовали модной итальянской практике. Кроме того, движения, которым обучали для бального зала, постепенно просачивались и в придворную жизнь в целом. Сам Карозо описывает соответствующее танцевальное движение во всех подробностях, настаивая, что оно лежит в основе всей грациозности и приличий в жизни. Ступни практически ничего не делают: вы лишь шагаете чуть влево левой ногой, а затем приставляете к ней правую. Главное здесь – бедра, плечи и грациозность рук и головы. Начинается движение со сгибания левого бедра: «обязательно держите голову прямо и не опускайте левого плеча… шагните слегка в сторону, на которой вы выполняете движение; этого эффекта можно добиться, чуть приподняв пятки и сразу же опустив их, следуя ритму музыки». Судя по всему, если вы не покачивали бедрами, а просто шагали туда-сюда в сторону и тащили за собой остальное тело, выглядело все так, словно вам очень хочется в туалет.

Копирование иностранных движений (в том числе, возможно, и покачивание бедрами) вызывало раздражение и презрение у многих наблюдателей. В 1588 году писатель Вильям Ранкинс жаловался, что «английские мужчины ослеплены (итальянским блеском) и уродуют себя (всякими французскими фасонами), тем самым портя свои естественные манеры (идеально подходящие к климату) ужасным сборищем перьев от всякого павлина!». Историк и писатель Джеймс Хоуэлл, писавший около шестидесяти лет спустя, отмечал, как легко было отличить тех, кто бывал за рубежом, по их «походке и поступи, по тому, как они сгибаются в бедрах и плечах», что весьма напоминает слова итальянского учителя танцев.

К тому времени, когда Карл I потерял терпение из-за парламента и решил в конце 1620-х годов править самодержавно, веря в «божественное право королей», те, кто хотели подражать модникам, ходили на прямых ногах, покачивая бедрами; каждая остановка или пауза при этом начиналась и заканчивалась преувеличенным диагональным разворотом тела. Человек, к которому вы обращались, вынужден был смотреть вам в плечо (обычно правое), а вы смотрели на него нарочито ленивым взором, перенося почти весь свой вес на левое бедро.

В «Роговой книге простака» был еще один, довольно неприятный комментарий по поводу модных походок. Деккер советует своим «лохам» покупать самые широкие башмаки: «Кроме того, все будут считать, что походка, которой тебе придется ходить из-за того, что у тебя между ног столько кожи [странная походка на прямых, широко расставленных ногах с дугообразными движениями ступней], вызвана не твоей болезнью, а джентльменской привычкой». Короче говоря, модная походка джентльмена 1620-х годов выглядела так, словно он страдал от поздней стадии венерической болезни (скорее всего сифилиса), и у него начали гнить гениталии.

Подобно акценту, походка и манера движения быстро выдавали принадлежность человека к той или иной группе, обычно связанной с профессией или общественным положением, но вместе с тем они также могли быть связаны с географическим положением или возрастом. Кроме того, походка была намного более заметным признаком, чем акцент. Акцент могут распознать, только если вы заговорите, и то вас услышит лишь узкий круг слушателей, а вот вашу походку видят на улице все. «Хромающего» священника вы могли разглядеть на расстоянии нескольких сотен метров, а семенящую горожанку отличить от аристократки, которая по-прежнему ходит бедрами вперед, даже на другой стороне реки. Еще вы могли легко распознать притворство: молодой парень, который представляет себя солдатом, фанатик-пуританин, который слишком старается выглядеть набожным, испанец, пытающийся выдать себя за местного. Все они были отличными жертвами для шутников в пивных, авторов непристойных баллад, да и просто для тех, кто стоял и показывал на них пальцами. Кто-то добивался катарсиса, вымещая нереализованные амбиции в невероятно смешной пародии на новоиспеченного мэра, который впервые пробовал ходить элегантнее. Кто-то с помощью насмешек преследовал политические цели, пародируя придворную элиту и ее «кавалерскую» походку на прямых ногах или, напротив, излишне набожных «хромающих» пуритан.

Впрочем, если вы не хотели насмехаться над кем-то, пародируя его движения, вы могли многого добиться, выбрав правильную одежду.

Трансвестизм: какая мерзость!

Ну, с формальной точки зрения да – если вы согласны с Второзаконием, утверждающим, что носить одежду не своего пола есть мерзость пред Богом. Примерно с 1570 по 1630 год постоянно появлялись все новые пуританские проповедники, метавшие на эту тему громы и молнии с амвонов и распространявшие эти громы и молнии в печати среди широких слоев населения. Судя по этим публикациям, трансвестизм стал большой проблемой в ту эпоху; примеры можно было видеть на улицах буквально каждый день, и они считались насмешкой над Законом Божьим и естественным порядком вещей. Другие «набожные» писатели, не являвшиеся священниками, тоже присоединились к пуританам. Даже король Яков I и VI[7] не остался в стороне, потребовав, чтобы церковники «громогласно и яростно высказывались в своих проповедях» против ношения одежды не своего пола. Итак, как же можно разозлить своей одеждой всех этих высокоморальных типов, и насколько большие проблемы могли у вас из-за этого возникнуть?

Ну, вы могли попасть в церковный суд, потому что ношение неподобающей одежды считалось моральным, а не гражданским или уголовным преступлением. Дело Мэри Фрит, которую арестовали на Рождество 1611 года, стало самым знаменитым из всех – как на момент ее ареста, так и после него. Ее обвинили в том, что она носила «непотребную» одежду. Были разговоры и о другом аморальном поведении, но именно из-за «непотребной одежды» она пережила публичное унижение у Креста св. Павла, куда ее привели, как обычно бывало в таких случаях, завернутой в белую льняную простыню. Джон Чемберленд, один из свидетелей наказания, заметил, что она «горько плакала и выглядела раскаявшейся», но потом, узнав, что она явилась к месту позора «совершенно пьяной», изменил свое мнение.

То был далеко не первый ее проступок; ее уже несколько раз привлекали к суду за воровство. Да и мужчиной она тоже переодевалась не в первый раз. Судя по рассказам, она так делала несколько лет, причем не только в приватной обстановке. Более того, этим поведением она даже прославилась – в прошедшем году по ее приукрашенному жизнеописанию поставили не одну, а целых две пьесы. Одну из них написал Джон Дей (текст, к сожалению, утерян), и называлась она «Безумные выходки Веселой Молль из Бэнксайда», а вот другая не только сохранилась, но и до сих пор довольно регулярно ставится в театрах: она называется «Ревущая девушка» и написана Томасом Миддлтоном и Томасом Деккером. О том, сколько мы из этой пьесы узнаем о настоящей Мэри Фрит, спорить можно долго; лучше всего считать ее неким подобием голливудского биографического фильма. Впрочем, есть в этой пьесе и зерна истины, если знать, куда смотреть. Правда, все еще сильнее запутывается: в 1611 году, еще до ареста, Мэри, переодетая в мужскую одежду, однажды сыграла сама себя в театре «Фортуна». В ту пору женщинам законодательно запрещалось играть в театре, так что это стало невероятным примером саморекламы, манипуляции публичным образом и умышленным нарушением общепринятых правил. Дальнейшая ее карьера почти наверняка состояла в скупке краденого, а также сочинении ярких приключенческих историй, которые легли в основу нескольких бестселлеров (этим занималась как она сама, так и другие авторы).

Самое знаменитое изображение самой знаменитой трансвеститки той эпохи – Мэри Фрит, также известной как Молль-Карманница

На ее работу по скупке краденого, связанную с ее известностью в Лондоне, проливает определенный свет судебное дело 1621 года с участием Генри Киллигрю, которое слушалось в Звездной палате. Проститутка украла у Киллигрю кошелек, и, по его словам, он «слышал, что… многим, у которых воровали кошельки или товар, возвращала их имущество и указывала на виновников» именно Мэри Фрит. По обвинению в преступлении была задержана Маргарита Делл, и констебль церкви Сент-Брайдс привез ее в дом Фрит на Флит-стрит, где Киллигрю опознал Делл как преступницу. В каком-то смысле это можно назвать рэкетом. Будучи скупщицей краденого, Мэри отлично знала местных воров и их modus operandi[8]. Возможно даже, что этот кошелек даже уже предложили ей на перепродажу. В случае с Киллигрю и, наверное, некоторыми другими «клиентами» она вместе с местным констеблем предложила найти преступника за небольшое вознаграждение. Впрочем, воры, у которых хватало ума подкупить эту парочку, скорее всего, избегали необходимости в подобном возмещении убытков.

Что же касается циркулировавших историй, их было великое множество. Возьмем, например, одну из них, якобы написанную самой Фрит, из памфлета «Жизнь и смерть миссис Мэри Фрит, более известной как Молль-Карманница», опубликованного в 1662 году, через тридцать лет после ее смерти. Это история о пари с еще одной колоритной фигурой, коневодом Вильямом Бэнксом. Его лошадь по имени Марокко умела выполнять множество трюков, в частности, могла подняться по длинной лестнице на крышу собора Святого Павла. По словам Мэри Фрит, Бэнкс поставил двадцать фунтов на то, что она не сможет проехать по городу на Марокко, переодевшись мужчиной. Все якобы шло хорошо до тех пор, пока она не добралась до Бишопсгейта:

Когда я проезжала под воротами, подлая торговка апельсинами узнала меня, и едва я проехала мимо, она закричала «Молль-Карманница едет верхом!», и все прохожие и лавочники закричали и завыли словно безумные, и крики их сводились к следующему: «Спускайся и не позорь женщин, или мы сами тебя стащим». Я не знала, что мне делать, но вспомнила, что чуть дальше находится продовольственная лавка, которую держал мой друг, так что пришпорила лошадь и поспешила туда, но за мною последовала толпа, которая не прекращала поносить меня, хотя более трезвые из них лишь смеялись и весело болтали о приключении.

К сожалению, даты здесь не сходятся. Бэнкс и его лошадь Марокко уехали из Англии в 1601 году. Мэри родилась либо в 1584, либо в 1589 году (даты приводятся разные), и хотя первые проблемы с законом у нее возникли уже в 1600-м, несколько лет после этого она оставалась довольно малоизвестной фигурой. Возможно, эпизод с толпой, который выглядит вполне реалистично, случился в более позднее время.

Итак, вот самая знаменитая англичанка, носившая мужскую одежду. После спектаклей она превратилась в персонажа баллад, поэм и моральных возмущений, и ее не забывали еще несколько поколений. Если кто-то и ощутил на себе полный вес общественного неодобрения «неправильной одеждой», так это Мэри. После судебного разбирательства она подверглась публичному унижению, а затем, уже на склоне лет, некоторое время лежала в госпитале Святой Марии Вифлеемской (Бедламе) с диагнозом «безумие», который мог быть связан и с ее вкусами в одежде. Как к ней относились на улицах Лондона, мы не знаем. Когда я читаю рассказы о ее характере, мне она представляется воинственной и дерзкой – как раз такое поведение развивается, если вас регулярно задирают, – но это лишь мои собственные предположения.

Мэри была не единственной, кого отдали под суд за «неправильную одежду». Таких процессов было очень мало, а строгих наказаний, подобных публичному ритуалу унижения, точно таких же, каким подвергали за супружескую измену или другие моральные преступления, – еще меньше. Обычно судебное разбирательство заканчивалось небольшим штрафом и обещанием больше никогда так не делать. Большинство подобных дел заводились из-за единичных случаев трансвестизма в рамках увеселений и традиционных шумных игр и празднеств, а не из-за образа жизни.

Историк Дэвид Кресси приводит довольно необычное и интересное дело о мужчине, переодетом в женскую одежду, в 1633 году в Тью-Магне, графство Оксфордшир. Томас Салмон, согласно показаниям свидетелей, оделся в женское платье, чтобы принять участие в традиционном чисто женском мероприятии – собрании в родильной комнате после успешного разрешения от бремени. То был потенциально очень неприятный инцидент, нарушавший несколько серьезных общественных табу. Мало того, что с амвонов постоянно грохотали проповеди о том, как это плохо – носить неподобающую своему полу одежду: деторождение и все связанные с ним практики, обычаи и обслуживающий персонал были чисто женским делом. Мужчин, даже новоиспеченного отца, к нему не подпускали. Эта структура была настолько жесткой, что даже если младенец, родившийся живым, выглядел очень слабым и вот-вот должен был умереть, к нему не подпускали мужчину-священника, чтобы провести обряд крещения. А вот это дело очень серьезное: считалось, что младенца не пустят в рай, если он не будет принят в лоно христианства. Из-за этого Церковь дала акушеркам уникальные полномочия среди женщин: они имели право проводить упрощенный обряд крещения. Представьте, насколько сильнодействующим был запрет мужчинам появляться в родильной комнате, если в культуре, которая всячески подчеркивала, что священником может быть только мужчина, пришлось пойти на такой компромисс.

В Тью-Магне преступник, Томас Салмон, был слугой в доме акушерки; его подговорила, переодела и позвала с собой невестка акушерки, Елизавета Флетчер. Томас, как нам сообщают, был «молод» – но насколько молод, мы так и не узнали. Большинству слуг было от четырнадцати до двадцати шести лет, так что, возможно, он был подростком. Судя по всему, Томаса довольно хорошо замаскировали под женщину, потому что распознали его далеко не сразу. В своих показаниях в суде акушерка сказала, что, лишь узнав одежду, принадлежавшую своей невестке, она пригляделась внимательнее. Родильные комнаты обычно были довольно темными и тусклыми, потому что считалось, что зрение роженицы и младенца ослаблено и им требуется тепло и темнота, чтобы восстановиться от тяжелого процесса родов; тем не менее Салмона, судя по всему, довольно тщательно наряжали в женское убранство. Томас носил одежду несколько часов, но в родовой комнате пробыл совсем недолго. Согласно показаниям невестки, они «собирались просто повеселиться»; сам Томас заявил, что просто хотел побывать на вечеринке. Суд, судя по всему, согласился, что это была шутка, пусть и очень безвкусная, и Томас отделался лишь публичным покаянием.

Были и другие, пожалуй, не такие странные случаи дурачества с переодеванием, которые иногда тоже доходили до суда: люди заходили слишком далеко, посягая на священное пространство или время или задевая чувства уязвимых групп. Есть сообщения и о проститутках, переодевавшихся в мужскую одежду, чтобы соблазнить клиентов чем-нибудь экзотическим. И, конечно, нельзя забывать о всевозможных публичных действах – от постановок «Короля Лира» в театре до танцев-моррис, где мужчины, одетые в женское платье, были обычным делом. Моралисты наперебой спешили в печать, чтобы осудить все эти ужасы. «Женская одежда, надетая на мужчину, сильно изменяет его, заставляя думать по-женски», – заявлял академик и священник Джон Рейнольдс. Томас Бирд считал, что мужчины, одевающиеся подобным образом, становятся «похотливыми и женственными», а сатирик Стивен Госсон не скрывал своего неодобрения, написав следующие строки: «Демонстрировать нам одежду, принадлежащую другому полу, – это обман и фальсификация, противоречащие словам Божьим». Люди возражали против «неправильной одежды» по весьма разнообразным, хотя и связанным между собой причинам: одеваться в одежду не своего пола прямо запрещено; это слишком возбуждает; это пробуждает запретные сексуальные чувства; это лишает мужчину мужества, силы и энергии; это жульничество и обман; наконец, это переворачивает естественный порядок общества. Но, с другой стороны, переодевания оставались неотъемлемой частью традиционных розыгрышей и увеселений, в частности майских игрищ.

Мэри Фрит, «Ревущая девушка», описывается как одетая в дублет и брюки, но, если внимательнее прислушаться к праведным речам самопровозглашенных стражей морали, то окажется, что не обязательно надевать столько «чужой» одежды, чтобы навлечь на себя их гнев. Иногда достаточно просто сменить шляпу. Именно шляпы особенно раздражали короля Якова, когда он призвал священников читать проповеди против женского трансвестизма. «Широкополые шляпы, остроконечные дублеты, коротко стриженные волосы, стилеты и кинжалы на поясах и прочие подобные безделушки» – вот что его беспокоило в первую очередь, причем все эти предметы обычно носились вместе с длинными юбками. Больше всего королю не нравилось не собственно переодевание, а «мужественная» интерпретация женской одежды.

Мужественная женщина и женственный мужчина. Женщина носит башмаки со шпорами и кинжал в добавление к мужской шляпе, коротко остриженным волосам и юбке; «женственность» мужчины проявляется в том, что он выставляет себя глупцом, играя в детские игрушки (волан и ракетку)

В 1570-х годах, когда появились первые тексты о «насмешке над Божьими законами», комментаторов в основном возмущало использование пуговиц. Женская одежда до того времени держалась в основном на шнурках (реже – на крючках), а чтобы скреплять слои ткани и отдельные предметы одежды, применялось множество булавок. Пуговицы пришивали только к мужской одежде. Они стали модными аксессуарами – по сути, мужским эквивалентом украшений. Были пуговицы, красиво обшитые шелковыми нитями, пуговицы с кисточками, пуговицы ярких и контрастных цветов, самых разнообразных размеров и форм, пуговицы золотые, серебряные и даже украшенные драгоценными камнями. Богатые модники обшивали пуговицами передние части дублетов и манжеты. Меня лично не удивляет, что некоторые женщины (в том числе и королева Елизавета) решили перенять эту моду. Пуговицы обычно пришивали к дублетам, так что вскоре появилась женская версия этой одежды.

Женские дублеты были облегающими, с высокими воротниками, так что впереди оставалось немало места для пуговиц. Рукава к ним делали в разных стилях: в 1570-х они были обтягивающими, но в 1580-х стали большими и пухлыми выше локтя, затем суживаясь к запястью, которое украшалось (пусть и не всегда) дополнительными пуговицами. Мужские и женские дублеты той эпохи были похожи: высокий воротник, талия и, конечно же, пуговицы; и те и другие шились по индивидуальному заказу, их конструкция тщательно просчитывалась, но все-таки совершенно одинаковыми они не были – хотя бы потому, что форма туловища у мужчин и женщин различалась. Рукава тоже были разными, равно как и вышитые узоры, которые делились на «мужские» и «женские». Определенные пересечения были, но все же мужской и женский дублеты заметно отличались друг от друга.

В 1590-х годах среди горожанок популярность стали набирать мужские шляпы. Опять-таки они скорее были «вдохновлены» мужскими моделями, а не полностью их копировали, а носились они в сочетании с более женственным льняным чепцом. Поначалу женщины носили миниатюрные «мужские» фетровые шляпы, закрепленные на чепцах набекрень – сразу узнаваемая веселая, даже в чем-то дерзкая манера. Позже шляпы, как и у мужчин, стали увеличиваться в размерах, и их носили уже прямо, так что они почти полностью скрывали надетый под ними чепец – по крайней мере спереди.

Короткие или обстриженные волосы, упоминавшиеся в «списке мерзостей» короля Якова, тоже не всегда были тем, чем казались. На многих картинах 1615–1620 годов изображаются завитые волосы длиной чуть выше плеч. Но если присмотреться, можно заметить, что во многих случаях мы видим лишь переднюю часть волос, а все остальные, намного более длинные волосы, аккуратно собраны в пучок на затылке.

Когда Вильям Гаррисон жалуется, что «моих умений уже не хватает, чтобы отличить мужчину от женщины», я сразу вспоминаю, какое ворчание стояло в моей молодости, пришедшейся на шестидесятые и семидесятые – тогда тоже многие говорили, что им трудно различить два пола. Тогда меня это искренне удивляло, потому что внешностью невозможно было кого-либо обмануть – различия между полами были очевидны. Обтягивающие брюки и штаны скорее подчеркивали, а не скрывали фигуры, особенно мужские. Мужчины и женщины носили длинные волосы по-разному, да и выбор цветов и узоров был разным даже на рубашках и свитерах схожего покроя. В общем, жалобы явно были натянутыми. Больше того, я не понимала, почему это вообще должно быть важно. Тем не менее возмущения звучали снова и снова. Что-то похожее явно происходило и в конце XVI – начале XVII века. Молодежь и модники бросали вызов устоявшимся образам «приемлемой одежды» и меняли их. Одну группу людей это очень расстраивало, а все остальные веселились – и, может быть, даже специально действовали им на нервы.

В те времена, будучи молодой женщиной, вы могли расстроить или разозлить старшее поколение с помощью нескольких довольно дешевых аксессуаров. Шляпы стоили недорого, и их можно было сделать более провокационными, закрепив на них перья или какие-нибудь другие чисто мужские украшения. Можно надеть шляпу набекрень, а можно сдвинуть чепец к затылку, а шляпу вперед, чтобы была видна только шляпа и волосы; это весьма смелый и самоуверенный образ, причем при этом вы даже не отказываетесь от женской скромности, выражаемой чепцом. Если у вас нет денег на модный женский дублет, закрепите на своем боди несколько пуговиц в качестве ложных застежек, скрывающих традиционные завязки. А еще можно поиграть с цветами. В современном мире розовый цвет имеет очень сильную гендерную привязку. Имел он ее и в эпоху Тюдоров и Стюартов, только вот в отличие от XXI века это был «мужской» цвет. Теория влаг гласила, что красный – это цвет «мужской» влаги, крови, а синий – цвет водянистой флегмы, доминировавшей в женской физиологии. Розовый, как более бледный оттенок красного, считался особенно подходящим для мальчиков. Многие мужчины носили бледно-розовые воротники, которые придавали более теплый и «мужественный» оттенок коже, а женщины предпочитали более холодные синие тона, создававшие иллюзию бледности. Модницы, которые приводили в такой ужас короля Якова своими «мужскими» шляпами, короткими волосами и дублетами в начале XVII века, часто носили красные и розовые цвета, чтобы лишний раз подчеркнуть свою игру с гендером.

Яркая одежда в целом была провокационной для любого пола. Если вы хотели похвалить кого-то, неважно, мужчину или женщину, то отзывались об их одежде как о «благоразумной» («sober»). Под этим эпитетом имелось в виду, что одежда общепринятого покроя и мрачных цветов. Как ни парадоксально, по-настоящему темные оттенки были дороги и требовали намного больше краски и более длительных процессов обработки. Так что одежда, которая кажется нам «благоразумной» и сдержанной, на самом деле могла быть еще более показушной, чем светлая. Черная одежда, украшенная не менее черными тесемками, шнурами, пуговицами и вышивкой, которая нам сейчас покажется неброской, в XVII веке считалась открытой демонстрацией богатства. Небогатые люди – либо по собственному выбору, либо по финансовой необходимости – носили серые и коричневые цвета, характерные для дешевой некрашеной шерсти. Черная одежда, которую многие из нас ассоциируют с пуританами, на самом деле скорее принадлежала купцам, щеголявшим своим богатством.

Поскольку большинство людей хотят хорошо выглядеть, не стоит удивляться, что очень многие в ту эпоху старались купить хоть немного этой дорогой черной одежды. Если просмотреть списки имущества и завещания англичан, то найдете в них немало черной одежды; собственно, если упоминается одежда определенного цвета, то черный вы в этих списках обнаружите в три раза чаще, чем все остальные цвета, вместе взятые. Одежда, которую упоминают в этих источниках, – обычно самая лучшая из всей, которой владел человек, самая ценная и достойная внимания. Популярность черной одежды и ее ассоциация с лучшим воскресным костюмом означала, что черный цвет привлекал меньше враждебности, чем лишь немногим более дешевые яркие цвета других оттенков.

Если вы хотите, чтобы все вас заметили, а местные хлопотуны начали недовольно цыкать, купите себе что-нибудь ярко-зеленое. Чтобы получить хороший зеленый цвет, ткань нужно было сначала покрасить в ярко-желтый, а потом еще раз прокрасить ярко-синей краской. По-настоящему яркий и живой цвет получить было довольно трудно; с болотно-зеленым цветом никаких проблем нет, а вот для ярко-зеленого цвета требовался хороший навык, правильная вода и много краски. А еще ярко-зеленая одежда быстро выцветала, потому что желтая краска чувствительна к цвету, а синяя часто стирается. Это была основная проблема людей, которые хотели покрасить в два этих базовых цвета любую вещь, которая должна была служить долго, а при соединении их вместе проблемы лишь усугублялись. Таким образом, ярко-зеленые вещи были не только дороги, но и быстро изнашивались. Их носили очень немногие – и тем сильнее был эффект. Цветам придавали самое разное «значение», но ярко-зеленый, пусть его и связывали с болезнью, завистью и тоской, чаще считался цветом, обозначающим жизнь, весну и энергию. Ярко-зеленый цвет часто специально выделяли в обличительных речах против «яркой и аляповатой» одежды, полной противоположности «благоразумной».

Впрочем, намного больше печатных возмущений, чем трансвестизму и ярким цветам, вместе взятым, было посвящено порочной шейной одежде. Все наши самые шокированные наблюдатели за мужскими шляпами, остроконечными дублетами и мужчинами, которых возбуждало переодевание в женскую одежду, с отвращением писали о том, что люди носили на шеях; впрочем, об этом же писали и многие менее «набожные» авторы. Воротники и жабо не имели каких-то особых религиозных коннотаций, так что проклятиями и геенной огненной за них не грозили, но некорректное ношение воротников и манжет вызывало общественное неодобрение и немало ворчания. Больше всего людей раздражало честолюбие – а все потому, что с помощью шейной одежды можно было преодолеть барьер богатства. Манжеты, жабо и воротники – это небольшие предметы одежды, и делают их не из дорогого бархата и шелка, а из куда более доступного льна. Чтобы сделать воротник, требовалось только терпение и умение шить прямыми стежками – а и того и другого у женщин было в достатке. Крахмал, волшебный ингредиент, благодаря которому воротники стояли и блестели, как подобает символам статуса и моды, тоже был дешев, а накрахмаливанию научиться было довольно легко.

Поначалу жабо было аксессуаром придворных; считается, что оно обрело популярность в 1564 году, когда в Лондон приехала прачка из Фламандии. Она научила лондонцев готовить крахмал и делать из простого гофрированного воротника, который формировался вокруг пальцев, большие, широкие, жесткие жабо, которые мы считаем одним из символов Елизаветинской эпохи. Новая зарубежная мода вызвала определенное презрение, но громче всего недовольные голоса зазвучали, когда воротники «сбежали» с королевского двора на шеи купцов, священников и даже простых служанок. В своей пародийной героической поэме 1630 года «Во славу чистого льна» Джон Тейлор писал:

Вначале лишь носили воротник

Те, кто уменьем всех превосходили.

Сейчас же стар и млад, богат и беден

Себе воротничок позволить может,

Простой, расшитый, даже с кружевами.

Кроме того, отмечает он и проклятия в адрес моды на воротники, звучавшие из уст Филипа Стаббса, Стивена Госсона, Джона Рейнольдса и других, чьи цитаты приводились выше. Вот как он продолжает:

Сравним воротничок с трубой органной:

От них обоих в гневе пуритане.

Зовут они их суеверья плодом

И Зверя Вавилонского печатью.

Какая прекрасная фраза: «Зверя Вавилонского печатью». Прямо слышу, как она звенит у меня в ушах после особенно громогласной проповеди, и мне не терпится добежать до ближайшего магазина и приобрести себе такую «печать».

В 1590-х годах огромные, похожие на колеса воротники окончательно «сбежали» с королевского двора, и мода стала охватывать все новые и новые социальные группы. То, что преимущество здесь получили лондонские служанки, наверное, не должно нас удивлять. Большинство модных тенденций уходили с королевского двора сначала к провинциальным дворянам и самым богатым городским купцам, а потом постепенно опускались по социальной лестнице в сопровождении недовольного ворчания по поводу «одевающихся не по рангу». Но воротнички совершили огромный прыжок по социальной лестнице примерно в то же самое время, когда началось типичное постепенное «просачивание» моды вниз. Служанки занимались уходом за воротниками и подготовкой их к надеванию. Они знали, как их делать и как накрахмаливать, как формировать и «устанавливать» их, а еще у них было достаточно денег, чтобы купить пол-ярда качественного льна. Естественно, пара смелых девушек сделала воротники и себе. Quel horreur[9]! Нормальные правила моды оказались перевернуты: некоторые представительницы нижних слоев населения приобщились к новой моде раньше, чем сливки общества. О, в выражениях никто не стеснялся. Любой, кому хотелось почитать мораль на тему того, как опасно «подражать тем, кто лучше тебя», приводил в пример ношение воротников. Впрочем, безумную моду было не остановить. Даже пуритане, несмотря на все проповеди о «Звере Вавилонском», со временем стали носить воротники, пусть и несколько меньших размеров, больше похожие на старинные образцы, стараясь найти баланс между респектабельностью и модой.

«Вчера ты был ужасным пуританином, такой строгий Воротничок», – объявлял один из персонажей популярного спектакля. Ладно, хорошо, это был не «официальный» театральный спектакль, а жига – короткое комическое музыкальное представление с пением, танцами и буффонадой. Эта анонимная пьеса называлась «Воротник, манжеты и лента» (Ruff, Cuff and Band): целое действо, основанное на игре слов и социальных стереотипов, связанных с шейной одеждой. Написали ее явно примерно в то же время, что и «Во славу чистого льна» Джона Тейлора (1630), когда в моде были одновременно несколько форм жабо, а также гладкая льняная «лента». В этой пьесе насмехались над воротниками солдат, щеголей, священников, судей и даже пуритан. «Ты такой женственный, Воротничок, ибо так хорошо сложен». (Фраза «хорошо сложен» («well set») относилась и к характерным складкам жабо, и к хорошо натренированному, сексуальному телу.) Те, кто носит жабо, либо дерзкие выскочки, хвастающие своей сексуальностью, либо же унылые пуритане в «строгих» и чистых воротниках. Это либо люди, облеченные властью, авторитетом и достоинством, либо же женственные молодые лодыри, у которых «воротнички небрежны, как мы сами» («Во славу чистого льна»). Подобный экспрессивный предмет одежды, который можно было истолковать такими разными способами и который стоил не очень дорого, стал настоящим подарком для тех, кто хотел произвести впечатление – хорошее или плохое.

Общество тюдоровской и стюартовской Англии делало намного больший акцент на обеспечение и укрепление общественного порядка и гармонии с помощью ежедневных визуальных средств вроде одежды и поведения, чем наше общество XXI века. В отличие от нас, чьи шкафы буквально ломятся от одежды, которую мы, может быть, за все время наденем всего два раза, у людей той эпохи, даже самых богатых, одежды было очень мало – от силы два-три костюма, которые они носили постоянно, оставляя лучший на воскресную службу. Соответственно, одежда и личность были связаны между собою намного теснее. Люди знали вас, узнавали вас на улице по одежде, которую вы носили, и каждый новый предмет вашего гардероба тут же подвергался анализу со стороны друзей и соседей.

Формальный контроль и финансовые ограничения вводили дополнительные тонкости. Сумптуарные законы, например, ограничивали применение некоторых роскошных тканей за пределами тщательно очерченных социальных групп, так что ваша одежда сама по себе уже много говорила о вашем общественном положении. Граф не должен был одеваться с такой же пышностью, как герцог, подмастерью нельзя было носить такой же плащ, как мастеру, и горе той служанке, которую перепутают с хозяйкой! Дети не были «миниатюрными взрослыми», как утверждает популярный современный миф: на них надевали вещи, тщательно подобранные под возраст и пол, и доказательством тому служат многочисленные семейные портреты. Знаки отличия, униформы и атрибуты должности носились на виду и с гордостью – нам, живущим в обществе, склонном не хвастаться такими открытыми символами успеха, принадлежности и власти, понять это может быть довольно трудно. Выдающиеся купцы и ремесленники города боролись за места олдерменов и мэров (недостаток кандидатов делал подобные стремления вполне оправданными для значительной части мужского населения городов). Те, кто получал высокие должности, имели право носить длинные мантии характерного цвета и носили их не только на церемониальных мероприятиях, но и в повседневной жизни. В некоторых городах особую одежду носили и жены официальных лиц.

Кто вы, откуда, насколько успешны, сколько вам лет, какого вы пола, кем работаете – все это можно было понять по вашей внешности; нас подобная специфичность, конечно, просто изумляет. Соответственно, насмешка над этим визуальным изображением стабильности и порядка несла за собой серьезные последствия. Изменения моды по-настоящему расстраивали людей: это понятно хотя бы по объему дошедших до нас язвительных речей. У молодежи возникали самые разные проблемы из-за смелого выбора одежды (было даже несколько судебных дел, в которых рассматривались серьезнейшие проступки вроде надевания штанов не по размеру). Игры с гендерными ролями и социальной иерархией подрывали общественные устои и традиционную структуру власти.

* * *

В популярной культуре пуритане однозначно ассоциируются с черной одеждой и высокими черными шляпами – особенно те пуритане, которые эмигрировали в Америку и стали «отцами-пилигримами». Но, как мы видели, эта группа прежде всего выделялась не одеждой, а публичным поведением: «хромающей» походкой, Библией, прижатой к груди, глазами, возведенными к небу. Поскольку такие движения были очень заметными и характерными и безошибочно определяли принадлежность к социальной группе, они оказались идеальным слабым местом для атаки со стороны любого, кто хотел лишить пуритан уверенности в себе или подорвать общественное положение определенных членов группы.

Эти попытки унизить в большей степени, чем рассмотренные нами ранее формы плохого поведения, нацелены на целую группу, а не на отдельного человека. Женщине с деревянной ложкой за поясом, которую сопровождала шайка детишек, пародировавшая солдата, вовсе не обязательно было выбирать какого-то конкретного солдата. Придворному со свитой, за которым по улице следовала стайка подростков-подмастерьев, копируя каждый их шаг, вполне могло быть некомфортно и даже немного страшновато, но он знал, что это оскорбление направлено на всех придворных и на их образ жизни – и ему просто не повезло, что сегодня решили подражать именно ему.

Ваша одежда и движения лежали в основе вашего самовыражения, направленного вовне. Именно их в первую очередь видели другие люди, именно по ним составлялось первое впечатление о вас. Вы могли использовать одежду и движения, чтобы манипулировать своим публичным образом, расстраивать и пугать современников. Молодежь, в частности, умышленно могла носить новую, экстравагантную одежду, чтобы обособить себя от старшего поколения, или, наоборот, приводила родителей в ужас, неожиданно отказываясь от красивых платьев и элегантных манер в пользу благоразумных шерстяных одежд и «хромающей» походки, говорившей об экстремистских религиозных взглядах. Но, приняв решение что-то изменить (или не менять), решив, каким будет ваш публичный образ, вы выставляли себя на обозрение всему населению, которому не терпелось осудить вас или высказать какое-нибудь смешное мнение.