Римская литература
Римская литература
Вергилий (70–19 до н. э.) писал «Энеиду» до самой смерти; он умер на 51-м году жизни. Он вполне мог обобщить литературным языком перемены, произошедшие в Риме за 30 лет, и мог описывать в своей поэме то, что видел в молодости собственными глазами, а по нашей синусоиде это конец XIII века, т. е. после 1261 года, года падения Латинской империи на Босфоре. Между тем историки и литературоведы убеждают наивную публику, что в его описаниях представлен VIII век до н. э., строительство Рима.
Приведем для начала несколько мнений о творчестве Вергилия, высказанных литературоведами. Они весьма противоречивы. Первое: «… христианское Средневековье с уверенностью видело здесь пророчество о рождении Христа («Мальчика лишь сохрани, рожденного, с коим железный кончится век, золотой же возникнет, для целого мира…») и за это чтило Вергилия как святого».
Второе: «Вергилий же на исходе античности считался уже не только мудрецом, но и колдуном и чернокнижником». Получается, что в Средние века античного колдуна чтили как святого!
«Как бы то ни было, мистический пафос 4-й эклоги отражал те мессианские настроения эпохи, на которые в значительной мере опирался Октавиан, приходя к власти».
«Энеида» – эпос, основанный на мифе о переселении троянца (византийца) Энея в Лаций (в латинскую землю, Италию), относится, по нашей хронологии, к концу XIII – началу XIV века и повествует о перенесении столицы Византийской империи с Босфора в Италию. То есть рассказ идет о том, как вернувшиеся из Рима-на-Босфоре участники Крестовых войн строили Рим-на-Тибре. Посмотрите с этой точки зрения и на беседу Энея с римским царем, когда они бредут по берегу Тибра, и на остальные разговоры:
Тут Эней к царю обращается с дружеской речью:
«Лучший из Грекорожденных, кому с мольбами фортуна
Мне обратиться велит, простирая обвитые шерстью ветви.
Меня не страшит, что ты Данаев вождь аркадийских,
Что с Атридами ты от единого корня восходишь:
Доблесть моя меня и святые богов предвещанья,
Наших отцов родство и земли твоей громкая слава
Соединили с тобой, добровольно ведомого роком».
Затем бедняк Эвандр ведет Энея по будущему Риму:
Вот к Торпейской скале он ведет, к Капитолиям, ныне
Златовенчанным, тогда ж заросшим дебрями дерна.
Святость грозная мест уже тогда повергала
В страх поселян, уж тогда дрожали пред лесом и камнем.
«Эту рощу, – он рек, – и холм этот зеленоверхий
Бог неизвестно какой населяет, Аркады верят,
Будто видали порой, как Юпитер черной Эгидой
В воздухе здесь потрясал, воздвигая десницею бури.
Далее города два, со стенами, лежащими в прахе;
Видишь ты древних мужей останки и сооруженья.
Яном построен отцом этот Кремль, а оный – Сатурном,
Имя Яникул сему, а тому – Сатурния имя».
Так меж собой говоря, они подходили к жилищу,
Где бедняк Эвандр обитал, и на форуме римском
Зрели разбросанный скот, мычащий в пышных Каринах.
Итак, коровы мычат на месте будущего Форума, но не во время Ромула, а во время этой, приведенной только что беседы об основании Рима. Упоминание «древних мужей» не должно вводить нас в смущение, как и «стены, лежащие в прахе», – этой древности может быть лет сто, а то и пятьдесят. Ничего нет необычного, что рядом с будущей столицей уже когда-то что-то строили, и это «что-то» развалилось, тем более что древние стены, лежащие во прахе на земле, – удивительная вещь: нынешним археологам, чтобы найти прах древних стен, приходится в землю зарываться, и достаточно глубоко.
Другой перевод последней строки:
…стада попадались навстречу повсюду —
Там, где Форум теперь, и Карин роскошных кварталы.
О времени Вергилия вот что можно прочесть в книге Джованни Виллани, лучшего итальянского историка XIV века:
«После разрушения Трои (сноска редактора книги Виллани: падение Трои сейчас датируется приблизительно 1260 годом до н. э.) ее оставил и Эней, вместе со своим отцом Анхизом, сыном Асканием… и с отборным отрядом из трех тысяч трехсот троянских мужей, поместившимся на двадцати двух судах… Эней отплыл в Италию, но поднявшаяся буря рассеяла его флот и разбросала корабли в разные стороны. Один из них затонул… а остальные прибило к африканскому берегу независимо друг от друга, поблизости от воздвигнувшегося там славного города Карфагена (сноска: считается, что Карфаген был основан в 814 году до н. э.)…
Покинув Албанию, Ромул и Рэм, потомки Энея, окружили стеной великий и славный город Рим, который и до этого издревле был населен жителями отдельных деревень и укрепленных мест, разбросанных по холмам и долинам, но близнецы впервые поселили их в одном городе. Было это через 454 года после разрушения Трои (сноска: по «римской традиции», Рим был основан в 753 году до н. э., как утверждают современные историки)»…
Разночтения в тексте Виллани налицо. Сам он дат нигде не ставит, но из его высказываний, приложенных к традиционным датировкам, в одном случае следует, что Рим основан то в 806 году до н. э. (через 454 года после падения Трои в 1260), то вдруг оказывается, что Христос родился через 704 года после основания Рима. А традиционная история показывает это основание на 753 году до н. э., явно найдя «среднюю» величину. Да и упоминание Карфагена, «воздвигнувшегося» через 446 лет после высадки на африканском берегу соратников Энея, выглядит нелепо.
Книга Виллани, написанная в XIV веке, как нам представляется – вскоре после появления «Энеиды», показывает всю историю как бы в привычной нам хронологии, но нужно учитывать, что перевод этого текста сделан с издания 1857 года, уже отредактированного, «причесанного» под традицию. К тому же в сносках редакторы поместили традиционные даты, чтобы читатель «правильно» понимал сообщения автора. Однако те места, по поводу которых в XIX веке еще возможны были разные толкования, остались не вычищенными редакторами, как, например, следующий пассаж:
«Когда папа и Пипин (отец Карла Великого) вошли в Рим, горожане встретили их с почетом: Пипин стал римским патрицием, то есть наместником империи и отцом Римской республики».
А ведь не только не существовало тогда Священной Римской империи германской нации, но не было еще и империи самого Карла Великого. Чьим же наместником стал Пипин? Очевидно, Византийской. Спрашивается: а что же такое в этой империи – Римская республика? Может быть, Папская область?…
Поразительна хронология римских памятников. Капитальным строительством здесь, похоже, занимались только от I века до н. э. и до II века, а затем – начиная с XV века. «Раннехристианским» же постройкам даты не дадены. Поскольку мы только что, реконструируя хронологию, показали, что строительство должно было вестись с конца XIII и весь XIV век, можно предположить, что традиционные римские постройки относятся как раз к этому периоду. Впрочем, так оно и следует из нашей синусоиды.
Специально для людей, верящих в древность римских строений, приведем выписку об архитектуре Ватикана и Рима из Большого энциклопедического словаря:
«ВАТИКАН…сосредоточены ценнейшие сокровища культуры и искусства. Собор св. Петра (Сан-Пьетро, 15–18 вв.); барочная пл. св. Петра (17 в., Л. Бернини); дворцовый комплекс: Скала Реджа (17 в., Л. Бернини), Зала Реджа (16 в., А. Да Сангалло Мл.); капеллы: Паолина (16 в.), Сикстинская (15 в., Дж. Дольчи, фрески Микеланджело и др.), Николая V (15 в.), апартаменты Борджа со Станцами Рафаэля; дворы: Сан-Дамазо с Лоджиями Рафаэля, Бельведера (16 в., Д. Браманте); сады с Казино Пия (16 в., П. Лигорио), Базилика, худ. музеи».
«РИМ…Богатые архитектурные комплексы разных эпох: руины римских и императорских форумов (Триумфальная арка Тита, 81; колонна Траяна, 111–114), Колизей, Пантеон, термы Каракаллы, Аппиева дорога и др. Раннехристианские катакомбы, христианские базилики. Ренессансные дворцы (Канчеллерия, Фарнезе), виллы (Фарнезина, Мадама), ансамбль пл. Капитолия (с 1546), собор св. Петра (1506–1614). Динамические ансамбли (пл. св. Петра, 17 в.), церкви (Сан-Карло алле Куатро Фонтане, Сант-Андреа) и дворцы эпохи барокко».
О строительстве при Вергилии И. Шифман пишет:
«Август (современник Вергилия) видел одну из своих заслуг в том, что он развернул в Риме интенсивное строительство. И он, и его ближайшие сотрудники организовали работы по благоустройству города… По словам Светония, Август гордился тем, что оставляет мраморным Рим, который принял кирпичным. По другой версии, Август говорил перед смертью своим друзьям, что принял Рим земляным (!), а оставляет им его каменным».
Во-первых, здесь мы видим, как первоначальный текст менялся при обработке его самим Светонием (да и только ли Светонием?) Во-вторых, что же означает весь этот эпизод? Что царский и республиканский Рим во времена Вергилия и Августа был земляным? Куда-то делась его древность… Ведь если Рим строили при Вергилии, а его жизнь относят на I век до н. э., то легенда о Ромуле, вместе с датировкой того Ромула VIII веком до н. э., переходит целиком в разряд легенд. Но ведь дату «от сотворения Города» историки оставляют прежней – 753 год до н. э.!
«Вергилий, как кажется, далеко выходит за пределы простого выявления параллелей между правителями. Им, по-видимому, движет представление о том, что предназначением Августа было воспроизвести деяния Энея и как бы заново основать Рим», – пишет П. Берк в статье «История как аллегория». Ну что ж, если возможно допущение, что автор (Вергилий) в угоду живущему при нем императору (Августу) берется писать поэму о событиях, произошедших в Риме за семьсот лет до его рождения с героями, покинувшими Трою за тысячу двести лет до его рождения, то ничего другого, кроме аллегорий, историку от этой истории ждать не приходится.
Уже совсем другую картину Рима дает нам Ювенал, живший более чем двумя столетиями позже Вергилия (II век н. э.):
Тот, кто в Тренесте холодной живет, в лежащих средь горных,
Лесом покрытых кряжей Вольсиниях, в Габиях сельских,
Там, где высокого Тибура склон, – никогда не боится,
Как бы не рухнул дом, а мы населяем столицу
Все среди тонких подпор, которыми держит обвалы
Домоправитель: прикрыв зияние трещин давнишних,
Нам предлагают спокойно спать в нависших руинах.
Жить-то надо бы там, где нет ни пожаров, ни страхов.
Укалегон уже просит воды и выносит пожитки,
Вот задымился и третий этаж, а ты и не знаешь.
В соответствии с нашей синусоидой это конец XIV – начало XV века, последние десятилетия существования Византийской империи. Рим еще не входит в состав Священной Римской империи, он – византийский. Городу почти полтораста лет. Уже много построено здесь знаменитых «древних» сооружений из мрамора, простой же люд теснится по-прежнему в Риме земляном и кирпичном, пусть даже и в трехэтажных домах, по свидетельству Ювенала. (Сравните с описаниями Петербурга у Гоголя, сделанными через 130–140 лет после основания новой столицы России.) То, что пишет Ювенал о Риме, аналогично многим описаниям средневековых городов, разница только в хронологии. Не пора ли ее поправить?
Большая часть больных умирает у нас от бессонниц;
Полный упадок сил производит негодная пища,
Давит желудочный жар. А в каких столичных квартирах
Можно заснуть? Ведь спится у нас лишь за крупные деньги.
Вот потому и болезнь: телеги едут по узким
Улиц извивам, и брань слышна у стоящих обозов, —
Сон улетит, если спишь ты как Друз, как морская корова.
Если богач спешит по делам, над толпы головами,
Всех раздвинув, его понесут на просторной либурне;
Там ему можно читать, писать или спать по дороге, —
Ежели окна закрыть, то лектика и дрему наводит;
Все же поспеет он в срок; а нам, спешащим, мешает
Люд впереди, и мнет нам бока огромной толпою
Сзади идущий народ: этот локтем толкнет, этот палкой
Крепкой, иной по башке заденет бревном иль бочонком;
Ноги у нас все в грязи, наступают большие подошвы
С разных сторон, и вонзается в пальцы военная шпора.[90]
Это время, когда, как сообщается в книге М. Гаспарова, «сенатор Фабий Пиктор… пишет на греческом языке и для греческих читателей первый обзор римской истории, выставляя на вид троянское (византийское) происхождение, исконную доблесть и высокие цели Рима». Правда, историк полагает, что речь идет о II – начале III века. Для нас же здесь важно, что на уровне линий № 6–7 (XIV–XV реальные века) «город (Рим) обстраивается греческими храмами, учреждает новые пышные празднества по греческому образцу…» и что «Все поэты первого столетия римской литературы (Ливий Андроник, Гней Невий и Макций Плавт) происходят… не из Рима, а из более глубоко эллинизированных областей Италии».
Это описание полностью подходит для реальной ситуации, которая сложилась в итальянском Риме, когда сюда валом хлынули греки накануне и после падения Константинополя в 1453 году. Вот о чем пишет Ювенал, причем надо учитывать, что при нем – явно до падения Константинополя – приток греков и других народностей империи еще не столь велик:
Высказать я поспешу – и стыд мне не будет помехой, —
Что за народ стал приятнее всем богачам нашим римским:
Я от него и бегу. Перенесть не могу я, квириты,
Греческий Рим! Пусть слой невелик осевших ахейцев,
Но ведь давно уж Оронт сирийский стал Тибра притоком,
Внес свой обычай, язык, самбуку с косыми струнами,
Флейтщиц своих, тимпаны туземные, разных девчонок:
Велено им возле цирка стоять. Идите, кто любит
Этих развратных баб в их пестрых варварских лентах!
Твой селянин, Квирин, оделся теперь паразитом,
Знаком побед цирковых отличил умащенную шею!
Греки же все – кто с высот Сикиона, а кто амидонец,
Этот с Андроса, а тот с Самоса, из Тралл, Алабанды, —
Все стремятся к холму Эсквилинскому иль Виминалу,
В недрах знатных домов, где будут они господами.
Ум их проворен, отчаянна дерзость, а быстрая речь их,
Как у Исея, течет. Скажи, за кого ты считаешь
Этого мужа, что носит в себе кого только хочешь:
Ритор, грамматик, авгур, геометр, художник, цирюльник,
Канатоходец и врач, маг, – все с голоду знает
Этот маленький грек; велишь – залезет на небо;
Тот, кто на крыльях летал, – не мавр, не сармат, не фракиец,
Нет, это был человек, родившийся в самых Афинах.
Тот же народ, умеющий льстить, наверно похвалит
Неуча речь, кривое лицо покровителя-друга,
Или сравнит инвалида длинную шею – с затылком
Хоть Геркулеса, что держит Антея далеко от почвы,
Иль восхвалит голосок, которому не уступает
Крик петуха, когда он по обычаю курицу топчет.
Все это можно и нам похвалить, но им только вера.
Кто лучше грека в комедии роль сыграет Фаиды,
Или же честной жены, иль Дариды совсем не прикрытой,
Хоть бы рубашкой? Поверить легко, что не маска актера —
Женщина там говорит: настолько пусто и гладко
Под животом у нее, где тонкая щелка двоится.
Весь их народ: где смех у тебя – у них сотрясенье
Громкого хохота, плач – при виде слезы у другого,
Вовсе без скорби. Когда ты зимой построишь жаровню,
Грек оденется в шерсть; скажешь: «жарко», – он уж потеет.
С ним никак не сравнимся мы: лучший здесь – тот, кто умеет
Денно и нощно носить на себе чужую личину,
Руки свои воздевать, хвалить покровителя-друга.
Раз уж о греках зашла наша речь, прогуляйся в гимназий, —
Слышишь, что говорят о проступках высшего рода:
Стоиком слывший старик, уроженец того побережья,
Где опустилось перо крылатой клячи Горгоны,
Друг и учитель Бареи, Барею он угробил доносом, —
Римлянам места нет, где уже воцарился какой-то
Иль Протоген, иль Гермахт, что по скверной привычке
Другом владеет один, никогда и ни с кем не деляся;
Стоит лишь греку вложить в легковерное ухо патрона
Малую долю отрав, естественных этой породе, —
Гонят с порога меня, и забыты былые услуги:
Ценится меньше всего такая утрата клиента.
На протяжении XIV–XV веков турки теснили греков, а в середине XV и вовсе отняли у них Византию. Греки, вместе со своим языком и культурой, окончательно заполонили Рим. По нашей реконструкции (по синусоиде) в новый пласт культуры должна попасть «древнегреческая» литература IV–III веков до н. э., «древнеримская» от минус III до плюс III века и собственная литература итальянского Рима XIV–XV веков.
И что же мы видим? В самом деле, римляне не желают делать ничего, кроме как перелицовывать греков, и в точности по указанной методике: во II веке н. э. они «переделывают» греков IV до н. э. и более ранних веков, в III веке н. э. – греков III до н. э и ранее. А итальянцы в XIV–XV веках, в самом деле, опять берутся за греческие произведения и опять увлекаются аттической литературой!
Гней Невий, создавший национальную эпопею «Пуническая война» (сатурнийским стихом в семи книгах), занимается также перелицовкой греческих комедий, не иначе как на потребу ностальгирующим грекам Рима:
«В комедии, своем любимом жанре (известно более 30 заглавий), он старался как можно свободнее перерабатывать образцы греческой новой комедии, вводя в одну греческую пьесу мотивы из другой (контаминация) и вставлял куски собственного сочинения, часто с прямыми намеками на римскую действительность: на разгульную молодость полководца Сципиона…» и т. п.
А вот что сообщают литературоведы о римлянине Тите Макции Плавте (ок. 225–184 н. э., линии № 6–7):
«… Аристофановский дух буйного полнокровного веселья… сохранился и в его пьесах… (Аристофан – V–IV до н. э.) Аттическая новая комедия с ее идеалом «воспроизводства жизни» превращается в его произведениях в забавную буффонаду…»
… В переработке Плавта новоаттическая комедия утрачивает изящество и глубину, но приобретает буйную жизнерадостность и оптимизм, уже недоступный для Менандра (IV до н. э.) и его продолжателей».
Точно так же Квинт Энний (239–169) берется перелагать Еврипида (480/84-406), «трагичнейшего из поэтов». И такие примеры можно длить и длить… А для нас главное, эту же самую ситуацию описывают историки применительно к XIV–XV векам. Вот цитата из учебника «История западноевропейской литературы»:
«В центре внимания гуманистов стояло собирание и изучение рукописей древних писателей, среди которых все большее значение приобретали греческие авторы. После падения Константинополя (1453) эмигрировавшие в Италию византийские ученые познакомили гуманистов со всеми писателями Древней Греции. Это значительно расширило кругозор поздних гуманистов по сравнению с Петраркой и Боккаччо.
Гуманисты XV в. окончательно эмансипируются от учения католической церкви и вступают в решительную борьбу со средневековой схоластикой. Они ощущают себя подлинными язычниками и возрождают целый ряд течений античной философии. Сначала у гуманистов пользуется большой популярностью стоическая философия, разработанная Леонардо Бруни и Поджо Браччолини. Затем на смену ей приходит увлечение эпикурейским учением, крупнейшим представителем которого был Лоренцо Валла. Во второй половине XV в. во Флоренции начинается увлечение платонизмом; начало ему положил Марсилио Фичино, который становится во главе учрежденной Козимо Медичи Платоновской Академии. После Платона в XVI в. наступает очередь Аристотеля, освобожденного от средневековой схоластической оболочки. Пропаганда его в Италии является заслугой Помпонацци».
Вот еще некоторые литературоведческие мнения с нашими комментариями:
В Риме «из греческих оригиналов трагедия пользовалась преимущественно патетическим Еврипидом, комедия – Менандром; таким образом, Рим был наследником эллинистических вкусов… Так, в «Ифигении» Энния еврипидовский хор служанок был заменен хором солдат, чтобы подчеркнуть одиночество героини, а в «Братьях» Теренция эпизод похищения девушки у сводника был перенесен из рассказа на сцену ради бурного комического действия».
Как всякие подражатели «на потребу дня», римляне стремятся усилить в трагедии трагизм, а в комедии – комизм.
«Лутиций Катул, Порций, Лицин, Валерий Эдитуй упражняются в сочинении эротических эпиграмм и ученых дидактических поэм». Это – якобы II–I века до н. э., линия № 6, одновременно с Боккаччо. «Именно римская трагедия (где традиция не дошедших до нас пьес Энния, Пакувия и Акция была продолжена Сенекой) стала образцом для первых европейских трагиков – от Альбертино Муссато в XIV в. до драматургов елизаветинской Англии».
Все – линии № 6 (XIV реальный век), Сенека – линия № 5.
«… со II–I вв., когда Греция под властью Рима стала утешаться лишь культом древности во имя древности, ученые риторы начинают копировать аттический диалект классических ораторов именно потому, что он был прошлым, а не настоящим языка».
А нам понятно, что после чумы 1347–1350 годов изменился и язык, он стал более азиатским, в связи с массовыми переселениями.
«Цицерону пришлось вести борьбу против обеих крайностей: как против излишней пышности римских азианцев, так и против излишней скудости римских аттицистов; памятником этой полемики остались два его трактата, «Брут» и «Оратор».
«… Петрарка, впервые обнаружив (?) в 1345 г. письма Цицерона к Аттику, был так взволнован этим чтением, что написал оратору латинское письмо на тот свет…»
Петрарка был слабоумным? Или Цицерон умер от чумы в XIV веке, а при Петрарке был еще жив? На деле же Цицерон стал создателем латинского литературного языка, вот в чем дело. Видимо, и греческий литературный язык (так называемый древнегреческий) создавался в это же время. Как известно, Данте не знал греческого, так он мог не знать его именно поэтому!
Кстати, Джон Перкис в книге «Греческая цивилизация» отмечает (почему-то совсем этому не удивляясь), что «в современном греческом безошибочно узнается прежний язык, и он гораздо ближе к своему предку, чем современный английский к языку Чосера». Поскольку Чосер жил в 1340–1400 годы, легко сделать вывод, что «предок» современного греческого создавался не раньше этого времени, а стал широко известным еще позже.
Полициано пишет во второй половине XV века:
«Во Флоренции дети лучших фамилий говорят на аттическом диалекте так чисто, так легко, так непринужденно, что можно подумать, будто Афины не были разрушены и взяты варварами, а по собственному желанию переселились во Флоренцию».
Под варварами он тут, наверное, понимает турок, а историки, конечно, имеют в виду каких-то древних варваров. Получается, автор XV века всерьез утверждает, что из-за древних варваров древние греки переселились во Флоренцию и стали его соседями.
В это время члены венецианской академии Альдо Мапуция беседовали между собой только по-гречески! Будем ли удивляться, что в «древнеримском» ответвлении этой же самой истории писатели тоже сплошь перешли на греческий язык?
«…появляется ряд «Всемирных историй» на греческом языке, общей целью которых было показать (вслед за Полибием), как Рим пришел к власти над миром: авторами их были уже упоминавшийся ритор Дионисий Галикарнасский, известный географ Страбон, историки Диодор Сицилийский, Николай Дамасский; на латинском языке такую же компиляцию составил Трог Помпей; все эти сочинения сохранились частично или в отрывках. В отличие от всех этих авторов Ливий не пытается охватить мировую историю и ограничивается римскими делами; за образец он берет не Полибия, а древних анналистов, но их материалу старается придать… стилистическую отделку».
Мало было Ливию историю сочинять, так он еще «подделывался» под «древний стиль». И кстати, эти «подделки под древность» очень распространены во всех веках линии № 5–6. Скажем, Альбертино Муссато (1261–1329) написал пятиактную трагедию «Эцеринис» не абы как, а «в подражание кровавым драмам Сенеки» и в том же стиле:
«В пьесе Муссато нет динамизма, действие не реализовано в драматических формах… Рассказы о происходящем где-то за сценой комментируются хором, служащим как бы рупором общественного мнения… Трагедия перегружена морализующими партиями хора и длинными монологами».
Откуда же взял в XIV веке итальянец Муссато свои стилистические приемы? Не только у Сенеки, но и у Тита Ливия, представьте себе, который в свою очередь, как мы только что прочли, подражал древним грекам:
«Мастерству исторического повествования он (Муссато) учился у своего соотечественника (и современника!) Тита Ливия. Итальянский историк старался следовать римскому историографу даже в построении периодов, в приемах передачи авторской речи и речи действующих лиц. Для обозначения современных ему учреждений и должностей Муссато вводит римскую терминологию».
О Ливии вот что еще нам сообщают:
«… Свою задачу он видит в том, чтобы выявить воспитательное значение исторических событий, а не в том, чтобы проверить их подлинность, подробности и причинную связь… Если Цицерон больше всего заботился о том, чтобы отделить прозаический язык от поэтического, литературный от разговорного, нормы от нарушений норм, то у Ливия эти категории вновь начинают смешиваться (нисходящая ветвь синусоиды, ничего не поделаешь). Первые книги Ливия нашел Петрарка. Позднейшие подражания Ливию учитывали эту его особенность. Первое издание – 1469 г.».
Нам непонятно, каким образом все литературные приемы, стиль, язык, могут перелетать на тысячу – полторы тысячи лет в неизменном виде, не поддерживаемые на протяжении всего этого срока постоянной практикой. А историкам традиционной школы, надо думать, это понятно:
«Наука поэзии» Горация… именно она – и лишь во взаимодействии с ней «Поэтика» Аристотеля – послужила образцом для поэтик Возрождения и классицизма в прозе и в стихах (Вида, Буало)».
«Мощные фигуры Тацита и Ювенала замыкают развитие идейных и стилистических исканий I в. н. э… II в. н. э. по традиции считается периодом последнего расцвета Римской империи».
Созданная в «Древнем Риме» литературная традиция, говорят историки, «законсервировалась» и вновь обнаружилась в средневековой Европе. Вот как изящно объехали «темные века» последователи Скалигера, рассказывая эту удивительную историю:
«Реформа языка и стиха латинской поэзии в творчестве поэтов конца I в. до н. э. дала римской литературе совершенную систему художественных средств, оставшуюся в основе своей неизменной до последних веков античности, а отчасти и позже, в ученой поэзии Средневековья и тем более Возрождения».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.