ЖИВОСТЬ, ЭМОЦИОНАЛЬНОСТЬ, ВЫРАЗИТЕЛЬНОСТЬ РЕЧИ

ЖИВОСТЬ, ЭМОЦИОНАЛЬНОСТЬ, ВЫРАЗИТЕЛЬНОСТЬ РЕЧИ

Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок; все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное названье еще драгоценней самой вещи.

Н.В. Гоголь

Учитесь говорить «своими словами»…

В чем секрет слов, которые создают атмосферу непринужденности, воздействуют на чувства собеседников, придают особую выразительность их речи? И, с другой стороны, какие слова лишают речь живых, эмоциональных красок? Чтобы ответить на эти вопросы, оттолкнемся от примера. Вот пародия на «семейный разговор» уставших от дневной суеты супругов.

Муж. Напряженный ритм труда на нашем предприятии обязывает меня мобилизовывать весь свой творческий потенциал для выполнения поставленных задач. Я трудился с полной отдачей и в настоящее время чувствую чрезмерную усталость, что вынуждает меня уклониться от выполнения возложенных на меня обязанностей. Поэтому при наличии жены я не намерен мыть посуду.

Жена. А я в течение дня решала назревшие хозяйственные проблемы: уборка жилплощади, приготовление пищи и главное — посещение торговых предприятий с целью приобретения необходимых товаров. Посещение новых коммерческих магазинов при отсутствии денег на приобретение товаров оказало отрицательное влияние на мое настроение…

Можно ли услышать подобный диалог в жизни? Конечно, нет. Так не говорят, потому что слова и выражения, часто встречающиеся в газетах и деловых бумагах, не подходят для разговора мужа с женой. — А какие же слова в этом случае подойдут? — спросите вы. — Да самые простые, те, что мы всегда слышим в непринужденной обстановке. Помните замечание одного из песенных персонажей Вл. Высоцкого?

— Тут за день так накувыркаешься! Придешь домой — тут ты сидишь… Это реплика живого человека, он эмоционально и выразительно отреагировал на упрек жены.

Первое условие живости речи — употребление слов, которые стилистически оправданы в определенной ситуации. На трибуне оратор обращается к публицистической, книжной лексике, а в беседе с другом отдает предпочтение разговорным словам.

Оживляет речь использование слов с яркой эмоциональноэкспрессивной окраской. Такие слова не только называют понятия, но и отражают отношение к ним говорящего. Например, восхищаясь красотой белого цветка, можно назвать его белоснежным, белехоньким, лилейным. Эти прилагательные эмоционально окрашены: заключенная в них положительная оценка отличает их от стилистически нейтрального слова белый. Эмоциональная окраска слова может выразить и отрицательную оценку называемого понятия (белобрысый говорят о некрасивом человеке со светлыми волосами, облик которого нам неприятен). Поэтому эмоциональную лексику называют оценочной.

В составе эмоциональной лексики можно выделить несколько разновидностей.

1. Слова, как правило, однозначные, с ярким оценочным значением. Это преимущественно слова-«характеристики» (предтеча, первопроходец, провозвестник; брюзга, пустомеля, подхалим, разгильдяй и др.), а также слова, содержащие оценку факта, явления, признака, действия (предназначение, предначертание, делячество, очковтирательство, дивный, нерукотворный, безответственный, допотопный, дерзать, вдохновить, опорочить, напакостить).

2. Многозначные слова, обычно нейтральные в основном значении, но получающие яркую эмоциональную окраску при метафорическом употреблении. Так, о человеке говорят: шляпа, тряпка, тюфяк, дуб, слон, медведь, змея, орел, ворона; в переносном значении используют глаголы петь, шипеть, пилить, грызть, копать, зевать, моргать и т. п.

3. Слова с суффиксами субъективной оценки, передающие различные оттенки чувства: заключающие положительные эмоции — сыночек, солнышко, бабуля, аккуратненько, близехонько, и отрицательные — бородища, детина, казенщина и т. п.

Изображение чувства в речи требует также особых экспрессивных красок. Экспрессивность (от лат. экспрессио — выражение) — значит выразительность, экспрессивный — выразительный. В этом случае к номинативному значению слова добавляются особые стилистические оттенки, усиливающие его выразительность. Так, вместо слова хороший мы употребляем более выразительные — прекрасный, замечательный, восхитительный, чудесный, великолепный, изумительный; можно сказать не люблю, но мы порой находим и более сильные слова: ненавижу, презираю, питаю отвращение. В таких случаях лексическое значение слова осложняется экспрессией. Часто одно нейтральное слово имеет несколько экспрессивных синонимов, различающихся по степени экспрессивного напряжения (сравните: несчастье — горе — бедствие — катастрофа; буйный — безудержный — неукротимый — неистовый — яростный).

Яркая экспрессия выделяет слова торжественные (глашатай, незабвенный, свершения), риторические (соратник, священный, чаяния, возвестить), поэтические (лазурный, немолчный, незримый, воспеть). Особая экспрессия отличает слова шутливые (благоверный, новоиспеченный), иронические (соблаговолить, хваленый, донжуан), фамильярные (недурственный, смазливый, мыкаться, шушукаться). Экспрессивные оттенки разграничивают слова неодобрительные (претенциозный, манерный, честолюбивый, педант), пренебрежительные (крохоборство, малевать), презрительные (наушничать, подхалим), уничижительные (юбчонка, хлюпик), вульгарные (хапуга, фартовый), бранные (хам, дурак). Экспрессивная окраска р слове наслаивается на его эмоционально-оценочное значение, причем у одних слов преобладает экспрессия, у других — эмоциональная окраска. Это нетрудно определить, доверившись своему лингвистическому чутью. Если же вы в нем не уверены, обратитесь к любому толковому словарю русского языка, там всегда есть стилистические пометы к подобным словам.

Экспрессивную лексику можно классифицировать, выделяя: 1) слова, выражающие положительную оценку называемых понятий, и,2) слова, выражающие их отрицательную оценку. В первую группу войдут слова высокие, ласкательные, отчасти — шутливые; во вторую — иронические, неодобрительные, бранные и др. Эмоционально-экспрессивная окраска слов ярко проявляется при сопоставлении синонимов:

Стилистически Высокие Сниженные нейтральные

лицо лик морда

препятствие преграда помеха

плакать рыдать реветь

бояться опасаться трусить

прогнать изгнать выставить

На эмоционально-экспрессивную окраску слова влияет и его значение. Резко отрицательную оценку получили у нас такие, например, слова, как фашизм, сталинизм, сексот, донос, мафиозная структура; положительная окраска, отличает слова: прогресс, милосердие, благотворительность, мирное разрешение конфликта и подобные. Даже различные значения одного и того же слова могут заметно расходиться в стилистической окраске: в одном случае употребление слова может быть торжественным: Постой, царевич. Наконец я слышу речь не мальчика, но мужа (А. Пушкин), в другом — это же слово получает ироническую окраску: Г, Полевой доказал, что почтенный редактор пользуется славою ученого мужа, так сказать, на честное слово (А. Пушкин).

Развитию эмоционально-экспрессивных оттенков в слове способствует его метафоризация. Так, стилистически нейтральные слова гореть, падать, задыхаться, пылать, голубой, лететь, употребленные в образном значении, получают яркую экспрессию: гореть на работе, падать от усталости, задыхаться в условиях бюрократического произвола, пылать любовью, пылающий взор, голубая мечта, летящая походка, лететь навстречу на крыльях любви… Окончательно определяет экспрессивную окраску слова контекст: нейтральные слова в определенном контексте могут восприниматься как высокие, эмоциональные, высокая же лексика приобретает насмешливо-ироническую интонацию. Порой даже бранное слово может звучать ласково (подлец, негодник), а ласковое — презрительно (умница).

Мы отбираем в речи слова, сознательно или несознательно подчиняясь условиям общения и стараясь воздействовать на собеседника, учитывая его общественное положение, характер наших с ним отношений, содержание беседы и т. д. Приятелю, например, вы можете сказать: Устал как собака, ноги протяну, если не дадут отпуска). А своему начальнику на работе вы объясните ситуацию иначе: Я очень нуждаюсь в отдыхе, разрешите мне взять отпуск. В заявлении же на имя директора предприятия ваша мысль получит стандартную формулировку: Прошу предоставить мне очередной отпуск.

На выбор слов влияют и другие факторы. Если вы хотите рассмешить или растрогать слушателей, вызвать их сочувствие или отрицательное отношение к предмету речи, вы будете по-разному отбирать слова, создающие ту или иную экспрессивную окраску речи. В соответствии с этим ваша речь будет шутливой, интимно-ласковой или официально-холодной, иронической, но только не нейтральной, в которой используются языковые средства, лишенные какой бы то ни было стилистической окраски. При этом способы отбора речевых средств не могут быть универсальными, они отражают ваши вкусы и оценки. Например, А. Ахматова в «Слове о Пушкине» с помощью экспрессивной лексики выражает свое восхищение поэтом и презрение к его окружению:

Мой предшественник П.Е. Щеголев кончает свой труд о дуэли и смерти Пушкина рядом соображений, почему высший свет, его представители ненавидели поэта и извергали его, как инородное тело, из своей среды. Теперь настало время вывернуть эту проблему наизнанку и громко сказать не о том, что они сделали с ним, а о том, что он сделал с ними.

После этого океана грязи, измен, лжи, равнодушия друзей и просто глупости полетик и не-полетик, родственничков Строгановых, идиотов-кавалергардов (…) ханжеских салонов Нессельроде и пр., высочайшего двора, заглядывавшего во все замочные скважины, величавых тайных советников — членов Государственного совета, не постеснявшихся установить тайный полицейский надзор над гениальным поэтом, — после всего этого как торжественно и прекрасно увидеть, как этот чопорный, бессердечный («свинский», как говаривал сам Александр Сергеевич) и уж, конечно, безграмотный Петербург стал свидетелем того, что, услышав роковую весть, тысячи людей бросились к дому поэта и навсегда вместе со всей Россией там остались.

<…> Через два дня его дом стал святыней для его Родины, и более полной, более лучезарной победы свет не видел.

Вся эпоха (не без скрипа, конечно) мало-помалу стала называться пушкинской. Все красавицы, фрейлины, хозяйки салонов, кавалерственные дамы, члены высочайшего двора, министры, аншефы и не-аншефы постепенно начали именоваться пушкинскими современниками, а затем просто опочили в картотеках и именных указателях (с перевранными датами рождения и смерти) пушкинских изданий. Он победил и время и пространство.

Говорят: пушкинская эпоха, пушкинский Петербург. И это уже к литературе прямого отношения не имеет, это что-то совсем другое. В дворцовых залах, где они танцевали и сплетничали о поэте, висят его портреты и хранятся его книги, а их бедные тени изгнаны оттуда навсегда. Про их великолепные дворцы и особняки говорят: здесь брвал Пушкин, или: здесь не бывал Пушкин. Все остальное никому не интересно. Государь император Николай Павлович в белых лосинах очень величественно красуется на стене Пушкинского музея; рукописи, дневники и письма начинают цениться, если там появляется магическое слово „Пушкин":

И в этом контексте обретают экспрессивную окраску слова, которые обычно нейтральны: извергнуть, как инородное тело (о поэте), океан (грязи), здесь бывал Пушкин; резко отрицательно звучат наименования враждебных поэту предметов, понятий: высший свет, высочайший двор, полицейский надзор, безграмотный Петербург, насмешливо-иронически — характеристики особ, окруженных в светском обществе ореолом величия: бедные тени, государь император очень величественно красуется, опочили (в картотеках) и т. д.

Эмоциональность речи усиливают разнообразные стилистические приемы, используемые автором цитированных строк: графически выделяются противопоставленные местоимения ОН — ОНИ: многократно повторяется имя поэта, как и произведенное от него определение — пушкинский, длинные рады однородных членов сообщают речи взволнованную интонацию; короткое предложение, представляющее резкий контраст большим синтаксическим конструкциям с перечислением, становится экспрессивным фокусом высказывания: Он победил и время и пространство.

Источники выразительности, живости речи многообразны. У одного и того же автора в разных текстах можно наблюдать использование различных групп экспрессивной лексики, отражающей авторскую оценку описываемого. Например, если о Пушкине А. Ахматова пишет восторженно, обращаясь преимущественно к высокой книжной лексике, то об Осипе Мандельштаме она отзывается как о современнике, подбирая выразительные определения и даже яркие разговорные слова, придающие речи теплую, интимную интонацию:

На днях, перечитывая «Шум времени», я сделала неожиданное открытие. Кроме всего высокого и первозданного, что сделал ее автор в поэзии, он еще умудрился быть последним бытописателем Петербурга. У него эти полузабытые и многократно оболганные улицы возникают во всей свежести девяностых — девятисотых годов.

И в контексте такие слова, как умудрился (а не «смог»), оболганные (а не бесстрастное «неправильно описанные»), не снижают стиля, но создают особую авторскую интонацию.

На таких примерах эмоциональной речи можно учиться хорошему стилю. И если у вас есть стилистическое чутье, если вы внимательны к своей речи, вы не станете употреблять экспрессивные слова без надобности, но всегда найдете для них правильное применение. Вы обратитесь к ним, когда появится необходимость в выражении сильных чувств — радости, восторга, ликования или гнева, отчаяния, возмущения…

Содержание разговора, условия, в которых происходит беседа, обычно подсказывают нам, какие слова нужно употребить — высокие или сниженные, торжественные или шутливые. И речь наша соответственно получает ту или иную стилистическую окраску.

В определенных случаях может быть оправдано и соединение в речи стилистически неоднородных, даже контрастных по своей эмоционально-экспрессивной окраске языковых средств. Смешение стилей, как говорят лингвисты, обычно создает комический эффект, что знают и ценят юмористы и сатирики. Поэтому не случайно в произведениях Ильфа и Петрова, в рассказах Зощенко так часто используется этот прием — соединение разностильной лексики.

Что же лишает нашу речь живости? Что делает ее бесцветной, неэмоциональной? Прежде всего — неумение находить слова, которые точно передавали бы наши чувства, слова, которые задевали бы за живое. Это неумение, а точнее, беспомощность в обращении с богатейшими ресурсами родного языка сформировалась у нас, к сожалению, еще в школе, где учат по скверным рецептам писать сочинения, повторять заученные фразы, отвечать по учебнику…

Возьмите для примера несколько «средних» сочинений недавних школьников, сдающих экзамен по русскому языку и литературе в вуз. Почти в каждой работе вы найдете одни и те же фразы: Радищев отрицательно относился к царскому самодержавию; Грибоедов отрицательно относился к фамусовскому обществу; Чацкий отрицательно относился к галломании; Обличение крепостничества является основной идеей стихотворения Пушкина «Деревня»; Эти слова [здесь барство дикое…] явились протестом против русской действительности; Татьяна является моим любимым литературным героем; Катерина является лучом света в темном царстве и т. д. Употребление одних и тех же слов при описании самых различных литературных героев, повторение штампованных выражений лишает речь живости и нередко придает ей канцелярскую окраску.

Казалось бы, откуда в речи школьников канцеляризмы? И все-таки мы постоянно находим их в сочинениях: Пушкин дал положительную характеристику Татьяне; Онегин предпринял попытку заняться общественно полезным трудом и т. п.

Канцелярскую окраску речи придают прежде всего отглагольные существительные, которые в сочинениях на любую тему, как правило, вытесняют стилистически нейтральные глагольные формы: Манилов все свое время проводит в строительстве воздушных замков; Когда жандарм сообщает о приезде настоящего ревизора, все чиновники приходят в окаменение. Даже пушкинскую Татьяну учащиеся описывают таким же бесцветным языком, «украшая» фразы отглагольными существительными: Татьяна проводила время в чтении французских романов; Татьяне была характерна вера в преданья простонародной старины; Объяснение Татьяны с Онегиным происходит в саду, Разговор Татьяны с няней происходит ночью; Для раскрытия образа Татьяны большое значение имеет эпизод ее беседы с няней… Неужели нельзя написать просто: Чтобы понять Татьяну, вспомним, как она говорит с няней.,

Язык любого сочинения может стать выразительным и эмоциональным лишь при условии, что пишущий не будет повторять заученных фраз, общеизвестных книжных формулировок, а постарается найти свои слова для выражения мыслей и чувств. Стиль сочинения не будет бесцветным, если автор обратится к эмоциональной, экспрессивной лексике, которая придаст языку живость.

А наша устная речь! Можно ли ее назвать живой, эмоциональной? К сожалению, мы часто говорим скучным, книжным языком. Даже в детском садике можно услышать от воспитательницы: Наденем головные уборы и верхнюю о д е ж д у! Прогулка будет в зеленом массиве…

Вы спросите, почему названия верхняя одежда, головные уборы, зеленый массив не подходят в обращении к малышам, ведь это литературные слова, употребленные в полном соответствии с их значением? Однако они годятся для официальной речи. Например, на вывесках можно прочитать: «Головные уборы», «Верхняя одежда»; сочетание зеленый массив можно встретить в специальной литературе, предназначенной для ученых Употребление же этих слов в детском саду вызывает улыбку.

В русском языке немало таких слов, которые непосредственно не связаны с официально-деловым стилем, но остаются книжными и поэтому неуместны в беседе с малышами. Книжная окраска этой лексики ощутима при сопоставлении со стилистически нейтральной. Сравните, например, синонимы: сообщить — сказать, приобрести — купить, питаться — есть, безнадзорный — заброшенный, равноценный — одинаковый, выйти из строя — сломаться, испортиться, зеленые насаждения — деревья и кусты.

Плохо, если нашу сухую, казенную речь воспринимают и дети. Успокаивая мать, встревоженную тем, что ребенок один пришел домой из сада, сын говорит:

— Ты не волнуйся, я этот вопрос отрегулировал.

Рассматривая картинки в книжке, мальчик объясняет:

— Это заведующий всей страной Карабас, а это его подчиненные.

Увидев в деревне впервые живых кур, девочка с восторгом воскликнула:

— Смотрите: натуральная курица бежит!

Вот вам результаты нашего влияния…

Правда, дети обычно чувствуют стилистическую окраску слова и не употребляют лексику, не соответствующую стилю речи (если, конечно, мы их этому не научим).

Строгая мама делает замечание сыну в автобусе:

— Ты не умеешь вести себя в общественном транспорте.

Чувствительный дядя, как вспоминал К.И. Чуковский, пожалев обиженную девочку, ласково наклонился к ней и спросил:

— По какому вопросу плачешь?

Конечно, нельзя мириться с тем, что бюрократический, суконный язык вытесняет живое слово из нашей речи. Не случайно распространение «канцелярита» (как его когда-то назвал Чуковский) тревожит писателей и стилистов.

Используйте экспрессивный синтаксис!

Одно умение находить «свои», выразительные и эмоциональные слова еще не сделает вашу речь живой, если вы не владеете секретами экспрессивного синтаксиса. Ведь слова надо уметь расставить, выстроить из них такие предложения, которые позволяли бы использовать разнообразные интонации, выделить какие-то части высказывания восклицаниями, подчеркнуть логическими ударениями, наконец, умело расставить паузы… На письме для этого служат знаки препинания, а в устной речи — эмфатическая интонация (от греч. эмфазис — указание, выразительность). Однако и то и другое определяется синтаксическими особенностями высказывания. Ведь синтаксис обладает огромными выразительными возможностями. Коснемся некоторых приемов «поэтического синтаксиса», как часто называют эмоциональные построения ораторской и лирической речи, отличающиеся взволнованной интонацией.

Напряженность и выразительность речи усиливают риторические фигуры. Это прежде всего риторические восклицания: Пышный! Ему нет равной реки в мире! (о Днепре) (Н. Гоголь); Тройка! Птица-тройка! (Н. Гоголь). К ним близки и риторические вопросы, которые представляют собой вопросительные предложения, не требующие ответа:

Куда ты скачешь, гордый конь,

И где опустишь ты копыта?

(А. Пушкин)

Риторические вопросы ставятся не для того, чтобы получить на них ответ, а чтобы привлечь внимание к тому или иному предмету, явлению. Вспомним цепочку таких вопросов в стихотворении М. Лермонтова «Смерть поэта»:

Зачем вступил он в этот свет, завистливый и душный

Для сердца вольного и пламенных страстей?

Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,

Зачем поверил он словам и ласкам ложным,

Он, с юных лет постигнувший людей?

В этих строчках использован и другой стилистический прием — параллелизм, то есть одинаковое синтаксическое построение соседних предложений, что придает речи особую гармоничность. Не случайно и повторение слова зачем в начале каждого простого предложения в этой конструкции: е д и н ? н а ч а т и е (или анафора) также подчеркивает упорядоченность построения высказывания. В параллельных синтаксических конструкциях используется и концовка (или эпифора) — повторение последних слов предложения, каких-то его частей: Милый друг, в этом тихом доме лихорадка бьет меня. Не найти мне места в тихом доме возле мирного огня (А. Блок).

Известен эллипсис — пропуск в предложении слова, которое легко подразумевается из контекста: Я за свечку — свечка в пенку. Я за книжку — та бежать… (К. Чуковский). Сознательный пропуск сказуемого в таких предложениях создает особый динамизм речи, так что «восстановление» пропущенных глаголов было бы неоправданно (ср.: Я взялся за свечку, свечка умчалась в печку).

Особая фигура поэтического синтаксиса — умолчание, т. е. сознательная незавершенность предложения, недоговоренность:

Нет, вам красного детства не знать,

Не прожить вам спокойно и честно.

Жребий ваш… но к чему повторять

То, что даже ребенку известно.

(Н. Некрасов)

Говорящий как бы дает возможность слушателю задуматься и самому продолжить мысль. Умолчание раскрывает широкий простор для подтекста: на месте паузы можно предположить различный комментарий.

В эмфатической речи используются приемы, нарушающие замкнутость предложения; речь становится прерывистой, незавершенной:

Нет, я хотел… быть может, вы… я думал,

Что уж барону время умереть.

(А. Пушкин).

Происходит смещение конструкции, то есть конец предложения дается в ином синтаксическом плане, чем начало:

А мне, Онегин, пышность эта,

Постылой жизни мишура,

Мои успехи в вихре света,

Мой модный дом и вечера.

Что в них? Сейчас отдать я рада

Всю эту ветошь маскарада,

Весь этот блеск, и шум, и чад

За полку книг, за дикий сад,

За наше бедное жилище,

За те места, где в первый раз,

Онегин, видела я вас,

Да за смиренное кладбище…

(А. Пушкин)

Читая выделенные строки, мы замечаем, что после слов модный дом и вечера могло бы оказаться сказуемое (наскучили, надоели и т. п.), но предложение завершается в ином плане — риторическим вопросом. Кстати, в этом отрывке интересны и другие синтаксические особенности взволнованной речи — большой ряд однородных членов, выстроенных по принципу градации, так, что каждый последующий усиливает силу и значение предыдущего. Дважды повторяется обращение — Онегин. Использование обращений также усиливает эмоциональность речи.

Назовем еще ряд стилистических средств экспрессивного синтаксиса. Часто используются вставные конструкции, которые представляют собой попутные замечания, уточнения, добавочные сведения к высказыванию. Например: Поверьте (совесть в том пор у к о и), супружество нам будет мукой (А. Пушкин); И каждый вечер в час назначенный (иль это только снится мне!) девичий стан, шелками схваченный, в туманном движется окне (А. Блок).

При употреблении однородных членов предложения, занимающих достойное место в эмоциональной речи, возможно многосоюзие — риторическая фигура, состоящая в намеренном повторении сочинительных союзов для логического и интонационного выделения перечисляемых понятий: Ох! Лето красное! Любил бы я тебя, когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи… (А. Пушкин). На фоне этого приема обретает выразительность и бессоюзие — сознательный отказ от соединения союзами перечисляемых понятий. Например:

Был тиф, и лед, и голод, и блокада,

Все кончилось: патроны, уголь, хлеб,

Безумный город превратился в склеп.

Где гулко отдавалась канонада.

(Г. Шенгеди)

В таких случаях за каждой запятой чувствуется выразительная (нередко трагическая) пауза, подчеркивающая перечисляемые слова.

Сильным средством эмоциональной речи является период — гармоническая по форме синтаксическая конструкция, характеризующаяся особой ритмичностью и упорядоченным расположением частей, а также исключительной полнотой и завершенностью содержания. Вспомним строки из онегинского монолога: Когда бы жизнь домашним кругом я ограничить захотел; когда б мне быть отцом, супругом приятный жребий повелел, когда б семейственной картиной пленился я хоть миг единый, — то, верно б, кроме вас одной невесты не искал иной. Период распадается на две части: в первой интонация повышается, во второй — резко падает. Этим создаются интонационная целостность и гармоничность периодической речи. Период строится из соразмерных, одинаковых в синтаксическом отношении элементов (чаще всего придаточных предложений).

Широко используются так называемые присоединительные конструкции, воспроизводящие устную речь в ее живой непосредственности. Под присоединением понимается добавление к основному высказыванию дополнительных сообщений, пояснений, уточнений, возникающих в сознании не одновременно с основной мыслью, а лишь после того, как она сформировалась. Например: Вопрос о реорганизации производства решать надо, и побыстрее, Дисциплина должна быть одинакова — и для начальниковъ для подчиненных, Познакомиться с проектом всем будет интересно и даже необходимо.

Особая выразительность присуща так называемой парцелляции, понимаемой как членение предложения, при котором содержание высказывания реализуется не в одной, а в двух или нескольких интонационно-смысловых речевых единицах, следующих одна за другой после разделительной паузы (после точки, вопросительного или восклицательного знака). Например: Разные они, наши специалисты. И по образованию. И по опыту. И по характеру, Нужно искать источники прибыли. Искать настойчиво, упорно, терпеливо.

Одним из компонентов, участвующих в экспрессивном насыщении парцеллированных конструкций, является специфическая интонация, то есть такое ритмомелодическое оформление высказывания, которое способствует не только смысловой, но и экспрессивной актуализации отдельных компонентов. В такой конструкции пауза обозначает переход от менее значимой части высказывания к более значимой, при этом наиболее важный компонент оказывается выделенным не только позиционно, но и интонационно.

Ритмомелодическое оформление парцеллированных конструкций (паузы, логическое ударение) подчеркивает естественность речевого членения текста, создает динамичность повествования, повышает его убедительность.

Широко используются в выступлениях так называемые сегментированные конструкции, или конструкции с двойным обозначением, состоящие из двух частей: первая часть (сегмент, то есть отрезок), находящаяся в начале предложения или текста и выраженная, как правило, именительным падежом существительного или словосочетанием во главе с этой формой, называет лицо или предмет, которые во второй части (в последующем тексте) получают второе обозначение в форме местоимения. Например: Чувство времени… оно дает возможность определить, что сейчас нужно делать; Перестройка. Что она показала? Ин ициатива — вот чего нам нередко не хватает.

Как показывают приведенные примеры, сегмент может образовать самостоятельное предложение, может входить в состав последующего предложения, но и в этом случае высказывание членится на две части, которые разделяются паузой, что создает выразительность в устной речи.

Чтобы показать экспрессивность приема сегментации, проведем небольшой эксперимент, сопоставив три варианта одного и того же по содержанию предложения: Кто такие диссиденты?; Кто они, диссиденты?; Диссиденты. Кто они?

Нетрудно увидеть, что наибольшей выразительностью обладает последний вариант: высказывание, расчлененное на две части, с разделительной паузой между ними, легче и доходчивее воспринимается по этим частям, чем целиком.

В роли сегмента может выступать также инфинитив, например: Помочь каждому лучше определить свое место, свою роль в реорганизации производства — вот к чему призывает автор статьи.

Кроме функции логико-семантического подчеркивания сегментированные конструкции выполняют функций) создания экспрессии. Большое значение при этом имеет своеобразное интонационное и ритмомелодическое оформление сегментированных конструкций. Самостоятельное логическое ударение, возникающее в сегменте, выполняя свою основную — выделительную — функцию, в зависимости от контекста и ситуации приобретает и эмоциональное, психологическое значение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.