Самая большая православная церковь в мире

Одним из фениксоподобных проектов новой Москвы стало воссоздание храма Христа Спасителя. В 1998 году на московском телевидении появилась новая реклама, в которой группа туристов посещает храм Христа Спасителя. Молодая девушка-экскурсовод рассказывает историю церкви: «В прошлом здесь был бассейн на месте разрушенного собора. В настоящем собор почти достроен». Мужчина средних лет с задумчивыми глазами осторожно, но авторитетно поправляет экскурсовода: «Не делите Россию на прошлую и настоящую. Россия – одна. Собор один». Реклама заканчивается благословением и указанием банковских реквизитов фонда для сбора средств. Признанное символом новой русской родины и покаяния, воссоздание точной копии храма Христа Спасителя, разрушенного при Сталине, должно было обозначить победу над темной стороной советской истории. Тем не менее история этого места обнажает скрытые слои весьма спорных воспоминаний: нереализованные утопические мечты и череду разрушений, которые продолжают преследовать это место.

В канун Рождества 1812 года царь Александр I приказал создать собор, посвященный победе России над Наполеоном. Проектирование было поручено архитектору Александру Витбергу, шведу по национальности, художнику и масону по зову сердца. Он представлял себе великолепный собор, более крупный, чем собор Святого Петра в Риме, посвященный «духу всего христианства». Он должен был быть «одой в камне могущественному и экспансивному российскому государству», а также его лидерству среди западных наций. Проект вселенского собора Витберга так и не был реализован, а сам архитектор оказался в изгнании, обвиненный в присвоении денег из государственной казны (что так и не было доказано). Таким образом, в истории происхождения собора заложена нереализованная утопия просвещенного патриотизма и один из первых великих памятников «бумажной архитектуры» – это название в XX веке закрепилось за архитектурными проектами, которые существовали исключительно на бумаге.

В 1839 году Николай I выбрал для храма Христа Спасителя другого архитектора шведского происхождения – Константина Тона, который пообещал заново открыть русский стиль, возвратившись к старым византийским образцам. Два десятка известнейших художников были приглашены для создания роскошных интерьеров, украшенных картинами, скульптурами, фресками и мозаикой. Царь выбрал впечатляющий участок для своего нового собора – на возвышенности с видом на Москву-реку, в непосредственной близости от Кремля. Впрочем, была и незначительная проблема: на этом участке уже располагался небольшой и изящный Алексеевский монастырь XVII века, в том числе – редкий памятник старой русской архитектуры, двухшатровая церковь[284]. По приказу царя монастырь был разобран, и сорок четыре года спустя на его месте было завершено строительство крупнейшего собора во всей России.

Широко распространена легенда о том, что собор был построен исключительно на пожертвования людей. Фактически пожертвования составляли всего лишь 15 % от стоимости здания, финансирование этого имперского памятника едва ли было делом простолюдинов. Многие писатели и представители интеллигенции конца XIX века критиковали новый собор за то, что он был эмблемой официальной политики царя – «православие, самодержавие, народность». Неовизантийская архитектура считалась эклектикой и даже дурновкусием. Некоторые критики обвиняли его в том, что он слишком «восточный», тогда как другие утверждали, что он был «западным» («московская версия Исаакиевского собора в Петербурге»). Вместо того чтобы восприниматься как древняя церковь, он считался «выскочкой», «нуворишем», «купцом на празднике великих дворян» (например, церквей Кремля) или «вульгарной, но дорогой брошью на фасаде города»[285].

Тем не менее примерно через десять лет критика архитектуры собора, как и сведения о разрушении Алексеевского монастыря, была предана забвению. Собор стал важным религиозным центром и популярным городским пространством, излюбленным москвичами. Он вошел в коллективную память следующего поколения и появился на старых тонированных открытках «souvenirs de Moscou» с розоватым снегом и смеющимися гувернантками в меховых шапках, едущих на живописных санях. Даже в авангардной фотографии Александра Родченко есть собор, хотя мы не видим самой церкви, только геометрический ритм ее ступеней и фигуру неизвестной женщины с ребенком. Это произведение дает нам представление о том, как колоссальный памятник сверхчеловеческого масштаба стал частью бытовой городской жизни.

Прошло еще сорок восемь лет до того, как на этом печально известном месте с видом на Кремль разыгрался очередной акт урбанистической драмы. Во время яростной антирелигиозной кампании 1920?х и 1930?х годов собор был назван «поганкой» старого режима, «идеологическим оплотом пропаганды патриотизма, милитаризма и шовинизма»[286]. Собор также считался «угрозой для городской гигиены», местом, где инфекционные болезни старого мира угрожают здоровью нового государства. Революционная экология потребовала хирургической операции. Более того, видное городское место привлекло личное внимание Сталина, так же как оно некогда привлекло внимание царя. Советский вождь выбрал это место для строительства самого большого в своей жизни памятника – Дворца Советов[287]. В 1931 году большая часть церковного убранства была снята. Затем, по личному приказу Сталина, собор был взорван. Современники утверждали, что кроваво-красный туман окутывал Москву в течение нескольких дней. Красные кирпичные обломки церкви смотрелись как место преступления. Все это напоминало открытую рану в самом центре города.

Согласно плану Сталина, преемник собора должен был стать святыней победоносного атеизма. Колосс новой эры высотой 416 метров, террасированный, обрамленный колоннадами и украшенный скульптурами, – произведение архитектора Иофана, должен был стать советским ответом статуе Свободы и Эмпайр-стейт-билдингу. Архитектор с гордостью заявлял, что Дворец Советов будет на 8 метров выше, увенчанный статуей Ленина весом 6000 тонн, указывающего человечеству светлый путь своей протянутой рукой. (Молотов считал абсурдным, что глаза Ленина не будут видны советскими гражданами, Сталин и Ворошилов убедили его в обратном.)[288] Дворец Советов был представлен как антипод храма Христа Спасителя. Воинственно-атеистическая советская идеология строилась на множестве религиозных мифов – от древнеегипетского язычества до русского христианства. Ленин занял место креста и купола бывшего собора в качестве полубога. Дворец Советов был ответом на всеобъемлющий авангардный проект, памятник Третьему Интернационалу Татлина, который имел форму динамической спирали, возносящейся ввысь. Дворец Советов делал динамическую спираль неподвижной, обездвиживая гегелевскую диалектику в имперском синтезе и воздвигая гигантскую статую Ленина, в то время как скульптура Татлина отличалась открытостью и полной свободой репрезентации[289]. Архитектура Дворца Советов свободно заимствовала из всех архитектурных стилей, сочетая грандиозность египетских пирамид и американских небоскребов. Совершенное будущее и далекое прошлое слились вместе, обреченные гипнотизировать зрителя, приводя его в состояние полного забвения настоящего.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.