Народный герой

Народный герой

20–21 июня гайдамаки подошли к городу Умани, где укрылись многие шляхтичи, а также евреи из соседних местечек. Организовать оборону Умани не удалось. В городе было немало вооруженных людей, включая регулярных артиллеристов и драгун, но не хватало пресной воды. Украинский историк Владимир Антонович подчеркивает: шляхтичи вынуждены были утолять жажду «медом, вишневкою и вином», что, очевидно, не способствовало стойкости и дисциплине[700]. Боюсь, здесь он намеренно принижает, оскорбляет поляков (Антонович, бесспорно, сочувствует гайдамакам).

Есть сведения о том, будто Рафал Младанович, руководивший обороной города, сдал Умань Гонте и Зализняку, взяв с них обещание: гайдамаки расправятся только с евреями, а поляков пощадят[701]. Но войско гайдамаков не отличалось дисциплиной регулярной армии, поэтому Зализняк и Гонта вряд ли могли спасти даже тех, кого спасти хотели.

Как будто воскресли ужасы древнего мира, когда сражались до полного уничтожения вражеского племени: «Воины ворвались в город со всех сторон и овладели им. Они предали заклятью всё живое, что было в городе, – перебили мечом мужчин и женщин, детей и стариков, быков, овец, коз, ослов» (Нав. 6: 19–20).

Если верить поляку, современнику Колиивщины, видевшему взятие Умани своими глазами, гайдамаки относились к святыням католиков и униатов так, будто перед ними языческие идолы, «божки» враждебного народа. Расправляясь с поляками, расправились и с их святынями. Прежде всего повесили ксёндза. «Святые дары» топтали ногами или растирали руками, сыпали себе в трубки (вместе с табаком? или вместо табака?). Католическое распятие «повесили на веревке». Образ Богоматери кололи пиками, стреляли в него, топтали, приговаривая: «пусть он вас теперь защитит, вчера вы таскались по городу, ожидая от него спасения!» Статуи апостолов Петра и Павла сделали мишенями для стрельбы. Статую святого Иоанна привязали к лошади и некоторое время возили по городу, а затем обезглавили. Священные книги сожгли. Храмы были до такой степени ограблены, что там остались только покойники в гробах[702].

Евреи, понимая, что пощады ждать не приходится, заперлись в синагоге и отбивали атаки. Тогда гайдамаки расстреляли синагогу из трофейной пушки[703]. Поляки-современники оценивали общее число жертв уманской резни приблизительно в 12 000, в том числе 5 000 поляков (с женами и детьми) и 7 000 евреев (с женами и детьми)[704]. Зализняк на допросе утверждал, что убитых в шесть раз меньше – 2 000 шляхтичей, их слуг (в том числе и украинских) и евреев[705]. В любом случае, спор идет о количестве жертв, но не о самом факте резни, которую не отрицали ни поляки, ни евреи, ни сами гайдамаки.

Мало клятим кари!

Ще раз треба перемучить,

Щоб не повставали…[706]

«Мало ляхам кары!..»

Недорезанных кончали:

Не встанут, собаки!

(Перевод А. Твардовского)[707]

В разоренной Умани гайдамаки собрали раду, Зализняка избрали гетманом. Таким образом они попытались создать на правобережье Днепра новую Гетманщину, которая просуществовала около двух недель.

На польскую Украину были введены российские войска. Гайдамаки приняли русских за союзников, русские их сначала не разубеждали. Полковник Гурьев пригласил предводителей гайдамаков на дружеский обед в свою палатку. В разгар веселья по условному знаку Гурьева вошли вооруженные донские казаки и связали Зализняка и его соратников. Лагерь гайдамаков окружили донцы и русская пехота, заставив их сдаться[708]. Зализняка и других запорожцев, как российских подданных, приговорили к телесным наказаниям и ссылке в Сибирь. Их судьба была счастливой в сравнении с участью подданных Речи Посполитой, которых русские передали на суд Ксаверию Браницкому: гайдамаков вешали, сажали на кол, четвертовали.

Поскольку гайдамаки верили в подлинность «Золотой грамоты» и надеялись на помощь русских войск в борьбе ляхами, то действия полковника Гурьева и его начальника, генерала Кречетникова, восприняли как страшное, небывалое предательство, одно из «преступлений» императрицы Екатерины перед народом Украины.

Трагедия польского, еврейского и в конечном счете украинского населения Умани была предопределена переходом на сторону гайдамаков сотника Ивана Гонты, командира надворных козаков.

Гонта родился в крестьянской семье, а карьеру сделал при дворе магната Франтишека Салезия Потоцкого, который за верную службу подарил бывшему хлопу две деревни с годовым доходом в 20 000 злотых. Кроме того, Потоцкий обещал помочь Гонте «ноблироваться», то есть стать шляхтичем. Еврейская община Умани, стараясь задобрить сотника, преподнесла ему много подарков, включая и целое блюдо с червонцами[709]. Но Иван Гонта ставил верность своему народу выше служебного долга, а потому перешел на сторону гайдамаков. Якобы он сказал козакам: «Надо всем пойти к Зализняку, громить поляков и евреев. Если этого не сделаем, сами погибнем!»[710] Всё случилось наоборот. Массовые убийства поляков и евреев вызовут ответные репрессии – жестокие расправы, пытки и казни, жертвами которых станут сами гайдамаки.

Иван Гонта превращался в народного героя буквально на глазах исследователей.

Гонта в шевченковских «Гайдамаках», подобно библейскому Аврааму, готов принести в жертву собственных детей[711]. И жертва предназначена не Богу, а нации. Гонта даже просит детей поцеловать его: «Бо не я вбиваю, // А присяга». Дети рождены матерью-католичкой, а Гонта дал обет убивать католиков, не делая исключений.

Но суровый Бог Ветхого завета был всё же много добрее и подменил ребенка ягненком. А «жертвоприношение» детей в Умани состоялось. Правда, только в поэме Шевченко. Исторический Гонта был несколько человеколюбивее героя украинской литературы и фольклора. Собственных детей он не убивал. Более того, сотник даже спас нескольких польских детей, в том числе Павла Младановича, сына убитого гайдамаками губернатора Умани. К Павлу был приставлен козак Шило, который всем покушавшимся на жизнь ребенка сурово отвечал, что жизнь «ляцкой дитине» дарована самим Гонтой[712]. Но Шевченко создавал идеальный (в его представлении) образ героя, беспощадного и непреклонного, «мученика праведного». Мученика не за веру – за нацию.

В системе ценностей автора «Кобзаря» Украина стоит выше Бога. В «Заповите»[713], самом знаменитом стихотворении Шевченко («Як умру, то поховайте»), поэт не хочет знать Бога до тех пор, пока Днепр не понесет «кров ворожу» в синее море. Из контекста ясно, что речь именно о крови врагов Украины. Это удивительно напоминает слова Божидара Брало, католического священника церкви Св. Иосифа в Сараево. В 1941 году на обломках королевской Югославии появилось хорватское государство. Взволнованный священник так оценил это событие: «После всех тяжких жертв, после всей пролитой крови Бог не был бы Богом, если б не вознаградил наши жертвы, если б не даровал свободу хорватскому народу, если б не даровал нам независимую хорватскую державу»[714].

И здесь великий украинский поэт через годы, через расстояния как будто подает руку хорватскому священнику-националисту.