Предисловие. Зеркальный мир

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Предисловие. Зеркальный мир

Будем заниматься астрономией, чтобы ставить задачи разуму.

Платон

Два десятилетия назад художник, иллюстрирующий книгу М. Клэггета «Греческая наука в древности» (Clagget М. Greek science in antiquity), остроумно представил суть рассуждений автора в рисунке на обложке: из яйца, лежащего на подставке, покрытой разного рода числами и геометрическими фигурами, проклевывается не желторотый птенец, а древнегреческий бородатый философ. Чтобы уж каждый понял многозначительный намек, иллюстратор расписал чертежами и скорлупу яйца. Вряд ли, однако, даже склонный к юмору М. Клэггет предвидел, какой ответ может последовать вдруг от археолога на недоуменный вопрос — кто это умудрился покрыть чертежами подставку и яйцо до появления из него на свет самого родоначальника европейской науки и культуры?

Поскольку речь идет об истоках современной цивилизации, то, наверное, мысль большинства читателей направится в поисках ответа дорогой, давно проложенной науковедами, — в страну многомудрых жрецов Великого Хапи, Египет, или (что считается более предпочтительным) на Ближний Восток, в Халдею, край волшебников-магов и звездочетов-астрологов, познавших суть бытия и тайн грядущего. Недаром и Самуэль Крамер, видный американский историк, в своей широко известной книге «История начинается в Шумере» корни мировой пауки обнаруживал здесь, среди выдающихся достижений древнего населения Двуречья, признанной колыбели ранних культур евразийских народов.

Быть может, это покажется шуткой, по почему бы теперь, после примечательных находок эпохи древнекаменного века в Северной Азии, не осмелиться заявить, что… история начинается в Сибири? А если к сказанному добавить, что подтвердить такое заявление могут «астрономические трактаты», обнаруженные на стойбищах ледникового времени севера Азии, то нетрудно вообразить степень негодования оппонента: «Шутки, конечно, и в науке дело хорошее, но надо бы знать им меру. Ибо каждому школьнику известно, что охотники на мамонтов трактатов по астрономии не сочиняли, хотя бы уже потому, что письменности они не имели, а считать, а также чертить геометрически осмысленные фигуры не умели». Действительно, о каком «начале цивилизации», да еще в Сибири, о каких там «истоках наук» может идти речь при оценке умственных способностей людей, культура которых отстоит от современности на десятки, а то и на сотни тысячелетий?

Не стоит, однако, торопиться выносить категорические суждения в вопросах деликатных, к коим в сфере археологии относится в первую очередь мир мышления далекого предка. Недаром сейчас, когда человек вышел в космическое пространство, историки науки, размышляя о том, когда земляне приступили к подготовке величайшего из своих свершений, стали уделять пристальное внимание интеллекту и духовности древних людей, их изначальным попыткам познать мир и свое место в нем. Человек в последние десятилетия сделал первые шаги в бескрайних просторах Вселенной, доступных ранее лишь пытливым глазам и разуму. Практически — действительно первые, но следует помнить, что им предшествовали (правда, всего-лишь в воображении) тысячи «стартов» безвестных мечтателей далеких эпох. В мифах, этих сказочных грезах человечества, кажется, навеки «плененного» его колыбелью — Землей, люди на птицах поднимались над нею и возносились в Космос. И тогда их необъятная обитель виделась им всего лишь маленьким диском, сходным с Луной.

Читатель, однако, может с полным на то правом возразить: мифы — не довод для оправдания рискованной гипотезы. Право ее на жизнь может подтвердить лишь факт познания предками тайн природы и, непременно, установленный на уровне точности естественных наук. Ведь речь идет об основополагающей проблеме в истории культуры — времени и месте становления цивилизации. Вот тут-то, продолжая полушутливо настаивать на своем, стоит признаться, что гипотезу эту подтолкнуло к появлению на свет еще одно весьма существенное обстоятельство: ошеломляющее удревнение археологами времени появления на Земле предка человека и открытие следов культуры в местах, где они до недавних пор совершенно не ожидались. Речь идет вот о чем: если около ста лет назад считалось ересью утверждать, что первые люди появились где-то в «Саду Эдема» библейской Земли Двуречья чуть древнее шести тысяч лет назад, то теперь со всей очевидностью стало ясно, что событие это выходит за пределы трех миллионов лет, а за честь называться прародиной человечества соперничают Африка и Азия, в том числе северная часть ее — Сибирь. Так на глазах третьего поколения археологов палеолита произошел коренной переворот в представлениях о временной протяженности эволюции первобытного общества. Неожиданное «постарение» человечества и энергия, с которой, как выяснилось, прапредок осваивал Землю, вынуждают теперь даже самого закоренелого скептика иначе взглянуть на достижения древнейших людей в развитии культуры, в особенности по части их интеллекта. В самом деле, неужто перво-предки наши миллионы лет назад тем и занимались, что почти бездумно (некоторые даже упорно утверждают — инстинктивно) колотили камни, кое-как приспосабливая их «для разделывания охотничьей добычи», обладание которой будто бы безраздельно захватывало все помыслы их полуживотного ума?

Пожалуй, пора поставить сей постулат под сомнение, ибо он означает, в сущности, отказ от многих сотен тысячелетий культурной истории. Попробуем вначале опровергнуть догму такой, допустим, цепочкой наивных, кажется, размышлений: далекий предок, человек древнекаменного века, подобрал на берегу окатанный водой кварцитовый булыжник и, ударив другим камнем, отделил от него продолговатую пластину. Зачем? Для того, чтобы получить простейший, вроде ножа, инструмент с острым режущим краем, — таков правильный ответ. Можно, однако, поставить вопрос по-другому, акцентируя внимание на несравненно более существенной стороне этого, вполне тривиального эпизода: что могла означать для накопления знаний, скажем, по геологии, а точнее, по минералогии та же самая обыденная трудовая операция? При таком повороте разговора возможна ведь совсем иная оценка действий обезьяночеловека: отделяя пластину от гальки, он хотел знать, чем расколотый камень как твердая порода отличается от другого и не лучше ли эта порода по определенным качествам той, которая обычно использовалась им для изготовления орудий.

Отдаю себе с полной ясностью отчет в том, что до вопрошающего стука геологического молотка о каменную глыбу людям еще предстояло пройти с трудом укладывающуюся в воображении вереницу лет — по меньшей мере три миллиона. Но разве уже не тогда человек сделал первый шаг к выработке приемов распознавания и оценки горных пород, а значит, по существу, и к началу становления одной из естественных наук? Понимая легкую уязвимость такого допуска при постановке сложной проблемы, все же (усыпляя бдительность и давая возможность придирчивому собеседнику шаг за шагом без труда опровергать себя) продолжим разговор в том же свободном ключе.

Зоны Земли, где происходил сложный процесс становления человека, отличались разнообразием природных условий. А исходным фактором, который обусловливал эволюцию Homo, всегда было наличие около стойбища не только воды и животных — объектов охоты, но и подходящих для изготовления орудий труда камней. Проходили сотни тысячелетий. И вот уже можно заметить, что обезьянолюди стали использовать при изготовлений инструментов не любое приемлемое по качеству сырье (положим, легко доступные на речных отмелях кварцитовые гальки), а предпочтительно кремнистые породы, которые раскалывались легче и при том края сколов отличались невиданной ранее тонкостью и остротой, что повышало эффективность инструмента.

Обезьянолюди перестали со временем довольствоваться первым подвернувшимся под руку камнем. Они перешли на определенном этапе своей культурной истории к целенаправленным поискам сырья, пригодного для изготовления орудий, которые от эпохи к эпохе становились все разнообразнее. Обезьянолюди начали осваивать многоступенчатые трудовые операции. Предки стали, наконец, совершать своего рода «разведывательные экспедиции» в поисках камня, которому отдавалось особое предпочтение при изготовлении орудий охоты и домашнего труда. Чтобы не быть голословным, напомню, что синантропы, обезьянообразные обитатели пещеры Чжоукоудянь в Северном Китае, четверть миллиона лет назад регулярно выполняли свои «геологические маршруты» за сырьем на поразительные для глухой «эпохи дикости» расстояния. Эти так называемые архантропы Восточной Азии совершали походы за желанными гальками на расстояние около полусотни километров!

Власть предков над камнем, этим чудным даром природы, представляется почти волшебной, когда пристально изучаешь следы их кропотливой работы. Впрочем, стоит ли удивляться ювелирной точности и мастерству обращения с этим твердым материалом, если за плечами охотника древнекаменного века осталось уже около трех миллионов лет познания его свойств и качеств? Современники первобытных слонов, мамонтов и шерстистых носорогов, а также диких лошадей, бизонов, оленей и горных баранов не могли позволить себе знать камень плохо. Ведь от прочности, надежности, остроты и совершенства форм инструментов зависела удача в охоте, а значит, и жизнь охотника и всех его сородичей. Иначе говоря, камень как производственное сырье составлял основу основ технологии и индустрии палеолитического человека, и потому можно нe сомневаться, что он достаточно рано в совершенстве уяснил его качества.

Но не одно только это, самое, быть может, важное из обстоятельств, обусловило особое внимание первобытного человека к камню, настойчиво подталкивая к познанию свойств его. Помимо того камень уже более миллиона лет назад стал использоваться обезьянолюдьми в качестве материала при сооружении первых в истории архитектуры строений — жилищ, которые укрывали сообщества предков от непогоды, защищали их от сурового мира, как теперь корабль защищает космонавта от смертельно опасного внеземного пространства. В этих примитивных хижинах со временем появились выкладки из булыжников и плиток, в которых заметались бережно защищенные от дуновений ветра языки пламени, дарующего тепло телу, а поджаренному мясу — дразнящие запахи и вкус. И вот уже камням, из которых при ударах вылетали живые искры, стали приписываться некие таинственные свойства, отчего, вероятно, колдовским кольцом и опоясали они в недрах пещеры Монте-Чирчео (Италия) пространство с размещенным в центре его черепом обезьяночеловека, а тяжелое «каменное небо», известняковая плита с выбитыми на ее поверхности звездчатыми лунками, распростерлось поверх гробницы троглодита в Ля Ферраси. В причудливых очертаниях скал, пещерных стен и сводов древнему человеку стали видеться образы существ, реальных и фантастических, а это, возбуждая воображение, одухотворяло камень, наполняло его жизнью, волею, желаниями и мыслью. Подтвердить это просто: как иначе объяснить появление на стенах пещер скупых штрихов или резных линий, которые в мгновение ока оживляли неровности камня, превращая их в легко распознаваемые образы животных, человека или грубых идолов, существ нереального мира?

Мощно развитое образно-художественное видение и мышление предка одухотворяли мир природы, обусловливая то, что можно назвать заблуждениями. В этом плане обращает на себя внимание то обстоятельство, что уже десятки тысячелетий назад обезьянолюди умудрялись получать из камня краску-охру, по цвету близкую крови — носительнице жизни в их теле. Быть может, не случайно в могилах первобытного человека рассыпались частицы кроваво-красной охры, а много тысячелетий спустя, когда стало зарождаться искусство, образы его нашли воплощение прежде всего в каменных скульптурах и барельефах, не просто усмотренных в случайных очертаниях камней, а от начала и до конца исполненных с вдохновенным мастерством. Те же мысли возникают при знакомстве с тончайшими, полными трепетной жизни гравюрами на скальных плоскостях «нутра Земли», в пещерах с их изумляющими совершенством многокрасочными панно. Они выписывались с усердием священнодействий в темных и сырых подземных галереях минеральными красками, изготовленными из камня, в частности из гематита, замешанными на жиру и мозге животных, а также соке растений. Размышляя над смыслом древнейшего искусства, не следует упускать из виду, что самые впечатляющие образы его, до сих пор по-настоящему не познанные, исполнены на камне или из камня и нерасторжимо связаны с его плоскостями, что не могло не восприниматься соответствующим образом.

Оставляя мир «заблуждений» и возвращаясь к главной теме разговора — к сфере истоков наук, необходимо (завершая их «геологический аспект») отметить, что в освоении и укрощении человеком древнекаменного века огня, а также в умении изготовлять минеральные красители, свойства которых позволяли надеяться на неуничтожаемость их после нанесения на каменную поверхность, можно усмотреть предвестники зарождения химии.

Образы зверей, с великим мастерством запечатленные в настенном искусстве, позволяют увидеть, сколь досконально познал предок облик и повадки зверей, больших и малых. Это обеспечивало ему удачу в охоте, жизненно важной для древнейших людей. Разделывая каменными ножами туши убитых животных, первобытный человек узнавал строение их тел и важных для жизни органов. Что так оно и было, подтверждают своего рода анатомические рисунки, исполненные на камне, кости и роге. Почему бы не усмотреть в этом первые шаги в накоплении знаний по биологии?

Выходя, наконец, напрямую к заданной цели, следует теперь заметить, что древнейшие люди были не только первыми геологами, химиками и биологами, но и настоящими пионерами географии. Это они по меньшей мере четверть миллиона лет назад оказались настолько отчаянными, что покинули теплое Средиземноморье, достигли туманной Англии и холодных болотистых низин севера континентальной части Западной Европы. Это их не меньше чем 40 тысяч лет назад неудержимая сила увлекла на север Восточной Европы и довела почти до берегов Ледовитого океана. Первобытное человечество было как бы охвачено тогда единым порывом, ибо то же самое происходило в те времена на востоке Старого Света, в Азии. Но самые грандиозные достижения охотников древнекаменного века в их невольных географических экспедициях связаны с первоначальным освоением южных районов Сибири, потом приполярных зон арктического севера Азии, а затем и с открытием Нового Света.

Результаты исследований последних лет свидетельствуют о том, что древнейшие люди Земли, современники знаменитых гоминид тропической Африки, основали свое стойбище на берегу Лены в южной Якутии около двух с половиной миллионов лет назад (раскопки Ю. А. Мочанова в Диринг-Юряхе 1983–1987 годов). Архантропы, современники синантропов и питекантропов, судя по десяткам открытых Г. И. Медведевым в 1960—1970-е годы стойбищ, прочно освоили долину Ангары и низовья Лены в Прибайкалье около четверти миллиона лет назад. «Человек разумный» древнекаменного века по меньшей мере полтора десятка тысячелетий назад проник в районы севернее Полярного круга и вышел к берегам Ледовитого океана, положив начало освоению Арктики (стоянка Берелёх в низовьях Индигирки, исследованная Ю. А. Мочановым). Этим, однако, дело не ограничилось. Появление первых стойбищ переселенцев из Сибири на североамериканском континенте по самым скромным оценкам относится ко времени около 15 тысяч лет назад. Это ли не свидетельство высочайшего упорства и стойкости первобытных людей? Достаточно сказать, что археологи палеолита лишили смысла давний спор историков географических открытий о том, кому следует отдать пальму первенства в драматическом отыскании путей к землям Западного полушария — Америго Веспуччи, Христофору Колумбу или бесстрашному викингу Лейфу Удачнику. Никто из них в действительности не может присвоить себе честь такого «удачника» — им был безвестный человек древнекаменного века. Парадоксально, но выходит так, что мореплаватели Старого Света, в частности Колумб и его спутники, вступая на берега Света Нового, встретили там, на другом полушарии Земли, своих «земляков», далеких потомков «удачников» ледниковой эпохи!

Древнейшие люди, расселяясь из тропических зон, двигались, однако, не только на север, но и на юг. Десятки и сотни тысячелетий назад они начали освоение саванн южной Африки и достигли оконечности континента. На юго-востоке Азии обезьяночеловек миллион лет назад обитал на Яве, а «человек разумный» по меньшей мере около 20 тысяч лет назад проник в Австралию. Что касается Нового Света, то охотники древнекаменного века не ограничились расселением по тундре Северной Америки и ее таежной зоне, а двинулись оттуда на юг, к Мезоамерике и далее в тропики Южной Америки. Можно с уверенностью утверждать, что на протяжении каменного века завершилось первоначальное освоение Нового Света обоих его континентов — от Аляски на севере и до Огненной Земли на юге. Так географические открытия стали коллективным подвигом сотен поколений первобытных людей. Это беспрецедентное по масштабам предприятие растянулось во времени на многие тысячелетия. Плоды его не были (из-за разобщенности немногочисленных тогда сообществ людей древнекаменного века) должным образом осознаны. Во всяком случае, люди первых цивилизаций Земли, а тем более эпохи средневековья, напрочь забыли об этом славном в истории предков событии и потому в свое время все пришлось начинать с начала.

Но как следует в свете сказанного воспринимать уровень мышления древнейших обитателей Земли? Какие силы увлекли их в свое время на свершение столь грандиозных предприятий, едва ли, кажется, необходимых для «допотопной» эпохи, когда на континентах Старого Света было безгранично далеко до проблемы перенаселенности, а значит, и до «продовольственной проблемы»? Что обусловило удачу — коллективизм, упорство, способность быстро найти должный ответ на любое противодействие природы, достаточная вооруженность, чтобы преодолевать самые изощренные препятствия, или гибкость и мощь главного инструмента взаимодействия предков с окружающим миром — разум?

В поисках ответов на такие вопросы можно продолжить и дальше перебор наук, каждый раз пытаясь выявить в первобытной культуре изначальные ростки сопричастия им предка древнекаменного века. Но едва ли шаг, столь откровенно прямолинейный в исканиях истины, подкрепит гипотезу о весьма раннем становлении наук. Ясно же, что лишь простым расширением списка сложившихся теперь отраслей естественнонаучных знаний ее не отстоять. Каждого на этом пути будет подстерегать одна, по крайней мере, опасность: очередные высказывания в том же духе отнюдь не добавят веса и убедительности старым доводам в пользу выдвинутой идеи давности начала зарождения пoзнании о мире, и она без труда будет отвергнута. Поэтому надо выбрать из множества наук одну, но такую, где можно отыскать строго документированные свидетельства успехов первочеловека в познании мира.

Географические открытия первых обитателей Земли были обречены кануть в безвестность для ближайших к ним потомков. Но результаты странствий предков по континентам не могли остаться без последствий. Земля, прародительница и колыбель человечества, становилась при осуществлении таких путешествий мудрой его наставницей и учительницей. Устремляясь в неведомые края, человек попадал в непривычное, зачастую мало благоприятное природное окружение и оказывался подвершенным воздействию необычных, как правило, испытывающих терпение, волю и разум климатических условий, что каждый раз требовало перестройки его прежде налаженного быта и привычек. Двигаясь из благодатных тропиков на север, первобытный охотник мог осознать, как многоцветна и многолика Земля: жаркие и душно-влажные, почти непроходимые из-за сплетения лиан джунгли оставались позади и на пути вставали вздыбившиеся до небес громады гор и бесконечные засыпанные щебнем плоскогорья, где нелегко было укрыться от пронизывающих ветров; за каменным поясом начинались обширные степи и покрытые застывшими волнами песчаных морей пустыни; они вновь сменялись суровыми пиками; снежные вершины при их переходе позволяли, кажется, достигнуть взором самой окраины Земли. Но это была всего лишь иллюзия, ибо дальше опять тянулись бесконечные пространства степей, полных живительными ароматами, а затем и топкие болотистые тундры, покрытые большую часть времени ослепительно белым снегом и скованные лютыми морозами.

И, конечно же, в ходе трансконтинентальных миграций охотники древнекаменного века должны были заметить не только броские перемены в ландшафте, климате (кто мог пренебречь жарой или холодом!) и животном мире, но и вверху, в Небе, прежде всего в деталях звездной картины, в особенностях восходов и заходов Солнца в разных точках горизонта в течение года (по мере смены одного сезона другим) и Луны (но по истечении 18 с лишним лет). Не эти ли перемены, незаметно подталкивающие к уяснению круговорота закономерностей земных (сезоны) и небесных (положения светил на небосклоне и у горизонта при восходах и заходах), сначала вызвали крайнее изумление предка, а затем навели на размышления, в ходе которых расширялся его кругозор и оттачивалась волшебная комбинаторика ума?

Вспомним хотя бы самые яркие астрономические явления, наиболее примечательные для экваториальных, средних и приполярных широт земного шара, которые шаг за шагом осваивались людьми в древнекаменном веке, и сделаем это прежде всего для того, чтобы обосновать законность постановки такой гипотезы. Наблюдателя на экваторе в дни весеннего и осеннего равноденствий не удивит, что Солнце утром, а Луна, звезды и планеты вечером или ночью поднимаются на востоке из-за горизонта вертикально вверх, к зениту, а затем начинают стремительный, как падающий на землю камень, спуск к западу. При такой направленности движения Солнца день и ночь наступали внезапно, почти без сумерек, переходной поры между светом и тьмой. Отклонения точек восхода и захода Солнца, а также Луны в летний или зимний периоды соответственно к северу или к югу от равноденственных точек горизонта на востоке и западе здесь не настолько значительны, чтобы остаться незамеченными. Не слишком разнятся тут в течение года день и ночь. Продолжительность дня на экваторе в сезоны сухой или дождливый отличается весьма мало, что приводит к относительно равномерному распределению тепла. Действительно, от времени зимнего солнцестояния до весеннего равноденствия Солнце освещает тропики около 1068 часов, от весеннего равноденствия до летнего солнцестояния — 1116, от летнего солнцестояния до осеннего равноденствия — 1128 и от осеннего равноденствия до зимнего солнцестояния — 1068 часов. При такой ничтожной разнице в освещенности, а следовательно, и в количестве доставляемого светилом на Землю тепла древние обитатели тропиков едва ли замечали колебания температуры в разные сезоны. Поэтому если что и было их знаками, то дождливость и сухость.

Эффектно выглядит в тропиках серп Луны: в первую и последнюю четверть он приобретает вид торжественно плывущей на горизонте огненной лодки. Срединная часть округлой окраины светила касается на горизонте кромки водной глади, и серп воспринимается тогда как несущаяся по волнам сказочная ладья с высоко поднятыми носом и кормой. Но особенно впечатляет в тех краях так называемый зодиакальный свет, который можно наблюдать после захода Солнца весной и по утрам перед его восходом — осенью. Прозрачно-матовая зеленовато-серебристого цвета вуаль как бы набрасывается с наступлением мрака на ту часть темно-синего неба, где располагаются зодиакальные созвездия, по которым в течении года путешествует Солнце. Только в пределах эклиптики, годичной солнечной дороги, можно видеть загадочное свечение, потому оно и получило название зодиакального света. Этот свет образовывал на небе почти правильную пирамидальную фигуру с вертикальной по отношению к горизонту осью, с ярким и широким основанием в той части небосклона, где исчезало Солнце, с едва просматривающейся приостренной вершиной, которая незаметно расплывалась в глубинах непроглядной темени купола. Древние египтяне почитали этот таинственный свет, просматривающийся в Небе, как образ священных пирамид, погребальных сооружений фараонов, всесильных земных владык. Тропики примечательны для наблюдательного человека также тем, что северный и южный полюсы мира — точки, вокруг которых в течение ночи обращались звезды, описывая полукруг, — видны здесь оба, но они «лежат» прямо на горизонте, а не возвышаются над ним, как на севере.

В средних широтах, где как раз и обнаружена большая часть стойбищ древнекаменного века, картина неба в значительной мере изменяется, приобретая резкую, как бы преднамеренно подчеркнутую контрастность. Не заметить этого даже для самого равнодушного к окружающему миру мыслящего существа попросту невозможно. По мере продвижения бродячих охотников и собирателей от тропиков к северу расположенный в той же стороне полюс мира все выше поднимался над горизонтом, а южный вместе с частью созвездий вскоре совсем исчезал из поля зрения. Ближайшие же к Северному полюсу созвездия приобретали непривычный статус «незаходящих», и потому очевидным становилось их обращение вокруг этой загадочной, «вечно покойной» или даже «мертвой» (как говорили еще относительно недавно) центральном точки северного неба. Она как бы приводила в движение вокруг себя всю звездную округу. По мере перехода на север зенит тоже определялся разными созвездиями.

Сравнив картину звездного неба в тропиках и в северном полушарии, можно убедиться, что таковые перемены возможны как следствие перемещения по сферической поверхности. Примечательно, что этот исключительной важности вывод о причинах изменений звездной картины Неба первопредок мог сделать, лишь двигаясь именно с юга на север (как и шли миграции в Сибири, по долинам текущих к Ледовитому океану рек) или, наоборот, — с севера на юг, но отнюдь не с запада на восток или с востока на запад, ибо широтные перемещения не дают столь заметного эффекта. Вывод о шаровидности земной поверхности при движении в направлении восток — запад требует значительно более сложных умозаключений, но опять-таки непременно связанных с Небом, с астрономией, в частности, с цикличными закономерностями перемещений по небесному своду Солнца и Луны.

Точки восходов и заходов Солнца в средних широтах ограничивают в течение года значительную часть дуги горизонта на востоке и западе, что не могло остаться незамеченным для пилигримов палеолита. В летние месяцы эти точки день за днем смещаются все ближе к северу, удаляясь от равноденственных зон восхода и заката на слишком значительное расстояние, чтобы это осталось без внимания, а в зимние — на такое же расстояние к югу. Синхронно с этими событиями Солнце день ото дня описывало то все более продолжительные полукружия своих путей по небосводу, как бы устремляясь к зениту, конечной цели своих ежегодных странствий в тропиках, то все менее продолжительные, отдаляясь от него и сближаясь с южной окраиной Земли, откуда в незапамятные времена люди начали путешествие на север. Все это не могло не поразить первобытного человека хотя бы уже потому, что по мере смещения точек восхода и захода Солнца к северу увеличивалась продолжительность дня и сумерек вечерних и утренних (явление, совсем неведомое в тропиках), но уменьшалась длительность ночи. Земля обогревалась дневным светилом все более длительное время, и в умеренном поясе ее наступала самая благодатная пора — лето. И наоборот, когда точки восходов и заходов Солнца начинали сдвигаться на востоке и западе к югу, уменьшалась (из-за укороченного пути светила по небосводу) длительность дня и соответственно увеличивалась продолжительность ночи, которая обволакивала Землю, как в тропиках, — сразу, без предупредительных сумерек с их рассеянно блеклым светом. Теперь промежуток времени, когда планета обогревалась Солнцем, все более уменьшался и наступала самая суровая пора года — зима с ее угрожающими всему живому морозами и снежными буранами.

Но лето ли то было или зима, весна или осень, а Солнце, каждый день поднимаясь над горизонтом и двигаясь своей небесной дорогой, всегда ровно в полдень достигало своей наивысшей в тот день точки на юге. Там же, в южной стороне, за горизонтом, где скрывались тропики и южный полюс мира, ночью поднимались на наибольшую высоту Луна, планеты и звезды. Они, как говорят теперь астрономы, достигали в этом месте своей «верхней кульминации», тогда как нижняя оставалась (из-за скрытости ее горизонтом) невидимой. «Нижнюю кульминацию» можно было видеть, лишь обратившись лицом в противоположную сторону — к северу, где сверкали огнями вечные (ибо они никогда не заходили за горизонт) созвездия, охватывающие причудливым огненным венцом северный полюс мира.

Все это сказано к тому, что обстоятельства «жизни» небесных светил в умеренных широтах были настолько синхронно взаимосвязаны с отчетливо выраженными сезонно-климатическими переменами, что первобытные обитатели этой зоны Земли не могли (даже желай они того) уклониться от заключения: ритм земных событий, времена года, как в зеркале, отражали ритм того, что происходило со светилами, и прежде всего с Солнцем. В самом деле, достаточно заметить продолжительность времени, в течение которого оставалось оно над горизонтом, положим, около 67° северной широты, чтобы стало ясно, чему обязана природа размежеванием границ годовых сезонов. Солнце зависает над Землей четко различающиеся промежутки времени: с 22 декабря по 20 марта — 559 часов, с 21 марта по 21 июля — 1663, с 22 июня по 23 сентября — 1667, с 24 сентября по 21 декабря — 551 час.

Но самое, пожалуй, замечательное место на земном шаре — Полярный круг! Здесь Солнце в день летнего солнцестояния ровно в полночь опускается к горизонту точно на севере и лишь на половину своего диска, но тут же, словно испугавшись, начинает вновь подниматься — восходить. Следовательно, в границах этой полосы Земли однажды в году ночь не наступала вовсе. Зеркально противоположное можно наблюдать на Полярном круге в день зимнего солнцестояния — 22 декабря: ровно в полдень Солнце лишь на половину своего диска робко выглядывает из-за Земли около точки юга и опять, будто спохватившись, начинает опускаться — заходить. Если пренебречь мгновениями, когда Солнце, едва показавшись из-за горизонта, снова прячется за пего, то можно сказать так: на Полярном круге раз в году день не наступает. Во всяком случае, продолжительность его здесь в тот момент года была ничтожна.

Полярный круг примечателен также обстоятельствами «жизни» Луны. Если в средних широтах не только дневное, но и ночное светила никогда в своих восходах и заходах не достигают точки севера, то на Полярном круге Луна в период полнолуния проходит через нее не однажды, как Солнце в день летнего солнцестояния, а 13 или 14 раз в год. Столь же часто Селена мудро подсказывает здесь людям направление на юг. Астрономы теперь знают, что определяет эти события — степень наклона путей Солнца и Луны относительно небесного экватора.

Как бы ни было сложно понять такое явление, а тем более представить себе это в пространственном плане, стоит в связи с упомянутыми явлениями хорошенько поразмыслить вот над чем — могли ли палеолитические обитатели полярного Берелёха, не так давно раскопанного Ю. А. Мочаповым, оставить без внимания столь эффектные картины, которые они никогда не наблюдали на юге Сибири, откуда, как считается, им пришлось мигрировать десятком тысячелетий ранее? Можно ли, прибегая сплошь и рядом при объяснении заметных изменений в культуре к миграционной гипотезе или к последствиям трансконтинентальных контактов и взаимовлияний древних сообществ, подозревать тем не менее первобытного человека в тупом равнодушии к самому яркому в окружающем мире?

Бесспорно, именно здесь, в зоне Полярного круга, наилучшее место для определения моментов солнцестояний, ибо только тут раз в году ночь продолжается целые сутки, знаменуя наступление зимнего солнцестояния (тогда накануне Солнце, зайдя за горизонт точно на юге, достигает крайних пределов южной сферы мира), и только раз в году день продолжается целые сутки, знаменуя наступление летнего солнцестояния (тогда Солнце достигает крайних пределов северной его сферы). Там же по точкам восхода в день летнего солнцестояния и захода накануне ночи зимнего солнцестояния, как и по местам восходов полной Луны, можно было с наименьшими усилиями (то есть без нудных и головоломных подсчетов) установить точное направление на север и юг.

В умеренном поясе охотник на мамонтов мог наблюдать и другие чудеса. Так, на широте около 40° в период летнего солнцестояния сумерки длятся всю ночь, потому что в те дни Солнце здесь опускается на севере за горизонт меньше чем на 18° — предел, за которым сумерки могут смениться темной ночью. Вообще в северных широтах количество светлых ночей достаточно велико. Так, в Берлине они устанавливаются с 17 мая и продолжаются до 25 июня, а в Ленинграде «белые ночи» длятся целую треть года — с 21 апреля и до 21 августа. Однако за это световое благо наступает потом расплата: как в тропиках, при заходе Солнца поздней осенью и зимой ночь стремительно и, по существу, без сумерек окутывает здесь Землю непроницаемо-плотным, но холодным покрывалом.

Зодиакальный свет в средних широтах может наблюдать лишь внимательный и опытный глаз в безлунные ночи весной и осенью. Объясняется это тем, что лишь в эти периоды эклиптика оказывается приподнятой над горизонтом настолько высоко, что из тумана сгущенных нижних слоев воздуха проступают зодиакальные созвездия, подсвеченные нежным зеленоватым сиянием. Поскольку вечерами в марте сумерки мешают таким наблюдениям, зодиакальным светом лучше всего любоваться в февральские ночи. Видимо, не случайно древние римляне отправляли обряды, связанные с поминовением усопших предков, именно в это время. Световая вуаль, в особенности яркая у горизонта, и в средних широтах определяет границы пирамидальной фигуры, но не прямостоящей, как в тропиках, а склоненной влево. Верхняя часть изумрудно-нежной пирамиды, постепенно теряя яркость и суживаясь, тянется тут через зодиакальные созвездия. Тогда на фоне этого света ярко горят в темной ночи созвездия Рыб и Овна, а вершина пирамиды незаметно теряется там, где светятся знаменующие разгар зимы священные во все времена Плеяды и Гиады.

Зодиакальный свет усматривается на севере не без труда, зато тут можно наблюдать явление не менее эффектное. В пору трескучих морозов арктической ночи над всеми землями прибрежной части Ледовитого океана как в Старом, так и Новом свете занимаются и легко зависают в воздухе нежные сполохи многоцветных полярных сияний. Они трепещут в бездонной черноте Неба извилистыми линиями, зелеными и красными, переливаются тысячами огней, зажигают чарующей красоты пожаром все Небо, задергивая его сплошь прозрачной, с нежно-лиловым цветным оттенком вуалью. Она ослепительно вспыхивает лиловыми облаками и яркими пучками быстро, как молнии, смещающихся лучей. Светлым занавесом с роскошной бахромой вдруг задергивается небосвод, но и сквозь него продолжают сиять настороженно горящие глаза звезд. Через весь небосвод тянутся обычно с востока на запад дуги и вертикальные складки сияний, то недвижные, то медленно плывущие по Небу, то вдруг испускающие лучи, которые стремительно уносятся к зениту, бесследно исчезая там или бешено мчась по окраине светящейся ленты вдали, закручиваясь космическими спиралями. Это феерическое волшебство пляски света в ночи, внезапно зажигающее праздничные огни в Приполярье и стремительно гасившее их, должно было сразу же поразить первобытного человека, как только он, упрямо двигаясь вдоль меридиана, оказывался достаточно далеко на севере. Что полярные сияния не могли остаться незамеченными в Берелёхе около 12 тысяч лет назад, в том нет сомнений. Но их можно было наблюдать и с вершины скалы в Диринг-Юряхе, расположенном в полутора сотнях километров к югу от Якутска, где около двух с половиной миллионов лет назад обезьянолюди основали свое стойбище.

Чем дальше на север мигрировал человек ледниковой эпохи, тем контрастнее становились для него периоды, когда Солнце освещало поверхность Земли, посылая тепло, и когда оно, надолго скрывшись за горизонтом, оставляло ее в холоде и мраке. Многим растениям уже не доставало здесь живительной энергии, чтобы достичь периода созревания, широколистные деревья теряли листву с наступлением осени, а зима резко пресекала растительную жизнь. Зато летом, когда продолжительность дня возрастала, земля здесь получала тепла даже больше, чем на экваторе, и наступала жара, сравнимая с тропической. Вот почему в Якутии с ее полюсом холода Земли можно в определенную пору года буквально изнывать под палящими лучами Солнца. Но дней таких тем меньше, чем ближе полюс. Зато в зоне Полярного круга Солнце в период летнего солнцестояния может не опускаться за горизонт днями, неделями и месяцами — явление невиданное для тропиков. Оно неутомимо трудится, ввинчиваясь в Небо по змеевидной спирали и будто стремясь возместить опустошения, которые приносили длительные холода. Земля щедро отзывается на благодатное тепло. Тундра расцвечивается пышными цветами, прихорашиваются кустики тонких карликовых берез и ив. Но проходит короткое лето и наступает тоскливая пора, когда с началом зимнего солнцестояния Солнце, спускаясь с небес по той же змеевидной спирали, оставляет Землю на дни, недели, а затем и месяцы, отдавая все живое на ней во власть космического холода. Жители Берелёха ледниковой эпохи познали это в полной мере и по достоинству оценили увиденное…

При путешествии от тропиков к югу многие из северных явлений повторяются в природе в той же последовательности и с теми же неуклонными закономерностями. И все же картина эта настолько зеркально противоположна, что невольно возникает мысль — да не здесь ли размещалась мифическая «Противоземля» пифагорейцев, а «круги», которые совершает Солнце, поднимаясь на экваторе в зенит, не есть ли их загадочный «центральный очаг Гестии», отделяющий ее от «Земли людей»? Иначе говоря, не в той ли части Земли помещало воображение древних людей страшную Преисподнюю, загробный или потусторонний мир, где все будто и выглядит знакомо, но перевернуто, как в зеркале?

Начать следует с того знаменательного факта, что светила здесь плывут по небосводу не по часовой стрелке, как в северном полушарии, а совсем наоборот. Происходит это оттого, что наибольшую высоту они занимают здесь в прямо противоположной стороне — не на юге, а на севере, куда и следует обращаться лицом, отмечая столь знаменательные события в жизни Солнца, Луны, планет и звезд. Но самое, пожалуй, поразительное превращение испытывает тут Луна, которая и без того вечно доставляла неисчислимое количество хлопот каждому, кто пытался уразуметь законы ее движения. Нет, Луна, видно, далеко не исчерпала своих возможностей задавать людям загадки, если при рождении вечером в умеренных широтах южного полушария выпуклая окраина ее серпа оказывалась обращенной не вправо, а влево! Но на севере так бывает лишь в предутренние часы тех суток, когда она, наоборот, собираясь «умирать», находится на ущербе. Когда же серп обращен выпуклым краем вправо, то это означает, что светило находится не в западной части горизонта, как самоуверенно решил бы северянин, а в восточной, и Луна эта совсем не «молодая», как подумал бы каждый, кто видел ее в северных широтах, а, напротив, «старая», ожидающая своего смертного часа. Вот уж, воистину, нет постоянства в подлунном мире!

Да что там Луна, если в южном полушарии сами сезоны следуют друг за другом в обратном порядке. И дни, которые определяли на севере осеннее и весеннее равноденствия, для юга выглядят иными, определяя начало соответственно весны и зимы. Солнце же, взойдя в зоне Полярного круга Антарктики точно на юге в день зимнего солнцестояния, не заходит в течение суток, а в день летнего солнцестояния светило не появляется над горизонтом, оставляя Землю в сумерках почти все 24 часа. То же происходит со всеми другими астрономическими явлениями — в северном и южном полушарии они зеркальны! Поэтому, если бы древний грек оказался, скажем, в Южной Африке, он бы, наверное, с ужасом подумал о прибытии живым в «мир иной» — в «страну без возврата» египетских и шумерийских жрецов или, быть может, в загадочный «Антихтон» («Противоземлие») пифагорейцев, или в страшную зияющую пасть разверзнутой космической бездны Тартара, какой ее видели великие поэты античности Гомер и Гесиод.

Древний человек, осваивая и заселяя Землю, сталкивался со многими чудесами природы. Если допустить, что увиденное отлагалось в коллективной памяти и каким-то образом бережно передавалось от поколения к поколению, то напрашивается вопрос — какие выводы могли делать первопредки на основании познанного? Ответ на него можно пока получить лишь обходным маневром — обратившись к представлениям «зари истории и науки» в Средиземноморье во времена около середины I тысячелетия до нашей эры, то есть эпохи, ближайшей к стадии «варварства и дикости» обитателей Европы. Согласно преданиям и сохранившимся письменным источникам, идея о том, что Земля есть шар, но не плоский диск или цилиндр, а окружающее ее пространство сферично, зародилась только в конце VI и в V веке до нашей эры среди натурфилософов знаменитой ионийской школы, основателем которой считается Фалес, и в среде членов тайного ордена пифагорейцев во главе с многомудрым Учителем, наследником и хранителем восходящих к языческим (уж не каменного ли века?) временам знаний, в систематизацию и развитие которых сам он, Пифагор Самосский, сын Мнесарха, и его пытливые последователи Парменид и Филолай внесли выдающийся вклад. Восприятие Земли в виде шара требовало, как справедливо считают историки науки, «могучего математического ума» и «достаточно сложных геометрических познаний».

Что же последовало за таким заключением? А вот что: ионийцы и пифагорейцы уже в V веке до нашей эры уяснили первое и самое существенное следствие шарообразности планеты — подразделение поверхности ее на климатические пояса. Мир представлялся им: «сам собой склоненным к югу… чтобы в зависимости от холодной, умеренной или жаркой температуры одни ее части были необитаемы, а другие — обитаемы». Так, во всяком случае, учил Анаксагор из Клавомены, конечно же, не подозревая, что «необитаемые части» были освоены людьми еще в древнекаменном веке. У пифагорейцев можно найти и другое заключение как естественное следствие подобного мировосприятия: согласно Аэцию, небесная сфера подразделялась на пять наклонных астрономических «кругов». Самый крайний на севере, арктический, охватывал полосу Неба со «всегда видимыми», то есть никогда не заходящими за горизонт звездами. Затем следовал летний тропический круг, границы которого на небосводе точно определял путь Солнца в дни летнего солнцестояния, и равноденственный, который ограничивался в их понимании маршрутами того же светила в дни весеннего и осеннего равноденствий. Четвертый круг они называли зимним, а зону его определяли маршруты Солнца по небосводу в дни зимнего солнцестояния. Пятый круг, называемый антарктическим, они видели зеркально противоположным арктическому. Он определял границу той части небесного свода на юге, откуда звезды никогда не поднимались над горизонтом и потому оставались неведомыми тем, кто не мог отправиться из Греции в путешествие «за моря» — в земли халдейских магов или египетских жрецов.

Эту картину небесных кругов, которые, как прозрачные обручи, стягивали тело мироздания, следует дополнить «центральным мировым очагом Гестии» — измышлением Филолая из Тарента. Так, по-видимому, воспринимался экваториальный пояс, где в разгар лета Солнце, Луна, планеты и звезды поднимались в зенит и как бы незримо отделяли своими огненными орбитами северное полушарие Земли от южного, «Антихтона». Пифагорейцы справедливо отмечали, что круг этот для людей Греции «не виден», ибо они живут «на противоположной стороне (части полушария? — В. Л.) Земли». В таком случае небесная сфера «Противоземлия», «Антихтона», тоже, очевидно, подразделялась на пять кругов, склоненных, однако, зеркально — в противоположную сторону. Все эти круги северного и южного полушарий рассекались, по мысли пифагорейцев, меридианом, воображаемой линией, которая проходила через зенит с севера на юг. На ней-то в урочное время суток или года как раз и достигали наибольшей высоты над опрокинутым югом Солнце, Луна, планеты и звезды. Не менее важной структурой был в этой простой и ясной космологической модели зодиакальный круг, звездная «дорога» Солнца, Луны и планет, что пересекала наискось летний тропический, равноденственный и зимний тропический круги. Видимые звезды совершали суточные вращения вокруг «мертвой» точки Неба, полюса, впервые, как считалось, установленной все тем же многоученым Фалесом.