Глава вторая. Непочтительные, грубые и угрожающие жесты

На одних словах далеко не уйдешь. Немало боли можно было причинить и жестами. Они полезны в шумных, людных местах, где слова просто могут не расслышать, или на большом расстоянии, когда даже самая отлично подобранная фраза останется неразборчивой. Еще жесты можно использовать в тех случаях, когда необходимо молчать или когда любые слова могут привести к большим проблемам. Жесты также могут служить комментариями к чужим словам – вы можете насмехаться над собеседником либо в лицо, либо за глаза, веселя окружающих. Если упустить момент и не сделать общественно одобряемого жеста или жеста поддержки в нужное время, это могут счесть неприятным или даже враждебным, а если с жестом переиграть, то можно попасть в очень неловкое положение.

Чтобы эффективно пользоваться оскорбительными словами, нам нужно было знать, какие из них наиболее действенны; точно так же мы должны ознакомиться и с большим репертуаром жестов, чтобы действительно кого-нибудь задеть.

Поклоны и расшаркивания

Беззастенчиво дезинформируя читателей, Томас Деккер советовал: «Войдя в комнату, не приветствуйте никого, кроме своих знакомых; мимо остальных пройдите пренебрежительно и беспечно, подобно джентльмену-приставу». Не было более гарантированного способа расстроить человека абсолютно любого общественного положения, чем пренебречь традиционными уважительными жестами. Подобное неуважение в тюдоровской и стюартовской Англии могло привести (и приводило) к насилию – в то время к «чести» относились очень серьезно. Все общественные встречи начинались с тщательно подобранных сочетаний одобренных поз и движений, и лишь после этого начинался разговор. Слова либо усиливали, либо ослабляли смысл этой невербальной коммуникации. Даже самая вежливая фраза могла прозвучать снисходительно, оскорбительно, унизительно, позорно, насмешливо, пренебрежительно или язвительно, и даже самые ругательные слова – превратиться в веселую болтовню или даже проявление симпатии. Язык тела придавал словам контекст и готовил «сцену». То была сложная, полная тонкостей деятельность, которая давала множество возможностей для самовыражения, социальных манипуляций и личных комментариев.

Томас Деккер знал кое-что о том, что может сойти вам с рук в большом городе. Его «Роговая книга простака» (1609) описывает многие дурные привычки выскочек, позеров и праздношатающихся, обитавших в нестабильном мире претенциозности и нищеты. Вдохновившись латинской сатирической поэмой «Гробианус» (1549) немецкого писателя Фридриха Дедекинда, он обращается к глупому простаку, или «лоху», якобы давая ему советы по изысканному поведению, но вместо этого подталкивая его к дальнейшим нелепым ситуациям. «Не приветствуй никого, не снимай сегодня шляпу перед джентльменом за обедом, если ты не бывал у него на ужине не менее двух дней назад», – советует он, а если вы встретите человека высокого положения, «приветствуй его не по имени “сэр такой-то или такой-то”, а назови его Недом или Джеком».

Настоящей аудиторией Томаса Деккера, конечно, были лондонцы, которые замечали элементы подобного невоспитанного поведения в окружающих – особенно в тех, кто приехал из провинции с деньгами. Именно местные жители, покупавшие памфлеты, лучше всего могли оценить шутку. В конце концов, непочтительность и недостаток манер были характерной отличительной чертой наивных богатых молодых людей, привлекавшей к ним внимание жуликов и прочих проходимцев. Лохов («guls») легко было обмануть – уж очень они были доверчивы («gullible»). Чем высокомернее они расхаживали по округе, оскорбляя всех одним своим видом, с тем большим нетерпением знающие люди потирали руки и жадно облизывали губы.

Правильные формы обращения подтверждали общественное и личное положение обеих сторон и устанавливали взаимное уважение, уместное в таких отношениях. Звучит все просто, даже поверхностно, но на самом деле это не так. Подходя к кому-либо, вы должны практически мгновенно оценить, в каких именно отношениях с этим человеком находитесь. На самом простом уровне нужно представлять себе общественное положение: выше он или ниже вас и насколько? Если он вам знаком, то ответить на этот вопрос легко, но если это незнакомец, вам придется принимать мгновенное решение, основываясь на его одежде, сопровождающих и месте, где вы его встретили. Затем эта оценка общественного положения модифицируется в зависимости от возраста и пола незнакомца. Мужчина явно выше женщины, а пожилые люди требуют большего уважения, чем молодые, хотя некоторые предпочитали демонстрировать более уважительное отношение к женщинам (особенно из высшего класса), чем необходимо: такое поведение говорило о том, что они знакомы с правилами вежливости в итальянском стиле.

Затем мы переходим к более субъективным оценкам: насколько уважительно относятся к этому человеку окружающие. Купца среди других купцов, например, могли уважать за его финансовое положение, но вот среди группы религиозных энтузиастов того же самого человека могли пристыдить за поклонение маммоне. В чисто официальных ситуациях между шапочными знакомыми этого оценочного набора (общественное положение, пол, возраст, личное положение) вполне достаточно, но на разных уровнях личного знакомства и в более неформальных ситуациях действовали другие правила, добавляя в загадку новых трудностей. К членам семьи, очевидно, обращаться надо не так, как к незнакомцам, а к друзьям или гостям – не так, как к родным. На публике требуется один набор поведенческих моделей, в приватной обстановке – другой. И эти наборы постоянно менялись.

Какое бы решение вы ни успели выработать в эти доли секунды, за ним должны непосредственно последовать движения – а для этого требуется знакомство со всеми возможными вариантами и неплохая практика их применения. К тому же неизменными эти движения не оставались: мода и общественные условности постоянно менялись, потому что элитные группы искали все новые способы отделить себя от простолюдинов, а молодежь взбрыкивала, не желая усваивать привычки старшего поколения. То, что считалось вежливым, когда вам было двадцать, к тридцати уже становилось поведением грубой, невежественной деревенщины, а элегантные жесты, которые вы освоили в тридцать, еще через десять лет уже считались смешными и чопорными. Возможностей ошибиться было множество – и это служило плодородной почвой для тех, кто хотел умышленно выказать неуважение.

Первый и самый очевидный способ выразить неуважение – просто не замечать человека, игнорировать его и не отвечать ему, как Томас Деккер советовал своим «простакам». Даже если вам удавалось избежать внимания карманников и аферистов, такое поведение считалось куда более серьезным проступком в XVI и XVII веке, чем в XXI. Отчасти разница объясняется отсутствием популяционного давления. Большинство современных людей живут в городах, слишком больших, чтобы лично знать всех своих соседей. Игнорируя подавляющее большинство прохожих, мы защищаем себя от перегрузки общением; при Тюдорах и Стюартах такого не было. Лишь в Лондоне и, возможно, в Бристоле и Норидже жило достаточно народу, чтобы можно было оставаться анонимным. Гуляя по улице, вы с куда большей вероятностью встретите кого-то, кто вам смутно знаком. Более того, в этом малонаселенном мире существовал намного больший статистический шанс, что рано или поздно вам придется вести дела с тем человеком, мимо которого вы однажды прошли по улице, не поздоровавшись. Соответственно, полное игнорирование тогда считалось намного более невежливым поступком, причем в отношении не только самого человека, но и всех окружающих.

В этом лежит одна из главных проблем нашей тактики: отказаться поздороваться с кем-то, не проявить вежливость там, где она обязательна, – значит подвергнуть себя критике. Есть опасность, что, не проявив должного почтения, вы куда больше навредите своему общественному положению, чем положению вашего обиженного визави. Одним из главных признаков джентльменского происхождения служило джентльменское поведение. Чем больше вы вели себя как джентльмен, тем больше людей считало, что вы в самом деле джентльмен. А если вы вели себя невежливо, то показывали свою простоту, грубость и низость. Как ни парадоксально, отказ от уважительных жестов был в первую очередь не проявлением высокомерия в отношении врага, а унижением вас самих в глазах окружающих. Намного более эффективной была противоположная стратегия: если вы проявляли нарочито больше вежливости, чем требовалось в подобных ситуациях, то могли сбить оппонента с толку и выставить его невежливым мужланом, сохраняя при этом высокомерное чувство превосходства.

Так что же это были за жесты и как они работали? Как именно лучше будет оскорбить с помощью жестов? Самые ранние из известных письменных инструкций принадлежат Эразму; они содержатся в учебнике для детей (точнее, мальчиков из высшего класса), переведенном с латыни под названием «О приличии детских нравов». Большинство его советов повторяются в иллюстрациях к рукописям и печатным книгам, на которых изображаются идеализированные варианты конкретных поз. Начинает он с указания, что в разных частях Европы вежливые позы разные. Эразм немало путешествовал и видел это все собственными глазами: «Одни сгибают оба колена одновременно, другие оставляют ноги прямыми; третьи же сгибают их, но едва заметно». Вот как он описывает поклон, модный в Англии: сохраняя тело в вертикальном положении, согните сначала правое, а потом левое колено. Описание на самом деле не очень понятное, но, к счастью, в других источниках есть иллюстрации, на которых одна нога стоит чуть впереди другой, а не рядом. Носки направлены вперед, колени полусогнуты. Если опираться на заднюю ногу, то сразу становится понятно, что колено опорной ноги согнется раньше, чем колено передней. Также на иллюстрациях видно, что левая нога обычно стояла впереди, а правая – позади, как рекомендовал Эразм, а наклона вперед еще нет; поза больше всего напоминает полуприсед с прямой спиной. Чтобы провести этот маневр элегантно, рассчитывайте расстояние между ногами в зависимости от того, насколько сильно собираетесь сгибать колени.

Встаньте прямо, поставьте ступни параллельно на расстоянии пары дюймов (5 см), чтобы носки смотрели вперед, потом шагните вперед левой ногой, чтобы левая пятка находилась на два дюйма диагонально впереди правого носка; вот идеальная позиция для простого повседневного поклона, при котором обе пятки остаются стоять на полу. Для глубокого поклона, при котором правая пятка приподнимается, нужно, чтобы левая нога стояла дюймах в двенадцати (30 см) впереди правой, а для полного поклона, при котором колено касается пола, потребуется уже целых восемнадцать дюймов (45 см).

Если говорить о поклонах, то преимущество такого стиля – в гибкости: степень и скорость сгибания колена можно легко регулировать в зависимости от ситуации. Кроме того, такой поклон легко выполнить в любой одежде, которую мужчина мог носить в 1532 году, – даже в полном доспехе.

Прямая спина и ноги, согнутые в коленях, причем одна нога стоит впереди другой – вот основные отличительные черты поклона в генриховской Англии. На этой иллюстрации человек не опускается на пол, а лишь слегка преклоняет колени, что говорит о дружбе или близком общественном положении

Отработав движения и оценив ситуацию, вы могли играть своими поклонами как угодно. Если вы в публичной, официальной обстановке – например, во внутреннем дворике судебных иннов, где жили юристы, – встретили человека, равного себе по положению, и при этом его сильно недолюбливаете, можете попробовать поклониться медленно и саркастично. Для этого сначала полностью остановитесь, потом постойте около секунды, чтобы произвести максимальный эффект и привлечь внимание к своим действиям, после чего преувеличенно медленно и глубоко поклонитесь, приподняв правую пятку с земли, но при этом не коснувшись земли коленом – оставьте зазор около шести дюймов (15 см), – и задержитесь еще на секунду, прежде чем выпрямиться. Сама по себе медлительность может показаться избыточно вежливой, но паузы перед поклоном и во время него подчеркивают насмешливость жеста. Подобный поклон говорит: «Я не из тех, кому не хватает хороших манер и знатного происхождения». Длина пауз отражала степень презрения к вашему сопернику.

Напротив, если вы спешили и готовы были рискнуть недостаточно глубоким поклоном – например, в людном месте, где вашу небрежность могли посчитать невежливой, но могли списать и на тесноту, – вы могли поклониться на ходу: слегка согните колено, шагая вперед, а затем идите дальше по своим делам.

Лишь в самых официальных ситуациях вы должны были отвесить полный поклон, коснувшись пола левым коленом. Возможно, вам это понадобится, когда вы станете просить об услуге человека более высокого положения (отсюда идет в том числе обычай вставать на одно колено, делая предложение о замужестве), попытаетесь выпутаться из проблемной ситуации или придете в церковь. Но если вы хотите вместе с этим выразить определенное неуважение, просто наклонитесь вперед и положите левый локоть или предплечье на левое колено. Наклон и касание колена традиционно считались подражанием библейской позе солдата, насмехавшегося над Иисусом: «Радуйся, Царь Иудейский!» До Реформации этот момент насмешки часто изображали на стенах церквей и на других религиозных иллюстрациях, и этот знакомый жест был сразу понятен всем.

Поклон на ходу напоминал вот это танцевальное движение, только со снятой шляпой

Впрочем, все вышеописанное – лишь небольшая часть общей картины. Теперь нам нужно обсудить, что делать с руками, головой и шляпой, пока вы сгибаете колени. В 1530-х годах шляпы были обычно плоскими, и мужчины носили их почти постоянно. Снимая шляпу, вы выражали уважение, потому что это был жест покорности и подчинения. Человек с непокрытой головой казался беззащитным. Ни в одном из учебников хороших манер того периода не говорится, что мужчины или мальчики должны носить шляпу: это считалось само собой разумеющимся. О том, что нужно брать с собой носовой платок, еще приходилось напоминать, но вот шляпу забыть было просто невозможно. Мужчина надевал шляпу сразу после того, как с утра расчесывал волосы, и снимал перед тем, как ложился спать – и, скорее всего, при этом менял ее на ночной колпак. Соответственно, снять шляпу – это очень значительный жест. Главное – правильно подобранное время и манера, в которой вы выполняете движение.

Снять шляпу – это выражение покорности, а вот не снять ее – выражение превосходства. Людям из высшего общества не обязательно было снимать шляпы, приветствуя подчиненных, а взрослым – здороваясь с детьми. Но отказ снять шляпу, равно как и отказ поклониться, мог не очень хорошо отразиться на вашем положении. Лучше уж снять шляпу перед тем, перед кем, возможно, и не стоило бы, чем наоборот.

Впрочем, вы все равно могли обратить этот обычай в свою пользу, правильно рассчитав время. Подумайте немного, подходя к вашему визави, – словно не уверены, заслуживает ли он внимания, – а потом, в самый последний момент, нарочито вежливым движением снимите шляпу. Таким способом вы продемонстрируете уверенность в своем превосходящем положении и милостиво даруете вашему собеседнику немного уважения, которого он на самом деле не очень-то и заслуживает. Он уже никак не сможет возразить на ваше нахальство после того, как вы так откровенно и очевидно сняли перед ним шляпу.

Походя оскорбить собеседника также можно, слегка повернув шляпу в руке, чтобы стало видно ее нижнюю часть. Даже сейчас, когда мы регулярно принимаем душ и моем голову шампунем, нижняя часть шляпы пропитывается жиром и по?том, а иногда и покрывается перхотью. Шляпы времен Тюдоров страдали от похожих (и наверняка даже еще более неприятных) проблем. Снимая шляпу, вы не должны были никому показывать ее нижнюю часть – это жест обычной вежливости. Эразм советовал мальчикам держать шляпу в левой руке поближе к телу или же двумя руками возле пупка, заткнув большие пальцы за пояс. И в том и в другом положении внутренняя поверхность шляпы оставалась невидимой. Если вы не хотели проявлять скромность и уважение, то показать нижнюю часть шляпы – хороший вариант: с одной стороны, вы демонстрировали, что вас не очень-то беспокоят чувства вашего визави, а с другой – всегда можно было сослаться на то, что вы это сделали нечаянно.

Если вы не очень стараетесь выглядеть джентльменом, можете попробовать и более вульгарные жесты со шляпой: перебрасывайте ее из руки в руку, размахивайте ею в воздухе, бросайте на стол, засовывайте под мышку («это очень грубо», если верить нашему другу Эразму). Подобная шляпная развязность выглядела издевкой. Да, вы сняли шляпу, как принято, но сделали это не так, как принято, выразив свое почтение весьма небрежным образом.

Если вы знаете, что ваш враг – человек образованный и чувствительный, можете даже смутить его, сняв шляпу не той рукой. Вы заметили, что Эразм рекомендовал мальчикам держать шляпы обеими руками или только левой рукой, оставив правую руку свободной для того, чтобы сопровождать речь жестами? В медицинской теории того времени четко разделяли правую и левую стороны тела, настаивая, что свежая, чистая кровь из сердца сначала попадает в правую сторону тела; таким образом, сила, энергичность и честность связаны с правой рукой. Это, конечно, та еще тонкость, но многим людям действительно будет нелегко смотреть, как их собеседник из уважения снимает шляпу, а потом держит ее правой рукой, акцентируя произнесенные слова левой.

Женщинам в этом плане было полегче. Длинные юбки скрывали движения ног, а с головы они ничего не снимали. Впрочем, тонкости, связанные с выбором времени для поклона и с тем, насколько сильно сгибать колени, были одинаково применимы и для женщин, и для мужчин. Поскольку беспокоиться о шляпе не приходилось, руки женщины должны были сохранять неподвижность – и уж точно не хвататься за юбку: это современная привычка, популяризированная Диснеем. Основное внимание, таким образом, уделялось глазам. В идеальном случае, когда женщина преклоняла колени, ее тело и голова сохраняли вертикальное положение, но вот глаза смотрели в землю перед ней. Смотреть в глаза собеседнику во время поклона – это акт откровенной враждебности и неповиновения. А если поднять глаза, когда вы разгибаете колени, это могли счесть развязностью и бесстыдством. Скромным такой жест точно не был – это отмечают сразу несколько авторов.

Возможно, это все кажется вам слишком аристократичным – и, по большому счету, так оно и есть, – но немалая часть этих манер просочилась даже на самое дно общества. От пахарей и доярок, конечно, не ждали, что они будут хоть сколько-нибудь элегантны и изящны, а вставать на колени на грязную землю уж точно никто не собирался, но сами движения и их смысл были известны всем без исключения. Молодой пахарь снимал шляпу и преклонял колени, обращаясь к йомену-землевладельцу, который его нанял, а если он этого не делал, то получал удар по голове. Доярка тоже не забывала поклониться и опустить взгляд, желая хозяйке доброго утра.

Чем ниже вы находитесь в общественной иерархии, тем более грубыми и небрежными становятся ваши поклоны – отчасти потому, что вам приходится выполнять их слишком часто. Если все встречные выше вас по положению, то ваша шляпа почти не получит возможности защищать вашу голову от дождя, а полуприсед с опущенными глазами станет позой, в которой вы проведете едва ли не полжизни. В общем, простолюдинам дозволялись определенные вольности в этикете – иначе они просто не смогли бы толком ничего делать.

Собственно говоря, элегантные, тщательно отработанные поклоны и размахивания шляпой со стороны простого рабочего народа обычно считались подрывным поведением, нарушающим естественный порядок вещей. Элегантность человека, одетого в поношенный костюм из грубой шерсти, казалась обывателям эпохи Тюдоров смехотворной и довольно-таки пугающей. «Ремесленники и другие персоны низкого положения не должны занимать себя сложными церемониями», – заявляет Френсис Хокинс, переводчик книги «О поведении юношей». Заметьте: он говорит не «не обязаны», а «не должны». Успешное подражание вышестоящим лишь подрывает их авторитет и разрушает классовые барьеры – а это высшим классам нравиться не могло. Если вы хотите изобразить из себя нахального, спесивого человека из низов общества, помните: красиво выполненный поклон очень хорошо действует на нервы вашему самонадеянному хозяину.

Еще один способ смутить окружающих – быть космополитичнее их и лучше ориентироваться в современной моде. С наступлением Реформации полуприсед, который Эразм описывал как характерную английскую манеру, сменился французскими позами. «Французы опускаются лишь на правое колено, при этом совершая изящные повороты и движения телом», – объяснял Эразм. Но, полагаю, лучше всего нам здесь будет обратиться за советом к настоящему французу. Жан Табуро был провинциальным церковником, католическим каноником, правой рукой епископа Лангрского. В 1540-х годах, будучи студентом, он научился в Пуатье танцевать, и на склоне лет, в 1589 году, выпустил учебник танцев под псевдонимом Туано Арбо. Его описание французского поклона было не очень обширным, но он сделал новаторский ход, приведя в книге не только музыкальную нотацию, но и несколько полезных изображений. «…Держите левую ногу твердо на полу и, согнув правое колено, отставьте ее носок за левую ногу, в это время снимая шляпу и кланяясь даме и ее компании, как изображено на картинке». И слава богу, что у нас есть эта картинка! Мужчина стоит, опираясь на заднюю (правую) ногу, согнутую в колене. Левая нога стоит на полу и смотрит вперед, колено прямое, обе ступни повернуты слегка наружу, а не прямо вперед. Шляпу он держит в левой руке, прижав к бедру, чтобы скрыть из виду внутреннюю часть. Его тело слегка наклонено вперед в пояснице и буквально чуть-чуть повернуто вправо, в направлении дамы. «Сделав реверанс, выпрямитесь, наденьте шляпу, затем поставьте правую ступню рядом с левой», – заканчивается инструкция. Это явно тот же самый поклон, что описывал и Эразм много лет назад. Но вместе с тем он и более элегантен, чем поклон прежнего стиля, и чуть более сложен в исполнении.

Описание французского поклона, или реверанса, данное Туано Арбо. В Англии его называли «выставление ноги» («making a leg»)

Представьте, каким отсталым провинциалом вы выставите какого-нибудь олдермена из Ковентри, если вы, будучи, допустим, торговцем тканью из того же города, отвесите ему полноценный французский поклон, встретившись с ним на улице! Этим преимуществом вы будете владеть довольно долго, потому что в этом модном поклоне можно наделать кучу ошибок, и без практики вы будете выглядеть как клоун. Многим понадобилось немало времени, чтобы решиться кланяться на публике по-новому, так что в течение многих лет действовал двухуровневый язык поклонов: придворные, молодежь и те, кто много путешествовал, «выставляли ногу», а более старые и тучные люди по-прежнему «преклоняли колено».

Самая большая трудность, с которой сталкивались люди, впервые пробовавшие кланяться на французский манер, – они забывали, что опираться нужно на заднюю ногу. Английский полуприсед позволял опираться одинаково на обе ноги, особенно если вы кланялись на ходу, но если вы пробовали провернуть такое же с французским поклоном, то выглядели очень похоже на курицу, которая клюет зерно с земли. Также очень важен и пресловутый маленький поворот. Если вы пытались поклониться по-французски, но ваши ступни смотрели строго вперед, вы могли потерять равновесие. С другой стороны, если слишком сильно согнуться и вывернуться, вы станете похожи на плохого пародиста, который пытается изобразить горбуна Ричарда III.

Опять-таки, как вы уже наверняка заметили по картинке, женщинам в этом плане было легче. Обе ноги дамы стоят на земле, и она по-прежнему кланяется, слегка сгибая оба колена и сохраняя спину прямой – никаких «изящных поворотов и движений телом». Единственное, что изменилось, – ступни слегка повернуты наружу, а не смотрят вперед.

Впрочем, уже во времена выхода книги Арбо английские жесты уважения попали под влияние итальянцев. Их версия поклона опять-таки представляла собою преклонение обоих колен, но с наклоном вперед и выворачиванием стоп. Фабрицио Карозо в 1600 году описывает самый распространенный итальянский бальный поклон, выполняемый под четыре музыкальных счета: «На первый счет слегка приподнимите левую ступню. На второй счет отставьте ее назад. На третий счет изящно согните колени. На четвертый счет поставьте левую ступню рядом с правой и с достоинством выпрямитесь».

Для итальянского поклона от женщины требуется несколько больше движений, и, соответственно, повышается риск попасть в дурацкое положение. Ей тоже нужно отставить левую ногу назад, пусть и на очень небольшое расстояние, держа ступню на полу. Затем она чуть-чуть наклоняется вперед, слегка сгибает оба колена и заканчивает движение, возвращаясь в вертикальное положение. «Будьте осторожны и не подражайте тем, кто сначала отклоняет тело назад, низко кланяясь, а затем направляет его вперед (движение такое непристойное, что если я скажу, что? оно напоминает, все умрут от смеха). Другие же опускаются в поклоне настолько низко, что становятся похожи на курицу, которая вот-вот отложит яйцо». Чтобы унизить даму, достаточно в нужный момент закудахтать.

В верхних слоях общества на формальные приветствия большое влияние начинают оказывать учителя танцев. Во времена Эразма движения были довольно простыми и хорошо известными. Ошибки, насмешки и грубость возникали скорее из-за неправильной оценки ситуации, чем из-за собственно неверных действий, но столетие спустя техническая сторона движений приобрела куда бо?льшую важность и стала играть роль в социальном разделении. Уже в 1586 году Роберт Джонс в книге «Английский придворный и джентльмен-провинциал» писал, что даже представителям элиты очень трудно уследить за модой на поклоны, если они не бывают при дворе. Когда джентльмен-провинциал пытается заступиться за хорошие манеры тех, кто «вырос на службе» в загородном доме (традиционный способ обучения молодых людей из элиты – назначать их старшими слугами в больших усадьбах), говоря, что «они знают, каким поклоном или выражением лица приветствовать любого человека», ему быстро затыкают рот, отвечая, что он похож на неквалифицированного рабочего, кое-как кроящего простенькое пальто, в отличие от профессионального портного, который шьет элегантный костюм.

Во что все эти тонкости придворного уважения превратились к 1623 году, нам рассказывает Франсуа де Лоз, поселившийся в Лондоне француз, который надеялся добиться благосклонности Джорджа Вильерса, будущего герцога Бекингема. Вильерс был фаворитом короля и имел практически безграничное влияние при дворе; часть своего образования он получил во Франции и считался во всей Европе великолепным танцором и образцом придворного поведения. Де Лоз был учителем танцев, который работал в Париже, а затем переехал в Лондон, надеясь на покровительство или, может быть, даже предложение работы от Джорджа Вильерса. Его коллега, учитель танцев Бартелеми де Монтагю, сумел добиться именно этого и обеспечил себя на всю жизнь. Но все пошло не так, как планировалось. Де Лоз показал черновик своей книги Монтагю, тот спешно отнес рукопись печатнику и издал ее под своим именем. Несчастному де Лозу через три года удалось выпустить исправленное и дополненное издание с язвительным предисловием, в котором он обвинил Монтагю в плагиате, но именно Монтагю в результате стал учителем танцев сначала королевы Генриетты-Марии, а потом и Карла I. Де Лоз в конце концов вернулся в Париж и нашел себе незначительную должность при французском дворе.

Танцевальные инструкции в работе де Лоза (в том числе и те, которые были изданы под именем Монтагю) крайне непонятны и трудны для повторения, но вот его записки об этикете великолепны. Мы видим в его труде своеобразный гибрид французской и итальянской моделей: шесть разных поклонов для использования в разных обстоятельствах, инструкции для женщин, современные советы по обращению со шляпами, общие рекомендации по поведению и практическое руководство «как сделать движения более стильными». Вскоре становится ясным, что в годы до Английской гражданской войны для того, чтобы не затеряться при дворе, требовалась неслабая физическая подготовка. Де Лоз рекомендует освоить все необходимые навыки в детстве, потому что во взрослом возрасте выучиться им намного сложнее. Смысл здесь, конечно, был в том, чтобы сохранять явные визуальные различия между теми, кто родился в привилегированном классе и имел достаточно времени и денег, чтобы научиться всему необходимому, и теми, кто «сделал себя сам» и в молодости посвящал время работе. Каким бы богатым ни стал купец, ему все равно трудно будет выглядеть как настоящий джентльмен. И, сказать по правде, в этом-то и была вся соль. Если вы без всяких усилий, совершенно естественно выполняли такие невероятно сложные движения, это говорило о том, что вы уже давно знакомы с такой манерой движения – манерой, которая требовала от вас даже заново учиться ходить: «Сколько бы естественного благородства в нем ни было, он не сможет сам научиться делать это с необходимой точностью, будь то движения глаз, движения ног или серьезность шагов: шагать нужно прямо, не сгибая колени и вывернув стопы наружу».

Предлагаю вам ненадолго отложить книгу и попробовать походить, не сгибая колени. Насчет глаз и ступней даже не задумывайтесь: просто сделайте несколько шагов на прямых ногах. Ну как, получилось? Если вы раньше занимались балетом или хотя бы смотрели, как мужчины-танцовщики в классических балетных постановках перемещаются по сцене, вам будет немного легче. В конце концов балет непосредственно развился из французских придворных танцев середины XVII века, так что основы во многом сходны.

Еще вам может здесь помочь изучение античных статуй. Новая мода была непосредственно вдохновлена открытием и обсуждением древнегреческих и древнеримских скульптур и новыми переводами латинских текстов, в которых говорится об осанке и красоте. Ключевым элементом было то, что итальянские комментаторы назвали contrapposto – небольшой поворот туловища, который выставляет вперед одно бедро и противоположное плечо (вспомните, например, позу «Давида» Микеланджело). Вес тела приходится на заднюю ногу, так что колено передней ноги сгибается легко и изящно. Дополнительной элегантности можно добиться, слегка ссутулившись: так вы отодвинете бедро опорной ноги чуть в сторону, а второе бедро, соответственно, опустится. Остается общее впечатление контролируемой асимметрии тела, находящегося в активном напряжении и плавно совершающего естественные движения. S-образная осанка очень знакома нам: мы выросли, окруженные изображениями античных статуй и их бесчисленных подражателей – от моделей на подиуме до голливудских актеров, – но в XVI веке она еще вызывала «шок от новизны» или, если точнее, шок от «хорошо забытой старины». Знания об этих открытиях были доступны лишь немногим избранным. Вдохновленная античностью «правильная» поза служила очень заметным признаком редкого культурного капитала. Лишь те, кто имел доступ к новейшим учениям эпохи Возрождения и античному искусству (или его копиям), могли учиться непосредственно. Всем остальным приходилось надеяться, что их учителя знают, что делают, и смогут действительно научить их перемещаться из одной античной позы в другую шагами на прямых ногах.

Кроме того, вам поможет обувь на небольшом, около дюйма, каблуке. Задумайтесь о высоком, представьте, что вы стоите абсолютно прямо, перенесите вес вперед на пальцы ног, не позволяйте себе опираться на каблуки (за исключением тех моментов, когда стоите неподвижно), а потом начинайте движение, полукругом выставив шагающую ногу вперед. Когда вы впервые пойдете, не сгибая ног, круговое движение будет скорее всего довольно выраженным и покажется очень странным и медленным. Если долго практиковаться, то диаметр круга постепенно уменьшится, и вы сможете ходить быстрее и плавнее, но предупреждаю: вам понадобится действительно очень много времени, прежде чем такая походка войдет в привычку и станет выглядеть естественной. У занятого купца нет никаких шансов ее освоить.

Итак, вы научились ходить как надо, так что теперь можете войти в комнату и к кому-нибудь обратиться. Следующий пункт, на который нужно обратить внимание, – шляпа. Ее нужно обязательно снимать правой рукой, которая, как уже отмечалось ранее, принадлежит к более «достойной» стороне тела, но затем шляпу перекладывали в левую руку и держали «небрежно – не на бедре, как было принято ранее, а перед корсетом вашего пурпуэна». «Перед корсетом пурпуэна» означает всего-навсего «чуть ниже пупка», так что в данном случае мы возвращаемся к английскому формату 1530-х годов. Сняв шляпу, вы обращали взгляд в сторону тех, кого собирались поприветствовать.

И в этот момент мы снова получаем возможность проявить неуважение. Если вы кланялись одному человеку, то смотрели прямо на него, а если нескольким – то переводили взгляд с одного на другого, в идеале – заглядывая в глаза всем по очереди, как выражается де Лоз, «с улыбающимся лицом». Но при таком групповом поклоне очень легко обделить кого-нибудь вниманием. Более того, никто из остальных присутствующих даже и не заметит, что вы на кого-то не посмотрели. Замечательная личная подколка, не правда ли?

После этого выбираем правильный поклон: самый простой для людей, равных вам по положению, более официальный – для тех, кто выше, специальный поклон на ходу или же один из трех бальных поклонов, предназначающихся для соответствующего танца. Возможно, вам придется отвесить несколько разных поклонов в течение нескольких минут в одной и той же комнате, если компания изменится.

Самый простой и наименее формальный поклон – вы мягко скользите одной ступней вперед, мимо опорной ноги, сгибаете оба колена вместе, «вывернув стопы наружу», затем выпрямляетесь и идете дальше. Этот поклон очень напоминал старомодный полуприсед на ходу, но с вывернутыми стопами и подчеркнутой мягкостью и элегантностью – своеобразное смешение английской и французской эстетики.

Более официальный поклон, описанный де Лозом, выполнялся уже на итальянский манер.

Вытянутая правая нога должна скользнуть перед левой; в то же самое время, сгибая колени (не вперед, а наружу в обе стороны), поклонитесь в поясе. Держа голову прямо и вытянув вперед правую руку, опустите туловище так низко, как того заслуживает человек, которого вы приветствуете. Затем, не останавливаясь, выпрямитесь, поцелуйте правую руку и верните ее на место, тут же отставьте левую ногу в сторону и скользните ею за правую, освободите ее, слегка согнув в колене, а затем начинайте разговор.

Действия после поклона были не менее важны и полны нюансов, чем сам поклон. «Освобожденная» нога позволяла вам принять правильную и элегантную позу для разговора или дальнейшего движения (в подражание статуям). Вы полностью переносили вес на другую ногу, освобожденная нога держалась свободно, слегка согнутая в колене, а стопа опиралась на пол позади опорной ноги в непринужденной манере. Опять-таки, такая беспечная с виду естественность достигалась лишь долгими тренировками.

А теперь возвращаемся к шляпе. Если вы говорите с тем, кто выше вас в обществе, то шляпу придется держать в руках (некоторое время, по крайней мере), но рано или поздно вам придется покрыть голову снова («re-cover»). «Cover» означало «надеть шляпу», а «re-cover» – «снова надеть снятую шляпу». О древности и популярности жеста говорит в том числе то, что слово «recover» в конце концов стало означать любое возвращение в нормальное состояние: можно было «восстановиться» («recover») от болезни или неудачи, а не просто вернуться в состояние в «шляпе». Когда встречались двое равных по положению и кланялись друг другу, они должны были надеть шляпы машинально и одновременно. Если вы умышленно медлили или, наоборот, спешили, то могли слегка разозлить вашего визави: и то и другое показывало, что вы не очень высокого мнения о нем. Особенно хорошо медленное надевание шляпы работало, если перед этим вы преувеличенно низко поклонились, саркастически демонстрируя свое превосходство в воспитании и манерах. Поспешно надевать шляпу лучше тогда, когда вы хотите, чтобы ваш поклон показался неискренним – обычной социальной любезностью, не выражающей какого-либо уважения.

Какими бы ни были социальные различия, более высокопоставленный человек должен был дать свое позволение собеседнику снова надеть шляпу: «Плохой идеей будет, сэр, покрыть голову или надеть шляпу раньше, чем это сделает человек более выдающийся» («О поведении юношей»). Напротив, подчиненного можно подержать в напряженном ожидании разрешения покрыть голову, которого не последует. Такой тактикой воспользовалась королева Елизавета на знаменитом приеме, когда заставила французского посла стоять в низком поклоне четверть часа – а это, скорее всего, было мучительно больно, ибо напоминало одну из поз, используемых при пытках. Даже монархи, похоже, иногда были склонны к плохому поведению.

Разрешение встать и надеть шляпу часто давалось словесно, но могло быть выдано и с помощью жеста. Для этого руку нужно низко опустить – настолько низко, чтобы человек, опустивший голову и глаза во время поклона, увидел ее, – и сделать призывающий жест – мол, «вставайте». Можно было устроить сцену, отказавшись надеть шляпу и продемонстрировав тем самым вежливую скромность – мол, «я недостоин». Обычно небольшая пауза считалась вершиной вежливых манер, но если задержать ее слишком надолго, она начинала действовать людям на нервы. Авторы учебников хороших манер, например, упоминали определенный лимит на отказы: «и, соответственно, нужно надеть шляпу после первого или, по крайней мере, второго знака», – замечает автор книги «О поведении юношей». Когда вам предлагали встать и надеть шляпу, вежливым считалось один раз отказать, но вот когда вы отказывались вставать даже со второго или с третьего раза, ситуация возникала неловкая и привлекала много внимания – здорово, правда?

Давайте целоваться

Вы наверняка заметили, что в составе одного из многочисленных куртуазных жестов той эпохи упоминается целование руки. И итальянцы, и англичане считали, что вдохновителями здесь выступили испанцы, хотя изначально это скорее общекатолическая штука. Англичане освоили этот жест в первой половине XVI века через испанских придворных, сопровождавших Екатерину Арагонскую, а затем и мужа ее дочери, испанского короля Филиппа II. В Елизаветинскую эпоху поцелуй независимо пришел в страну еще раз через третьи руки – от французских учителей танца, на которых повлияли итальянские манеры. Итальянская практика, в свою очередь, подверглась большому влиянию испанских обычаев через двор Неаполитанского королевства, которым в тот период правила Испания.

Поцелуй руки леди. Обратите внимание: она протягивает слегка расслабленную руку, что говорит одновременно об элегантности и небрежности

По словам Джеймса Бульвера (священника, который с помощью книги «Хирология» хотел помочь проповедникам эффективнее доносить до паствы свои проповеди посредством жестов), к 1644 году целование своей руки стало жестом «самым популярным в формальностях цивильного общения» и приняло несколько разных форм. Поцелуй тыльной стороны чужой руки был знаком верности, уважения и покорности; в частности, этот жест использовали простолюдины, обращаясь к высокопоставленным личностям. Чтобы поцеловать кому-то руку, вы снимаете шляпу, делаете шаг вперед, элегантно кланяясь, берете руку, наклоняетесь над ней и касаетесь губами центра тыльной стороны ладони. Если это была личность поистине выдающаяся (или женщина), то лучше было даже не касаться руки губами, а просто поднести их к руке и потом убрать – это подразумевало, что вы чувствуете себя недостойными даже целовать ей (или ему) руку. При этом, что интересно, сам жест подачи руки для поцелуя к 1640-м годам считался в Англии довольно высокомерным, символизируя самонадеянность и гордыню. К сожалению, это может привести к двум неловким ситуациям: либо полупротянутая рука останется висеть в воздухе, либо же целеустремленный проситель неуклюже ухватится за руку, которой ему вообще не подавали. В результате в придворном этикете по всей континентальной Европе появились строжайшие правила по поводу того, чьи руки и в каких ситуациях можно целовать, чтобы хоть так попытаться избежать неловкости.

Далее шел вопрос, снимать или не снимать перчатку. Высокородные господа не снимали перчаток, чтобы физически дистанцироваться от просителя, так что, сняв перчатку, прежде чем подать руку для поцелуя, они демонстрировали тем самым особую благосклонность.

Другой похожий жест: высокопоставленная персона вообще не предлагала руки для поцелуя (хоть в перчатке, хоть без). Вместо этого собеседник более низкого положения целовал тыльную сторону своей руки, а затем протягивал эту руку объекту поклонения. Такая форма целования руки была в Англии самой распространенной. Разница между элегантным джентльменом и неуклюжим клоуном лежала в положении руки и гладкости движения. Здесь опять-таки нужно представить, что вы танцор балета. Держите ладонь открытой и слегка изогнутой; средний палец согнут вовнутрь чуть-чуть больше, чем указательный. Рука ни в коем случае не должна выглядеть кривой, жесткой или скрученной. Поднося руку к губам, не дергайте ею – лучше, наоборот, двигаться со слегка преувеличенной медлительностью. Поднимайте руку ладонью к себе, но, поднося ее к губам, осторожно разверните в локте, чтобы ладонь смотрела вниз, когда вы касаетесь губами тыльной стороны ладони. Цельтесь не в центр руки: слегка коснитесь костяшки указательного пальца губами и, закончив поцелуй, поверните ладонь обратно к себе. Теперь вытяните поцелованную руку в сторону объекта вашей любезности широким, медленным, размашистым жестом, по-прежнему держа ее ладонью к себе.

Эту руку уже поцеловали и протягивают персоне, которой предназначается жест

Существовало множество способов поставить и себя, и персону, которую вы приветствуете поцелуем, в крайне неловкое положение. Неуклюжие дерганые движения делали вас похожими на сельского клоуна, но они просто меркнут в сравнении с неверным расчетом времени. Например, если целуют руку вам, вы могли дать руку (в перчатке или без), когда это не полагалось, не дать, когда полагалось, протянуть руку человеку, который еще даже не сделал ни единого движения в вашу сторону, или, наоборот, слишком запоздать. Если же чью-то руку целуете вы, то можно схватить руку слишком рано, отпустить ее слишком поздно или плохо скоординировать поклон и поцелуй. Влажные, слюнявые поцелуи оскорбляли и вызывали отвращение; с другой стороны, сложные воздушные поцелуи могли казаться презрительными. Даже целуя собственную руку, вы все равно могли сделать это в неуместной ситуации, не рассчитать время или просто крайне неуклюже двигаться.

Поцелуи руки не были ограничены только королевским двором или даже элитными домами: их можно было увидеть в стране повсюду – на улицах, в рамках ритуала ухаживания или среди близких друзей самого разного общественного положения. «Поднести руку ко рту и поцеловать ее, а затем протянуть другому – так вы показываете, что готовы даровать свою службу, любовь и уважение любому, кто далеко от вас. Этот жест я часто видел на публичных действах: многие обращаются так к своим друзьям, когда располагаются далеко друг от друга», – пишет Джеймс Бульвер о более «общем» применении поцелуя руки.

Впрочем, целовать можно не только руки. Эразм не писал об этом в своей книге о хороших манерах, ограничивая себя лишь официальным публичным поведением, но в письме другу, датированном еще 1499 годом, он с энтузиазмом отзывается об английской практике:

…у них есть мода, достойная всяческих похвал. Куда ты ни приходишь, все присутствующие приветствуют тебя поцелуями, а когда уходишь, с тобой прощаются поцелуями. Если вернешься, тебя снова приветствуют. Первейшим выражением гостеприимства является поцелуй, а когда гости уходят, он же является и последним; при каждой встрече все целуются в изобилии; собственно, куда ни повернись, всюду увидишь поцелуи.

Впрочем, такое поведение было не куртуазным, и горе вам, если вы без приглашения полезете с поцелуями к своему сюзерену или хозяину. Такой фамильярностью вы можете поднять неплохой шум – если, конечно, готовы встретиться с последствиями.

Поцелуи были допустимы – и даже обязательны – в более приватном, равном и личном общении. Самуэль Кихель был купцом из города Ульм в Швабии (Германия); он побывал в Англии в 1585 году и написал в своем дневнике: «Когда иностранец или местный житель отправляется к кому-нибудь в гости и заходит в дом, его встречает хозяин, хозяйка или их дочь, и после приветствия – на своем языке они называют это «welcome» – он даже имеет право взять их за руки и поцеловать. Таков обычай этой страны, и если кто-то так не делает, это считается весьма невежливым и невоспитанным с его стороны». Прочитав это и зная о более современных манерах, вы могли подумать, что и он, и Эразм до него пишут о поцелуе руки или, может быть, воздушных поцелуях. Женский персонаж из пьесы Джона Марстона «Голландская куртизанка» (1605), однако, ясно дает понять, что же за поцелуи имеются в виду, жалуясь: «Ну красота! Это один из самых неприятных и вредных обычаев для женщины; любой мужчина, у которого на лице один нос, и высокий воротник, и юбка из шелка и тафты, обязательно приветствует нас, целуя в губы». А потом она продолжает жаловаться на то, как неприятно колются щетины и бороды. Такое в костюмированных драмах не найдешь, а?

Зарубежных наблюдателей особенно поражали разнополые поцелуи, но однополые поцелуи были не менее важны и распространены. Война сделала мужские поцелуи чуть более заметными и публичными.

В августе 1642 года длительное политическое напряжение переросло в открытую войну, когда Карл I поднял королевский штандарт в Ноттингеме, намереваясь с помощью армии подавить восстание парламента. Последующие годы кровопролития и гражданской войны, за которыми последовала казнь короля, значительно ослабили влияние двора на личное поведение довольно многих людей, и это продлилось целое поколение. Ну да, уж Оливер Кромвель и все эти пуритане точно не целовались и не следили за тем, хорошо ли тянут носок правой ноги.

Подобно многим гражданским войнам и до, и после, несмотря на огромное количество погибших простых людей, Английская гражданская война была, по сути, борьбой за власть между двумя фракциями элиты. Если ужасно упрощать, то граница проходила между теми элитариями, кто ассоциировал себя с королевским двором и придворными, и теми, кто считал себя наследниками традиций провинциальных джентльменов. Простите, что свожу настолько сложное, важное и горькое противостояние к таким карикатурным образам, но они будут полезны, чтобы понять, что происходило в тот период с хорошими и плохими манерами. Фракция придворных быстро получила прозвище «кавалеры»; в данном случае это слово было укоризненным и связывалось не с политикой, а с культурными увлечениями сторонников короля. Французское слово «кавалер» означало «джентльмен» и отражало в себе враждебность, которую многие чувствовали к придворным, учившимся у французских учителей танцев французским поклонам при дворе королевы-француженки (которая была еще и католичкой).

Учтивый поцелуй руки

Посмотрите, например, на политический памфлет «Комплименты валлийца», напечатанный в Лондоне (главном оплоте парламента) в 1643 году после поражения королевских войск при Эджхилле. До войны стереотипный образ валлийца – по крайней мере с точки зрения лондонца – был связан с луком-пореем, запеченным хлебом с сыром и бедностью. Это произведение политического триумфализма вроде бы посвящалось валлийскому джентльмену, который вернулся к своей возлюбленной, сбежав с поля боя. Валлийцы в массе своей присягнули на верность королю, так что партийность образа ясна. В тексте много говорится о запекании сыра и пародируется валлийский акцент, но вместо нищего мы видим очень хорошо одетого джентльмена в куртуазной позе – той самой, кстати, которую описывал де Лоз: момент, когда джентльмен, кланяющийся леди, выпрямляется, отставляет назад правую ногу и начинает говорить. Похоже даже, что он перед этим поцеловал ей руку. Манеры и политические взгляды здесь изображаются полными синонимами. Высокая мода придворных 1620–30-х годов теперь считалась партийной. Все больше жителей разделенной страны стали считать куртуазный поклон символом симпатий к иностранцам, католицизму и королевской тирании.

В то же время оппозиционную группу прозвали «круглоголовыми» – это было насмешкой над полным отсутствием у них модных причесок. Еще с 1580-х годов люди, поднаторевшие в придворном этикете, смеялись над теми, кому этих познаний не хватало; и провинциальным джентльменам, и богатым горожанам было довольно неловко из-за недостаточной утонченности. На фоне войны это все казалось невыразимо мелким, но мы, люди, вообще мелочные существа. Если вы много лет считаете себя обиженными, осмеянными и отброшенными на обочину, то это чувство неизбежно повлияет на оценку даже самых важных вопросов современности. Очень немногие из нас полностью бесстрастны, оценивая достоинства и недостатки того или иного важного политического решения. Факты, цифры и логика видны сквозь окрашенную линзу личных отношений и чувств. А «кавалеры» уже довольно давно задевали чувства «круглоголовых». Еще раз подчеркну: я не хочу утверждать, что Гражданская война была вызвана всего лишь коллективным приступом раздражения. Я лишь указываю на культурные различия и предполагаю, что они совпадали с политическими и религиозными линиями разлома в обществе и могли ускорять процесс раскола.

Итак, вы джентльмен и в этом конфликте приняли сторону парламента; как вам здороваться с собратом-офицером? Французский куртуазный поклон уж точно не годится, но это не значит, что вы должны отказаться вообще от всех выражений уважения и вежливости. Необходимость таких жестов внушали вам с детства. Опять же, вы не хотите отказываться и от того, что придает вам джентльменский статус в чужих глазах. Поддержка социальной дистанции между джентльменом-офицером и простолюдинами-солдатами, если уж на то пошло, была важнее для парламентаристов, чем для тех, кто поддерживал короля. Джентльмены-парламентаристы, занимавшиеся свержением древнего общественного строя, вряд ли хотели разрушать его слишком сильно – вдруг в один прекрасный день они проснутся и обнаружат, что находятся на самом дне новой общественной иерархии? Под конец Гражданской войны, когда солдаты и левеллеры обсуждали будущее парламента в Патни, страх отмены социальных привилегий был вполне реален. Интересно, сколько джентльменов обрадовалось бы, если бы право голоса получил любой мужчина старше двадцати одного года? Поддержка социальной дистанции и порядка казалась совершенно необходимой. Внешних форм этой дистанции тоже не следовало избегать. Но каких именно внешних форм?

Или, может быть, вы подмастерье из Лондона, который присоединился к восстанию против короля и его придворных; вам чуть за двадцать, и вы видите, что парламент побеждает. Вы слышали речи Лилберна, и вам кажется, что возможно все. Насколько вам следует унижаться перед офицерами? Так же, как перед войной? Да и вообще, кто такой этот офицер? Мелкий дворянин, о котором вы и не слышали никогда? Разве не все люди равны перед Богом? Все очень сложно, и нет никаких простых, удобных, заранее обговоренных правил, учебников хороших манер и учителей танцев, которые могли бы вам помочь. Люди отчаянно метались в поисках уважительных форм обращения, которые казались традиционными и английскими, достаточно почетными и при этом не запятнанными иностранной неискренностью.

Одной из таких форм стал поцелуй в губы. Как мы уже видели в рассказе Самуэля Кихеля, поцелуй, несомненно, был традиционным жестом приветствия равного себе в неформальной или полуформальной ситуации. Кроме того, он нес в себе воспоминания о старом религиозном «поцелуе мира», жесте, который использовался в официальных ритуалах примирения, проводимых церковью. В отличие от многих других старинных религиозных жестов, например крестного знамения, поцелуй мира сумел без особых проблем перебраться из католической религиозной практики в протестантскую. Отличная иллюстрация к этому жесту – великолепная картина на стене в Найтслендской усадьбе близ Саут-Миммса в Хартфордшире, на которой изображается возвращение блудного сына; написана картина около 1600 года. Это обычное протестантское изображение, описывающее примирение отца и сына; они обнимаются и целуются в губы. Таким образом, приветственные объятия и поцелуй в губы казались многим современникам искренней и прочувствованной формой проявления уважения, не испорченной формальностями и напыщенностью.

Возвращение блудного сына: поцелуй в губы между отцом и сыном. Это эхо старинного ритуала «поцелуй мира», который символизирует примирение, радушие и гостеприимство

Для истовых пуритан это приветствие оказалось особенно привлекательным: оно подчеркивало братскую любовь и общие усилия под именем Бога. Кроме того, в войну покоя всегда не хватает, так что не стоит удивляться, что жест уважения, объединяющий в себе все эти смыслы, обрел большую популярность среди военных. По крайней мере в одном из политических памфлетов тех времен изображаются два военачальника, стоящих перед своими войсками, одетых в доспехи, с непокрытой головой, обнимающихся и целующихся. Памфлет посвящен недавно заключенному союзу. Мы не знаем, в самом ли деле два этих военачальника обнялись и поцеловались, подписывая договор, но этот образ был выбран из-за легко узнаваемого символизма. Именно такого поведения люди ждали от двух набожных, благородных лидеров.

На самом радикальном краю общества действовали многочисленные маленькие религиозные группы, которые с энтузиазмом переняли приветственный поцелуй. В 1657 году Джордж Фокс (многие считают его основателем религиозной группы, ныне известной как квакеры) писал: «Обычаи, и манеры, и увлечения мира, практикуемые жителями мира, тщеславны; встречаясь друг с другом, они спрашивают “как ваши дела, сэр”, и снимают шляпы, и расшаркиваются, и кланяются. “Я рад, что с вами все хорошо, ваш покорный слуга, ваш покорный слуга, мой господин, или сэр, или госпожа”, а потом, когда проходят мимо, тем же самым языком желают им зла, говорят о них дурное, желают, чтобы случилось несчастье». Отказ от всякого лицемерия и неискренности, как они их видели, стал одним из главных догматов квакерской веры, а это означало, что пустые церемонные жесты больше не нужны. Нужно было доказать сложное дело.

Возникло немало проблем; на некоторые из них указал Фрэнсис Хиггинсон, проповедник-пуританин, в 1653 году. Он жаловался, что когда квакер встречает кого-то на улице, то просто проходит мимо, «словно они животные, а не люди, не приветствуя никого и не отвечая на приветствия». Такое поведение беспокоило буквально всех. Далее, продолжает Хиггинсон, без обычных уважительных жестов и слов «трудно было различить, ушли ли они совсем или просто отошли в сторону, чтобы облегчиться». Возможно, фраза выглядит довольно странно, но она подчеркивает, насколько глубоко ритуалы вежливости были встроены в повседневный ритм жизни. Люди, впервые встречавшиеся с отсутствием поклонов и жестов со шляпой, часто считали, что квакеры – душевнобольные или инвалиды. В 1652 году Джордж Фокс и сам попал в ситуацию, когда на него то таращились с недоумением, то просто игнорировали: сбитый с толку судья, к которому он обращался, повернулся к его сопровождающему и спросил, «сумасшедший он или просто дурак».

Удивление нередко уступало место настоящему гневу и даже насилию: люди считали отсутствие поклонов и покрытую голову серьезным личным оскорблением. В 1663 году Бенджамин Фарли предложил своим собратьям-квакерам решение некоторых проблем, возникших из-за их принципиальной позиции, объявив, что «протягивание руки, бросание на шею, объятия и поцелуи – это проявления истинной чести», и этими жестами можно пользоваться, не поступаясь квакерскими догматами.

Дружелюбие и честность

Сомнения в искренности куртуазных жестов уважения не были чем-то новым; их выражали многие люди разнообразных религиозных и политических взглядов, но, в отличие от практически всех остальных, квакеры стремились полностью отказаться от поклонов, снятия шляп и реверансов. Даже другие радикальные пуританские группы смотрели на них со странной смесью интереса и отвращения – не из-за поцелуев, которые были вполне допустимы среди друзей и родственников, а из-за того что они не кланялись и не снимали шляпы, что, вкупе с неуважительными местоимениями «thee» и «thou», казалось даже им слишком агрессивным и конфронтационным. Если вы считали, что неправильные или неуместные жесты уважения – просто какое-то мелкое оскорбление, то поймете, как ошибались, увидев, как избивают и сажают в тюрьму отказывающихся кланяться квакеров.

Если вы не склонны к такому радикализму, то все равно есть несколько способов избавиться от излишней куртуазности. Полезным примером для подражания были голландцы: они были хорошо известны во многих странах своими прямолинейными манерами, и иногда даже сами хвастались этим свойством, заявляя, что они просто не так восхищаются великими князьями и аристократами. Когда, например, в 1672 году вышел голландский перевод книги Антуана де Куртена, в которой описывались новейшие правила этикета при французском дворе, в нем были опущены некоторые дополнительные движения при поклонах, описанные во французском оригинале. Голландцы больше всего уважали успешных купцов или городских старейшин, а не придворных. Кроме того, они часто бывали на английских берегах и были политическими и религиозными союзниками Англии. Многие военные обучались своему ремеслу в континентальной Европе вместе с голландцами, так что это была популярная модель поведения для вторых сыновей джентльменов и купцов. Естественно, голландцы в основном следовали общеевропейской моде, снимая шляпы и кланяясь, но делали это проще, не так нарочито, и это нравилось многим англичанам, искавшим себе пример для подражания в сложные времена.

Один из жестов, который часто появляется на картинах того периода, – поклон на абсолютно прямых ногах, при котором вес тела переносится на переднюю ногу. Больше всего он похож на шаг вперед с наклоном, при котором правая нога остается отставленной назад. Собственно, на многих изображениях можно понять, что это движение – поклон, только по тому, что у человека обнажена голова, а шляпу он держит в руках. Английские ксилографии и голландские картины изображают эту позу, начиная с позднего елизаветинского периода, в качестве вариации на общую тему поклонов. В учебниках хороших манер и танцев эта поза появляется лишь в конце XVII века, но ею явно пользовались и задолго до этого. Возможно – хотя это всего лишь моя догадка, – это просто поклон, который был принят среди купцов и горожан. Еще один вариант – этот поклон появился, чтобы решить проблему с обувью для верховой езды.

С конца XVI века и далее сапоги для верховой езды имели довольно-таки приличный размер. На ступне, лодыжке и икре они сидели прочно и практично, но затем, ближе к колену, модно расширялись, заканчиваясь большой складкой или отворотом. В плохую погоду и во время собственно поездок верхом сапоги можно было натянуть до бедер, но вот когда вы спешивались, верхняя часть складывалась и висела, большая, жесткая и широкая, на уровне колен или чуть выше. В таких сапогах преклонить колени в знак уважения довольно затруднительно. Шаг вперед с наклоном было сделать куда проще, а за время войны джентльмены, командовавшие войсками и привыкшие сидеть в седле много часов подряд, скорее всего, хорошо ознакомились с этой упрощенной формой поклона.

Другим вариантом были рукопожатия. В 1607 году шотландец, живший в Оксфорде, опубликовал учебник хороших манер, в котором хвалил «старое доброе шотландское пожатие правых рук при встрече с непокрытой головой». Он считал, что это намного более хороший и честный жест, чем все эти французские поклоны. Рукопожатие действительно входило в приветственный репертуар в неформальных ситуациях и среди равных – как в Англии, так и в Шотландии. «Пожать протянутую руку – это выражение дружбы, мирной любви, доброжелательности, похвалы, гостеприимства, приветствия, примирения, поздравления, благодарности, прощания и пожелания удачи», – рассказывает тот же Джеймс Бульвер, что поведал нам о публичном целовании рук. Я уверена, вы заметили, что Бенджамин Фарли включил этот жест и в свои советы собратьям-квакерам; в том же 1663 году английский переводчик «Галатео» делла Казы добавил в новое издание пару строк о современных манерах Англии, в том числе сообщив, что сейчас принято «обнимать друг друга в знак единения и дружбы и пожимать руки, обозначая согласие и договор».

Рукопожатие было более популярно в Шотландии, а в Англии его в основном считали жестом согласия, подходящим для заключения сделок и примирения ссорящихся, – до того, как его на какое-то время позаимствовали особенно набожные люди в качестве альтернативы поклонам

Учитывая все возможные варианты и многочисленные политические и религиозные подтексты, в период Гражданской войны и последовавшего за ним междуцарствия вы, скорее всего, могли разозлить, огорчить, смутить, а то и откровенно оскорбить кого-нибудь, что бы вы ни делали (или не делали). То было время насилия и неизвестности, так что реакция могла быть весьма жесткой. Жесты уважения превратились в настоящее минное поле.

Церемонии приветствия, когда-то выражавшие уважение и поддерживавшие общественную гармонию, теперь можно было использовать для подчеркивания глубоких политических и религиозных разногласий, выражения презрения к идеям и пристрастиям собеседника, а также обычной личной неприязни. Избрав более грубый или небрежный стиль поклона в ответ на джентльменский и тщательно выверенный, вы могли оскорбить политические взгляды визави или его направление протестантизма. Впрочем, то же самое вы могли сделать, со слишком большим прилежанием выполнив какой-нибудь официальный жест.

Причем дело было не только в оскорбительном поведении в отношении тех, кто был на стороне противника: недоверие и неуважение можно было выражать и к многим представителям вашего собственного лагеря. Те, кто проявляли недостаточно рвения в борьбе за правое дело, вполне могли подвергнуться остракизму. Собственно, и возможностей просто похулиганить тоже хватало, особенно – на стороне парламентаристов, где было больше экспериментов с различными формами, и эту «процедурную неуверенность» можно было замечательным образом эксплуатировать. Если вы на мгновение задерживались, то успевали увидеть, какую именно форму приветствия предпочитает ваш визави, после чего могли выбрать совсем другое приветствие (желательно – вообще не соответствующее моменту), проявляя преувеличенное рвение. Например, вам протягивают руку, а вы заключаете человека в крепкие объятия и целуете в губы. Или наоборот, вас пытаются обнять, а вы изящно снимаете шляпу и суете человеку под нос перья.

Возвращение короля (ну, точнее, его сына – Карла II) в 1660 году привело к развороту на 180 градусов: вместе с королем вернулись французские манеры с французским акцентом и дополнительной французскостью. Королевская семья и ее ближайшее окружение провели годы изгнания в Париже и прониклись французским придворным этикетом и поведением. Английские аристократы, остававшиеся дома, понимали, что им придется адаптироваться, чтобы добиться благосклонности нужных людей в новом политическом климате. От прямолинейных голландских и пуританских манер отказались. Шляпы стали больше, чем когда-либо, равно как и перья в них; поклоны сопровождались еще бо?льшим количеством замысловатых движений и выполнялись чаще, а рукопожатия и поцелуи отодвинулись на задний план.

Манеры, власть и оскорбления имеют сложную взаимосвязь друг с другом. Поклоны, реверансы, рукопожатия и поцелуи – это визуальные, физические проявления властных отношений в обществе. Люди регулярно, каждый день демонстрировали свое общественное положение внутри всех социальных групп и при любых встречах. Более того, по приветствию сразу можно было понять, свой это или не свой. Квакеры, например, определяли свою идентичность по таким ритуалам в не меньшей степени, чем молодые, чутко следящие за модой придворные. С этой точки зрения привлекательность хулиганства более понятна: чем важнее ситуация, тем более сильный удар наносит ваш проступок. Даже самые тонкие подтрунивания били точно в цель.

Покажу тебе палец

Кроме жестов уважения (выполненных не очень верно, с преувеличенной тщательностью или, наоборот, не выполненных вообще), существовал целый мир других жестов, предназначенных специально для оскорбления. Некоторые из них знакомы нам и сейчас, другие полностью исчезли, а у третьих заметно изменился смысл.

Для начала попрощаемся с жестом «два пальца, сложенных буквой V, с ладонью к себе[5]»: в те времена его просто не существовало. Есть популярный миф о том, что его придумали во времена битвы при Азенкуре, когда валлийские и английские лучники дерзко показывали французам пальцы, которыми натягивали луки. Но, к сожалению, это именно что миф. До 1900 года свидетельств применения этого жеста практически нет, потом, примерно до 1930 года, им пользовались в основном работяги с севера Англии, и лишь к 1970-м он стал общепринятым во всей стране. (Он так и не пересек Атлантический океан: в США этот жест скорее воспримут как знак мира и дружбы!) Но не отчаивайтесь: в те времена существовало множество других, не менее эффективных грубых жестов, как отечественных, так и зарубежных.

Как ни парадоксально, вы, скорее всего, более знакомы с грубыми жестами континентальной Европы XVI века, чем с их британскими аналогами. Во всем виноват Уильям Шекспир, который, судя по всему, очень хорошо знал, как разозлить зарубежного аристократа. В «Ромео и Джульетте», где действие происходит в Италии, один персонаж грозится: «Я закушу на них палец», а в «Генрихе V» Пистоль упоминает «испанскую фигу». Первый из жестов явно требовал определенных объяснений для английской аудитории; Самсон говорит: «То есть как смеют. Я закушу на них палец, и будет им срам, если они стерпят это», объясняя всем непосвященным, что этот жест – покушение на честь жертвы, и если они не обратят на него внимания, то их сочтут трусами. В пьесе уловка Самсона оказывается успешной, и начинается уличная драка. Драматург проявил отличные познания в этнографии, а также одновременно замечательным образом обошел любые проблемы с оскорблением и цензурой. Вот вам замечательный грубый жест, достаточно грубый, чтобы спровоцировать драку, но тем не менее его можно использовать на театральной сцене, никого не расстроив, кроме разве что нескольких зарубежных дипломатов и торговцев.

На Сицилии до сих пор используется похожий жест. Поднимите вверх большой палец, чтобы подушечка смотрела наружу, коснитесь им верхних передних зубов и отведите от себя в сторону человека, которого собираетесь оскорбить. Я также видела другую версию на окраине Венеции, хотя и не знаю точно, был ли тот человек коренным венецианцем: подушечка пальца кладется горизонтально между верхними и нижними зубами, прикусывается, а затем отводится вперед подушечкой наружу.

«Испанская фига», однако, в тексте пьесы никакого пояснения не получила – судя по всему, лондонская публика знала ее куда лучше. Но, с другой стороны, закусывание пальца воспроизводилось на сцене, а вот об «испанской фиге» только говорят, и ее не обязательно показывать, чтобы продвинуть сюжет (благодаря этому опять-таки удается избежать оскорблений).

Испанская фига – ее вполне достаточно, чтобы спровоцировать итальянца на дуэль

Этот жест был известен по всей Европе, но особенно распространен в Испании и Италии; популярен он был еще со времен Древнего Рима, когда ассоциировался с плодовитостью. В обеих странах Возрождения слова «фига» (инжир) и «вульва» были очень похожи (в итальянском, например, «fico» и «fica»), и название жеста «mano fico» – это явно вежливый эвфемизм. На английский язык это обычно переводилось как «fig of Spain» («испанская фига»), хотя в буквальном смысле фраза скорее означает «рука-фига». Рука сжимается в кулак, после чего большой палец высовывается наружу между указательным и средним. Этот жест опять-таки до сих пор используется и в Испании, и в Италии[6]. В Англии он тоже использовался, хотя в основном среди простолюдинов в портовых городах, куда часто заходили испанские и итальянские корабли.

В общем, закусывание пальца в Англии будет не слишком эффективно. Чтобы действительно обидеть и задеть человека каким-либо жестом, он должен понимать этот жест на глубоком инстинктивном уровне. Обе стороны конфликта должны одинаково толковать движения, чтобы символическая атака возымела действие. Когда, например, иракский журналист бросил ботинок в президента США Джорджа Буша-младшего в 2008 году, он хотел нанести ему глубокое личное оскорбление; в Ираке этот жест считается выражением отвращения и презрения. Но если посмотреть видеозапись, то станет очевидным, что Буш воспринял произошедшее просто как «в меня что-то прилетело»; не очень приятно с точки зрения безопасности, но в целом ничего особенного. Оскорбленным он себя не почувствовал. Грубые жесты очень глубоко погружены в культурный контекст, и вне этого контекста они совершенно пусты, и от них можно легко отмахнуться. Соответственно, иностранные шекспировские жесты были совершенно бесполезны.

«Филип» с большой вероятностью заставит англичанина вызвать вас на дуэль

Впрочем, мы все-таки знаем об одном английском жесте, из-за которого могли вызвать на дуэль. Его называли «filip» («филип»), и Джеймс Бульвер сообщает, что у Фрэнсиса Бэкона было с ним немало проблем, когда он служил генеральным прокурором при Якове I. Несколько довольно-таки настойчивых джентльменов даже приходили к нему с требованием запретить этот жест законодательно. Закон, по их словам, возмещает ущерб людям, чья честь и репутация пострадали от слов, как письменных (пасквилей), так и произнесенных (клеветы), так почему же не защитить и тех, на чье общественное положение посягают жестами? «Филип» вызывал сильнейшую обиду, вредил репутации и ежедневно провоцировал насилие, особенно среди высших эшелонов общества. Дуэли, конечно, запрещены законом, утверждали джентльмены, но они не прекратятся до тех пор, пока от этих жестов нельзя будет защищаться иным путем, кроме обнаженного клинка.

«Филип» был жестом презрения: вы заявляли, что ваш визави ничего не стоит, что он бесполезен, что он просто надутый мешок, у которого нет никакой настоящей чести. Показывая «филип», вы просто отмахивались от человека, его мнений и социальных претензий. Жест выполняется следующим образом: согните руку в локте и поднимите кисть на высоту плеча ладонью наружу. Согните средний палец, положите его на подушечку большого пальца, чуть-чуть подержите, а затем резко выпрямите средний палец. Описывая этот жест в «Хирологии» (1644), Джеймс Бульвер объяснял, что это может быть как «незначительным наказанием», так и «позорным оскорблением, если применяется в отношении мужчины». Все зависело от того, как вы хотели воспринять этот жест, но, возможно, дело было еще и в том, как именно его выполняли.

А теперь придется начать вечный спор – насколько точны наши выводы, которые мы делаем из современного поведения. Современное использование знака «V» в Великобритании или среднего пальца по обе стороны Атлантики (больше в Америке, где сильнее итальянское влияние) может быть весьма разнообразным и передавать совсем разные эмоции и смыслы. Если поднимать пальцы медленно и, продемонстрировав жест, покачать ими из стороны в сторону, одновременно ухмыляясь, это воспримут скорее как нахальство, а то и просто как ответ на удачную шутку; а вот если резко поднять руку вверх и так же резко ее остановить, сопроводив жест свирепым выражением лица, это уже агрессия – предупреждение, что мы буквально на волоске от драки. Может быть, примерно таким же диапазоном значений обладал и «филип»? Могли ли подобные различия в исполнении жеста означать разные оттенки значения? Плавное, медленное, вялое исполнение, примерно направленное в чью-то сторону, было более мягким, сардоническим вариантом, а вот быстрый, сильный щелчок, направленный прямо в лицо, уже считался достаточно оскорбительным, чтобы спровоцировать драку. Может быть, именно в таких случаях культурно выученный жест (о котором у нас есть точные письменные свидетельства) соединяется с врожденным естественным языком тела (о котором мы можем только догадываться)? Скорее всего, чтобы точно все узнать, нам понадобится машина времени. Если Доктор когда-нибудь предложит мне прокатиться в ТАРДИС, я обязательно узнаю, как именно использовался «филип», и расскажу вам. Обещаю.

Щелкнуть пальцами на кого-то – более мягкая версия «филипа», чаще применяемая к бесполезным вещам, чем к людям, тем не менее и этот жест полезен для выражения легкого презрения и общественного унижения.

Хлопнуть себя по бедру – это не оскорбление как таковое, а скорее выражение вашего гнева и страсти. Сейчас в Великобритании никто не хлопает себя по бедру, кроме разве что артистов пантомимы, и жест кажется откровенно дурацким – особенно учитывая, что даже в пантомиме по бедру себя хлопают только привлекательные молодые женщины, переодетые мальчиками. Но когда в конце XIX века выкристаллизовывалась театральная форма, хлопок по бедру все еще обозначал традиционный образ мужественного молодого мужчины – искателя приключений. В XVII веке это была «общепринятая повседневная практика… настолько глубоко вписанная в манеры, что сдержать разгневанного или опечаленного человека было просто невозможно – он обязательно хлопнет себя по бедру». То был физический акцент, придающий дополнительный вес словам и делающих их более агрессивными и мощными – примерно как современный знак «V» придает веса фразе «иди на хрен».

Примерно тот же смысл имело потрясание кулаками. Но если угроза кулаком могла сойти с рук женщине (особенно из низших слоев общества), то хлопанье по бедру было чисто мужским жестом. Женщина, которая хотела физически подкрепить угрожающие слова, использовала совсем другой жест, не предназначенный для мужчин. Женщина сжимала оба кулака и твердо упирала их в бедра, направляя ладони вниз и расставляя локти в сторону. Сама по себе подбоченившаяся поза была не такой выразительной, как предшествующее ей движение, так что главное здесь – правильно выбрать время. Лишь максимально повысив голос, вы взмахивали кулаками и с силой упирали их в бедра. Была и другая версия, при которой использовался только один кулак, а вторая рука при этом грозила пальцем. Но эффективнее всего был гибридный жест: вы начинаете с двумя сжатыми кулаками, а потом поднимаете одну руку (обычно правую) от бедра, вытягиваете ее вперед и грозите пальцем. Этот жест намного более знаком нам сейчас, чем мужская версия, ибо несмотря на то, что оба они утратили популярность, «женский» жест продержался намного дольше; даже до сих пор им пользуются более консервативные англичанки африканского и карибского происхождения.

Грозить пальцем – чисто женский укоризненный жест

И мужчины, и женщины громко стучали правым кулаком по левой ладони, акцентируя оскорбительные фразы – чем насмешливее, тем лучше. Стучать по ладони нужно нижней стороной кулака, там, где мизинец; если вы сжимали кулак не слишком сильно, хлопок получался довольно громким. Наш старый друг Джеймс Бульвер считал, что наиболее характерен этот жест для Биллинсгейтского рыбного рынка, а это прямое указание на его распространенность среди женщин. Торговки рыбой, закупавшие товар оптом в портах, а потом продававшие его на улицах Лондона, были широко известны своими громкими голосами, похабными шутками и общим конфликтным поведением.

Знак рогоносца. Его можно было показывать как открыто, в глаза, так и тайком, за спиной, вызывая смешки окружающих

Обвиняя кого-либо в глупости, вы изображали подергивание ушей осла, поднося ладонь к голове. Как и в случае с «заячьими ушами», весьма популярным в Англии 1970–80-х годов оскорбительным жестом, вы могли подносить руку как к своей голове, так и к голове собеседника. Вполне возможно, что «заячьи уши» XX века – прямой потомок старинных «ослиных ушей», хотя положение пальцев различается. В моей молодости «заячьи уши» выполнялись следующим образом: указательный и средний пальцы вытянуты, большой палец придерживает два остальных, ладонь направлена вперед (в отличие от знака «V»), затем вытянутые пальцы сгибаются и начинают подергиваться. В XVI–XVII веках для «ослиных ушей» использовались указательный палец и мизинец (тогда он назывался «ушным пальцем»); средний и безымянный палец оставались прижатыми, а большой палец упирался в висок. Впрочем, достаточно было буквально чуть-чуть изменить этот жест, и вы попадали на совсем другую, куда более болезненную территорию. Если держать эти пальцы неподвижно, не подергивая ими, то это уже будет жест, означающий рогоносца.

* * *

Жесты были замечательным аккомпанементом для слов, дополняя оскорбления и привлекая внимание в шумных, людных местах – например, так поступили Роберт и Томас Тальботты в пивной в Апви, графство Дорсет, в 1625 году: они «хлопали себя по штанам» и звали местного констебля, чтобы тот «поцеловал их под хвосты». Но не менее полезны жесты были и в том случае, если их применять тайно, за спиной. Это уже игра на публику, вызывающая смешки и хохот в адрес жертвы или же оставляющая последнее слово за вами, когда вы ретируетесь. Еще одно преимущество жеста – отсутствие каких-либо юридических последствий, о чем уже упоминалось ранее. Если вы назовете кого-то рогоносцем словесно, вас могут привлечь к суду за клевету, но вот если вы пойдете за ним и будете показывать пальцами рога, чтобы все это видели, никто вас не накажет, а если он попытается вас побить, то уже вы сами можете подать на него в суд за насильственные действия!