Немного о быстрой езде

Немного о быстрой езде

О национальной любви к быстрой езде писал, как известно, Н. В. Гоголь, а доказательства этому тезису мы встречаем на каждом шагу. Популярен такой анекдот: «В 67,4 % случаев аварий на территории США последними словами водителей был крик "Oh, shit!" (думаем, перевода не требуется). На территории России, в 96,5 % аварий последние слова водителя были такие: "Глянь, братва, как я могу!.."».

В девяностые годы появился в нашей стране новый обычай – вешать траурный венок на месте аварии автомобиля, приведшей к человеческим жертвам. А поскольку аварий становилось все больше, некоторые дороги стали напоминать аллеи славы – деревья и столбы по обе стороны шоссе увешаны венками. Эти венки служат выразительным предупреждением для лихачей. Благоразумное поведение прививается не всем. Многие водители считают ниже своего достоинства уступать дорогу кому бы то ни было, в том числе и пешеходу.

Долгое время Россия занимала второе место в мире по количеству автомобильных катастроф, уступая лишь Китаю, что неудивительно, поскольку в Китае живет людей поболее, чем у нас.

В России регистрируется так много нарушений дорожного движения, что есть подозрение: в них замешан практически каждый автомобилист. В частности, речь идет о таком распространенном явлении, как игнорирование дорожной разметки «зебра», которая, как утверждает развешанная по московским улицам социальная реклама, «главнее всех лошадей». Почти четверть сбитых пешеходов попали в роковое столкновение с автомобилем на пешеходных переходах. Это равнодушие российских водителей к «зебре» было неприятным сюрпризом для иностранцев, который привыкли, что, едва они ступят с тротуара на проезжую часть, автомобили останавливаются. Грустная статистика может навести на мысль, что русские любят риск. Куда более здравое предположение: с нас в стране с трудом укореняется культура отношений на улице. Много лет назад советские остроумцы предлагали изменить изображение пешехода на зеленом кружке светофора: условный человек должен был не идти, а бежать.

Отметим, что к 2011 году нравы отчасти изменились. Что повлияло на них – «лежачие полицейские», ужесточение правил дорожного движения, потепление общественного климата, поездки соотечественников в Европу и созерцание чужеземной учтивости?.. Наверное, все вместе.

Любовь к скорости – в крови русских. Быстрой ездой в России гордились. Она даже считалась неким национальным аттракционом. Екатерина II искала извозчика, который мог бы продемонстрировать прусскому королю все прелести русской манеры езды, доставив его из Петербурга в Москву за 36 часов. Такой извозчик немедленно сыскался, но честно предупредил: «Доставить-то я его доставлю, но не поручусь, будет ли жива в нем душа».

Среди парадоксов русской жизни иностранцев поражало присущее России сочетание плохих дорог со всеобщей страстью к быстрой езде.

Не исключено, что моду на стремительную езду ввел император Николай Павлович. Он вообще был самым неутомимым русским путешественником своего времени. Дотошными историками подсчитано, что в период с 1825 по 1850 год он в среднем проезжал по 5500 верст ежегодно. Его стремительные рейды по России приводили в трепет провинциальных чиновников. Для сравнения: специалисты подсчитали, что Пушкин за всю жизнь проехал около 10 тысяч верст.

Николай I почти вписался в рекордный график, придуманный для прусского короля. После постройки шоссейной дороги Петербург – Москва в 1816 – 1833 годах император установил абсолютный по тем временам рекорд скорости. Не останавливаясь на ночлег, он преодолел расстояние между двумя столицами за 38 часов. Понятно, что при этом он часто менял лошадей, везде получая отборных.

Маркиз де Кюстин по поводу быстрой езды замечает не без иронии: «Здесь в обычае ездить быстро, я не могу проявлять меньше нетерпения, чем другие путешественники. Не спешить – это значит терять свое достоинство. Чтобы иметь вес в этой стране, нужно торопиться».

Такая езда вредна для легких, и от нее постоянно ломается экипаж, жалуется французский маркиз. Не беда, отвечает русский человек, а сельские циклопы, то есть кузнецы, на что? А о своем здоровье русский, кажется, вообще задумывается только на смертном одре.