ОШИБКИ ЛЮБВИ

ОШИБКИ ЛЮБВИ

1(35) от 11 января 2007 // Татьяна МОСКВИНА В Московском театре имени Маяковского идут премьерные спектакли по пьесе Эдварда Олби «Шаткое равновесие» (перевод В. Вульфа и А. Дорошевича). Пьеса, написанная почти полвека назад американским интеллектуалом, живо задевает современного зрителя. Отчего? Спектакль держится на «трех китах», трех артистах - Евгения Симонова (Агнес), Ольга Прокофьева (Клэр), Михаил Филиппов (Тоби). Их персонажи живут вместе много лет, но узы, связывающие их, сложны, тяжки, перекручены как корабельные снасти. Мужчина с трудом и муками сохраняет весьма шаткое равновесие между двумя сестрами - на мудрой и величественной Агнес он женат, у них есть беспутная дочь Джулия (Зоя Кайдановская), которая возвращается домой после каждого неудачного замужества. Другую сестру, яркую, задиристую Клэр, как можно догадаться, герой давно любит. Люди в этой хрупкой семейной лодочке подобрались порядочные, тонкие, умные и разговорчивые (в пьесах Олби все умны и несчастны и все говорят афоризмами). Неожиданно в семейную дисгармонию, где все и так напряжено до предела, входит странное обстоятельство в лице старых друзей - семейной четы, мужа Гарри и жены Эдны (Евгений Парамонов, Надежда Бутырцева). Они в страхе и отчаянии, они просят приютить их в доме. Но чего они боятся, что их угнетает? Странность ситуации, ее комизм и поэтичность освещает причудливым светом семейную жизнь хороших людей, которые от любви друг к другу сделали жизнь друг друга невыносимой. Сергей Арцибашев, режиссер спектакля, и сам прекрасный артист добротной старой психологической школы. Для него, чуждого абстракций, ценящего вещество жизни на вкус и цвет, было нелегко справиться с коварным интеллектуальным блеском и холодной конструкцией безжалостного к людям американского классика. Но Арцибашев справился, и «Шаткое равновесие» в Театре имени Маяковского - это не пустопорожнее говорение красивых и эффектных фраз. Мысль спектакля я бы сформулировала так: тот побеждает в жизни, кто сквозь одиночество и страхи, ошибки любви и любовные ошибки, груз возраста и тяжесть долга проносит и сохраняет свое человеческое достоинство. Актерскую задачу в спектакле не назовешь легкой. Надо суметь показать сложное - историю отношений, клубок чувств, связавших персонажей давно. Герои немолоды - не первый год отчаянно пьянствует Клэр, философствует Агнес, с трудом двигается переполненный болью Тоби, и нужно эту давность истории иметь внутри себя. Очень убедителен красивый и печальный Тоби - Михаил Филиппов (три года не выходил на сцену в новой роли и вот блеснул). Ясно, что все бури в душе этого человека уже прогремели, он живет по инерции, в которой видны следы прошлых чувств, он в состоянии вечной обороны от мира, но вместе с тем сколько в нем деликатности, ума, достоинства. Известная широкому зрителю по исполнению роли Жабы Аркадьевны в «Моей прекрасной няне» Ольга Прокофьева не использовала никаких нажитых штампов и явилась глубокой, пикантной, трагикомической Клэр. Евгении Симоновой в сложной роли Агнес можно было бы пожелать большего внутреннего драматизма, чтоб героиня не застыла в статическом величии мудрой хозяйки. Но в целом актерский ансамбль сложился, и сложился для высокой цели: рассказать о «шатком равновесии» в человеческой душе любви и эгоизма, одиночества и понимания других, страха перед жизнью и отваги жить. Добротный спектакль без малейших следов пошлости. Неминуемый зрительский успех и злобное шипение из стана «авангардистов». О бедных русских с юмором и любовью 52(86) от 26 декабря 2007 // Татьяна Москвина Удивительные дела творятся в Большом драматическом театре имени Г.А. Товстоногова (С.-Петербург)! На этой сцене, строго ориентированной со дня основания на классический репертуар, стали вдруг появляться ЖИВЫЕ АВТОРЫ. На премьере спектакля «Берендей» (режиссер А. Максимов) кланяться выходил смущенный бородатый человек - автор пьесы Сергей Носов. «Я для этого театра что-то вроде привидения…» - признался он

ИЗ ГАЗЕТ мы много знаем о проказах наших олигархов на курортах, о заграничной недвижимости, которую скупают отечественные богатеи, о внешней стороне сытой, самодовольной жизни тех, кто удачно приспособился «за рубежами». Но как живут те бесчисленные бедолаги, которых ветром истории занесло в «Европы» перебиваться с хлеба на квас, с пенсии на пособие, в газетах не прочтешь. О таком родимом человеке-птичке рассказывает остроумная комедия С. Носова «Берендей».

В ней всего три действующих лица. Володя (В. Дегтярь) когда-то учился в педагогическом, а потом, после распада, тихо сочинял для души роман «Помутнение роговицы», а для кармана промышлял вместе с другом Рюриком продажей удивительных «ножей для резки овощей и праздничного оформления стола». (Эти ножи - закрученные проволочки с загогулинами, которые ни хрена толком не нарезали, - реально были в 90-х, помню!). Он приезжает в гости к Рюрику (Г. Богачев), пристроившемуся жить в замечательной, благополучной стране, нечто среднее между Германией, Голландией и Швейцарией. Эту страну представляет Контролер (В. Козлов), который фигурирует во многих обличьях: как прохожий, обыватель, полицейский - короче, это как бы единое, скучное и строгое лицо Цивилизации, говорящее на уморительном «вообще европейском» языке, придуманном писателем. «Кансоль. Щур фа сторин. Катюп. Бонстра харунда! Еспод ержетра! Харанд. Дибл кансоль утер апта!»

Володя честно привез Рюрику две сумищи с заветными ножами и готов с восторгом встретить новый чудесный мир, где обитает друг-небожитель. Но у Рюрика нет денег даже на билет до Энса, где расположена его социальная квартирка. Восемь остановок. И семь раз наших героев высаживает на станции неумолимый Контролер - больше одного перегона на халяву тут, на небесах, не проедешь. Можно спрятаться в туалете, только вдвоем и с ножами - не поместишься.

Понятно, что европейский рай оказывается адом унижения и одиночества. Ясно, что, пересаживаясь из поезда в поезд, наши друзья на перронах, где меняются только названия станций, вспомнят всю свою горькую русскую жизнь и вдоволь наговорятся насчет ее смысла, раскупорив от безнадеги привезенную с Родины водочку. Та же скамейка, та же пальма в кадке, и маленький игрушечный поезд все бегает по авансцене… Актеры играют тонко, легко, с огромным удовольствием, «переливаясь» психическими состояниями и ни на минуту не теряя комедийного темпа.

Но, конечно, главный образ тут - фантастический Рюрик. Который, чтобы получить вид на жительство, записался как «берендей», представитель древней народности, угнетенной титульной нацией. Он предъявил в доказательство программку оперы «Снегурочка» (там, если помните, фигурирует царство Берендея). «И тебе поверили?» - в изумлении спрашивает Володя. «А здесь не как у вас, здесь верят ЧЕЛОВЕКУ!» - гордо отвечает Рюрик.

Геннадий Богачев, которого на работу еще сам Товстоногов брал, как говорится, «дорвался» до роли. В жалком, придурковатом, выкинутом из жизни раздолбае, у которого нет ничего - ни работы, ни семьи, ни друзей, ни будущего - обитает действительно какой-то гордый «берендей». Полный идей, значений, планов, мечтаний! Это он - сбывшаяся греза Достоевского о русском «всечеловеке» со всемирной отзывчивостью. Это он несет Европе весть о себе как о бесконечной загадке, которую Европа не в силах разгадать!

Постепенно тихий Володя, бывший в стыде и ужасе от унизительной ситуации, проникается величественным бредом «берендея». «А у берендеев есть письменность?» - спрашивает он в конце спектакля. «Будет!» - торжественно заверяет Рюрик.

И у зрителя, хохотавшего полтора часа, сомнений не остается: у берендеев будет все. Кроме Родины, которую они потеряли, кроме по-дурацки профуканной жизни, кроме надежной почвы под ногами и здравого смысла в голове.

И вот итог: совсем не зря появляются иной раз живые авторы на академических сценах. Сказок больше нет 5(91) от 31 января 2008 // Татьяна Москвина «Илья Муромец и Соловей Разбойник» Третий фильм из «богатырской серии» студии «Мельница» и кинокомпании СТВ под названием «Илья Муромец и Соловей-разбойник» ничем не хуже и не лучше своих предшественников - анимационных картин «Алеша Попович и Тугарин Змей» и «Добрыня Никитич и Змей Горыныч». Это крепко сделанное кино - художественный «пылесос», выкачивающий из зрителя деньги законным способом. Наши детские представления о киносказке пора сдавать в комиссионный магазин - правда, за них нам нынче не дадут и рубля.

Я ДОЛГО искала хоть какие-нибудь рецензии на «Илью Муромца». Еле-еле нашла парочку кислых рассуждений среди победных реляций о деньгах, о том, сколько денег собрал фильм про главного русского богатыря. «Не мы такие, жизнь такая!» - эту знаменитую фразу из «Бумера» цитирует в картине «Илья Муромец» подручный из банды Соловья-разбойника. Просто не жизнь, а прорва, все перемалывающая в деньги. (Очень грамотно названа студия анимационного кино, создавшая трилогию о богатырях, - «Мельница».)

На «Муромце» лежит четкий отпечаток именно современного состояния русского духа, в котором не сыщешь и следа героического пафоса или сказочной мечтательности. Всех разом «перевели на цифру», безжалостно приучив считать и высчитывать. Не к месту тут рассуждать, хорошо это или плохо, единственное, что можно сказать довольно уверенно, - для сочинения и анимации сказок-былин такое состояние духа малопригодно. Нет веры ни во что - ни в Бога, ни в родную землю, ни в «народ», ни в любовь и верность, ни в друзей, ни в себя. Есть только лихорадочная страсть к тому, чтобы взять одну цифру и как-то превратить в другую, понажористей. Какие уж тут доблестные Муромцы, Никитичи энд Поповичи?

А потому новый «Илья Муромец» режиссера Владимира Торопчина, сценаристов Максима Свешникова и Александра Боярского, художника Олега Маркелова холоден и насмешлив. В нем нет избытка юмора, музыки, фантазии, хотя все это в нем и есть. Но - строго отмеренное. Всего одна шуточная песенка, несколько комических придумок, пара хороших реприз. На 200 руб. (средняя цена на билет в кино) достаточно. Видно, что люди нынче себя не разбазаривают, берегут, выдают творчество с дальновидной скупостью.

Легкий привкус цинизма сопровождает всю картину. Основным героем «Ильи Муромца» становится не дежурный силач с могучей шеей, а персонаж, в первых двух частях бывший на втором плане, - лукавый, лживый, корыстолюбивый, неверный, трусливый и забавный киевский князь. Румяный врунишка и пройдоха с круглыми бесстыжими глазами в полном смысле слова одушевлен голосом великолепного актера Сергея Маковецкого, и он ближе, знакомее, понятнее, роднее всех прочих персонажей.

Киевский цикл былин приписан ко времени правления князя Владимира, но создатели фильма благоразумно порешили это имя зря-то не трепать, и князь остался безымянным. Тем более что на нашем князе клейма ставить некуда - за сто монет отпустил Соловья-разбойника, а тот возьми да и укради казну и коня Муромца, богатырского Бурушку заодно. Пришлось с Ильей мириться и пешком отправляться выручать казну, прихватив на всякий случай с собой в поход корреспондента летописи «Новая Береста» разбитную Аленушку. В этой хитрющей девице с практическими ухватками сильно чувствуется профессиональная деформация личности (кого ни встретит - сейчас же задает дурацкие журналистские вопросы), но нет и следа сказочной чистоты и прелести. Непонятно, почему Илья, который сначала совершенно правильно сторонился этой нахрапистой шалавы, в конце доверчиво накрывает богатырской ручищей ее деловитую лапку и выдает какой-то явный аванс расположения.

Сюжет прям и однолинеен, без завитушек: герои вслед за укравшим казну разбойником отправляются в Царьград, где правит император-василевс, и забирают, после доброго махача, своего коня и свою казну. Никто им особо не помогает и специально не вредит, так устроен этот мир, где даром ничего не бывает, даже зло. Нежные чувства в этом мире остаются уделом не человекообразных персонажей, а бессловесных животин. Конь Бурушка, с выразительными глазами и скептически изогнутой губой, да царьградский прогулочный слон Бизнес - самые сердечные, порядочные герои картины. Область душевных движений остается им, не ведающим власти золота. А человекообразные стали рабами корысти, кроме, конечно, Ильи. Ему это не положено, зато он на службе у главного корыстолюбца - киевского князя. Который даже из летописи его потом вычеркнет, приписав себе Илюшины подвиги и поставив, с восторженной оглядкой на государство василевса, памятник самому себе. Управы на этого князя никакой нет. В данном состоянии царства вместо Бога тут система суеверий, слово «демократ» ругательное. Народ вообще держится как-то в сторонке, а богатырь предпочитает, гордо удалившись от дел, пахать родную землю. С целью пропитания.

Понятно. Сбежав от реальности в сказочный мир, и там находишь ту же мороку, только в гриме и костюме. Обложили кругом!

Поколебавшись в первой части «богатырской серии» между «Союзмультфильмом» и студией Диснея, создатели новой анимации решительно качнулись в сторону «Союзмультфильма». Картинка «Ильи Муромца» убедительно стилизована под старую добрую традицию сказочного советского мультфильма. Но внутри-то все съедено скепсисом и коммерцией, и прежней прелести, наивности, чувствительности нет и в помине.

Сказок больше нет. Покупайте визуальный товар и благодарите, что он хотя бы соответствует санитарной норме. Ангел с топором 51(85) от 19 декабря 2007 // Татьяна Москвина Ангел с топором Целых две недели, аккурат перед Новым годом, телевидение словно «искупало грехи», вернувшись в поле культуры двумя решительными поступками. С большим интересом огромная аудитория посмотрела два приличных телевизионных многосерийных фильма: новую экранизацию «Преступления и наказания» и картину «Ликвидация». «Секрет успеха» довольно прост: постановщики этих фильмов - и Дмитрий Светозаров, и Сергей Урсуляк - крепкие профессионалы, имеющие за плечами большой опыт работы в художественном кинематографе. Телевидение, кажется, начинает понимать, что серьезную работу надо поручать серьезным людям, что радует. Нелишне теперь обмозговать, что же мы посмотрели?

«НЕДУРНО, недурно», - приговаривала я в стиле XIX века, усаживаясь для просмотра восьмисерийного телефильма Дмитрия Светозарова «Преступление и наказание». При этом сопереживала не столько персонажам (эту вещь Достоевского я знаю почти наизусть), сколько режиссеру. Ведь к экранизациям классики у нас традиционно относятся чрезвычайно ревниво, роман входит в школьную программу, его читали миллионы, была знаменитая картина Кулиджанова с Тараторкиным в главной роли. А Дмитрий Светозаров в новые времена работал в основном на сериалах, и работал честно, профессионально - чем же плох фантасмагоричный и комический «Агент национальной безопасности», спрашивается? Но «свои», авторские, фильмы он не снимал давно, а среди них случались весьма любопытные. И пробил час! Вот и надо выходить на авансцену зрительского внимания и доказывать, что ты - сын классика советского кино Иосифа Хейфица не только по крови, но и по духу.

Прежде всего отмечу высокую постановочную культуру новой экранизации Достоевского - она примерно на уровне английских сериалов по Диккенсу. Добротно, тщательно подобрано все - от панорам Петербурга до мелких деталей вроде колокольчика и дверного крюка в квартире старушки. Все герои одеты соответственно указаниям автора. В тексте - ни малейшей отсебятины. После просмотра фильма школьник может смело идти на экзамен, а это не после каждой экранизации случается. (Недавно мы видели «Героя нашего времени», где Печорин и Вера ночью полуголые плавали в нарзане - так по этой картине экзамен-то можно легко завалить!)

Передает ли новое «Преступление и наказание» весь объем мысли автора? Нет. Это деликатная и уважительная, но - интерпретация. Ее главная идея, насколько я поняла, связана с основным тезисом героя романа, Родиона Раскольникова, о людях обыкновенных и необыкновенных.

Раскольников в исполнении живописного Владимира Кошевого - действительно необыкновенный человек. Такие всегда были в монастырях и кабаках, на баррикадах и в подполье, то есть на всех полюсах трагической русской истории, и везде были «на передовой». Спивались - с размахом, подвижничали - до святости, бомбы метали - только в царей. Бледные маньяки, не желающие ничего обыкновенно-земного, ангелы с топорами, которых терпеливо караулит черт, носители безмерного, гордого, зачастую преступного духа. Эта маниакальная, исступленная, извращенная русская духовность прекрасно символизирована актером: особенно выразительно он усмехается, именно как маньяк Достоевского - тонкой, беспричинной, полубезумной усмешкой.

А вокруг нашего необыкновенного героя - обыкновенные люди: и хорошие и так себе, и обреченные на несчастье и, возможно, счастливые в будущем, и подлецы и добряки. Но - без топора, топора они в руки не возьмут. Даже гаденький лощеный чиновник Лужин (Андрей Зибров) не возьмет. В исполнении этих ролей многие артисты сильно отличились - и обаятельный, веселый Сергей Перегудов (друг Раскольникова Разумихин), и уникальной силы переживания Юрий Кузнецов (Мармеладов), и надрывная Светлана Смирнова (Катерина Ивановна), и несчастная умная Елена Яковлева (мама Раскольникова), и чистосердечная, ищущая «креста» Полина Филоненко (Соня), и многие другие. Фильм населен густо, в любом уголочке кишит разнообразная жизнь, созданная режиссером с обстоятельностью почти физиологической, точно из картин художников-передвижников. Это правильный контраст: непонятная и ненужная герою жизнь кипит вокруг одинокого и пустынного «острова» его больного духа, презирающего эту жизнь. Такое случается с мыслящими людьми, и очень часто. Вопрос только в мере презрения к жизни, в том, остановится ли человек или пойдет до конца. Русский ответ на этот вопрос - трагичен. Это было так, и это так и осталось. Необыкновенные, мыслящие люди в России слишком склонны ненавидеть «обыкновенность», вплоть до преступления. Большой удачей оказывается, когда такого человека получается загнать в христианство, приспособить к церковной жизни, изолировать в монастыре. Иначе он много бед наделать может…

Особняком стоит Порфирий Петрович (Андрей Панин). Панин играет неровно, не все сцены ему одинаково удались, но играет он весьма интересно. Он разглядывает «необыкновенного» Раскольникова с ненавистью, завистью, восторгом и брезгливым отторжением. Он изо всех «обыкновенных» - самый умный, самый хитрый, самый ловкий. И самый артистичный: кривляется с удовольствием и даже, кажется, немножко практикует гипноз и внушение. Его должность - ограждать мирную жизнь от таких вот ангелов с топорами, хотя саму жизнь он, кажется, ценит только тогда, когда в ней заводится настоящий азарт игры. Но он не побеждает Раскольникова, а лишь заманивает в ловушку.

А победить маньяка невозможно. Он остается при своих убеждениях - злой, горделивый, ужасно прекрасный и бесконечно страдающий. Один навсегда, на аршине пространства, убравший двумя взмахами топора всякую возможность просто жить, учиться, помогать родным, любить, работать. Это все - для хорошего парня Разумихина. А тут завелся и вьется узкой каторжной тропой другой путь - путь извращенного духа, звенящего кандалами, ищущего «преступления и наказания». И наказание не в кандалах. А в глухом неизбывном страдании души - ведь если ум, дух даются не всем, то душа дана всем и преступления она не выносит. Вот и солидный, насмешливый барин Свидригайлов (Александр Балуев) казнит сам себя, а ведь что бы не жить в сытом разврате. Нет, у Достоевского не увернешься от расплаты.

Наверное, этот фильм лучше смотреть на диске, поскольку милые вставки современного рекламного идиотизма в этом случае смотрятся особенно ужасающе: тут тебе старушка падает окровавленная и преступник с блудницей читают Евангелие. И вдруг раз - пейте «Активию» или «Пассивию», не припомню.

Ладно, впрочем, наш друг Достоевский нам и это простит. Он же первый сказал, что люди - бедные, бедные… Театр Льва Додина поставил спектакль «Жизнь и Судьба» по роману В. Гроссмана 14(48) от 5 апреля 2007 // Татьяна МОСКВИНА Знаменитый роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», написанный в конце 40-х годов, был едва не уничтожен в 60-х и воскрес для читателя в эпоху перестройки. Нашел он и свое театральное воплощение в Малом драматическом театре - театре Европы (Санкт-Петербург) - у режиссера Льва Додина. Поначалу спектакль был задуман как дипломная работа студентов мастерской Льва Додина. Они трудились над постижением непостижимой советской истории три года, в русле традиций «натуральной школы». Посещали непосредственно места, о которых шла речь в романе, - сталинские и немецкие концлагеря. Незадолго до выпуска спектакля Додин, оставив нескольких студентов, ввел в него и своих «взрослых» актеров. В результате репертуар МДТ обогатился новой единицей, новым серьезным произведением. Театр Додина вообще предельно серьезен, поразительно серьезен, серьезен сверхъестественно. Здесь нет места юмору, легкокрылым актерским шалостям, иронии и насмешке. Здесь сам воздух жесток и труден, партитура всех ролей рассчитана посекундно, и действие выстроено властной рукой тотальной режиссуры. Жестокость судьбы героев романа Гроссмана и жестокость самой режиссуры Додина находятся, собственно, в странном, отдаленном, но несомненном родстве. Как все советские эпопеи, книга Василия Гроссмана вышла из «Войны и мира» Льва Толстого. Советские прозаики всерьез хотели справиться с ужасами ХХ века с помощью добротных приемов письма века ХIХ. Личные впечатления подгонялись под известные толстовские схемы, отчего выходил явный диссонанс. Возможно ли рассказывать о беспределе Отечественной войны 1941-1945 годов с такой же рассудительной обстоятельностью, с какой Толстой повествует о добропорядочной, даже местами благородной войне 1812 года? Возможно ли изобразить теми же художественными средствами русское дворянство и гвардейцев Наполеона - и бестий Гитлера вкупе со сталинской элитой? Думаю, вряд ли. Как же поступил театр, взявшись за книгу, в которой реальная материя истории так противоречит способу рассказа? Автор инсценировки, сам Додин, взял за основу одну сюжетную линию - судьбу семьи Штрум. Анна Семеновна (Татьяна Шестакова), глазной врач, оказывается в фашистской оккупации, лишается жилья и работы, идет в гетто и все события своей чудовищной судьбы излагает в воображаемом длинном письме к сыну. Маленькая, тихая женщина в скромном платье время от времени появляется на сцене со своими монологами, которые Шестакова читает с единой интонацией сдержанного рыдания и деликатного страдания. У народной артистки Шестаковой даже не русская, а старорежимно-русская внешность земской учительницы из-под Вологды. Она не вызывает никаких ассоциаций с образами трагедии еврейского народа. Они и не нужны: главное тут - чудовищный контраст между чистой, самоотверженной жизнью маленькой порядочной женщины и ее ужасной судьбой. Так и у всех персонажей. За редким исключением, это прекрасные люди с ужасной судьбой. И объяснений этому нет - таков исторический рок. Фатум. Сын Анны Семеновны, Виктор Штрум (Сергей Курышев) - выдающийся ученый-физик. Он возвращается в военную Москву вместе с женой и дочерью и начинает борьбу за науку с местной бюрократией. Этот сильный, привлекательный мужчина, несомненно, и очень хороший человек. Но логика судьбы требует от него стать каким-то небывалым героем, пойти наперекор целой адской системе. А он не может, он сам уже заражен адом. А после дружественного звонка товарища Сталина впадает в бурный экстаз, хватает в объятия свою погасшую жену. Он чувствует, что высочайшей волей к нему возвращается не только работа, но даже и мужская сила! Что ж, это так - все попадались на эту удочку, самые лучшие - и Булгаков, и Пастернак… Эпизоды мирной жизни чередуются с массовыми сценами в двух лагерях - сталинском и фашистском. Причем персонажи, закончив эпизод, еще задерживаются на две-три минуты, отчего возникает постоянное взаимопроникновение миров. Влюбленные (красавица Елизавета Боярская, красавец Данила Козловский), застыв в эффектно вылепленных объятиях на старой железной кровати, оказываются среди зэков, берущих баланду и спорящих об идеологии фашизма или коммунизма. Граница миров зыбка - сегодня ты ученый, завтра лагерная пыль. Там, за решеткой (по диагонали сцены протянута металлическая сетка наподобие волейбольной) могут быть мужья, братья, любимые. В немецком лагере зэки запевают «Серенаду» Шуберта на языке Гете, в советском - на языке Пушкина, вся разница. И евреем человека называют только для того, чтобы его проще было истребить… Места для вольной игры у актеров немного, они строго отрабатывают заданный рисунок роли, но все равно видно, что труппа очень хороша. У всех артистов МДТ великолепная дикция и отлично поставленная сценическая речь (это просто оазис какой-то на фоне всеобщего безобразия со сценречью!). Об этом печется уже много лет специальный профессор Валерий Галендеев. Спектакль идет в едином четком темпе и по своему общему стилю сильно напоминает эмоциональное «иглоукалывание» Юрия Любимова, хорошие времена Таганки. В семидесятых годах был бы сенсацией. Сегодня - добротный, серьезный в высшей степени, ретро-театр. Смешной и грустный Достоевский 50(84) от 12 декабря 2007 // Татьяна Москвина Смешной и грустный Достоевский В московском драматическом театре «Модернъ», руководимом Светланой Враговой, - премьера спектакля «Дядюшкин сон» по Достоевскому. Режиссер спектакля - Борис Щедрин, в главной роли - народный артист СССР Владимир Михайлович Зельдин.

ПОВЕСТЬ Достоевского по-видимости - грустный «провинциальный анекдот». В городе Мордасове маются от тоски и безделья диковинные по темпераменту и размаху страстей русские женщины. И вдруг, волею случая, туда попадает старый князь, чем приводит в нешуточное волнение весь мордасовский «бомонд». Немедленно составляются грандиозные планы по завлечению князя в водоворот местных интриг. А «неформальный лидер» города - Марья Александровна Москалева - тут же собирается женить больного, полубезумного старичка на своей прелестной дочери Зинаиде.

Естественно, если на афише стоит имя Достоевского, зритель сразу смекает, что из громадных планов героев пьесы не выйдет ровным счетом ничего. Достоевский и в малых формах - Достоевский. Вот и «Дядюшкин сон» - это глубокий этюд о человеческих нравах, о человеческом свойстве рождать фантастические мечты из пустоты. Этой постановке всегда везло на русской сцене, поскольку в ней есть две крупные хорошие роли для артистов в возрасте - роль князя и роль Москалевой. В театре «Модернъ» их исполняют Владимир Зельдин и н.а. России Наталья Тенякова.

Когда на экраны Советского Союза вышла картина Пырьева «Свинарка и пастух» с В. Зельдиным в главной роли, моя мама была младенцем. Творческое долголетие актера (ему исполнилось 92 года!) беспримерно. Зритель ждет его появления на сцене, затаив дыхание, и зритель вознагражден сполна. С Зельдиным на современную сцену приходит старая театральная школа с отчетливой, без напряжения ясной и «вкусной» сценической речью, с отточенным и продуманным сценическим движением, с обаянием нажитого опыта. Кроме того, Зельдин всегда отличался в «легком жанре», а потому, видели бы вы, как он надевает цилиндр - щегольским, изящно-«опереточным» жестом! Но опереточная пластика отнюдь не исчерпывает содержание образа - и в нем, и во всем спектакле в целом есть отпечаток смысла.

Борис Щедрин поставил легкий, динамичный, «разговорный» спектакль. Он не загромоздил его вещами и подробностями быта - действие происходит в полукруглых расписных ширмах, с явным упором на психическое излучение актеров. Главный центр тяжести тут - Марья Александровна Москалева в блистательном исполнении Н. Теняковой. Она - источник действия, фонтан идей, двигатель интриги.

Это, конечно, женщина больших масштабов - не то полководец размера Наполеона, которого угораздило родиться женщиной в провинциальной России, не то Анна Каренина, не добравшаяся до своего поезда, а осевшая в тихом городке на много лет. Каждое мгновение своей жизни Москалева готова к бою, и каждую минуту в ее голове созидаются грандиозные планы завоеваний. Она так неистово верует в свои химеры, что они будто бы въявь воплощаются на сцене. Глаза испускают искры, голос напрягается в причудливых, извилистых интонациях, и зритель словно видит воочию ту роскошную Испанию, куда, по уверениям фантастической женщины, непременно уедет ее дочь, выйдя замуж за старого князя. И не корыстолюбие движет ею - а горячечное желание хоть в мечтах, хоть через дочь вырваться из города Мордасова, где живут одни враги и ничтожества.

То, что она сама - плоть от плоти провинциальной одури и суеты, что она сама измельчала и опошлилась, что ее гневные речи смешны, а мечты отливают романтическим идиотизмом, Москалева не чувствует, не понимает. Она увлекает своим бредом и гордую, чистосердечную дочь (Мария Орлова). Подобно многим одаренным русским людям, Москалева видит реальность, но не признает ее напрочь!

А князь Владимира Зельдина - действительно князь. У него прекрасные манеры - точнее, воспоминания о прекрасных манерах, ведь злосчастный старичок «прожился», изжил все, всю свою нарядную пустую жизнь. Видно, что этот старый потомок «Евгения Онегина» так и провел время в балах, обедах, операх и болтовне, ничем и никогда не желая осложнять «сон жизни». Единственное его волнение - паричок, скрывающий лысинку: князь очень боится, что его маленький секрет обнаружат. Но форму он держит старательно, со всей тщательностью, пытаясь скрыть огромную растерянность перед жизнью. Пустой, никчемный человечек - и все-таки не без следов благородства, которое толкает его как-то смягчить неловкую ситуацию, отшутиться, замять неприличную историю со своей мнимой женитьбой. Этот князь и простодушен и лукав, и болен и прикидывается, и глуп и очень даже догадлив. Во внешнем рисунке роли, отделанном с блистательностью французского водевиля, у Зельдина проглядывает «достоевская» непростота.

Так уж повезло дамам города Мордасова, что вместо принца на белом коне они получили дряхлого князька, выпавшего ненароком из кареты, - но дело в том, что именно такого «принца» они и заслужили. Во второй половине спектакля женское население Мордасова вываливается на сцену во главе с пьяной и жалкой «хабалкой» Карпухиной (Елена Стародуб). Разгорается сумасшедший «достоевский» скандал, и мы видим, откуда выросла и от чего хочет бежать грезящая наяву Москалева - от свинского быта, который, правда, предельно театрализован, ведь все дамы мечтают быть героинями и хоть на миг, да оказаться на авансцене. Но все пустое: жизнь корчит рожи, издеваясь над глупыми мечтами провинциалов. В дурном карнавале звенит, однако, надрывная нота - девушка Зина находит в себе силы сказать князю правду, попросить у него прощения. «Старый и малый» оказываются выше и чище окружающей пошлости и прощаются с искренней, сердечной грустью и теплотой…

Вот такой смешной и грустный Достоевский возник сегодня в театре «Модернъ», украсив его оригинальный репертуар. Этот умный, изысканный театр - один из отрадных уголков театральной Москвы - в будущем году отметит свое двадцатилетие. Создательница театра, замечательно одаренная Светлана Врагова - и сама режиссер хоть куда, и я могу смело рекомендовать зрителю ее постановки: «Катерина Ивановна» Л. Андреева, «Старый дом» А. Казанцева, «Петля» Р. Ибрагимбекова. Тем более приятно, что эта энергичная женщина, создавшая прекрасный коллектив и уникальную творческую атмосферу, начисто лишена узурпаторских настроений - она охотно приглашает в свой приветливый театр режиссеров и актеров «со стороны». В результате выигрывают все, особенно - зритель. Кадетство Капушкина 3(89) от 17 января 2008 // Татьяна Москвина Кадетство Капушкина На экраны вышла картина «1814», в которой действие происходит в 1814 г. в Царскосельском лицее, где учится среди прочих балбесов юный А.С. Пушкин. Псевдоисторические фильмы сейчас не редкость, однако даже на их фоне «1814» выделяется - той милой шаловливостью и бесконечной любовью к подрастающему поколению, которая отличает канал СТС.

ИМЕННО на СТС несколько лет с огромным успехом идет сериал «Кадетство» о подростках, обучающихся в загадочном кадетском корпусе, возникшем в эфире после выхода на экраны фильма - прародителя всех этих фантомов. А прародителем тут является без всяких оговорок «Сибирский цирюльник» Никиты Михалкова, главный прообраз гламурного фильма о воспитании юношества. Но вслед за первопроходцем всегда идет толпа. И конечно, на «1814», с его дуэлями и домашними театрами, лежит густая тень откровенного подражания Большому папе. Однако наследники, как водится, пошли куда дальше.

Неологизм «кадетство» создан из двух слов - «кадет» и «детство». И хотя на русский слух что-то в этом слове есть противное, оно мне нравится, как универсальный ключ-отмычка к новому произведению, созданному «по идее А. Роднянского». Ведь картину «1814» можно с уверенностью назвать «Кадетство Капушкина». Нельзя же в самом деле поверить титрам и решить, что довольно безликие лоботрясы, очаровательные, как маленькие котята, и не более того, действительно призваны олицетворять великих людей России - Пушкина, Дельвига, Горчакова, Пущина, Кюхельбекера. А вот если мы проделаем безобидную операцию по легкому изменению фамилий, все встанет на свои места.

Итак, в одном калицее учатся неизвестно чему юные калицеисты, вольнолюбивые проказники и плуты. Они рисуют карикатуры на императора, флиртуют с горничными и девицами легкого поведения, пьют «гогель-могель» из одной бутылки рома на десятерых, дерутся на игрушечных пока что дуэлях и время от времени говорят на французском с диким акцентом. Кадельвиг - толстенький и в очках, Какюхельбекер - долговязый и нелепый, а Капушкин, напротив, хорошенький, кучерявенький, уверенного среднего роста. (Надо заметить, вообще-то Пушкин доставил кучу проблем массовой культуре со своей негламурной внешностью. Поэтому Зураб Церетели с восточной щедростью всегда подбавлял поэту росточку в своих скульптурных композициях, а в картине «1814» он уж и совсем оформился в глазастого французистого красавца.)

Поскольку наш добрый зритель не сможет сожрать во время сеанса ведро попкорна без пары-тройки трупов и литра-другого кровищи (ну, в горло не полезет!), мирные пейзажи знаменитого парка осквернены бездыханными телами несчастных зарезанных. Ищем «царскосельского душегуба»! Кто зарезал актрису крепостного театра каграфа Католстого? Кто загубил горничную фрейлины Каволконской? Искать злодея и опрашивать персонажей, вплоть до каграфа (это несносный Федор Бондарчук в парике), приезжает следователь Борзюк в исполнении постановщика фильма эстонца Андреса Пуустусмаа. Здесь я насторожилась.

А насторожилась потому, что в уверенной лапе, которая явно работала над картиной, залепляя все ритмические и смысловые провалы качественным бодрым монтажом, чудился мне кто-то знакомый - и в титрах я его обрела: режиссер монтажа Дмитрий Месхиев. Да, тот самый Месхиев, один из лучших наших режиссеров, автор картины «Свои». Кроме того, мы обнаруживаем среди исполнителей любимых актеров Месхиева - например Богдана Ступку (директор Малиновский). Который у нас, со своим живописным лицом, один и на всю свободную Россию, и на всю самостийную Украину, поэтому он на родине играет гетмана Мазепу, героя-врага мерзкой царской России, а в России - прекрасного благородного директора царского лицея… Так, а не скрылся ли Месхиев от критических нападок под скромной личиной режиссера монтажа? Не стоит ли нам, продолжив игру в псевдодетектив, разыскать настоящего постановщика фильма «1814» и воздать ему должное?

Впрочем, имя режиссера сейчас большого значения не имеет. Такие картины словно снимают себя сами, укладываясь в нужный формат: все быстро, две-три секунды на план, ни на чем не задерживаемся, нигде не задумываемся. Элемент вульгарной занимательности, который идет рассказу о Царскосельском лицее, как корове седло, отравил не весь воздух фильма. В нем есть поверхностное, легкомысленное, глупенькое обаяние - обаяние хороших молодых лиц, нарядов, пейзажей, дуэлей, крепких выразительных лиц актеров второго плана (и при этом первого сорта - А. Лыков, Л. Громов, С. Гармаш и др.). В нем есть твердое убеждение, что подростки и юноши прошлого немногим отличались от нынешних - может, и из нынешних придурковатых парней со временем получатся великие поэты, революционеры, дипломаты. В нем есть забавный Капушкин, пишущий стихи на бедре чаровницы, походя разоблачающий «душегуба» и ничем не обнаруживающий в себе гения. В пятнадцать лет никаких гениев не бывает - а бывают куски юного мяса, у которых одно на уме.

Да и вообще никаких «гениев» не было, нет и не будет. Подумаешь, стишки. Что-нибудь особенное, что ли, есть в этих словах: «Буря мглою небо кроет…» Подумаешь, лицей. Что они там, не пили, не блевали в кустах, не бегали ночью к горничным, двоек не получали, с начальством не собачились?

Да, так. Но ведь было «что-то еще». Что-то еще было, да кроме пошлятины какие-то, помню, стишки потом были про лес, который роняет багряный убор… что-то про друзья мои, прекрасен наш союз… девятнадцатое октября… что-то там в душе, в памяти вдруг всколыхнулось красивое, грустное, святое. Что-то было еще… Нет, не помню. Давно это было…

Кстати, а «душегубцем» оказался Гармаш - кто б мог подумать!

В общем, каканал СТС породил уверенное, нужное молодежи какино, которое бодро и точно впишется в формат нашей современной какультуры.