О русской моде

Вячеслав Зайцев.

Ведомости. Как потратить. 2013. № 10 (127)

В 2013 году российский модельер Вячеслав Зайцев отмечает юбилей – 75 лет. «Не рифмованный я человек» – так он отзывается сам о себе. Однако его жизненный и творческий путь доказывает обратное.

Он выходит из лифта своего Дома моды (11-этажное здание на проспекте Мира) и направляется ко мне с сияющей улыбкой. На нем розовый пиджак, оливковые брюки, красные кеды – и выглядит все это вместе удивительно гармонично. То же самое можно сказать и о его любимом детище: Вячеславу Зайцеву удалось построить не просто Дом моды, а целую империю, в которой есть и Лаборатория моды, и Театр моды, и появившаяся недавно Школа для девочек. Дважды в год Зайцев демонстрирует новые коллекции на Неделе моды Mercedes-Benz, активно участвует в работе ателье, занимается общественно-полезными вещами вроде разработки школьной или медицинской формы. А уж всех его званий и наград не перечислить: заслуженный деятель искусств Российской Федерации, лауреат Государственной премии, кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством», почетный гражданин Парижа и прочая, и прочая.

– Сделайте девочке кофе. Ну классический, по моему рецепту. Я вообще готовить с детства люблю, но без выпендрежа, простую пищу, то, что сам ем: солянка там, каша, картошка жареная.

– Не думали книгу рецептов выпустить?

– Да нет. Я не готовлю по строгим рецептам. Все интуиция. Беру хорошие, свежие продукты и ваяю. Главное – не пересолить. Я и коллекции создаю так же. Бывает, нарисуешь эскиз, а начинаешь его воплощать – и ткань ведет за собой, уводит в другую сторону. Собственно, в этом смысл «муляжного метода», когда вещь делается прямо на манекене – ткань подкалывается, где надо, драпируется, подхватывается, и рождается платье, без всяких выкроек.

– Муляжный метод – Ваше ноу-хау?

– Я просто вернул его к жизни, возродил, в моей Лаборатории моды есть целый курс, посвященный ему. Но на самом деле это классика, еще Надежда Ламанова его использовала. Да и Коко Шанель.

– У Вас в Доме моды работает около ста человек (мастеров, швей, вышивальщиц). Вы могли бы сегодня просто руководить, давать ценные указания и не принимать участия непосредственно в производстве…

– Вы правы, я же президент собственного Дома и должен именно руководить, да и вся административная работа, хозяйственная часть на мне. Честно, все это мне не близко, я мало что понимаю в управлении. Люблю творить, вот настоящее удовольствие. Ужасно жалко, что мало времени сегодня остается на это.

– Чтобы все успевать, Вы, наверное, очень рано встаете?

– Встаю-то я в шесть. Но на работу приезжаю не раньше десяти. Живу в 70 км от Москвы, в усадьбе. Земля, сосны вековые, дубы, воздух, река, глушь полная. Очень там хорошо, отдыхаю душой.

– Подходящая атмосфера, чтобы книги или стихи писать…

– Стихи я писал одно время. Когда мне было тяжело, когда нужно было душу излить. Причем до этого никогда ни строчки не написал и не читал стихов. Не рифмованный я человек. А тут вдруг раз – и целую серию выдал. Сегодня же все стабильно, все хорошо, может, скучно немного. Не пишется почти.

– Что это был за тяжелый период?

– 1978 год. Умерла мама. А я тогда решился уйти из Дома моделей на Кузнецком Мосту (ОДМО. – Прим. ред.), где проработал почти 15 лет. Надоело. То, что мы там делали, было не для людей, это был какой-то параллельный мир. То, что мы придумывали, не доходило до потребителя. Мне захотелось сделать свое дело, сделать что-то значимое, настоящее. Я ушел и остался ни с чем. Пришлось начинать все с нуля.

– И уже через три года у Вас был свой Дом моды.

– Но настоящая независимость пришла в 1996 году, когда я уволил худсовет, администрацию. Много там было пустых людей, которые только и мечтали о том, чтобы одеться у меня на халяву. И тогда я стал президентом Дома. И конечно, я рад, что мне удалось выжить в кризисы, не потерять независимость, не продаться никому.

– Возвращаясь в прошлое: в 1960-е годы у Вас была некоторая независимость, Вы работали на экспериментальной швейной фабрике Моссовнархоза, возглавляли экспериментальную группу в Доме моделей на Кузнецком. Тяжело было? Или хрущевская оттепель тогда еще чувствовалась?

– Ох, все было очень сложно. В 1963 году я сделал коллекцию цветных телогреек, валенок и юбок. И началась травля – худсовет сказал, что я устроил цирк. Такие тогда были арбитры моды. Коллеги, которых я считал друзьями, отвернулись от меня. И тогда меня спас магазин «Светлана», был такой на Кузнецком Мосту. Я стал делать для него одежду. Регулярно приезжал туда, с манекенщицей и с уборщицей. Уборщица была очень хорошая, умная женщина, она выполняла роль стилиста, костюмера. Она была одной из немногих, кто поддержал меня тогда.

– А та самая коллекция цветных телогреек разве не привлекла к Вам внимание Запада? Ведь именно тогда появились публикации о Вас в Vogue, Paris Match, а Вас стали называть «красным Диором».

– Да-да. На самом деле, хотя то время было очень сложным, именно тот период я вспоминаю чаще всего. Всплывают яркие картинки-воспоминания… Вот мы живем в комнате в коммуналке, у меня трехлетний сын Егор. Журналист из Paris Match приехал делать обо мне репортаж, и в комнате так тесно, что ему пришлось влезть на холодильник, чтобы снимать. А вот мы фотографируемся с Ги Лярошем и Пьером Карденом. Знаковое для меня фото!

Или вспоминается моя первая встреча с Пьером Карденом, который узнал обо мне из статьи в Paris Match. Она состоялась в 1965 году, в гостинице «Украина». Помню, с Пьером была его стилист. Мы все вместе зашли в лифт, и на меня пахнуло какими-то волшебными духами, пахнуло Парижем, а на женщине были белые сапоги, белое платье Андре Куррежа… Это было так прекрасно.

– Ваша последняя коллекция называется «Ностальгия». По какому периоду эта ностальгия?

– По 1990-м годам. Эта ностальгия ведь сейчас не только у меня. Девяностые сегодня в моде, очень популярны. А сделана коллекция по архивным эскизам, многие из которых никогда не были реализованы. В то время они могли бы оказаться непонятыми, а сегодня я, конечно, подкорректировал их, осовременил, но те годы в нарядах читаются. Вообще, сколько себя помню, я много работал в стол, у меня грандиозный архив неисполненных эскизов сохранился. Не только из 1990-х, но и из 1960-х, 1980-х годов.

– Вы продолжаете рисовать эскизы от руки или используете современные технологии, например 3D-моделирование?

– Только от руки, ну что вы, только от руки. Но современные технологии меня тоже иногда захватывают. Последнее увлечение – фотоживопись. Я фотографирую цветы, размещаю их в компьютерной программе, колдую над ними, а потом вывожу на печать в огромных картинных форматах – полюбуйтесь, эта картина на стене сделана именно таким образом. Вот думаю использовать этот метод для создания принтов на тканях.

– Помимо фотоживописи, Вы ведь увлекаетесь и обычной живописью. Многие Ваши картины – в частных коллекциях, несколько работ входят в собрание Третьяковской галереи. Что такого Вам дает живопись, чего не дает мода?

– Все просто. Для чего мода? Чтобы делать людей счастливыми, нести радость цвета, красоту форм. А живопись для меня – это спасение, психоанализ. Я могу выплеснуть на полотно любую свою эмоцию. Делаешь линию, ведешь ее, а она сама тебя ведет, как ткань, потом заполняешь цветом… Помню свою персональную выставку в Сан-Франциско. Все тогда сложилось совершенно случайно. Я поехал в Америку, Серж Сорокко, муж моей бывшей модели, предложил сделать выставку. И дал мне на подготовку 25 дней. Я каждый день писал картины с утра до вечера и сделал 50 работ. Когда их повесили, я обомлел, не ожидал – неужели это я все это великолепие сделал!

– Вы регулярно участвуете в телешоу. Вам нравится работа на телевидении?

– Мне это действительно интересно. Если вспомнить «Модный приговор», там все было по-настоящему, никакой игры. И я чувствовал, что выполняю действительно важную миссию. Я так радовался, когда герои передач перевоплощались, плакал вместе с ними от восторга. Ушел с проекта, потому что мне тяжело говорить – после инсульта возникли проблемы с голосом, не могу говорить громко. Я стал чувствовать себя не так уверенно. А я этого не люблю. Если я что-то делаю, то должен делать на все сто.

– Если говорить о важных миссиях, школьная форма, которую Вы разработали для российских учеников, это тоже искренне? Вам действительно близка идея, что дети должны выглядеть одинаково?

– Я, конечно, не люблю, когда все под одну гребенку. И я сам всю жизнь плыл против течения. Но что касается школьной формы, во-первых, форменная одежда на детях может быть очень эстетичной, красивой. Плюс форма дисциплинирует и вселяет в человека чувство спокойствия, причастности. Но конечно, она не должна быть однообразной, это должен быть гардероб с набором удобных практичных и красивых вещей. Свой вариант я придумал очень быстро, как-то само собой получилось. В понедельник был на трикотажном комбинате в Уфе, говорю им: слушайте, ребята, сделайте-ка мне кардиганчики, пуловеры такие в английском стиле. Показал им эскизы. И в среду уже была готова коллекция. Трикотаж – это самое то для детей: не сковывает движения, не мнется.

– К слову, о детях. Довольны ли Вы, что сын Егор пошел по Вашим стопам, стал дизайнером?

– Это получилось само собой. Он очень талантливый человек, тонко чувствует время, тенденции. Он долго работал со мной в Доме моды. Потом начал создавать самостоятельные проекты – такие архитектурные перформансы, очень сложные, оторванные от жизни. И, кстати, он пришел к этому раньше, чем Джон Гальяно. Я посоветовал попробовать делать что-то более «носибельное», приземленное, он попробовал, получилось, и это все идет на ура.

– А современные российские дизайнеры, что Вы думаете о них?

– Ну что мне думать, ведь очень-очень многие из них мои ученики, и я не могу не радоваться их успехам, талантам.

– Почему в Москве целых две недели моды? Парижу одной вполне хватает.

– Ну, их просто делают две конкурирующие организации, которые не могут между собой договориться. И та и другая неделя довольно хорошо развиваются, много интересного там происходит. Почему я на Российской неделе моды Mercedes Benz? Ну ведь на Неделе моды в Москве (бывшая Volvo Fashion Week) правит Валя (Валентин Юдашкин. – Прим. ред.), мой друг, мой ученик.

– Признайтесь, за всю Вашу карьеру был ли хоть раз соблазн уехать куда-нибудь, например в Париж, в Лондон? И завоевывать мир моды там?

– Предложения были, да. Соблазна не было. Хоть здесь и тяжело бывало временами, был и абсурд, и травля, и непонимание. Но уехать никогда не хотел. Я нужен здесь, в России. И Россия мне нужна.

Валентин Юдашкин.

Fashion Collection [3] . 2008. № 55

Этот год – юбилейный для Валентина Юдашкина. Ровно 20 лет исполнилось его Дому моды и 45 – ему самому. Казалось бы, можно с чистым сердцем почивать на лаврах и пожинать плоды успеха. Но для дизайнера 2008 год – начало нового отсчета, новых свершений и открытий. О планах на будущее Юдашкин рассказал в рубрике «Мастерская».

– Темные однотонные стены, мебель ампир, элементы барочных фресок, минималистские светильники в духе хай-тек. Ваша мастерская – это удивительное, казалось бы, странное смешение эпох, стилей, но такое при этом гармоничное. В чем секрет?

– Мне кажется, главное, чтобы стиль помещения был живым, теплым. И если дизайн выполнен с любовью, никакого противоречия не возникнет. Посмотрите, как органично соседствуют старинные гравюры с современными фотографиями, со стеклянными элементами хай-тек…

– Вы упомянули о «тепле» в интерьере… Но ведь хай-тек – это холод, стерильность…

– Если это умный хай-тек, обогащенный историзмом, то он вовсе не холоден. Хай-тек в чистом виде сегодня неактуален. Нет больше стеклянно-металлического, лабораторного бездушного пространства. Современный хай-тек пронизан человечностью. В этот стиль добавилось влияние 1960–1970-х годов, привнесших с собой буйство цвета, элементы поп-арта, душевность, живую энергетику.

А вообще, если говорить об интерьере нынешней моей мастерской, то могу сказать, что это, так сказать, стиль ребрендинга! Мы готовимся к переезду.

– А куда? И что изменится?

– О-о, это удивительное место и удивительный проект. Представьте себе – Вознесенский переулок, здание XVIII века… А отдельные помещения даже относятся к веку XVII. В этом доме родился Сумароков, жил Баратынский, гостил Чайковский… Пять лет мы реставрировали здание, воссоздавали его историческую красоту. И сейчас хотим наполнить его стены новой жизнью, современными идеями, которые будут органично соседствовать со стариной. Хотим создать вкусный коктейль из истории и сегодняшнего дня, эдакий насыщенный фьюжен. Из Милана и Парижа, из антикварных домов Европы сейчас едет изысканная мебель, ведутся последние приготовления. А «инаугурация» нового concept-store, новой мастерской, думаю, состоится в декабре.

Еще один сумасшедший проект будет воплощен в следующем году на Кутузовском проспекте, напротив нашей нынешней мастерской. Это «дом моды» в прямом смысле слова – бутики, рестораны, гостиничные номера самого высокого уровня… «Космические» стены из стекла и уникальные старинные, живые вещи в интерьерах. Живые, потому что в них – жизнь разных эпох, культур, в них можно прочесть историю моды…

– Помимо живого и теплого интерьера, что еще Вам важно в творческом пространстве?

– Порядок! Все эти истории про творческий беспорядок – не для меня. Я точно должен знать, где у меня что находится, чтобы не тратить лишнее время и силы на поиски. Взять хотя бы мою коллекцию книг. Здесь все как в серьезной библиотеке. На отдельной полке книги по ар-деко, специальное пространство для японского или африканского искусства… Все четко структурировано.

– И в самой моде Вы тоже любите структуру? Как можно заметить по Вашей юбилейной выставке «Тайны haute couture»…

– Совершенно верно. Этот проект, который помогли мне создать Анна Бек и Андрей Шаров, – попытка вычислить скрытый код моды вообще и всего моего творчества. Попытка систематизировать и свести тридцать моих коллекций, в которых представлено более полутора тысяч костюмов, к четким образам. Например, «Жизнь-карнавал» – это экзотические модели и буйство красок, «Эдем» – флористические мотивы…

Эта выставка мне очень дорога. Там представлены вещи, в которые вложено столько любви, тепла человеческих рук, кропотливого труда. Зрители, наблюдающие дефиле на подиуме, не могут так почувствовать это волшебство, таинство работы художника, как на камерном пространстве выставочного зала.

– Вы представляете на этой выставке своеобразное резюме своего творчества… Не возникает ли желания вернуться к некоторым идеям, возродить их на новом уровне?

– Оглядываясь назад, понимаешь, что в прошлом было много идей, заявленных, но не доведенных до конца, не доработанных… И задаешься вопросом: почему не развил, не раскрыл их полностью… Но с другой стороны, обращение к прошлому – это другая профессия, историка, искусствоведа. Если же ты занимаешься модой, ты должен быть здесь и сейчас, должен быть в настоящем, устремляясь в будущее. Поэтому я смотрю на свои ранние работы как на музейные экспонаты, а не как на материал для творчества.

– И все-таки «Юдашкин» – это бренд, а значит, ему присущи постоянство, узнаваемость…

– Да, я добился того, что если по улице идет женщина в моем платье, окружающие понимают, что это платье «от Юдашкина»… И это постоянство внутри меня, как стержень. Сильного художника не бросает из течения в течение, он неподвластен изменениям моды, он живет в царстве собственного стиля.

Я пережил увлечение минимализмом (который привнесли в моду бельгийские дизайнеры), японским конструктивизмом, английской сложностью… И остался собой. Как бы ни менялись мои коллекции от сезона к сезону, всегда остается некая постоянная величина.

– Расшифруйте эту величину!

– Во-первых, это точность и сложность конструктивной формы. Во-вторых, женственный силуэт, в котором подчеркнута анатомия фигуры. Ну и самый главный признак – то, что можно назвать русским шиком.

– Когда Вы начинали, 20 лет назад, Россия была закрыта для новомодных течений, находилась в визуальном вакууме… Где Вы черпали тогда вдохновение, искали красоту?

– В книгах, в музеях, в обрывках фильмов… Искал вдохновение в запечатленном прошлом европейской и российской культуры.

– Сегодня, в эпоху информационного бума, когда выбор так велик, не стало ли сложнее придумывать что-то свое?

– Стало интереснее. Очень часто идеи приходят мне в путешествиях, когда я отдыхаю и улетаю душой и телом от повседневности. Но я не могу сказать, что идея рождается «вдруг». Она копится, зреет, крепнет и в один прекрасный день принимает четкие очертания. Процесс создания коллекции – это как плетение бус. Медленно набираешь бусинки одну за одной, видишь, как что-то вырисовывается, а потом нить рвется, и приходится нанизывать заново. У меня часто бывает, что я делаю коллекцию и на определенном этапе понимаю, что она меня больше не трогает, не волнует. Тогда останавливаю работу и начинаю с белого листа. Ищу новые «бусины».

– Что вдохновило Вас в создании новой весенне-летней коллекции, которую Вы недавно продемонстрировали в Милане?

– Это сложный микс, в котором слились мотивы, взятые из пейзажей русских художников-передвижников, чуть ностальгическая, щемящая музыка Свиридова, летящие силуэты 1990-х… Главная тема – русская природа, образы полевых колосьев, венков, цветов. По колористике общий дух коллекции – нежное туманное утро русской деревни…

Каждый сезон я стараюсь найти какой-то основной лейтмотив, главную идею. Например, осень – зима – это модерн (который прослеживается в плавности силуэта, в мягкости тканей), сплетенный с неоготикой 1990-х годов, которую можно найти в жесткости цвета.

– Почему Вы объединили две столь непохожих концепции – неоготику и модерн?

– Я хотел показать, что женщина может оставаться женственной, даже живя под жестким давлением геометрии городского ритма. А еще мне было очень интересно раскрыть, каким богатым может быть черный цвет, сколько в нем оттенков, полутонов, как он оживает в сочетании с серебристо-серым… Это как темное небо, на котором зажглись яркие звезды…

– Создание коллекции – длительный процесс со своими этапами, трудностями. Что в этом процессе самое приятное, а что самое сложное?

– Самое приятное и одновременно сложное – это собственно создание, работа, которой живешь долгие месяцы. Самое страшное – это начало, когда только придумываешь идею. И наконец, самое простое – демонстрация коллекции. Здесь уже ничего не изменить, все готово, все пережито. Хотя, конечно, перед показом я всегда волнуюсь, как в первый раз. И это нормально для художника. Недавно я говорил по телефону с Пьером Карденом. Ему сейчас 85 лет, и он рассказывал, что до сих пор волнуется перед своим очередным показом. Нельзя выходить к людям пустым, нельзя не переживать, нельзя смотреть на зрителя свысока. Иначе пропадет все волшебство.

Денис Симачев.

Fashion Collection [4] . 2008. № 57

Принты под хохлому и гжель, эпатажные слоганы на майках, ностальгические образы, навеянные советской эстетикой и культурой… Денис Симачев – enfant terrible российской моды, баловень французских fashion-критиков. И его узнаваемый стиль, вписывающийся в каноны постмодернистского искусства, никого не может оставить равнодушным.

Мастерская Дениса Симачева находится в одном из павильонов бывшего завода АРМА. В XIX веке предприятие производило газ, с помощью которого освещали центр столицы. Сегодня АРМА – одно из самых творческих мест Москвы. Многие дизайнеры, художники, музыканты выбирают его урбанистическую атмосферу для своих студий, мастерских, галерей.

Открываю тяжелую железную дверь и попадаю в гулкий темный коридор, главное украшение которого – автомобиль в чехле, расписанном под хохлому. Значит, я не ошиблась и это действительно мастерская Симачева. Сама студия – своего рода музей, но при этом наполненный жизнью, художественным беспорядком, забавными артефактами, в которых читается оригинальное мировоззрение хозяина. Чего стоит рояль салатового цвета, стоящий на боку и служащий стеной в одном из помещений, или свадебная казахская юрта, в которой Симачев обустроил небольшую зону отдыха с телевизором и мягкими меховыми топчанами… Пожалуй, идеальное место для интервью.

– О Вас ходят слухи, что Вы не любите давать интервью и в начале своей карьеры вообще не подпускали к себе журналистов…

– Это правда. В последние годы я осознал, что интервью нужны и важны для моего дела, для бизнеса. Но, честно говоря, общаюсь с представителями СМИ без особого энтузиазма. И дело тут не в том, что я мизантроп. Никакой особой ненависти к журналистам не питаю. Просто это не для меня: не люблю быть публичным, не люблю узнаваемости. И на вечеринках, в компаниях я чаще молчу… Пусть за меня говорят мои вещи, мои коллекции или музыка, которую я создаю за диджейским пультом.

– Я знаю, у Вас масса увлечений. Помимо диджейства, это еще и мотогонки, и серфинг, и сноуборд… Какое место все эти занятия занимают в Вашей жизни и в какой нише находится мода?

– Не могу сказать, что важнее… Мне важно все, и это логично. Ведь я создаю и продаю не одежду, а стиль жизни. Приобретая вещи из моих коллекций, люди признают сопричастность к моему образу существования. Если им нравится моя марка, значит, у них, скорее всего, схожие ценности, они примерно так же, как и я, проводят время, ходят в те же места, любят ту же еду, те же напитки, смеются над теми же шутками…

– Значит, Вы могли бы описать точный портрет свой целевой аудитории…

– О нет, это очень сложно… Это совершенно разные люди. Их возраст находится в амплитуде от 16 до 60. Что их объединяет? – смелость быть собой, чувство юмора, желание двигаться в будущее, а не стоять на месте, ну и обеспеченность, конечно.

– Denis Simachev – уникальный для России бренд. Ведь Вас знают и любят не только у нас, но и на Западе. В чем секрет такого успеха?

– Я вас поправлю. В России меня любят меньше, чем за рубежом. Для большинства наших соотечественников я – все еще, выражаясь словами Канта, «вещь в себе» – хулиган, эпатажная личность. А на Западе критики и публика ценят мою оригинальность, иронию в духе Энди Уорхола, легкую считываемость стиля. Ведь там актуальна мода на русское, и мое обращение к хохломским мотивам, к советским образам весьма востребовано.

– Откуда такая любовь к Советскому Союзу? Это коммерческий ход или что-то личное?

– И то и другое. Но конечно, в первую очередь, Советский Союз – это мое детство, становление. Это мои розовые очки, мое прошлое, оставившее в душе серьезный след. И все мои коллекции – это интерпретация того опыта, переосмысление личных образов, воспоминаний. Философия весенне-летней коллекции – это тоже размышления о прошлом и будущем нашей страны. Мне кажется, что мы живем в эпоху, когда на новом витке происходит возвращение в бурные 1990-е. Последние годы были отрезком стабильности, стерильности. Но все мы устали от этой глянцевой жизни, и, мне кажется, пора вернуться на землю, почувствовать материальность нашего существования, почувствовать некую неустроенность, неспокойствие.

– Тем более что неустроенность – двигатель творчества… Вы согласны?

– Для меня – да. Я, например, не могу творить за границей. Там все слишком чисто, слишком стерильно. За рубежом я делаю бизнес, общаюсь с деловыми партнерами, занимаюсь договорами. А какие-то новые идеи, образы приходят мне в голову только на родине. Причем в неожиданных местах и ситуациях. Назовем это ситуациями перехода, движения. Часто идеи посещают меня, когда я куда-то иду или, например, еду в машине.

– Кстати, о машинах. Правда, что у Вас ГАЗ-3102? Не слишком гламурный выбор для законодателя моды…

– Это моя рабочая машина. На ней очень удобно передвигаться по городу, теряться в толпе. Вообще я люблю автомобили, мотоциклы. Занимаюсь их тюнингом, стайлингом. Превращаю их в fashion-объекты. А по поводу гламура – я очень надеюсь, что не имею к нему никакого отношения. Пусть гламурный мир создают глянцевые журналы, а я, пожалуй, буду заниматься своим делом.