ПРЕДИСЛОВИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Настоящая книга представляет собой шестой том серии «Великие цивилизации». В этой обширной серии особое место обязательно должно отводиться жизни и судьбе народов, которые развивались во времена, предшествовавшие взлету греческой и римской цивилизации, а затем вышли за рамки своего собственного жизненного пространства, но не за рамки своего влияния. Во-первых, в ходе длительного развития человечества век металлов имел решающее значение, поэтому он должен занимать заслуженное место у истоков европейской истории. Во-вторых, что касается последующих периодов, слишком часто внимание исследователей направлено почти исключительно на основные, классические центры культуры, в то время как так называемые периферийные цивилизации остаются в тени. Однако изученным влияниям соответствуют, в зависимости от конкретного случая, различные реакции, которые должны быть проанализированы. Народы, подобные кельтам или этрускам, скифам или иберам, заняли свое место на шахматной доске истории и сыграли свою роль, которая сегодня прорисовывается более четко и с которой нельзя не считаться. Таким образом, существует необходимость рассмотреть протоисторию Европы, если понимать под этим спорным, но удобным словосочетанием жизнь народов, которые почти не оставили нам текстов, но частично освещаются в письменных источниках своих соседей. Такова главная цель представленной книги.

Поскольку ни одна из книг серии не была посвящена доисторическому периоду, представляется полезным набросать обзорную, но точную картину жизни доисторического человека в рассматриваемых географических рамках. Чтобы лучше понять их генезис и новизну, следует поместить эпоху бронзы и железа в конец длительной эволюции, которая принесла человеку умение использовать металлы, от первых, крайне незначительных и неуверенных, шагов до момента, когда перед ним открылись безграничные возможности. Это позволило определить рамки актуальных исторических изысканий и кратко обрисовать картину достигнутых результатов и дискуссионных проблем. В то же время мы не оставили без внимания искусство, вот уже полвека занимающее должное место, — мобильное и наскальное первобытное искусство, разнообразие и богатство которого не перестают удивлять. Сумерки человеческого прошлого в 15—20-м тыс. до н. э. на юго-западе Франции и на северо-западе Испании словно разрываются вспыхнувшим светом франко-кантабрийских фресок, которые с редким чувством линии и контура составляют поэтическое сопровождение инстинктивной, животной жизни.

Подобным же образом книга со временем может получить продолжение, если появится желание проследить судьбу этих неклассических народов, среди которых одни, географически или по своей природе более близкие к очагам классической культуры, будут глубоко пропитаны ею, а другие, более удаленные, будут лишь слегка задеты ее влияниями, которые не смогут проникнуть глубоко. Вторжения варваров, которые разрушили Римскую империю, соответствуют всего лишь последним эпизодам передвижений и миграций, которые долгое время кипели за пределами укрепленных пунктов лимеса, пока по различным причинам эти пункты больше не смогли сдерживать натиск, ставший слишком сильным, и не уступили ему. Протоистория Европы, которая уходит глубоко в прошлое, обращена также к более поздним эпохам. Таким образом, тема расширяется во времени и пространстве, но книга, разделенная в соответствии с традиционной хронологией, тем не менее сохранила свою целостность в единой точке зрения — изучении отношений между классическими и периферийными цивилизациями.

Было достаточно сложно предпринять подобное исследование, поскольку речь шла не о воспроизведении старого материала с целью подвести итог: необходимо было проделать оригинальную и трудную работу, попытаться обрисовать точную картину времен, порой весьма смутных, и народов, эволюцию и жизнь которых очень трудно представить в деталях. По правде говоря, только широта рассматриваемых рамок отличает эту книгу от прочих, уже вышедших или запланированных книг серии. На самом деле все они задумывались не как популяризаторские работы, предназначенные для того, чтобы познакомить широкую публику с уже известными фактами, но как оригинальные творения, позволяющие различным историкам в полной мере и напрямую высказаться в областях, которые стали для них предметом глубокого изучения и личных размышлений. При том что некоторые детали могут вводить в заблуждение, синтез по сути не уступает в оригинальности анализу. И хотя долгое время одно исключало другое, синтез и анализ взаимодополняют друг друга.

Разумеется, историк, который больше, чем кто бы то ни было, ценит новый текст, новый камень, найденный в земле, извлеченный и затем преданный забвению, с самого начала обращается к базовым дисциплинам, на которых держится все здание истории, — археологии, эпиграфии, изучению текстов. Прочная конструкция не может быть возведена на ненадежном фундаменте; анализ обеспечивает крепкую основу, на которой можно строить. Но, опираясь на предшествующий опыт, исследователь может, насколько позволит его призвание и способности, выдвинуть успешную гипотезу, осуществив новый синтез. Обновляя и углубляя различные аспекты, он способствует возрождению прошлого, а это и есть конечная цель, которую преследует историк. Далее, отражая тонкую, но реалистичную игру взаимных влияний, составленная картина, в свою очередь, позволит осветить не до конца решенные проблемы порой с неожиданной стороны.

Книга, представленная на суд читателя, ставит вопросы, которые нам особенно дороги, и я позволю себе затронуть их и обсудить в этом предисловии. Столкновение различных точек зрения представляется полезным и плодотворным, без этого каждый оставался бы запертым в своем собственном здании.

Гвидо А. Мансуэлли, к которому я обратился и который взял на себя предложенную ему тяжелую работу, является профессором университета Павии; прежде он долгое время преподавал в Болонье. Опытный специалист по археологии и итальянской истории, он руководит успешными раскопками этрусского города Марцаботто, замечательного тем, что только здесь сохранился, четко прорисованный на земле, городской план, с домами, возведенными в шахматном порядке, который предписывался священными книгами Тосканы. Это большой друг Франции, и я обязан ему возможностью в течение вот уже шести лет руководить, представляя французскую школу в Риме, раскопками на юго-западе от Болоньи, в Касалечио ди Рено, где сохранилось этрусское поселение V в. до н. э., имеющее тот же характер, что и Марцаботто. Было много дружеских бесед, которые велись на самих раскопках или во время прогулок под знаменитыми портиками Болоньи. После того как мы столь часто встречались по работе, и не только, мы встретились вновь, для того чтобы создать эту книгу, которая продолжает наш совместный труд.

Необходимо было собрать обширный археологический материал, который послужил бы основой данного изложения. В том, что касается протоисторических народов, археология является нашим главным источником информации, и ее развитие становится все более плодотворным и быстрым, особенно в последние десятилетия. Наше начинание требовало точного знания всех ее достижений на пространстве от Великобритании до России и от скандинавских стран до Сицилии. Необходимо было и постоянное историческое чутье, дабы, с осторожностью используя недавно полученные данные, сопоставлять их со скудными сведениями классических источников и затем, на фоне эволюции форм материальной жизни, восстановить, насколько это возможно, основные линии формирования и развития народов. Простые, даже слишком простые формулы, которыми до сих пор пользуются для описания человеческих групп, достаточно сложных уже на заре истории, конечно же, исключались; одно развитие экономической и социальной реальности позволяет представить их прогрессивный рост.

Необходимо обрисовать в общих чертах картину отношений, которые установились между Грецией, а затем Римом и периферийными цивилизациями, и осветить многочисленные влияния и формы искусства или воспринятых идей. Эту актуальную проблему Конгресс по классической археологии, который прошел в Париже летом 1963 г., избрал в качестве изучаемой темы, ограничившись, впрочем, сферой искусства, но охватив при этом весь Средиземноморский бассейн. Акты конгресса, опубликованные в скором времени, позволили, по крайней мере в отношении археологии, оценить масштаб рассматриваемых проблем и полученные результаты. В европейской перспективе, которая оказалась ему близка, Г. А. Мансуэлли ведет нас по пути недавних находок и приводит к новым открытиям. Мы увидим, как греческое искусство без особых усилий достигает признания в окружающем мире, который воспринимает его сюжеты и формы, не особо вникая в них. По-видимому, этот чистый, сбалансированный идеал эллинистического классицизма был воспринят народами, еще достаточно примитивными и закрытыми для поиска меры и гармонии в мире идей и искусства. Как в эстетике, так и в жизни стилизация архаизма, с одной стороны, и экспрессивность и патетика эпохи эллинизма — с другой, в большей степени соответствовали им, выражаясь в игре линий, в яркой, даже чрезмерной выразительности.

Воздействие эллинизма было либо прямым, либо передавалось через посредников. Колонии, фактории, различные торговые потоки способствовали распространению этого фундаментального влияния вплоть до центра и крайнего запада Европы. Морские пути, Рона, Дунай служили путями его проникновения, и зачастую, анализируя ту или иную находку, сложно определить, что было заимствовано. Этрусское посредничество особенно активно проявляется с конца VI в. до н. э., когда тосканцы заняли часть долины реки По и когда они оказались готовы к тому, чтобы пересечь альпийские перевалы. Кроме своей собственной продукции, этруски принесли на север Альп греческие образцы, прежде всего керамические вазы, которые они с таким усердием копировали.

Этруски тем более соответствовали этой роли посредника по отношению к варварским народам, что, по некоторым характерным для них чертам, они им близки. Так же как кельты или скифы, они проявляли сильную склонность к роскоши и блеску в украшениях и не боялись излишеств ни в декоре, ни в размерах художественных изделий. Также их искусство, впрочем во многом связанное с греческими творениями, которые использовались в качестве модели, могло своим пренебрежением пропорциями, склонностью к стилизации и экспрессивности соответствовать характеру и вкусам различных племен, к которым оно проникало. Но нет необходимости говорить о прямом этрусском влиянии, чтобы объяснить сходство, представленное, например, некоторыми небольшими стилизованными бронзовыми статуэтками, которые изготовлены в мастерских Сардинии, Испании и самой Этрурии. Это были параллельные реакции, грубые и экспрессивные, соответствующие гармоничным греческим моделям. Все эти формы искусства имели одну общую черту: они развивались без какой-либо преемственности и без живой внутренней логики. Интерпретируя по-своему наследованные формы, приобретенные греческим искусством в процессе постепенной, длительной эволюции, они противодействовали им с большим или меньшим успехом в зависимости от эпохи. Повсеместно воспринятые архаические схемы развивались удивительным образом. Риму в конечном итоге достанется роль аккумулятора эллинистической традиции, создателя своего рода культурного и художественного койне, которое будет усвоено совокупностью народов, объединенных римским законом. Благодаря авторитету и организационной силе Риму удалось распространить в самой империи, а также за ее пределами эллинистические концепции форм искусства, широко представленных в современном мире.

Возвратимся к нашей эпохе, так много внимания уделяющей проблемам протоистории, к одному из великих открытий, которыми археология может гордиться, — обнаруженному в 1953 г. захоронению в Викс. На самом деле оно было локализовано и исследовано талантливым археологом Рене Жоффруа: это невероятно богатое кельтское захоронение в колеснице, которое лучше, чем любое другое, отражает мощное влияние, которое оказало на варварские народы Запада продукция эллинистического мира. Наверное, стоит напомнить основные характеристики захоронения.

Судя по убранству этого погребения, оно относится к кельтской среде самого конца VI в. до н. э. Это княжеское захоронение, расположенное у подножия горы Лассуа, между истоками Сены и Соны, содержит скелет молодой женщины, которая была помещена в корпус разобранной колесницы местного производства; четыре колеса стояли вдоль внутренних стен погребальной камеры. Эта парадная повозка отражает качество кельтского колесничного производства. Италия понимала высокую ценность данной техники и даже заимствовала у галлов термины, обозначавшие двухколесную колесницу (carrus, carpentum) и четырехколесную колесницу (petorritum). Здесь, вопреки обычаю, проявилось влияние периферии на классические центры, и нельзя не отметить тот факт, что это все-таки происходило. Как правило, лингвистические данные уточняют пути обмена между различными цивилизациями и заимствований одними у других техники более высокого уровня. Вклад лингвистики в сферу, где царствует археология, крайне ценен. Я вернусь к этому чуть позже.

Нет сомнения, что форма погребения имела религиозное значение. Кельты, как и другие древние народы, например греки микенской, а затем гомеровской эпохи или скифы, полагали, что колесница — зачастую лошади также приносились в жертву на могиле усопшего и погребались вместе с ним — необходима умершему для последнего путешествия, которое должно было привести его в потусторонний мир. Тема путешествия в загробный мир на колеснице или верхом имеет многочисленные иллюстрации в греческом, а затем и в римском искусстве. У древних лошадь играла важную роль как при жизни, так и после смерти. В довершение этих представлений победа в популярных римских соревнованиях — беге на колесницах — в конце концов станет символизировать победу над смертью, что объясняет присутствие на фресках христианских катакомб возницы-победителя, увенчанного лавровым венком и держащего в руках пальмовую ветвь.

Инвентарь захоронения в Викс слишком известен, чтобы подробно говорить о нем. В соответствии с мировоззрением кельтов он должен был служить умершему в его новом существовании — существовании вечном. Показательно, что наряду с украшениями местного производства, аттическими вазами и этрусскими бронзовыми чашами, привозившимися в VI и V вв. до н. э. в районы, расположенные к северу от Альп, фигурируют два предмета, уникальных среди материалов, которыми мы располагаем сегодня: золотая диадема весом 480 грамм (некоторые называют ее торквесом) с богатым скульптурным декором, произведенная скорее всего в греческой мастерской на берегах Черного моря, и огромный бронзовый кратер, удивительный как размерами, так и качеством орнамента: он изготовлен или в Великой Греции, или в Греции, что хорошо согласуется с местом производства. Благодаря удобной, ключевой позиции кельты с горы Лассуа контролировали путь, по которому олово, необходимое для италийской и греческой металлургии, из Великобритании следовало по течению Сены, а затем Соны; по-видимому, это богатство позволило им заказывать в лучших греческих мастерских эти бесподобные предметы. Таким образом, речь идет, по-моему, о заказах, которые отражают склонность к большим, грандиозным предметам, столь распространенным у западных варваров. Не случайно также темы, близкие и дорогие кельтам, появляются в декоре обоих произведений: на концах диадемы изображен небольшой Пегас, тогда как двадцать три барельефа, которые украшают горловину гигантского кратера, повторяют один и тот же мотив квадриги, управляемой возницей и сопровождаемой воином.

Хотя археология и пытается осветить многочисленные аспекты протоистории, остаются секторы, где туман неизвестности трудно рассеять, и в данном случае должны быть затронуты вопросы методики. Даже при отсутствии прямых или косвенных источников историк располагает другими источниками информации, которые зачастую мало используются или даже игнорируются узким специалистом-археологом. Я имею в виду лингвистику и сравнительную историю религий. Язык и религия — элементы, которые характеризуют народ лучше, чем что бы то ни было, и даже лучше, чем следы материальной культуры. Более того, они позволяют искать и порой находить ответ на вопрос, какие именно отношения могли объединить некоторые народы в ранние периоды, даже если впоследствии они разделились, и как нужно понимать эти отношения. Таким образом, в сложном вопросе об истоках эти дисциплины имеют очень большое значение. Родство, обнаруженное в XX в. в грамматической структуре и словаре различных языков Европы и Азии, — фундаментальное достижение, на которое опираются и наши собственные изыскания. Впоследствии лингвистический анализ помог установить, что, вероятно, существовал индоевропейский язык и примитивная индоевропейская цивилизация, и исследовать, каким образом формировались различные языки, отделившиеся от первичной основы после образования промежуточных сообществ.

Но единый язык предполагает единство цивилизации, а значит, и религии. Действительно, если языки индоевропейских народов родственны, то и их религиозные структуры должны быть похожи. Сравнительное изучение религии было проведено в исследованиях Жоржа Дюмезиля по индоевропейской мифологии, богатых перспективами и новыми результатами. Менее разработанная по сравнению с другими областями, сфера религии представляется мне многообещающей.

В этом отношении показательно родство, которое обнаруживается между индоевропейскими народами, достаточно удаленными друг от друга во времени и пространстве, например между хеттами и римлянами. Хетты, которые во 2-м тыс. до н. э. пришли на равнины Малой Азии, продемонстрировали открытость по отношению к иноземным пантеонам, напоминающую то, какой прием римляне оказывали иноземным божествам: обряд evocatio,[1] который склонял на их сторону божеств осажденного города, существовал и у тех, и у других. Если можно использовать для сравнения с Римом цивилизацию, которая существовала тысячелетием раньше, хетты предстают в деталях своей истории как племена, которые на западных территориях в данный период еще оставались варварскими. Они развивались под влиянием мира древней культуры и смогли заимствовать у своего окружения клинопись, а затем иероглифическое письмо, благодаря которым у нас есть свидетельства истории хеттов. Мрак неизвестности, который охватывает большую часть древней Европы, связан в конечном счете с поздним появлением письменности и медленным ее распространением. В этом отношении ничто так не поражает, как контраст во 2-м тыс. до н. э. тьмы и света, вызванный отсутствием на Западе и присутствием на Востоке письменности — необходимой основы собственно истории.

Данные, связанные с религией, информируют нас не только о глубоком родстве между народами, но также об их сближении и взаимоотношениях в тот или иной момент истории. В этом плане показательно одно из недавних открытий, которое, как часто происходит, удивительным образом подтверждает предание. Согласно этому открытию, карфагеняне и этруски, и те и другие противники эллинизма, установили тесные контакты, в VI в. до н. э. их флоты сражались бок о бок против греческих кораблей. Однако два года назад в ходе раскопок Массимо Паллоттино и его школы в святилище в Пирги — одном из портов Цере — были обнаружены религиозные надписи, выгравированные на золотых пластинках: две были составлены на этрусском, одна — на пуническом языке. Они представляют собой обращение правителя Цере, Тефария Велиана, к богине — хозяйке святилища, именуемой на пуническом языке Астартой и Уни, то есть Юноной, — на этрусском. Таким образом, в 60 км к северу от Рима Уни-Юнона, италийская богиня семьи и плодородия, к V в. до н. э. идентифицируется с великим финикийским божеством, почитаемым в Карфагене. Эта ассимиляция открывает богатые перспективы. Она материализует связь между этрусками и карфагенянами и в то же время, что касается более ранней эпохи, подтверждает религиозный факт, который иллюстрирует Вергилий в первых стихах «Энеиды». Богиня — покровительница Карфагена, куда в поисках новой родины проникает Эней, троянский герой, представляется ему царицей Юноной, его непримиримым врагом. Однако ее черты и имя с очевидностью указывают на ее родство с семитской владычицей Карфагена Астартой. Наконец, надписи из Пирги представляют собой своего рода предвестие того потока восточных культов, которые полтысячелетия спустя хлынут в романский мир, в Рим и Италию, и будут бороться за его завоевание. Ничто так не поражает, как включение этого открытия в наше представление о политике и религии этрусского, карфагенского и романского мира.

Таким образом, исследователь протоистории через объединение и взаимодействие с археологией, лингвистикой и сравнительной историей религий пытается восстановить картину формирования западных народов. Несмотря на достигнутый результат, — мы об этом уже говорили, — некоторые проблемы остаются. Крайне сложно сопоставлять лингвистические и археологические данные, поскольку последние настолько сложны, что трудно даже выделить направляющие нити в этом запутанном клубке. Более того, если глубокое родство между языками дает основание для уверенных выводов, сходство материальных культур не обязательно является показателем родства, которое могло объединять народы — носители данных культур. Ничто не заимствуется так легко, как форма предмета или тип орудия. Синтез, в недавнем прошлом предпринятый Бош-Гимпера, который изучает индоевропейские миграции, опираясь в основном на археологию, хорошо иллюстрирует сложности подобного исследования.

Таким образом, историк должен быть осторожным по двум причинам. С одной стороны, как подчеркивает Г. А. Мансуэлли, не следует связывать культурные инновации, возникающие в определенном регионе, или появление новых предметов исключительно с вторжением нового народа. Возможность заимствования существовала всегда, и этого может быть достаточно для объяснения зафиксированных изменений. Но верно и обратное. Преемственность материальной цивилизации не мешает предположить, если другие элементы подтверждают это, возможность вторжения, завоевания. Поэтому, как только один народ, покинув регион, в котором он обитал прежде, устанавливал путем завоевания контакт с другим народом, обладавшим уже развитой культурой, он спешил-заимствовать у него техники и способы производства. Примеры подобного процесса многочисленны. Так, кельты, которые оккупировали часть долины реки По в конце VI в. до н. э., заимствовали у покоренных этрусков некоторые формы их культуры, и большая часть предметов, обнаруженных в кельтских захоронениях близ Болоньи, являются этрусскими или же имитируют этрусскую продукцию. Г. А. Мансуэлли — это декларируется и ощущается в его исследовании — внезапным влияниям, обусловленным завоеванием, доверяет меньше, чем постепенным трансформациям, которые должны были распространить новый образ жизни. Я не стал бы заходить так далеко; история, и в не меньшей степени протоистория, изобилует миграциями и завоеваниями. Если в предании говорится о далеких во времени переселениях, например, этрусков, пришедших из Малой Азии в Италию, должны ли мы игнорировать это из-за недостатка абсолютного археологического подтверждения? Я так не думаю, поскольку, для того чтобы подтвердить рассказ древних авторов, достаточно аналогий в религиозных, лингвистических и ментальных структурах, которые связывают этрусков с Анатолийским побережьем. Впрочем, вполне допустимо, чтобы главное место в исследовании занимало влияние народЬв в их исторических рамках, например распространение влияния этрусков на территории Тосканы. Но это никоим образом не мешает рассматривать прибытие на берега Тирренского моря кораблей с переселенцами, пришедших из Эгеиды, которые принесли новый язык, восприятие жизни, мировоззрение и богов, которые погружают нас в атмосферу Древнего Востока.

Подводя итог этим страницам, продолжающим дружеские беседы, о которых я говорил выше, мне остается только выразить удовлетворение, которое я испытал в связи с появлением этой книги, — надеюсь, она заполнит пробел в существующей библиографии и обогатит наше представление о весьма далеком прошлом Европы. Наша протоисторическая школа испытывает недостаток в сотрудниках, а количество специалистов по эпохам Галыптат и Ла Тен во Франции весьма незначительно в свете задачи, поставленной перед нами. Тем более что эта задача не терпит отлагательств, ведь время не ждет и число археологических деструкций, вызванных применением новых техник обработки земли и разрушением ландшафтов, угрожающе возрастает. Необходимо, таким образом, расширить рабочие команды, скоординировать усилия и обратиться к новым структурным поискам. Мы хотели, чтобы настоящая книга пробудила новые интересы и возможности: во всяком случае, это было бы для нас лучшей наградой.

Раймон Блок