[16]

Художественные заветы романтической эпохи своеобразно преломились в стиле работ выдающегося австрийского мыслителя Антона Гюнтера (1783–1863), чьи сочинения в конце концов оказались в «Индексе запрещенных книг», — в стиле с «диалогизацией» и «жанролизацией» всего изложения, далеко не романтического по содержанию и не поэтического по существу. Сейчас мы оставляем в стороне такое особое явление искусства романтической эпохи, как музыка Шуберта, «романтика — классика», по выражению В. Феттера, — она достигает зрелости уже в пору бидермейеровских культурных синтезов и в духе времени ориентируется на немецкую, наряду с австрийской, поэзию. Между тем именно музыка Шуберта — красноречивый пример того, как в подверженной всем романтическим веяниям и тяготениям музыке австрийского композитора сохраняются «объективные», то есть надличностные, общие, коллективные координаты смысла смысла, который высказывается и утверждается не от имени отдельной, и тем более одинокой, психологически противоречивой личности, но от имени целого и во имя целого, которое еще держит всякую личность при себе. И одиночество личности, и ее трагика — все это возможно, но среди всех прочих возможностей, без отождествления с чем-либо единичным авторского «я». Психологическое либо нарастает в глубине произведения, которое, становясь лирическим, не утрачивает четкости контуров, либо скрывается в монументальности целого. Одно — Неоконченная симфония, другое — Большая до-мажорная.