ЧУДЕСА В РЕШЕТЕ

ЧУДЕСА В РЕШЕТЕ

…Вечером в воскресенье Миша пришёл с прогулки расстроенный, обиженный и злой одновременно. Во дворе появился новый мальчик. Раньше он жил в Москве. Детям он представился:

— Щербатый — гроза Арбата.

Во рту у него действительно недоставало зубов, и Щербатый угрожающе сплёвывал сквозь дырку между зубами. Всем, кто с ним заговаривал, Щербатый заявлял: «Цыц, козявка, брысь под лавку…»

Миша решил удивить Щербатого. У мальчика даже мелькнула, мысль стать его другом и тем самым тоже оказаться грозой их двора. Миша рассказал, что у него есть двухколёсный велосипед и что к ним пришла посылка из прошлого века.

Это сообщение не произвело на Щербатого того впечатления, какое ожидал Миша.

— Чушь, — процедил сквозь зубы Щербатый. — Чепуха!

Миша понял, что Щербатого ему ничем не удивить и, по-видимому, его дружбы завоевать не удастся. Миша расстроился и немного отошёл от ребят. Тут-то он и увидел, что все дети, которые окружили Щербатого, просто таращили глаза на его беззубый рот.

— Ша-а, малышня! Ща буду раздавать подарки, — повелительно шепелявил Щербатый.

Дети заулыбались. Кто же, интересно, не любит подарков?!

— Кто первый? Подходи, — поблёскивая разбойничьими глазами, притворно ласково пригласил Щербатый.

Выскочил маленький мальчик и доверчиво потянулся к Щербатому.

— Получи свой подарок! — весело выкрикнул тот и дал малышу щелбан. Этого никто не ожидал. На лицах детей ещё играли улыбки. Но они остались от прошлого, когда все ещё находились в ожидании хорошего, какого-то чудесного подарка, который вот сейчас у всех на глазах Щербатый достанет из своих огромных карманов.

Воцарилась неприятная тишина. Щербатый засмеялся. Обиженный малыш юркнул за спины других ребят.

— Ну, кто следующий за подарком? — Щербатый оглядел детей. Все отводили глаза от ястребиного взгляда Щербатого. И тут его глаза задержались на Мише. Миша съёжился: и от страха, и от стыда за свой страх перед Щербатым.

— Эй, ты, посылка из прошлого, подойди поближе! Чего дрожишь?! — в голосе и лице Щербатого было столько издёвки, что этого уже Миша выдержать не мог.

Он решительно кинулся к обидчику, сжав кулаки. Его, действительно, трясло:

— Ща, как дам! — срывающимся голосом прокричал он. Но крик получился довольно тихий, какой-то придушенный.

— Що-о-о? — грозно спросил Щербатый и уставился на Мишу. Видно, Щербатый всем другим звукам предпочитал шипящие. Во всяком случае, они прибавляли ему уверенности, а дырка в зубах способствовала их угрожающему произнесению.

Миша сжался. Можно было убежать или хотя бы попытаться это сделать, но то ли ноги отказали, то ли всё же было стыдно сверкать пятками, Миша не мог в этом разобраться.

— Ну, чего ты хотел дать-то? — совсем другим, каким-то сладким голосом спросил Щербатый.

Миша удивился и поднял глаза.

Щербатый ему улыбался, но улыбка была какая-то странная. Миша даже не понял, что Щербатый смеётся над его бессильной угрозой: «Ща, как дам!», потому и спрашивает, что он хочет дать.

И тут Миша всё понял. Он увидел подошедшего к ним совсем чужого дядю. Дядя смотрел на Щербатого, как бы подозревая недоброе. Миша решил воспользоваться моментом.

— Мне уже домой пора. Дел много, — произнёс он с некоторой важностью, но голос его предательски дрожал. Он повернулся и не спеша пошёл к своему дому. Но чего ему стоило это «не спеша». Другие дети тоже стали разбегаться.

Щербатый со словами, обращенными к дяде: «Вот, малышню воспитываю!», засунул руки в карманы и, насвистывая, враскачку двинулся к своему подъезду.

Из-за всей этой истории Миша и появился дома расстроенный. На душе было муторно. Он почему-то вспомнил это слово, которое раньше не очень-то понимал. Теперь он чувствовал — «муторно — это, как сейчас, вскипает какая-то муть не то против Щербатого, не то против самого себя, вот именно — муторно!»

Натали сидела в комнате рядом с Дашей. Обе как-то печально смотрели на мальчика. В воздухе витал знакомый аромат духов из далёкого прошлого. В детской комнате было темно, уютно, даже красиво.

Сердце у Миши дрогнуло, а душа стала постепенно успокаиваться. Казалось, Натали знает всё, что сейчас происходило во дворе, но ни о чём не спрашивает. А Даша, хоть и смотрит сочувственно, но вот-вот навалится с вопросами. Мише этого не хотелось.

— Миша, а ты слышал что-нибудь про крошку Цахеса? — ни с того ни с сего спросила Натали.

Миша сразу забыл про свои горести и стал вспоминать что-нибудь про крошку Цахеса, но так ничего и не вспомнил.

— Мы скоро его увидим, — пообещала Натали. А Миша так и не понял, радоваться ему, опасаться или испугаться.

Натали тем временем надела серебристый широкий плащ и в нём стала похожа на обычную девочку. Нет, всё-таки не обычную! Она в этом плаще как будто светилась. Натали спрятала под плащом свой волшебный веер. Все вышли из дома.

«Куда это они?!» — подумал Миша и поплёлся следом за девочками. Через некоторое время они были у дверей неизвестной квартиры. Из-за двери высунулся смеющийся Щербатый—гроза Арбата.

Миша не успел ничего почувствовать: ни испуга, ни удивления… как Натали взмахнула своим веером, и тут же напор упругого ветра ударил всем в лицо. Невольно закрылись глаза.

Когда дети открыли глаза, то увидели, что находятся в огромном зале и прячутся за колонной. Но они могли бы и не прятаться. На них никто, ну абсолютно никто, не обращал внимания.

— Это дом профессора Моша Терпина, — тихонечко пояснила Натали. — Мы в сказке Гофмана «Маленький Цахес, прозванный Циннобером». В нашей семье, — тут Натали мечтательно вздохнула, — очень любили эту сказку.

Натали прервала свою речь и с беспокойством посмотрела на Щербатого. Мальчик явно ничего не понимал и столь же явно перепугался. Ни следа не осталось от его былой удали. Вот бы сейчас малыши посмотрели на своего грозного «героя» — Щербатого — грозу Арбата.

— Что с вами, Шурик? — спросила его Натали и нежно обняла мальчика.

— Он не знает французского, — злорадно буркнул Миша.

— Как не знает? Что вы, Мишель? Он же такой большой, то есть Шурик большой, — необычайно удивилась Натали. — Не беспокойтесь, Александр. Мы на несколько секунд отправимся в волшебное путешествие. А дома никто этого не заметит и вы скоро вернетесь.

Шурик задышал ровнее и стал прислушиваться к тому, что происходило в доме.

«Даже имя у него шипит — Шшшурик», — неодобрительно подумал Миша.

— Видите этого несчастного карлика? Это и есть маленький Цахес. Но теперь он уже стал знаменитым и его стали называть Циннобер. Он скоро будет назначен министром.

— Тот безобразный уродец станет министром?! — довольно громко воскликнула Даша.

— Потише, Дашенька, нас не должны заметить здесь, — мягко попросила Натали. — Послушайте, пожалуйста, стихи Валтазара. Он их посвятил Кандиде, вон той красивой девушке. Видите?

Даша слушала стихи о соловье и розе и невольно начала волноваться. Что-то в этих стихах заставляло её переживать. Даша заметила, что Кандида тоже сильно переживает. Щёки её пылали, как лепестки розы.

Миша не очень-то вникал в стихотворение. «Какие-то розы, соловьи! — мысленно отмахнулся от содержания мальчик. — Но вот Кандида и наша Натали чем-то похожи. Наверное, потому, что они обе красивые», — размышлял Миша.

Натали беззвучно произносила стихотворение. Видно, она давно его знала наизусть.

А Шура-Щербатый — в это время впился глазами в уродливого карлика. Тот нагло оглядывался по сторонам и даже пару раз сплюнул через кривые зубки на сверкающий паркет. Щербатого этот Цахес почему-то очень настораживал. Почему бы это? Но послушаем сказку про Валтазара и Цахеса.

«…Его чтение (т. е. Валтазара), всё более страстное, выдавало внутренний жар любящего сердца. Он дрожал от восторга, когда тихие „ахи“ и „охи“ женщин, когда возгласы мужчин: „Великолепно! Прекрасно! Божественно!“ убеждали его, что его стихотворение всех проняло.

Наконец он кончил. И тут все стали кричать:

„Какое стихотворение!.. Какие мысли… Какая фантазия… Какие замечательные стихи… Какое благозвучие… Спасибо… Спасибо, вам дорогой господин Циннобер, за божественное наслаждение…“

— Что? Что вы говорите? — воскликнул Валтазар.

Но никто не обращал на него внимания, все бросились к Цинноберу, который сидел на диване, надувшись, как маленький индюк, и противнейшим голосом сипел:

— Прошу покорнейше… Прошу покорнейше, не обессудьте!.. Это пустячок, я наспех накропал его не далее как прошлой ночью!

Но профессор эстетики закричал:

— Восхитительный, божественный Циннобер!.. Сердечный друг, если не считать меня, ты — лучший поэт на свете из ныне живущих! Дай мне прижать тебя к своей груди, душа моя!

С этими словами он высоко поднял малыша с дивана и стал прижимать его к сердцу и целовать. Циннобер вёл себя при этом весьма строптиво. Он колотил ножками по толстому животу профессора и верещал:

— Пусти меня… пусти меня… мне больно… больно… больно… Я выцарапаю тебе глаза… я откушу тебе пол носа!

— Нет, — вскричал профессор, сажая малыша на диван, — нет, милый друг, долой чрезмерную скромность!

Покинув карточный стол и тоже подойдя к ним, Мош Терпин взял ручку Циннобера, пожал её и очень серьёзно сказал:

— Превосходно, молодой человек! Мне не перехвалили, о нет, мне недохвалили вашу высокую одарённость.

— Кто из вас, — снова вскричал профессор в полном восторге, — кто из вас, девы, вознаградит великолепного Циннобера за его стихи, выражающие глубочайшее чувство чистейшей любви, поцелуем?»…

Натали закрыла лицо своими нежными длинными пальчиками. У Даши вырвалось: «Что они, с ума спятили все?» Миша машинально произнёс: «Ща, как дам!» — непонятно кому это адресовалось. «Цыц, козявка!» — пробормотал Щербатый. Это предназначалось всё же не Мише, а, надо думать, Цинноберу. Шурик весь нахохлился, но был чем-то смущён.

— Тише, господа! — сквозь пальчики прошептала Натали. — Смотрите и слушайте.

И сказка продолжалась после некоторой паузы дальше:

«…И тут встала Кандида, с пылающими щеками подошла к малышу, опустилась на колени и поцеловала его в гадкий синегубый рот.

— Да, — закричал тогда Валтазар, словно бы вдруг обезумев, — да, Циннобер… божественный Циннобер, ты сочинил проникновенные стихи о соловье и розе, тебе по праву причитается прекрасная награда, тобою полученная!..»

Даша теперь поняла, почему Натали закрыла лицо руками. Смотреть на это зрелище было тяжело, почти невыносимо. И Даша тоже прижала ладошки к глазам и тихо застонала: «Ой, ой, не могу!»

— Извините меня за то, что я причинила вам столько страданий? — совсем разволновалась Натали, а как известно, когда она сильно волновалась, то переходила на другой язык, которым владела так же, как и русским. — Извините меня. Пойдёмте скорей на воздух.

И они беспрепятственно выбрались из дома профессора Моша Терпина. И сразу следом за ними из парадного кто-то выскочил и помчался по улице. Это был Валтазар. Он спешил домой в лютой ярости от горя и несправедливости судьбы и людей.

Дети, проводив взглядом несчастного поэта, огляделись. Они стояли на булыжной мостовой старинной улицы средневекового немецкого городка. Все четверо потихоньку зашагали по блестящим после дождя булыжникам.

Во время прогулки Натали рассказала детям о крошке Цахесе и Валтазаре.

«У бедной крестьянки родился необычайно уродливый ребёнок, которого назвали крошка Цахес. Однажды эту крестьянку с малышом-сыном встретила в лесу фея Розабельверда… Бедная женщина так устала, собирая хворост, что крепко уснула, а крошка Цахес валялся рядом на траве. Фея была потрясена убогим видом несчастного малыша и ей захотелось его чем-то одарить. Фея Розабельверда была очень доброй и красивой.

Она даже не подозревала, какая злоба, грубость и жестокость, и к тому же презрение ко всем другим людям заключены в этом тщедушном корявом теле. Фея сделала так, что таланты других людей воспринимались, как необыкновенные способности Цахеса, которого впоследствии стали называть Циннобером, так как он становился всё более важным и могущественным. Он стал настоящим тираном».

— Мы только что с вами наблюдали, как восхищение, которое вызвали у слушателей стихи Валтазара, было выражено Цинноберу, ничего не понимающему в поэзии, — обратилась Натали к детям, и они дружно закивали в ответ головами. Да, конечно, они помнили всё это, ведь только что пережили и возмущение, и удивление, и растерянность.

— Потом такие же истории случались и с другими талантливыми людьми, — продолжила свой рассказ Натали. — Так, прекрасный музыкант-скрипач вдохновенно исполнил труднейший концерт и в ожидании аплодисментов сделал несколько шагов вперёд, но вся публика, не обращая на скрипача ни малейшего внимания ринулась в угол концертного зала. Раздались возгласы:- «Браво, брависсимобожественный Циннобер! Какая игра… Какая благородная манера, какая выразительность, какое мастерство!». Когда скрипач попробовал объясниться с публикой, его обвинили в зависти, ревности и недоброжелательности. Скрипач был вне себя от гнева и тогда с ним обошлись как с сумасшедшим. Хотите посмотреть, как это было? — обратилась Натали к детям.

— Да, да, — закричали они все разом.

Тогда посмотрите в волшебный лорнет и вы увидите, что происходило на концерте знаменитого скрипача.

И вот что увидели дети…

Когда в лорнет смотрел Миша, то он никак не мог избавиться от чувства, что он наблюдает что-то знакомое ему прежде. Но что? И тут Циннобер, как-то особенно нагло посмотрев прямо в лорнет, просвистел: «Цыц, козявка!» и сплюнул почти в лицо Мише. Миша вздрогнул и споткнулся о булыжник мостовой. Он бы упал, если бы его не подхватила Натали. Но мальчик продолжал смотреть в лорнет не отрываясь. Публика после проделки наглого Циннобера начала хлопать в ладоши и опять восхищаться этим уродцем: «Ах, как это остроумно, какая тонкая оригинальная шутка!» Многие при этом смеялись до упаду…

Но тут внезапно всё пропало. А это просто Шурка — Щербатый — выхватил у Миши волшебный лорнет. Ему надоело ждать своей очереди, и он поступил так, как обычно поступал с младшими ребятами. Миша хотел было отнять у Щербатого лорнет, но Натали его остановила.

— Не обижайтесь, Мишель, — ласково попросила она. — Вы достаточно долго держали лорнет. Александр просто не выдержал. У него не хватило терпения ждать. Я прошу прощения у вас за него, Мишель.

И Миша смирился. Он посмотрел на Щербатого и понял, что с «грозой Арбата» происходит что-то неладное. Щербатый с жадностью всматривался в лорнет и то, что он там видел, вызывало у мальчика почти ужас. Щербатый покраснел и прикусил губу. Потом он заморгал, и Мише показалось, что Шурик этим морганием пытается отогнать слёзы. «Что это он?» — удивился Миша.

Натали с сочувствием смотрела на Шурика. А тот вдруг нечаянно (или нарочно, не известно) уронил лорнет. Так и разбился бы волшебный лорнет, если бы, конечно, был бьющимся, если бы не Миша, который ловко, как настоящий циркач, подхватил его у самой мостовой. Щурик ничего не говорил. И тут Миша вдруг вспомнил всё, что сегодня произошло у них во дворе. Он даже как будто услышал нахальный голос Щербатого: «Цыц, козявка, брысь под лавку!»

— Вот это да! — подумал Миша и покосился на Щербатого. А тот молчал и сильно наморщил лоб. Видно, обдумывал что-то важное.

И тут Даша, которая до сих пор с удовольствием рассматривала незнакомый город и его жителей, спросила Натали:

— А что же случилось с Циннобером в конце сказки? Он стал царём?

— Нет, нет, — ответила Натали и сильно покраснела. — Я вам потом расскажу.

— Нет, мы хотим сегодня, нет, нет, мы хотим сейчас, — дружно завопили Миша и Даша. Шурик почему-то к этой просьбе не присоединился.

— Ну, хорошо, — сказала Натали. — Он утонул в ночной вазе.

— Что это за ночная ваза? — не понял Миша.

— Это просто горшок, я слышала, что ночной вазой раньше называли обычный ночной горшок, — и Миша с Дашей громко засмеялись.

Натали ещё сильнее, почти до слёз покраснела, а Шурик отвернулся, плечи его опустились.

— А мне всё-таки жаль крошку Цахеса, — тихо проговорила Натали. — Он плохо жил и ужасно умер.

— Так ему и надо, — весело произнёс Миша и покосился на Щербатого.

— Не хочу больше быть грозой Арбата, — вдруг заявил Шурик.

И Миша его понял и перестал смеяться.

— А мне тоже жаль крошку Цахеса, — перестав смеяться, тоже объявила Даша. — Но он очень уж мерзкий.

— В жизни много сложного. — печально заметила Натали и взмахнула своим волшебным веером… и все оказались в детской Даши и Миши. Правда, Шурик сразу забеспокоился.

— Ты у нас в гостях, — заметила беспокойство мальчика Даша и успокоила его.

— Не дрейфь, Щербатый — гроза Арбата, — снизошёл Миша. Ему сейчас было спокойно и хорошо, не то, что тогда во дворе.

Но Натали посмотрела на Мишу с недоумением и печалью. Миша про себя удивился, что он теперь постоянно сверяет свои слова, действия и переживания с Натали, с выражением её глаз, с оттенками её голоса… Удивляйся, не удивляйся, но это было так, и ведь, что самое главное — Натали не отчитывала, не грозила пальцем, а просто посмотрела на Мишу, и Миша уже заёрзал на своём стуле. Вот такие дела!

Шурик промолчал и тихо произнёс:

— Не буду я больше ни грозой, ни громом, ни молнией. Просто Шура или Александр.

Натали рассмеялась своим мягким, лёгким смехом, но внезапно замолчала, прислушиваясь.

— Чу, — прислушалась Натали. — Нас сейчас посетит ЧУДО! Пусть сбудутся все ваши мечты!

Все застыли и напряжённо прислушивались.

Но ничего не происходило. Натали покачала головой:

— Чудо было близко, но не осенило нас. Но это ничего, не расстраивайтесь. Давайте лучше представим себе чудо…

Натали брызнула на стену комнаты своими знаменитыми духами и попросила Мишу смотреть на это место на стене.

— Думай о чуде, — попросила Натали. И… о, чудо! — на обоях начала проявляться картина.

— Ой, здорово! — крикнула Даша, и было непонятно: относилось её высказывание к появлению картинки или к самой картинке.

— Ох, Мишель, успокойтесь, наконец, — взмолилась Натали.

— Я тут ни при чём. Это же обыкновенное чудо.

Но видно было, что Натали с ним не согласилась, но промолчала.

— А теперь, вы, Дашенька.

Даша уставилась на стену и на ней очень быстро появилась картинка.

— А что означает это чудо, Дашенька?

— Это значит, что ты осталась с нашей семьёй навсегда, — прошептала Даша.

— Но ведь то, что мы сейчас вместе — это уже ЧУДО. Я ведь из другого века, — мягко напомнила Натали.

— Нет, я хочу… чтоб всегда… — забормотала, запинаясь, Даша.

— Александр, теперь вы, — предложила Натали гостю, чтобы отвлечь Дашу от печальных мыслей.

— Шурик сильно засмущался. На стене возникла картинка.

Все с вопросительным удивлением воззрились на Шуру.

— Это моя бабушка. Она сейчас больна, не встает с постели. А когда я был маленьким, мы с бабушкой часто гуляли и ездили летом отдыхать. А теперь…

Шурик опустил голову, чтобы никто не увидел его лица, и особенно глаза.

— А теперь ты, Натали, — попросила Даша.

Натали только взглянула на стенку и там сразу появилась картина.

— Это же просто икона. Какое же это чудо? — разочарованно произнёс Миша.

— Нет, нет, что вы, Мишель. Это самое настоящее чудо. И я вспоминаю это всегда, когда думаю о чуде. Миша, вы потом всё поймёте. Я уверена.

— Но почему слово ЧУДО так легко перерастает в чудовище, а? — неожиданно спросил Миша, и глаза его заблестели.

— Давайте посмотрим и на наших чудовищ, — так же внезапно предложила Даша.

— Давайте, давайте, — обрадовался Шурик, и, наконец, отвлёкся от печальных мыслей.

у Миши…

…у Даши…

у Шурика…

И вот что получилось…

— Что же у тебя такое маленькое чудовище? — рассмеялся Миша.

— Он только ростом маленький, а чудовище-то он большое, даже огромное, — возразил Шурик.

Видно, всё-таки сильно его задел чем-то этот крошечный деспот Циннобер. Чем же это?

А вот у Натали получилась сначала такая картина.

А Шурик подумал и кивнул.

— А где же тут чудовище? — изумились дети.

— Все, кроме Иисуса, толпа, — совсем непонятно ответила Натали.

А Шурик подумал и кивнул.

Потом Натали высмотрела это… Дети начали щуриться, думали, что картинка слабо проявилась.

— Да там ничего нет. Потому, что Иисус Христос простил своих мучителей.

— И ты тоже простила? — удивилась Даша.

Я не могу их простить или осудить. У всех своих грехи и слабости… — начала, мучительно подбирая слова, Натали…

Но тут: «Вы уже легли?» Это мама. И Натали взмахнула веером. В тот же миг Миша, Даша и Шурик очутились в своих кроватках. Натали улыбнулась, поправила одеяло у брата и сестры. Послала воздушный поцелуй Шурику, который спал у себя дома. И легла рядом с Дашей и тут же превратилась в куклу. Опять произошло чудо, но его уже никто не видел. А в остывающем ночном воздухе реяли ещё горячие слова «цыц», «чу», «ша», «ща»… Они скалились, настораживали, предупреждали, угрожали… Но все люди, взрослые и дети, спали, поэтому слова, покружив по комнатам, остывали, твердели и превращались в обычные мирные предметы — в «циркуль», в «чулки» и тут же превратились в «колготки», в «шапку», в «щегла»…

Как же люди будоражат за день все окружающие предметы, накаляют их и даже воздух своими переживаниями! И только ночь всех угомонила.