КАКИМИ ВЫ БУДЕТЕ?
КАКИМИ ВЫ БУДЕТЕ?
Вы любите фантастику Беляева? Того самого, который написал «Человека-амфибию»? Я тоже. И не удержусь от цитаты из его романа «Борьба в эфире», действие которого происходит в самом далёком будущем. Вот что говорит один из его героев от лица своих современников:
«Мы находим прекрасной безволосую голову женщины и приходим в ужас от волосатого чудовища, похожего своей гривой на животное... Мы не едим твёрдой пищи. Нам не нужны зубы. Естественно, что они без работы становятся всё более слабыми. Через несколько поколений люди станут совершенно беззубыми, и челюсть превратится в маленький придаток...»
Уэллс попытался заглянуть в будущее ещё дальше. В его «Борьбе миров» на Землю прилетают завоеватели с Марса. Вот как они выглядят:
«... В этих существах не было ничего земного. Это были большие круглые тела, скорее головы, около четырёх футов2 в диаметре, с некиим подобием лица. На этих лицах не было ноздрей (марсиане, кажется, были лишены чувства обоняния), только два больших тёмных глаза и что-то вроде мясистого клюва под ними... Около рта торчали шестнадцать тонких, похожих на бичи щупалец, разделённых на два пучка — по восьми щупалец в каждом...
Большую часть их тела занимал мозг...»
Но Уэллсу (или его герою, от лица которого идёт рассказ) кажется вполне вероятным, что марсиане произошли от существ, в общем похожих на нас. Потому что «развитие механических приспособлений должно в конце концов задержать развитие человеческого тела, а химическая пища ликвидирует пищеварение... волосы, нос, зубы, уши, подбородок постепенно потеряют своё значение для человека... Будет развиваться один только мозг. Ещё одна часть тела имеет шанс пережить остальные — это рука, «учитель и слуга мозга». Все части тела будут атрофироваться, рука же — всё более и более развиваться».
Фантасты — им и положено фантазировать. Но и Беляев и Уэллс в данном случае сами придумали не так уж много. Они взяли за основу своих описаний выводы из статей и книг, написанных учёными. В конце прошлого века, когда появилась «Борьба миров», и в двадцатые годы двадцатого века, когда была написана «Война в эфире», многие антропологи верили в дальнейшую эволюцию человеческого рода, не зависящую от его воли. Сейчас огромное большинство учёных смотрит на дело иначе.
Шея внука не становится ведь длиннее, если дед всё время вытягивал собственную шею, а у щенка с пятьюдесятью поколениями бесхвостых — по воле человека — предков хвост всё равно при рождении налицо.
И пещерная рыба слепа не из-за того, что у тысяч её предков глаза были без дела и исчезли сами собой. Нет! Глаза не нужны — тратить на них энергию невыгодно; тому, кто всё-таки тратит её, хуже — он быстрее умирает, после него меньше потомства и так далее. Впрочем, об этом механизме у нас уже шла речь. И я заново повторил — с новыми примерами — прежние рассуждения лишь затем, чтобы напомнить: для исчезновения каких-то наследственных черт нужно, чтобы их носитель не оставил детей. А с чего бы это людям с большими зубами раньше умирать, чем мелкозубым? Л если уж действительно на то есть причина, так чего проще — обеспечить их твёрдой пищей (как обеспечивают сейчас в армии двойной порцией людей с болезненно большим аппетитом).
Значит, не с чего зубам исчезать.
И вообще получается, что человеку не с чего изменяться: голова у него не станет больше, раз люди с головою средних размеров не будут умирать бездетными, и ногти на пальцах не исчезнут (Беляев предрекал и это), потому что их обладатели ничем не хуже тех, у кого ногтей почти или вовсе нет.
Могут, конечно, быть разные небольшие изменения, но в целом человек должен остаться таким, как сегодня. Он вышел из-под власти естественного отбора, а меняет виды животных именно отбор.
Но теория теорией, а как с практикой? Какими конкретными фактами можно подтвердить эти общие положения применительно к человеку?
Советский антрополог В. П. Алексеев сравнил черепа обезьян, синантропов, неандертальцев, кроманьонцев и таких же людей, как мы.
И что же получилось? Вдруг оказалось, что за более чем миллион лет размеры отдельных деталей лица и черепа менялись довольно беспорядочно. Лицо то расширялось, то сужалось, череп становился то длинней, то круглей, глаза (глазницы) то больше, то меньше. Даже увеличивался в целом череп далеко не всё время — на пути от неандертальцев к нам он явно кое-что потерял в объёме. И только лоб у человека становился всё менее наклонным, всё более отвесным, — тысячелетие за тысячелетием. Но с каждым тысячелетием это изменение наклона шло всё медленнее. К нашим же дням и вовсе прекратилось. А мелкие изменения, которые тысячу, десять тысяч, сто тысяч лет идут в одну сторону, а следующие тысячу, десять тысяч, сто тысяч в другую, — они главным чертам человеческого облика не угрожают. Итак, в последние десятки тысяч лет человек становился в среднем то выше, то ниже, голова у него то круглела, то удлинялась, и все или почти все остальные изменения внешнего облика развивались то в одну, то в другую сторону. В результате нет, по-видимому, никаких принципиальных физических отличий между современным владимирцем и человеком с Сунгиря, жившим под Владимиром тысячу поколений назад.
Но, может быть, между этими двумя владимирцами есть отличия во внутреннем развитии мозга, в способностях, творческом потенциале?
У нас, пожалуй, нет прямых доказательств, что такие отличия отсутствуют. Зато есть немало косвенных.
Во-первых, вот уже около ста лет психологи умеют определять некоторые характеристики человеческой психики. С середины XIX века научились исследователи узнавать, сколько времени занимает у человека простая психическая реакция. Сотни и тысячи людей в лаборатории сотни раз нажимали на кнопку по заранее оговорённому сигналу; время, разделяющее появление сигнала и ответ на него человека, — это и есть время простой психической реакции. За сотню с лишним лет оно не изменилось. Конечно, даже при той грандиозной скорости, с которой человек карабкался по лестнице эволюции, сотня лет — ничтожно мало. Но ведь это же та сотня лет, на которую приходится грандиозная научно-техническая революция. С 1850 года, когда Гельмгольц впервые определил среднее время такой психической реакции, в десятки раз увеличилась средняя скорость транспорта, в сотни раз — скорость резания на токарных станках, изменился темп жизни, но на быстроте психической реакции всё это не отразилось. У пилота сверхзвукового самолёта она та же, что у кучера почтового дилижанса.
Не изменился и объём так называемых оперативной памяти и оперативного внимания. Иными словами, средний человек, как и сто лет назад, способен запомнить сразу (если не пользоваться специально разработанными приёмами) примерно шесть-семь не связанных между собою слов, отдельных, не зависящих друг от друга предметов, букв и т. п.
На «магическую семёрку» натолкнулась сравнительно недавно и инженерная психология. Если схожих в целом, но отличающихся друг от друга по одному какому-нибудь признаку сигналов больше семи, человек теряет способность правильно определять, чем именно они отличаются. Ну, а раньше? Может быть, десять тысяч лет назад средний человек умел запоминать в тех же условиях только пять предметов? Или, наоборот, девять? Можно ли сегодня выяснить, сколько именно? По-видимому, можно! Историки, этнографы, археологи давно обратили внимание на то, что всюду в древнем мире и среди первобытных племён более позднего времени считалось священным число семь.
Древние часто говорили о «семи чудесах света» и «семи мудрецах Эллады»,; Но время сохранило для нас разные списки этих чудес и этих мудрецов, в которых не все названия чудес совпадают, как и не все имена мудрецов. Для грека в число чудес света входит гробница царя Мавзола — Мавзолей (это название стало в наше время нарицательным). Римлянин заменяет его Колизеем. Средневековый хронист заменяет храм Артемиды в Эфесе Соломоновым храмом в Иерусалиме или Ноевым ковчегом. Но и тот и другой заменяют, а не добавляют восьмое или десятое чудо. Впрочем, и мы ведь выделяем «по наследству» семь цветов радуги, семь тонов в музыке, считаем время семидневными неделями и говорим «семь раз отмерь, один отрежь». Сначала учёные объясняли это «засилье» семёрки тем, что на небе видны простым глазом семь подвижных светил — Солнце, Луна, Венера, Марс, Юпитер, Меркурий, Сатурн. Эти светила играли огромную роль в древнешумерском календаре, считались богами, каждому из них был посвящён особый день в неделе. (Если ты учишь в школе английский, то знаешь, что для англичан и сегодня воскресенье, например, sunday, — день Солнца. А у французов понедельник — день Луны, вторник — день Марса, среда — день Меркурия и так далее.
Но как показал, в частности, советский археолог Б. Фролов, семёрка была «привилегированным числом» и У людей, живших более двадцати пяти тысяч лет назад. На орнаментах той поры особенно часто встречаются узоры с повторением семи точек, семи изгибов, семи чёрточек. Не потому ли, что и для создателей такого орнамента семёрка тоже была границей, за которой оперативная память оказывалась бессильной?
Не собираясь объяснять все загадки «магической семёрки» только данными психологии, Фролов говорит о «едином рациональном начале, общем для всех представителей человека современного типа: стремлении приспособить поток информации к ограниченным возможностям своей памяти, восприятия, внимания». Он призывает учёных больше заниматься изучением таких «психических констант» (постоянных), характерных для вида «Человек разумный» на протяжении всей его истории.
Тысяча поколений отделяет нас от сунгирца, но эта же тысяча поколений и соединяет нас с ним.
Что же, выходит, попади мы и на десять тысяч лет вперёд, только одеждой и отличались бы мы, гости, от хозяев того времени? Вот за это не поручусь. Мы же всё время говорим о том, что человеческий облик надёжно защищён от воздействия эволюции. Мы стали хозяевами своего облика. Но хозяевами или только сторожами, заботящимися лишь о его охране?
Мысль о том, что человек захочет сам себя сделать другим, кажется странной, даже дикой; она многих может заставить вознегодовать и запротестовать. Но ведь, по существу, у этого возмущения первоисточник — прошлое. В нас сидит полученная от предков вместе со всей современной культурой идея о том, что человек — венец творения, идеал возможного, вершина совершенства. Ещё бы — сам господь бог ничего лучшего сделать не мог. Правда, он — по библии — сотворил ещё и ангелов. Те чище человека, возвышеннее, прекраснее, но и им старик господь повелел поклониться человеку. Ангелы нам кланяются! Куда уж улучшаться? И даже многие фантасты — не в пример Беляеву — при всём неоспоримом богатстве своего воображения не могут представить себе облик совершеннее, чем нынешний человеческий. И на этом основании придают его всем инопланетным существам.
Трудно спорить с этими умными и уважаемыми людьми. Но мне всё-таки кажется, что они ошибаются в принципе. Разве не кажутся странными мечтатели, которые объявляют совершенством настоящее?
Александр Беляев говорил об относительности взглядов на красоту. Иван Ефремов, современный советский фантаст, защищает (правда, не во всех своих произведениях) представление о сегодняшней красоте как красоте полной и абсолютной: для всех эпох и всех планет.
Но ведь такое же попросту невозможно! Чернышевский говорил о разных идеалах красоты в разных классах даже одного и того же народа.
Есть в Индии племена, у которых красота женщины определяется прежде всего длиной её шеи. Шею, понятно, искусственно растягивают. Ну, это искусственное вмешательство, его можно не принимать в расчёт. Но вот в Африке есть народы, у которых женщины отличаются особой толщиной нижней части тела. Это издавна считается здесь красивым. А в остальной Африке и в остальной части мира?
Ладно, положим, что за идеал человека будет принят некий средний сегодняшний землянин, без учёта особых вкусов некоторых сравнительно отсталых (пока!) народов. Но разве с этим землянином всё обстоит благополучно? У него есть миндалины и аппендикс, он сравнительно часто болеет, не так уж долго живёт, куда менее талантлив и остроумен, чем хочется (Кому? Ему и его друзьям — человечеству).
Ладно, вырежем миндалины, удалим аппендикс (забудем сейчас об основательных предположениях, что то и другое всё-таки нужно человеку). Начиним землянина вакцинами ото всех болезней. Будем воспитывать в нём с детского сада какой-то талант плюс учить острить...
Но ведь и операция по извлечению аппендикса и вакцинация — это тоже вмешательство в жизнь человеческого тела! Правда, во внутреннюю, так сказать, жизнь, а на внешнем виде человека ни то, ни другое не сказывается. Но что же, неужто внутреннее в данном случае совсем уж маловажно рядом с внешним?
Ты никогда не болел чёрной оспой, туберкулёзом, полиомиелитом, брюшным тифом, дифтеритом, коклюшем. А если бы болел всем этим безобразием, то сейчас был бы в лучшем случае калекой, а в худшем — тебя вообще бы не было. Между тем в твоей крови наготове и защитные средства от всех этих болезней. Средства, которые должны бы появляться только у болевших и выздоровевших. Вмешательство это в естество человека, в природу его? Да конечно же!
«Ну, вакцинация — это совсем другое дело», — скажете вы. Да точно такое же! Когда входило в жизнь прививание оспы (а прививали-то людям коровью оспу), то многие возмущались тем, что человеку хотят передать и коровьи качества. Это было почти двести лет назад. А уже в нашем столетии стали лечить людей вспрыскиванием им взятых у животных гормонов (гормоны — активные вещества, вырабатываемые в организме особыми железами). И вот такой высокоэрудированный, глубоко порядочный и добрый человек, как Артур Конан-Дойль (кто не читал его рассказы о Шерлоке Холмсе!), был потрясён до глубины души этим методом лечения. И в очередном рассказе сэра Артура славный Шерлок Холмс обнаруживал профессора, под влиянием павианьих гормонов время от времени начинавшего себя вести по-обезьяньи.
Смешно? Сегодня уже — да. А тогда рассказ, наверное, казался правдивым и страшным. Это нынче легко быть умнее большого писателя, потому что не мы с вами умнее его, а наша эпоха больше знает, чем его время.
Вот я и не хочу повторять старых ошибок. Человек может не захотеть меняться внешне. Но он не может отказаться от внутренних изменений. Не хотим же мы болеть и умирать раньше времени. А раз не может — раньше или позже они повлекут за собой и внешние перемены.
Значит, будет у человека — по Беляеву — 1) большая и 2) лысая голова? Насчёт первого — не уверен. Насчёт второго — почти уверен в обратном. Голова будет большой, если признают, что это лучше, что больший объём мозга выгодней. (А это совсем не обязательно. Вспомните большеголовых, по сравнению с нами, неандертальцев.)
Голова будет лысой, если это посчитают красивым. А не посчитают, останутся верны представлениям о красоте густой шевелюры — шевелюра и утвердится.
Потому что человек — царь природы — станет царём и собственной природы. Он уже присматривается к генам и раздумывает над генной хирургией. А ведь гены — это конкретные носители всех врождённых свойств и черт человека; от длины носа до мягкости характера (которая, впрочем, может быть и воспитанной). Генная хирургия — изменение свойств живого существа на уровне генов, то есть в самом зародыше.
Захотят генные хирурги — отрастят человеку хвост, захотят — вырастят крылья. Только не «захотят» ни того, ни другого. «Хотеть» будут тогда того, что человеку действительно нужно. А зачем даже крылья хозяину самолёта и вертолёта, а «тогда» — уже и гравитационного ковра и чего-нибудь почище? Незачем. .
А чем человеку стоит обзавестись? Боюсь, что не могу ответить на этот вопрос. Изменения будут, а какие — Человек ведает!
Представь-ка себе, что тебя вызвали в будущее. На учёный совет в Институте преобразования человека — в то время такой институт уже будет создан. Вызвали и спрашивают: «Дорогой Петя, скажи, пожалуйста, что, по-твоему, в человеке надо изменить? Сразу отвечать не надо, сядь и подумай».
Поставил я сейчас себя на твоё место (это перед учёным советом будущего) — оторопь взяла. И сначала, конечно, стал я не придумывать, а вспоминать.
О чём или о ком? В первую очередь, конечно, об Ихтиандре из «Человека-амфибии». Юноше, в тело которого были пересажены жабры молодой акулы. И вправду, почему бы не дать человеку возможность жить в воде? Потомвспомнил, что как раз недавно одна английская газета расспрашивала своих читателей, что бы они хотели изменить в организме человека. И те, конечно, начали с пересадки ему жабр. То ли всем хочется поплавать вволю, то ли все читали или хоть слышали про человека-амфибию.
А кроме того, предлагали, например, проделать в теле у поясницы отверстия, чтобы выдыхать воздух через них. Лёгкие будут, дескать, лучше проветриваться.
Какие-то толи чревоугодники, то ли больные-сердечники нашли, что надо отставить друг от друга подальше дыхательное горло и пищевод, чтобы еда не мешала дыханию. Были «светлые» идеи насчёт того, чтобы дать человеку возможность усваивать кислород воздуха, как это делают растения. Кто-то мечтал о старости, сконцентрированной всего в несколько дней в конце жизни. В общем, читатели практически не выдвинули решений, которые бы уже не предлагались когда-либо фантастами.
И редакция английской газеты даже обиделась, что чудесная идея обсуждения пропала зря. Больше всего огорчило газету то обстоятельство, что ни один читатель даже не задумался над возможностью придать человеку принципиально иной облик.
А вот учёные и писатели думали над такой возможностью уже лет десять с лишним. Была выдвинута идея о возможности создания существа (киборга), промежуточного между человеком и роботом, — живого существа, в котором будут сочетаться человеческие органы и машинные детали. Собственно, первый шаг к «киборгизации» человек сделал ещё в каменном веке, загнав в дупло зуба костяную пломбу. По меньшей мере сотни людей, переболевших тяжёлой формой дифтерии, носят в горле серебряные дыхательные трубочки. Наши врачи применяют искусственные заменители костей, артерий; дело доходит уже до заменителей нервов. Искусственный желудок вот-вот начнёт своё победное путешествие по клиникам. Искусственное сердце, как и искусственная почка, пока ещё слишком велики — они помогают больному только во время операции. Но — кто посмеет возражать против того, чтобы больным людям вкладывали в грудь электронное сердце? Или хотя бы подключали к живому сердцу некий постоянно действующий механизм-стимулятор?
Приняв в зуб первую пломбу, человек встал на трудный путь, начал процесс, который почти невозможно остановить.
Станислав Лем написал остроумный рассказ «Существуете ли вы, мистер Джонс?». Герой рассказа, гонщик-автомобилист, во множестве катастроф постепенно растерял все части своего тела — от рук и ног до головы. Так же постепенно ему заменяли всё это новейшими электронными протезами. Доведённая до предела киборгизация даёт в итоге робота.
Но, может быть, есть некая оптимальная степень киборгизации, которую человечество само определит и дальше которой не пойдёт?
В конце концов, когда человек начал одеваться, такая же простейшая логика говорила, что он, спрятав тело от холода, отвыкнет вовсе от морозов, с каждым годом ему будет требоваться всё более тёплая одежда, пока человек не начнёт падать и задыхаться под её тяжестью. Человек нашёл золотую середину, — я верю, что она будет найдена и здесь, когда речь зайдёт о его теле. Правда, для каждого столетия золотая середина может быть своей.
А если говорить не о внешних, а о внутренних изменениях человека, то главным тут должно быть развитие способностей. Чем шире будет изучать человек мир и природу, тем больше возникнет новых областей для применения талантов, тем больше появится и талантов. Что, скажем, было делать три тысячи лет назад человеку с высокими, но узкими способностями к кинорежиссуре? Или авиаконструктору от рождения — тридцать тысяч лет назад? Открытие каждой новой области знаний даёт новые точки приложения сил.
И первый шаг грядущего человека к тому, чтобы стать полным хозяином своего тела, описали в своей книге «Обитаемый остров» Аркадий и Борис Стругацкие. Её герой землянин Максим отделён от нас вовсе не такой уж бездной времени. И имя у него сегодняшнее, и фамилия есть, и другого землянина постарше он зовёт по имени-отчеству, а не как-нибудь «по-будущему».
Но он: умеет залечивать у себя без следа даже раны в сердце, лечить позвоночник, печень; легко пробегает десятки километров с огромным — с нашей точки зрения — грузом; без приборов чувствует радиоактивность, определяет съедобность и несъедобность для человека инопланетных растений; снимает чужую боль и видит в темноте...
Нелегко понять, что же здесь от обучения, а что сделано врождённым качеством человека; что есть у всех жителей Земли, а что — только у разведчиков космоса. Вряд ли, например, стоит обременять организм умением замечать вредную радиацию, когда на родной планете этой радиации нет, а счётчик — на всякий случай — можно держать под рукой. Но это частность.
А вот умение Максима легко рисовать, стремительно читать, невероятно быстро учиться всему новому — оно должно пригодиться всюду.
Максим так воспитан.
Но разве люди, откажутся сделать каждого человека ещё талантливее, ещё умнее, ещё сильнее духом, если путь к этому будет лежать не только через воспитание? Думаю, что нет.
Подробнее об этом мы с тобой поговорим в третьей части книги. Но сначала придётся тебе прочесть вторую.