• Консекрация
• Консекрация
В ритуалах и заговорах часто встречается формула освящения объекта. Формула освящения может быть также названа формулой трисекрации. Дело в том, что эпитет «святой» выражался у шумеров не одним, а сразу тремя словами, и об этом разговор особый. В своем развернутом виде формула выглядит следующим образом: «Подобно Небу, пусть светел он будет! Подобно Земле, пусть чист он будет! Подобно Середине Неба, пусть он сияет!» Первое слово куг писалось знаком «серебряная пластинка» и означало «светлый» (аккад, эллу); в заклинаниях «светлой» называлась та область мира, которой заведовал сам бог Ан, то есть область высокого мира звезд. Кроме того, звездное небо ассоциировалось с огнем, со светом пламени. Вторая часть эпитета си–кил «чистый» (эббу) изображалась знаком «девушка» и сопоставлялась с землей и подземным миром. Третья часть залаг, «сияющий» (намру) изображалась знаком «два солнца» и сопоставлялась с видимым небесным сводом, по которому совершают свой путь Луна, Солнце и планеты, т. е., по сути, с областью воздуха. Получалось что–то вроде треугольника, в котором третий член уравновешивал противоположное положение двух предыдущих. Объект же, заклятый таким образом, становился цельным как само мироздание — огненным, земным, воздушным согласно формуле и водным в результате воздействия освященной воды. Святостью не обладал только мир людей, который должен был к ней стремиться. И если в ритуале достижение святости обеспечивалось окроплением священной водой, возжиганием факелов и воскурением ароматных смол, то в повседневном быту ничье поведение не было близко к идеалу святости — может быть, потому, что она была всецело прерогативой храма и государства.
Как шумеры понимали святость, хорошо объясняют сами знаки эпитетов. Светлость, очищенность от внешней порчи связана с серебром из–за его хорошо известного свойства заживлять раны. Второй эпитет связан с чистотой как девственностью, нетронутостью пространства и цельностью тела. Последний эпитет выписан знаком «удвоенный свет, много света», чтобы обозначить сильное сияние, слепящее излучение. Освящение необходимо как культовым предметам (кадильнице, факелу, сосуду для святой воды), так и людям (особенно царю) и даже городам. Уподобившись Небесам, Земле и пространству между ними, объект заклинания приобщается к изначальному единству мироздания; цельность которого была временно нарушена беззаконными действиями демонических сил (5, 39–60).
Месопотамские представления о святости имеют древнюю историю и разнообразные объекты почитания. Из заклинаний, гимнов и рецептурных сборников мы знаем о существовании в Шумере священных деревьев, причем каждое почитаемое дерево соотносилось с определенным городом и божеством. Так, например, тамариск считался священным деревом ниппурской традиции. В заклинаниях из Шуруппака тамариск представлен мировым древом: ствол его уподоблен богу Ану (недвижный небесный свод со звездами, правремя), корни — андрогиниому (или парному?) божеству Энки–Нинки (Подземный мир, прошлое), крона — богу солнца Уту (обитаемый средний мир, настояще–будущее время). Основной функцией тамариска в заклинаниях являлась роль экзорциста в процессе выведения нечистоты и болезней из тела реципиента.
Ты — злодей,
Черен, плох!
Тамариск — ствол одинокий, ствол Ана!
По корню своему в земле —
Энки–Нинки!
По кроне своей —
Умаститель Энлиля,
Над священной пристанью простертый!
Тамариск!
Душой Неба, душой Земли
Будь заклят! Душой Энлиля
Буль заклят!
Душой Уту
Будь заклят!
Тот, кто злое делает,
Никогда пусть не вернется!
С водой на пристань пусть не льется!
Пусть (на священную пристань)
Нога твоя не ступает!
Заговорная формула
Нинтиримы.
(6, 96–97)
В первой части заклинания обозначается некий злодей, не называемый по имени. Во второй части подробно описывается тамариск, бывший священным деревом шумеров из–за своей засухоустойчивости и пригодности для изготовления рукоятей различных орудий труда. Ствол тамариска уподобляется богу недвижного неба Ану, корень дерева является местом обитания предка Энлиля — андрогина Энки–Нинки, живущего на входе в водную бездну; кроне дан эпитет «жрец–умаститель Энлиля» (из другого заговора мы знаем о сравнении тамариска с мыльным корнем, который втирал правителю жрец–умаститель). В третьей части заклинания тамариск заклинается жизнью всех трех сфер мира, к которым он причастен: сферой Ана (неподвижные звезды), Энлиля (обитаемый мир) и Уту–Солнца (власть над живыми и мертвыми), В последней части заклинания зло удаляется от человека. Весь заговор скрепляется именем владычицы магических формул Нингиримы.
Зло удаляется в заклинании потому, что оно столкнулось с образцом совершенной сакральной значимости. Обычной ситуативной формулы «как…, так и…» здесь нет, но она присутствует в структуре текста: первая часть — указание на возникшее препятствие, угрожающее абсолютной цельности и чистоте; вторая — противопоставленный ему идеальный сакральный объект, несущий в себе всю полноту и цельность мира; третья — заклятие сакрального объекта; четвертая — удаление нечистого от одного присутствия в мире такой абсолютной чистоты. Действенность цельного и чистого заключена сперва в его бытии, а затем уже в обрядовом заклятии,
В Цилиндре Б Гудеа «тамариск, быком Аном по–рожденный» служит одним из средств при освящении восстановленного храма Нингирсу. А в диалоге «Плуг и Мотыгам последняя также хвалится тем, что ее рукоять, сделанная из тамариска, создана самим Аном, Тексты, восходящие к традиции Эреду, часто упоминают некое дерево кишкану, скорее всего тутовник[77]. В заклинаниях местом произрастания этого дерева считается «устье двух рек» — сакральный топоним, обозначавший место протекания наиболее чистой воды, набираемой храмами с целью освящения различных культовых объектов, В аккадском эпосе о Гильгамеше туда поселяют вавилонского праведника Утнапиштима и его жену, чтобы уподобить их богам. Там же произрастает растение бессмертных, названное в том же эпосе «Старый человек помолодел». Дерево кишкану неизменно связано с Энки и является центром его работ по восстановлению, регенерации плотской жизни, в силу обстоятельств подвергшейся порче или даже погибшей. Еще одно священное дерево шумеров — хулуппу (разновидность тополя Populus diversifolia), известно оно из текста о Гильгамеше и Подземном мире, и культ его, вероятно, должен быть связан с Уруком и Инанной. В первой части повествования оно стоит на берегу Евфрата, затем его ломает проносящийся мимо Южный Ветер. Сломанное дерево переносят в Урук, где оно подвергается десекрации: в дупле его ствола поселяется злой демон, в корнях — «змея, не знающая заклятья», в ветвях — львиноголовый орел, определяющий судьбы. Инанна приказывает Гильгамешу изгнать непрошеных гостей, а из дерева сделать трон, кровать и, по–видимому, барабан с палочками. Гильгамеш выполняет приказ, и с помощью барабана все жители Урука ввергаются в непрерывную пляску, нарушающую покой жителей Подземного мира.
Приведенные выше сюжеты, связанные со священными деревьями в шумерской магии, содержат убедительное свидетельство изменений в месопотамских представлениях о сфере сакрального. В заговорах из Шуруппака дерево почитается как космическая субстанция, несущая в себе всю полноту мироздания, существовавшую до космического брака и возникновения бытия[78]. Магия дерева в это время может быть сопоставлена с шаманской, хотя свидетельств путешествия по такому дереву мы не знаем. В более поздних текстах дерево ценно уже не само по себе, а только как атрибут определенного божества, связанный со сферой его влияния. Наконец, в последних текстах шумерской цивилизации (каковым, предположительно, является песнь о Гильгамеше и Подземном мире) дерево и его культ противопоставлены антропоморфному божеству. С ним борются доя упрочения власти городской хозяйки, но, уничтожив его, оказываются в еще большей беде. На этом этапе священное, прежде связанное с деревом, начинает самостоятельное существование — теперь оно исходит от живого космоса с тремя его сферами (Небо — Средний мир — Подземный мир), и любое нарушение порядка в какой–либо из сфер влечет дисгармонию во всем мировом устройстве.
Помимо священного дерева с его частями–сферами мира эталонами святости для шумеров были тростники, мыльный корень (употреблявшийся вместо мыла), воды подземных источников, воскуряемые ароматные смолы, возжигаемый факел и даже сладкие наливки на медовой основе. За всеми этими эталонами стояли покровители магии Энки и Асаллухи (в вавилонское время — Эа и Мардук), дающие их людям с целью очищения и приобщения к изначальной святости мира.
Все заговоры консекрации устроены одинаковым образом и существенно отличаются от целительных заговоров. Они начинаются со вводной части, в которой дается указание на эталон святости. При этом эталон считается существующим вечно (или столько же, сколько существуют боги). Затем может следовать формула равного знания — обращение Мардука к Эа с просьбой помочь человеку или предмету приобрести святость — и традиционный ответ Эа: «То, что я знаю, знаешь и ты!» Однако данная формула может и опускаться, а непосредственно за вводной частью появляются формулы трисскрации и изгнания демонов. Демоны изгоняются одновременно с приближением к человеку духов–хранителей, и полностью конечная формула заговора звучит так: «Злой язык пусть в стороне стоит! Добрый шеду, добрая ламассу пусть приблизятся!» Ниже мы приводим несколько примеров типичного консекративного заговора.
Освященная вода
Заговор. Воды священные, воды Тигра вставшие,
Воды Евфрата, что на чистом месте [созданы],
Воды, что в Апсу заботливо установлены,
Светлые уста Эа очистили. Сыновья Апсу — семеро их —
Воду освятили, воду очистили, воду сиять заставили.
Перед отцом вашим Эа,
Перед матерью вашей Дамкиной
Пусть светла, пусть чиста, пусть сияет!
Слова (эти) перед сосудом эгиббу[79] трижды ты прочтешь.
Священный кедр Surpu IX
Заклинание. Высокий кедр, из великой горы растущий,
Чью судьбу в горах, месте чистом, определили,
В горах кедра хашур, что неба коснулись,
Чей аромат простирается над полями.
Что денно и нощно в прекрасный день, в благоприятный день для возливания воды, из горы поднимается!
Уста человека этого ты очищаешь, сиять заставляешь!
Злой язык пусть в стороне стоит!
(4)
Священный тростник
Светлый тростник, чистый тростник, на священном болоте растущий!
Корни его в земле глубоки.!
[хх] все он выносит!
[Его… боги] очищаются!
Асаллухи, сын Эреду,
Взял его, прочел заклинанье,
Рот бога очистил, сиять заставил.
Пусть бог, как Небо, светел!
Пусть, как Земля, он чист!
Пусть, как Середина Неба, он сияет!
Злой язык пусть в стороне стоит!
(7, 101)
Приведенные нами заговоры совершенно однотипны. Можно подставлять в формулу любое слово (тростник, река, мыльный корень, вода и т.д.) и ничего дальше не заменять. Именно так и поступали заклинатели Древней Месопотамии. Они варьировали употребление формулы в зависимости от ситуации. Например, формула трисекрации могла употребляться как в процессе исцеления больного человека или заболевшего царя, так и в процессе освящения царской короны или трона. Соответственно в каждом из этих случаев в нее добавлялись различные оттенки смысла. Например, такой:
Энки, царь Абзу,
Асарлухи,
Сын Эреду,
Руки мои пусть светлыми сделают, Уста мои пусть чистыми сделают, Ноги мои пусть сиять заставят! Злой язык пусть в стороне стоит!
(5)
Как видим, здесь каждая часть человеческого тела должна уподобиться части мироздания.
Единственный раз ритуал консекрации встречается в клинописной литературе в составе текста об омовении и отверзании уст бога. Здесь он дан в виде очень большого заговора с сильным повествовательным началом. Нам явно решили рассказать и в подробностях показать, как проходит консекрация. Мы неоднократно переводили этот ритуал–заговор, но с сожалением вынуждены были констатировать, что конец его разбит. И только теперь, после публикации всех фрагментов таблички К. Уокеррм и М. Диком, можно ознакомить читателя с полной версией этого замечательного текста. Перевод претерпел небольшие изменения.
Мис Пи (таблица 6/8)
Заклинание. Когда он шел по площади,
Когда Асаллухи шел по площади,. Когда он шел по улице,
Когда он пересек улицу, —
(Жрец–экзорцист) в пролитую воду омовения ступил,
Свои ноги в нечистую воду погрузил,
В воду немытых рук посмотрел,
Женщину с нечистыми руками обнял,
На девушку с нечистыми руками позарился,
Ведьмы рукой коснулся.
Человека с нечистыми руками обнял;
Кого–то нечистого телом коснулся,
Рука его нечистого телом коснулась,
Асарлухи это увидел,
Своего отца Эа в Абзу спрашивает:
«Отец мой! Жрец–экзорцист в пролитую воду омовения ступил,
Свои ноги в нечистую воду погрузил,
В воду немытых рук посмотрел,
Женщину с нечистыми руками обнял/
На девушку с нечистыми руками позарился.
Ведьмы рукой коснулся,
Человека с нечистыми руками обнял,
На кого–то с немытыми руками посмотрел,
Кого–то нечистого телом коснулся,
Рука его нечистого телом коснулась,
Что ты делаешь, покажи мне!»
Эа сыну своему Мардуху отвечает:
«Сын мой! Чего ты не знаешь? Чем тебе помочь?
Мардук! Чего ты не знаешь? Чем тебе помочь?
То, что я знаю, знаешь и ты!
Ступай, сын мой Мардук!
Возьми пористый сосуд, вынутый из большой печи,
Из устья двух рек воды зачерпни!
Тамариск, мыльный корень, сухушшу, тростник плетения,
Превосходную щелочь карнану, уста богов отверзающую,
[…] манну, таскаринну, ароматы сосны, тербентина, белого можжевельника,
[…] древесное масло, первосортное масло, аромат Нинурты, белый мед,
В Страну привезенные,
[…] жир священных коров, в священном загоне выращенных.
Что на светлом ложе созданы,
Червонное золото, топаз, белый свинец, серпентин, карнеол, сердолик, лазурит
В (сосуд для) освящения воды брось!
Освященную воду Эреду изготовь!
Обряд Абзу соверши!
Заклинание свое благое произнеси,
Воды эти ритуально чистыми сделай»
Уста светлые заклятием освяти!
Два черпака бандудду и any возьми,
Воду эту в (сосуд) эгуббу вылей!
Святая вода освящает дом богов,
Святая вода очищает дом богов,
Святая вода заставляет сиять дом богов!
Святая вода — омовение уст богов!
Святую воду — чтобы город освятить,—
Святую воду — чтобы город очистить, —
Святую воду — чтобы город сиял —
Возьми и город окропи! Площадь города окропи! Улицу и переулок окропи!
Две строки разбиты. Формула трисескрации повторяется еще два раза,
[Злой язык пусть в сто] роне ст [оит]!»
(7, 210–223)
Статуя Асарлухи, проходя по улицам города, замечает, что один из жрецов ступил в грязную воду, а также коснулся оскверненных людей рукой и телом. Произошло нарушение святости, которая должна отличать божественную процессию, и Асарлухи обращается за помощью к своему отцу Энки. Как и положено в данном случае, он получает рецепт — но не рецепт собственного исцеления от скверны и не рецепт восстановления собственной святости. Энки советует Асарлухи очистить от скверны весь город! Сделать это можно только путем разбрызгивания освященной коды. Саму воду нужно брать в устье двух рек, т. е. там, где живет бессмертный праведник Утнапиштим, спасшийся от потопа, и растет священное дерево кишкану. Достав воду, в нее погружают множество целебных растений и минералов, а также масло и коровий жир. Затем двумя черпаками наливают освященную воду в специально предназначенный для нее сосуд и уже из этого сосуда начинают методично распрыскивать воду по всем улицам, которых касалась стопа бога. Завершается этот замечательный текст — то ли ритуальный, то ли заговорный — формулой изгнания демонов. Город, застигнутый скверной, одновременно освящается и исцеляется, как больной человек.
Напрасно кто–нибудь стал бы пытаться установить датировку целительно–освятительных ритуалов. Нет никакого сомнения в том, что они берут начало в обрядах глубокой дописьменной архаики и существуют как сгусток общинного опыта, будь то опыт омовения в воде или лечения различных заболеваний. Ритуалы такого типа основаны на фундаментальном представлении древнего человека о характере порчи: грязь есть порча внешняя, а недуг — порча внутренняя[80]. И то и другое должно быть преодолено. Очищая тело от грязи, человек приобщается к чистоте всего мироздания. Очищая его от внутренней порчи, человек возвращается к активной социальной жизни. Любая порча, наносимая человеку, при этом воспринимается как урон, наносимый всему мирозданию в целом, А оскверненный или заболевший человек рассматривается как временно выбывший из мирового порядка и нанесший ему урон своим бездействием. Впоследствии очищение от грязи превратилось в символическое освящение объекта, а магическое исцеление стало сочетаться с элементами практической медицины. Однако рассмотреть все этапы этого перехода со времен глубокой архаики до поздней древности на материале клинописных текстов мы не можем. Этому мешает малочисленность и плохая сохранность ритуально–заговорных текстов старошумерского времени. Так что представленные нами выводы сделаны больше на сравнительно–этнографическом материале, нежели на базе сравнения клинописных ритуалов различных периодов.