Валентин Серов
Валентин Серов
I
О жизни и творчестве Валентина Серова (1865-1911) я уже писал и в книге эссе «Ренессанс в России» с обоснованием эстетики отрадного, эстетики Русского Ренессанса, и в альманахе «Феномен» в рубрике описание одной картины, а именно о «Портрете княгини З.Н.Юсуповой», что вызвало живейший интерес у посетителей. Еще бы! И княгиня, и автор ее портрета - явления исключительные. Валентин Серов также - один из основных действующих лиц трагедии «Утро дней».
Между тем запросы о картинах Серова в различных вариациях продолжают поступать и чаще, чем о ком-либо из русских художников. Поскольку в книге эссе «Ренессанс в России» я не мог касаться творчества отдельных художников, как и писателей, достаточно полно, мне важно было лишь выявить, слегка наметить ренессансную линию развития русского искусства, до сих пор не осознанную исследователями, то теперь в русле Опытов по эстетике ренессансных эпох, включая классическую древность, становится ясно, необходимы отдельные статьи и о знаменитых русских художниках, поэтах, писателях и композиторах, слава которых в течение XX века только росла - в условиях распада искусства и мысли.
Судьба, жизнь и творчество Валентина Серова при всей внешней ясности и простоте, что соответствовало его характеру, если вдуматься, знаменательны в высшей степени, в чем проступают ренессансные явления русской жизни и русской культуры XIX - начала XX веков, до сих пор не вполне осознанные как таковые.
Ниже мы видим автопортрет художника в юности.
Тоша (и Антон), как звали Серова в детстве и юности, родился в семье известного композитора и музыкального критика Александра Николаевича Серова (1820-1871), младшего современника Михаила Глинки, с которого начинается новая русская музыка как ренессансное явление в то же время, как взошли классическая русская лирика и классическая русская проза.
Жене музыканта, когда родился Тоша, было 19 лет, мужу 45, - Валентина Семеновна Серова (1846—1924), урожденная Бергман, она родилась в крещеной еврейской семье в Москве, в это время еще училась в Петербургской консерватории. Она ученица Антона Рубинштейна, прекрасная пианистка, автор, как ее муж, нескольких опер.
Тоша рос в атмосфере музыки и искусства; у Серовых бывал Антокольский, известный скульптор, и был принят молодой художник, ученик Академии художеств Репин. Это несомненно самая счастливая пора из детства Тоши закончилась внезапно: шести лет он лишился отца и с тех пор практически рос вне своей семьи, - Валентина Семеновна была захвачена своим призванием, училась композиции одно время в Париже, она станет первой женщиной-композитором в России и общественной деятельницей, что было в духе времени.
Тоша рос в родственных семьях, а то и в пансионе за границей, время от времени у матери, как в Париже в 1874 году, когда Валентина Семеновна брала уроки по композиции. Тоше было шесть лет, когда она обратила внимание на его рисунки, теперь, в девять лет, рисунки Тоши оценил Антокольский и посоветовал его матери найти ему учителя из русских художников. В эту пору в Париже проходил стажировку от Академии художеств Репин, которого Валентина Семеновна хорошо знала.
Девяти лет в Париже, в центре художественного мира в ту эпоху, юный Серов вполне осознал, что он будет художником. Детская восприимчивость приобрела целенаправленный характер, что чрезвычайно важно для раннего созревания гения.
Между тем Тоше пора было пойти в гимназию, куда его готовили в Москве, и случилось так, что лето 1875 года Валентина Семеновна с сыном гостила у Мамонтовых в Абрамцеве. Надо полагать, музыка, а именно опера, свела Серовых и Мамонтовых, а Тоша, не ведая еще о том, оказался в семье, в которой к нему будут относиться как к родному, в центре зарождающегося в эти годы Абрамцевского художественного кружка, куда потянется и Репин из Парижа, юный ученик и его молодой учитель встретятся вновь в Москве, лето 1879 года проведут вместе в Абрамцеве, а летом 1880 года предпримут поездку в Крым, на Днепр по местам бывшей Запорожской Сечи, побывают в Одессе и в Киеве.
По возвращении с юга Серов подает прошение в правление императорской Академии художеств в Петербурге о зачислении в вольнослушатели, на что он имел право лишь в 16 лет, а ему было 15. Благодаря ходатайству Репина, Серова принимают в вольнослушатели, а также допускают его в частную мастерскую Чистякова, у которого учился сам Репин. Серов объявил матери, у которой была своя семья, что отныне он будет жить сам по себе и за свой счет. Через два года, в 1882 году, Серов станет учеником Академии художеств.
Но не Академия художеств с ее казенщиной определила годы учения Серова, а, можно прямо сказать, Абрамцевский художественный кружок и круг из родственной семьи Симоновичей.
Родная сестра Валентины Семеновны Аделаида Семеновна вышла замуж за врача и педагога Якова Мироновича Симоновича и сама стала педагогом, организатором первых детских садов в России. Врач и женщина-педагог - это не просто профессии в России XIX века, это нравственный выбор и призвание русской интеллигенции, гуманистической по своим устремлениям.
В семье Симоновичей было пять дочерей и два сына, естественно, и Тоша нередко жил в семье родной тети; с тринадцатилетнего возраста росла у них сирота Ольга Федоровна Трубникова, дочь умершей от чахотки пациентки Якова Мироновича.
«Здесь, в этой семье, - писала Валентина Семеновна о сыне, - довоспитался он, дорос и считал ее, эту семью, своим нравственным термометром».
Серов привел своих друзей Дервиза и Врубеля, с которыми учился вместе в Академии художеств, в дом Симоновичей. «Тут и рисовали, и пели, и лепили, и играли на рояле, устраивали шарады, живые картины - веселились от души», - писала старшая дочь Серовых Ольга Валентиновна Серова по воспоминаниям своих родителей. Вскоре составились пары: Дервиз и Надежда Яковлевна, Серов и Ольга Федоровна, Врубель и Мария Яковлевна.
Врубель в 1884 году уехал в Киев, получив приглашение принять участие в реставрационных работах в Кирилловской церкви XII века. Он там буквально бедствовал и думать о женитьбе не мог. Из друзей имел состояние лишь Дервиз Владимир Дмитриевич, да он был значительно старше, он первым женился (в 1885 году), приобрел в Тверской губернии, в шестнадцати верстах от Твери, имение Домотканово, где и поселился, превратив его в культурный очаг для всей округи.
Выбор места подсказан Серовым; он любил Домотканово, где бывал с 1886 года до последнего года жизни.
В марте 1886 года Серов подаст прошение о предоставлении ему отпуска до первого сентября, ссылаясь на то, что он еще совсем не оправился от болезни, но будет попросту отчислен с резолюцией ректора Шамшина: «До совершенного выздоровления из списка учеников исключить и вид вытребовать».
Бюрократическая казуистика могла дорого обойтись Серову, вплоть до солдатчины, ибо «вид вытребовать» означало лишение льготы по воинской повинности. Вероятно, начальство ведало об умонастроении Серова, которому в Академии многое не нравилось, и он заявлял о своем желании ее бросить. Как Врубель, как Дервиз.
История любви Серова и Ольги Трубниковой при всей чистоте, искренности и силе натур, что прояснится вполне лишь впоследствии, весьма драматична: вечно в разлуке, с письмами, которые постоянно запаздывали, с сомнениями и с новыми объяснениями.
Петербургский климат для здоровья Ольги, мать которой умерла от чахотки, нашли вредным, и ее вместе с Машей Симонович отправили на юг в январе 1885 года, думали, до осени, но разлука длилась год за годом; в сентябре 1885 года Серов сорвался в Одессу, не взяв вида на отпуск, что было вменено ему в вину при отчислении. Поехал с Серовым в Одессу и Врубель, вероятно, из-за Марии Яковлевны.
Ольга Федоровна поселилась в Одессе и давала уроки детям в одной семье, ясно, она стремилась к самостоятельности, тем более что Якова Мироновича уже не было в живых (он умер в 1883 году), а у Симоновичей большого достатка никогда не было.
Она жила письмами от Тоши, которые приходили из Петербурга, из Москвы, из Абрамцева, из Мюнхена и снова из Москвы: «Дорогая моя, милая, Лёлюшка, прости, голубка моя, что я такой негодяй и не писал тебе так долго. <...> Пишу тебе потому, что ужасно захотелось видеть, обнять, поцеловать, прижать к себе, приласкать твое дорогое маленькое личико. А я все живу в Москве и в Питер не еду я, пожалуй, в этом году совсем не поеду. Уж очень мне в Академию не хочется». (Январь-март 1886 года.)
И вот письмо (май 1887 года) из Венеции. Вчера опера Верди «Отелло», сегодня в дождливый день поели устриц и во избежание холеры выпили коньяку...
«Лёля милая, дорогая девочка, я люблю, очень люблю тебя. А какая славная опера «Отелло», какая страстная, кровавая. Ты любишь меня, а? Знаешь, я тебя часто, очень часто вспоминаю. Какая здесь живопись, архитектура, хотя собственно от живописи ждал большего, но все-таки хорошо, очень хорошо. Хотел писать тебе вечерком, но сегодня какой-то дождливый северный день - мы сидим дома (ты знаешь, кто это мы? Нас четверо: Остроухов, двое Мамонтовых, славные юноши).
Если путешествие будет идти таким же порядком, как до сих пор - то ничего лучшего не знаю. Холера - она прошла, положительно ее больше нет. Прости, прости, моя милая, хорошая. Вот-с как, написал я свой плафон, надоел он мне до некоторой степени. Деньги за него получил, и вот я кучу. Езжу по Италии, славно.
Целую тебя, моя дорогая. А все-таки другую не буду любить так, как тебя, моя, моя хорошая. Да, да, ведь ты моя. Ох, прости меня, но я люблю тебя. У меня совершенный дурман в голове, но я уверен, что все, что делалось воображением и рукой художника - все, все делалось почти в пьяном настроении, оттого они и хороши эти мастера XVI века Ренессанса. Легко им жилось, беззаботно. Я хочу таким быть - беззаботным; в нынешнем веке пишут все тяжелое, ничего отрадного. Я хочу, хочу отрадного и буду писать только отрадное. Жаль, сегодня погода дрянь, приятно здесь развалиться в гондоле и ездить по каналам и созерцать дворцы дожей.
Прощай, целую тебя без конца.
Твой без конца В.Серов».
Упоминаемый плафон «Феб лучезарный» был написан по заказу тульских помещиков Селезневых. Серов получил за него 1000 рублей, большие деньги для молодого художника. Поездка по Италии, погружение в атмосферу эпохи Ренессанса в Венеции, можно сказать, перевернули его миросозерцание светлой стороной наружу, хотя внешне он остался таким же, каким рано сформировался как личность: Всегда задумчивый, хмурый и суровый, он вместе с тем проявлял редкую живость и веселость нрава.
По возвращении из Италии он встречает Марию Яковлевну Симонович в Москве, приехавшую с юга, где осталась Ольга Федоровна, и с кузиной приезжает в Абрамцево, где тотчас принимается писать портрет Веры Мамонтовой, если не за завершение начатого еще ранней весной, есть упоминание в письме Валентины Семеновны Маше Симонович о почти законченном портрете «девочки Мамонтовой». Предполагают, что речь о Параше Мамонтовой, которая была старше своей двоюродной сестры Веры Мамонтовой на два года. Серов писал Парашу неоднократно, как и других Мамонтовых из кузин и кузенов. Вряд ли Валентина Семеновна под «девочкой Мамонтовой» имела в виду не дочь Саввы Ивановича, а его брата.
«Девочка с персиками» (1887) - первая программная вещь Серова, с полным осознанием своей эстетики, эстетики отрадного. В начале работы или при завершении присутствовала Мария Яковлевна Симонович, которую в Абрамцеве называют «скульпторкой». Не странно ли? А летом 1888 года в Домотканове Серов создает другую программную вещь - «Девушку, освещенную солнцем».
История создания «Девушки, освещенной солнцем» воссоздана моделью молодого художника. Мария Яковлевна писала в «Воспоминаниях о Серове»: «Сеансы происходили по утрам и после обеда - по целым дням, я с удовольствием позировала знаменитому художнику, каким мы тогда его считали, правда, еще не признанному в обществе, но давно уже признанному у нас в семье».
«Он все писал, а я все сидела. Часы, дни, недели летели, вот уже начался третий месяц позирования... Да, я просидела три месяца... и почти без перерыва...
В начале четвертого месяца вдруг я почувствовала нетерпение. Я знала, что он выполнил ту задачу, которую себе назначил, больше сказать ничего не мог, и я со спокойной совестью сбежала, именно сбежала, в Петербург, под предлогом своих занятий по скульптуре в школе Штиглица.
Когда я собралась уезжать в Петербург, Серов подарил мне три рубля на дорогу. Эта сумма представляла для него нечто, а мне она очень пригодилась. Он, как многие художники того времени, страдал вечным безденежьем».
«Девушка, освещенная солнцем» впервые экспонировалась на периодической выставке в Москве в Обществе любителей художеств. Ни критики, ни публика не сумели воспринять сияющую свежесть не просто красок, а бликов света, вспыхивающих в воздухе у поверхности холста, что превращает портрет в живую модель.
К счастью, среди немногих, кто высоко оценил картину Серова в то время, были И.С.Остроухов и П.М.Третьяков, который еще до открытия выставки приобрел ее.
Еще до открытия периодической выставки в Обществе любителей художеств был устроен конкурс, на который Серов отдал портрет Веры Мамонтовой и пейзаж. В конкурсе участвовали Левитан и Коровин, для Серова вопросом чести был получить приз за портрет, что и случилось. Премия - в 200 рублей, как подарок к свадьбе. И признание!
В январе 1889 года Серов женился, свадьба была в Петербурге, куда наконец вернулась Ольга Федоровна и где Серов занимался оформлением оперы отца «Юдифь» к двадцатипятилетию ее первой постановки.
Годы учения и странствий завершились как нельзя лучше. Осенью 1890 года Серовы поселились в Москве.
II
Серов, небольшого роста, плотного сложения, был легок и изящен в движениях, смолоду в домашних спектаклях в Абрамцеве или в Москве изумительно плясал, играя роль танцовщицы, а мог предельно комично сыграть слугу, любил шутку и бывал весел в кругу друзей, прежде всего Коровина и Шаляпина или мирискусников, но при этом всегда молчалив, угрюм и даже суров с виду, невзирая на лица, ни тени искательства, но именно он каким-то чудом, не обошлось первоначально без поддержки Репина, был привлечен к писанию портрета императора Александра III еще в 1891 году.
14 июня 1894 года в Борках Харьковской губернии происходило освящение церкви и часовни, возведенных в связи со спасением царской семьи при железнодорожной катастрофе в 1888 году. Серову был заказан групповой портрет «Александр III с семьей», с которым он должен был приехать в Борки; картину экспонировали в отдельном павильоне, где он снова встретился с императором и членами его семьи, которые, найдя, что работа не совсем закончена, воздержались от похвалы, но царское окружение и именитое дворянство выражали всяческое одобрение, тем более народ, который крестился перед картиной, как перед иконой.
С тех пор Серов постоянно пишет представителей императорской фамилии и высшей знати, но не становится ни в малейшей степени придворным художником, как Крачковский, который зарабатывал тридцать и больше тысяч в год. Это удивительно, как модному художнику готовы люди платить сколько угодно, ну, как Сальери, а Моцарт или Серов почти что бедствуют.
Серов не повышал размеры гонорара, в частности, ради свободы, да и всякая работа имела для него чисто творческий интерес, но когда он спохватывался, выходили недоразумения. Так, до сих пор задаются вопросом, почему Серов не написал портрета Льва Толстого, тем более что он писал портрет его жены. К сожалению, портрет не понравился Софье Андреевне и особенно то, что художник, вместо уговоренных 600, запросил 800 рублей. Возможно, дополнительные 200 нужны были Серову позарез, а первоначальную цену сам занизил. Софья Андреевна возмутилась и заплатила 600. После этого она, верно, и думать не хотела о том, чтобы заказать портрет мужа Серову.
В 1896 году Серов, как Репин и другие художники, по заказу Академии художеств писал акварелью коронационные торжества в Москве для художественного альбома, поднесенного новому царю. Тогда же, в дни, когда князь и княгиня Юсуповы принимали в своем подмосковном имении Николая II и высшую знать, Серов приезжает в Архангельское с портретом Александра III, новым, посмертным, очевидно, по заказу князя Юсупова.
Серов в письме жене даже описывает Архангелькое: «старое екатерининское поместье, холодно-роскошное», словно впервые там. И далее: «Портрет понравился. Княгиня пришла, славная княгиня, ее все хвалят очень, да и правда, в ней есть что-то тонкое, хорошее. Она заявила, что мой портрет покойного царя вообще лучший из всех его портретов, я говорю, ну это потому, что остальные уж очень плохи - смеется, кажется, она вообще понимающая».
Затем Николай II закажет Серову портрет отца в форме датского полка на фоне одного из дворцов в Дании, и художник проведет две недели в Копенгагене.
Серов писал портрет Николая II также неоднократно, и это приближение к трону никак не сказалось в его отношении к модели. Оставаясь самим собой, он внушал к себе доверие. Выполняя заказ - портрет Николая II в форме шотландского полка, который отбудет в Англию, Серов предложил царю написать его в тужурке, домашний, для подарка императрице, - повод для художника снять всякий официальный флер. Царь согласился.
Работа шла одновременно над двумя портретами. Царь приходил в тужурке и, вместо того чтобы переодеться в форму шотландского полка, садился за стол в тужурке, важно было только, чтобы царица их не застала за новой затеей, пусть подарок для нее будет сюрпризом. Александра Федоровна все-таки застала мужа в тужурке, но нашлось объяснение: «этот маленький портрет делается в помощь тому» (из письма Серова жене), шотландскому, который нравился царице, а художнику совсем нет.
В ходе этих сеансов в Царском Селе, причем к поезду, когда приезжал художник, подавали придворный экипаж, Серов однажды заговорил о Савве Ивановиче Мамонтове, которого, с обвинениями в растратах, посадили в тюрьму, - царь успел распорядиться уже, чтоб его перевели под домашний арест. В другой раз Серов заговорил о журнале «Мир искусства», который оказался без помощи Мамонтова, царь поручил министру финансов Витте найти возможность помочь журналу, который просуществовал до войны с Японией и отставки Витте.
С «Портретом Николая II в тужурке» связаны три происшествия, можно сказать, три исторических анекдота. Александра Федоровна, которая в юности училась живописи, нашла портрет неоконченным и стала показывать, где надо подправить; Серов молча протянул палитру императрице, государь рассмеялся, та покраснела вся, топнула ногой и удалилась. Царь побежал за нею, воротился; он не снизошел до упреков, он был очень воспитанный человек.
Серов забрал портрет, чтобы заключить в раму, и с ним забрел в помещение редакции журнала «Мир искусства», - в комнате с длинным столом никого не было; он развернул холст и навесил на спинку кресла, при этом руки царя, казалось, лежат на столе, и встал в сторонку; входит Бакст, видит царя за столом и ретируется в испуге; далее - Бенуа, Дягилев и другие члены редакции и гости, здесь были и Мережковские, - все выказали вполне себя при первой догадке: «Он?!»
В дни революции солдаты в Эрмитаже накинулись на изображение царя, проткнули глаза штыками, - холст, говорят, не подлежит реставрации. Удивительно, Серов сделал копию со своего портрета царя, возможно, опасаясь, что его подправят по желанию государыни, если не она сама, но иная судьба его ожидала. Таким образом, сохранилось авторское повторение «Портрета Николая II в тужурке», несомненно одного из шедевров Серова.
В декабре 1901 года Серову (через Дягилева) предложили исполнить очередной портрет царя. Он ответил телеграммой: «В этом доме я больше не работаю». Говорят, это беспрецедентный случай. Для Серова вполне естественный: он не видел больше творческого интереса в работе в этом Доме.
Именно в это время, когда вызрел разрыв художника с царской семьей, Серов создает «Портрет княгини З.Н.Юсуповой» (1900-1902 гг.), чему посвящена статья «В.Серов. «Портрет З.Н.Юсуповой». Описание одной картины» (Альманах «Феномен» № 2), привлекшая внимание посетителей.
В 1903 году Серов снова был в Архангельском. Княгиня встретила художника словами: «А вы не видали еще, что я сделала с вашим подарком?» и вынесла из своего кабинета большую раму со вставленной фотографией с портрета государя в тужурке. Действительно, года два назад Серов подарил Зинаиде Николаевне фотографию с портрета Николая II, вероятно, она проявила интерес, но не ожидал, что она покажет ее царю, и на ней появится его подпись («собственной его имп. вел. рукой»), и ее вставят в раму. Серов объявил: «Я подавлен...».
И тут выяснилось, что он напишет княгиню еще раз, а также ее мужа и сыновей, с тем ему придется провести лето в Архангельском в то время, как его семья из Москвы перебралась в Ино, неподалеку от Петербурга, где Серовы строили дачу. Также выяснилось, что в семье Юсуповых не очень довольны портретом княгини, написанным ранее. Зинаида Николаевна уверяла, что портрет Серова «лучше всех, т.е. голова, но что остальное все очень не хорошо». Фон не нравился, даже думали вырезать овал. К счастью, не решились. Возможно, Серов без лишних слов произнес «хм», чуткая княгиня все поняла.
Разногласия возникли и по поводу куртки князя Феликса Юсупова младшего. Зинаида Николаевна хотела видеть сына в голубой венгерке, что «прямо ужасно, - как писал Серов в письме жене, - если ее написать, то тут же может стошнить». На известном портрете юного князя мы видим в двубортной штатской куртке темно-серого цвета с приглушенным сиреневым оттенком. Ничего не прибавить, не убавить.
Князь Ф.Ф.Юсупов старший изображен в белом кителе на великолепном арабском жеребце. Тоже ничего не прибавить, не убавить. Серов любил писать лошадей. О портрете Н.Ф.Юсупова, старшего сына, я ничего не знаю. Ему было не досуг позировать, да, похоже, Серов не успел его распознать, а жаль. Через несколько лет (1908) он погиб на дуэли.
Новый портрет княгини был набросан пастелью и углем. «Смех княгини немножко вышел, - писал Серов жене. - Пожалуй, удачнее всех князь на лошади, может быть, потому, что не так старался - это бывает». Портрет княгини пастелью и углем не сохранился. Со слов князя Ф.Ф.Юсупова младшего, Серов работал над его портретом, с перерывами, около двух лет. «Портрет мой понравился самому художнику, - писал он, - так как Серов сказал мне о нем: «Когда я смотрю на ваш портрет, то мне кажется, что он «благоухает».
Мария Яковлевна Симонович, уехав в Париж для занятий скульптурой, вышла замуж за русского врача (эмигранта) Львова. В 1895 году она приезжала в Россию. Серов снова писал с нее. Это «Портрет М.Я.Львовой». Перед нами молодая, чуть торжествующая, может быть, над художником дама. Мария Яковлевна прожила долгую жизнь, но в ней всегда узнавали глаза «Девушки, освещенной солнцем». Однажды во Франции у нее объявился даже старый поклонник, который в юности был влюблен в нее на портрете Серова, висевший в Третьяковке. «Те же глаза!» - говорил он.
Случилось в 1903 году Серову тяжко заболеть, и тогда обнаружилось, что он не только широко известен как художник, но любим и ценим как высокая личность с совершенно отчетливой гражданской позицией, что он проявит особенно ярко в годы первой русской революции. Приезжая часто в Петербург, Серов обыкновенно останавливался у В.В.Матэ, квартира которого находилась при Академии художеств. В воскресенье 9 января 1905 года он видел в окна, как войска набросились на шествие рабочих с семьями, с портретами царя в сторону Николаевского моста, далеко от Зимнего дворца. Впечатлительный художник испытал огромное потрясение, как, впрочем, все русское общество, о чем ныне не хотят знать. Именно в среде мирискусников был создан сатирический журнал «Жупел».
В эти беспокойные годы войны с Японией и первой русской революции Серов создал немалое число портретов, в частности, Лескова, Леонида Андреева, Максима Горького, Ермоловой... Работа художника над портретом Генриетты Леопольдовны Гиршман (1885 - 1970), жены известного московского коллекционера В.О.Гиршмана, воспроизведена в «Моих воспоминаниях о В.А.Серове» моделью, словно заговорившей вдруг для нас спустя жизнь.
«Родилась я в Петербурге 30 мая 1885 года, девичья моя фамилия - Леон. Наша семья была очень культурная, живая, интересующаяся всем. Мать моя закончила консерваторию в Берлине по классу рояля. Отец, занимавшийся экспортом зерна, всегда находил время, чтобы интересоваться музыкой, живописью, чем увлекал и нас (нас было шесть человек детей)». Семья Леона жила в одном доме с семьей Бенуа, давно вошедшей в историю русской культуры. Мы сразу оказываемся в особой атмосфере эпохи, ныне осознанной нами как ренессансной.
Восемнадцати лет Генриетта Леопольдовна вышла замуж за В.О.Гиршмана, московского фабриканта, который был старше ее на восемнадцать лет, и продолжала серьезно заниматься живописью, пением и роялем. В.О.Гиршман хорошо знал Серова. Во время болезни Серова Гиршман навещал его в больнице, а когда он выздоровел, «муж немедленно заказал ему мой портрет». Работа над портретом продолжалась долго, с перерывами из-за беременности молодой женщины, отъезда Гиршманов за границу или в деревню, куда Серов приезжал погостить, поскольку он явно и весьма подружился с моделью, кажется, впервые. И тому были основания.
Позже Серова писал Г.Л.Гиршман Сомов; вот как он отзывается о ней в письме к сестре от 9 марта 1910 года: «Замечательно милая женщина Генриетта Леопольдовна; чем больше ее видишь, тем больше ее ценишь, простой, правдивой, доброжелательной, не гордой и что совсем странно при ее красоте совсем не занята собой, никогда о себе не говорит. Но по-моему она несчастлива. Ну, по-божески жаль!»
Поначалу была закончена акварель; ее перевел художник на большой холст, подготовленный для масляной живописи, а картон с акварелью разорвал и бросил в камин. Узнав, что случилось, коллекционер вытащил куски картона из камина и спрятал (в Париже восстановили портрет, о чем Серову не сказали). «Переведенный на холст очень удачный рисунок не удовлетворил Валентина Александровича, и он решил начать все сначала и искать другую позу».
Между тем Генриетта Леопольдовна стала активнее участвовать в собирательстве мужа, правда, нередко принимая сторону Серова, если В.О.Гиршману удавалось перехватить что-то ценное для Третьяковской галереи. Так случилось с «Дамой в голубом» К.А.Сомова. «Весной 1906 года Серов окончательно установил позу для нового портрета и сделал первый эскиз. После возвращения из Парижа в ноябре я начала позировать регулярно»
«Думаю, что цветовая гамма портрета не совсем случайна. Стены моей комнаты были затянуты серым холстом (Серов очень любил серый цвет) и на нем желтая карельская береза, зеркала, хрусталь создавали гармонию. Поэтому я была в черном платье с белым горностаем и оттого кожа на моем лице сероватая. Один только мазок красный - это подушка для булавок на туалете».
Осенью 1907 года на выставке «Союза русских художников» портрет Г.Л.Гиршман наряду с портретами Л.Н.Андреева и Н.С.Познякова и с картиной «Петр I» впервые экспонировалась. «Помню, как с обычной для него иронической улыбкой он благодарил меня за долготерпение - работа над портретом продолжалась полтора года - и указал на сюрприз: в глубине портрета, в зеркале, он написал свой уменьшенный автопортрет!»
В 1907 году Серов и Бакст совершили давно взлелеянное путешествие в Грецию. Вскоре начались Русские сезоны в Париже, о чем следует, как и о «Мире искусства», сказать отдельно. Работы Серова на мифологические и исторические темы удивительны, отличаясь особой достоверностью высокой классики, что присуще и портретам современников, но далеко не всеми это воспринимается. Здесь я имею в виду прежде всего картины «Похищение Европы» (1910), «Петр I» (1907) и «А.С.Пушкин на садовой скамейке» (1899). Царь и поэт словно написаны художником с натуры. Или здесь редкий случай конгениальности.
_______________________
© Петр Киле
_______________________