Бордельные девки

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Бордельные девки

Иные историки не стесняясь называли проституток, работающих в борделе, вьючным скотом и сравнивали их жизнь с жизнью вола на пахоте. Они были не слишком далеки от истины. В момент регистрации девушки лишаются всего — своего тела, своего времени, своей личной жизни. Все это им больше не принадлежит. Обычно они знают, что их ждет, так как в бордели редко попадают новички. Кроме того, бандерши и сами предпочитают девушек "с опытом", то есть тех, которые, переступив утром порог борделя, готовы вечером обслуживать клиентов. Они уже стреляные воробьи и, что называется, не первый год замужем. Они знают, что бандерша выставит на улицу клиентов, которые пришли "поразвлечься", то есть просто поласкаться к девушкам, не переходя к "главному" (и, соответственно, не платя). Они знают, что они будут делать в борделе, и, как только шок добровольного заключения и отказа от внешнего мира проходит, они спокойно принимают свою жизнь пансионерок. И в конце концов, бордель — это крыша над головой и кусок хлеба. Они совершают этот шаг из-за того, что их выгнали из дому, из-за того, что их бросил возлюбленный, из-за того, что на другой работе им мало платят. Они, короче говоря, знают, на что идут.

"Хлеб в обмен на плоть! Она готова продать себя любому, кто будет готов заплатить, без разбора. Теперь вся ее жизнь будет состоять из "любовей", длящихся пару минут, она будет удовлетворять звериные страсти незнакомых мужчин. Ей придется изображать ласки, когда-то от чистого сердца подаренные любимому человеку, ложью воскрешать в себе давно угасшие чувства. Люси Тираш находила удовольствие в том, что воображала оргии и извращения, в которых ей придется участвовать. Она проклинала себя, по ее щекам катились обжигающие слезы, но ее лицо было таким круглым, что они надолго задерживались там, и только став совсем тяжелыми, падали на ее руки, сложенные замком на юбке".

Средний возраст бордельной проститутки — 20–25 лет. Чаще всего они потеряли невинность лет в шестнадцать, отдавшись юноше из своего круга, а вовсе не сальному извращенцу-буржуа, как пишут журналисты. Они, в большинстве своем, уже имеют опыт торговли своим телом, хотя еще никогда не работали в борделе. Их заботливо воспитали родители — чаще всего они вовсе не брошенные дети, "плоды страсти", какими их хотят видеть писатели; они не росли в полном одиночестве, они просто оказались вынуждены покинуть привычную для них среду и переехать во враждебную. Отцы проституток чаще всего рабочие или мелкие буржуа: средней руки рантье, хозяева магазинчиков, кафе, зеленщики, мелкие рестораторы, лотошники, ремесленники (чаще всего каменщики или текстильщики). Матери проституток — поденщицы, домашние хозяйки, служанки, швеи, закройщицы, белошвейки, модистки, точильщицы, прачки, ткачихи, вышивальщицы. Почти половина бордельных проституток умеют читать и писать. На момент своего попадания в бордель они могут похвастаться отличным здоровьем и хорошим телосложением, ведь без этого им не удастся приспособиться к ритму избранной ими новой жизни. Их прежние профессии — модистка, белошвейка, ткачиха, точильщица, служанка, камеристка, повариха, официантка, певичка, лотошница. По крайней мере они так говорят — мы вовсе не обязаны им верить. Вероятно, регистрирующаяся проститутка желает немного приукрасить свое прошлое, а именно, скрыть тот факт, что она и раньше жила порой за счет торговли собой. Кроме того, насколько можно судить по статистике, девушки обычно не различали начальные стадии обучения профессии и настоящую работу. Уволенные хозяевами фабрики, которые несколько месяцев безуспешно пытались их соблазнить, выставленные за порог женами буржуа, которые сумели разглядеть, что их экономка слишком красива, они не сумели чаще всего найти работу; что же им, симпатичным молодым девушкам, оставалось делать, чтобы не умереть с голоду?..

С точки зрения моралистов с каменным сердцем, добродетель которых не устает возмущать выставляемый напоказ порок, первый шаг к проституции — безделье. Затем в их черном списке идет небрежность и малодушие, к которым присоединяются тщеславие и желание "себя показать". Однако, пропев эту свою песенку против продажной любви, которая есть не что иное, как оскорбление общественной морали, они соглашаются, что корень проституции — это все же нищета. "Нищета способна довести человека поистине до звериного состояния… девушки, изгнанные из своих семей, оставшиеся без родителей, без друзей, без крыши над головой, оказываются в безвыходном положении — они должны или умереть с голоду, или стать проститутками! Одна из этих несчастных, не лишенная чувства собственного достоинства, боролась до последнего, пока не была вынуждена признать свое поражение — когда она пришла в полицию с целью встать на учет как проститутка, медосмотр выявил, что она ничего не ела три дня подряд".

Для всех этих поборников санитарии, врачей, писателей, стражей общественной морали, которые не уставали в ту эпоху заниматься классификацией всего маргинального, проститутка представляла собой загадку, так как отклонялась от нормы в двух в отношениях: и социально, и сексуально. Поэтому они хотели вывести ее в отдельную категорию, приписав ей атрибуты, характер и природу, которые бы могли объяснить этот вопиющий факт — ее существование.

Прежде всего проститутка — ребенок. Она никогда не сможет стать взрослой. Она — как бы набросок женщины, женщина недоделанная! Она ребенок, она сумасшедшая, она дикарь! Проститутка и получает свои основные свойства от этих трех существ: неполноценность, незрелость от ребенка, лабильность и капризность от сумасшедшего, беззаботность от дикаря. С начала времен сама ее профессия положила предел ее развитию. Некоторые исследователи, например Фьо, которые претендовали на то, что сумели изучить "девок" научно, неаприорно, не стесняясь пишут (в случае Фьо в 1892 году), что проститутки "лишены исторической памяти об эволюции человека, поэтому они находят удовольствие во всем, что свойственно зверю".

Проститутка постоянно кипит, в ней нет ничего стабильного: она в один момент может перейти от мрачного молчания к безумной радости, от почти аристократической вежливости к площадной брани. Она ужасно суеверна, верит в знаки, часами гадает себе на картах, пытаясь узнать будущее. Она постоянно что-то говорит, без конца щебечет, она уже оглохла от бесконечных слов, она тонет в океане фраз и не знает, что говорит. Ее психика настолько лабильна, что она меняет свои взгляды каждые пять минут, а заодно меняет и туалеты, и настроение, а иногда и бордели. Разумеется, она постоянно лжет, всегда и везде. Ей нельзя верить, ведь "привычка ко лжи глубоко укоренена в проститутках. Корень этой привычки — фальшивость, поддельность их положения, их скованность, а также и те мнения, которые обычно о них составляются: одни бегут от родителей, другие скрываются от правосудия. Эта старается спрятать поглубже какой-то недостаток, заслуживающий наказания, эта хочет выглядеть жертвой, в то время как причиной ее падения были леность и кокетство. Видя в окружающих одних только врагов, они пытаются обмануть всех сразу и поэтому врут даже о самых незначительных обстоятельствах своего прошлого".

Давая волю своему подчас безумному гневу, не в силах подавить в себе жгучую ревность, она часто кричит, что приводит к хрипоте; врач же, желающий все разбить на категории, проводит медосмотр и заводит новую рубрику — "охрипшая проститутка". Ее темперамент проходит по рубрике "лимфатический" в 80 % случаев. Иные умудряются измерить даже способности проституток к соблазнению. Некий доктор Жаннель в 1863 году изобрел шкалу физической привлекательности "жриц любви", разделив их всех на пять категорий: "В первую группу попадают те женщины, в которых мы, к сожалению, обнаруживаем цвет и привлекательность молодости, пусть и тронутые ядом их позорной профессии; во вторую группу попадают женщины, сохранившие до известной степени внешнюю красоту; в третью группу попадают женщины, внешний вид которых посредствен, в четвертую группу попадают уроды, а в пятую — настолько старые или ужасные женщины, что лишь с трудом можно поверить, что они зарабатывают на жизнь проституцией. Число осмотренных женщин: 629. Первая группа: 39 женщин, 7 %. Вторая группа: 116 женщин, 19 %. Третья группа: 170 женщин, 27 %. Четвертая группа: 205 женщин, 32 %. Пятая группа: 99 женщин, 15 %".

Этот подход, это пагубное пристрастие создавать для собственной защиты и самооправдания разнообразные типологии проституток, получил свое логическое завершение в возникновении в восьмидесятые годы XIX века целой научной школы. Идеи ее пришли из Италии и России, основоположниками стали Ломброзо[14], Ферреро и Полина Тарновская[15]; их взгляды предписывали видеть в проститутке существо недоразвитое, этакого дебила, дегенерата в физическом и психическом смысле, к тому же страдающее от тяжелой наследственности. Начиная с конца XIX века у этих антропологов-криминалистов появились весьма активные конкуренты-французы. С их точки зрения, отношения "проститутка — нормальная женщина" устроены так же, как отношения "преступник — нормальный мужчина". Поэтому они, в духе теорий своих итальянских коллег, занимались измерением и расчленением тела проститутки с целью найти в нем аномалии. Разумеется, они их нашли: точно по Ломброзо и Ферреро у проституток париетальные базы гипертрофированы, совершенно неправильно устроено затылочное отверстие, лоб узкий, носовые кости аномальны, у них альвеолярный прогнатизм[16], черепной склероз, наконец, необычно огромные челюсти и скулы! Что касается половых органов, то там наши исследователи тоже обнаружили массу сюрпризов. Оказалось, что у 2 % проституток необычно сильно развиты лобковые волосы, у 16 % гипертрофированы малые половые губы, а у 13 % процентов слишком большой клитор. Полина Тарновская отмечала, что средний диаметр головного мозга у проституток на много миллиметров меньше, чем у нормальных людей, а стало быть, и их умственные способности также гораздо меньше! Ничего удивительного в таком случае нет и в их психической ненормальности: "Слабоумие одних соответствует жестокости у других, а у некоторых доходит до стадии идиотии".

Итак, были созданы две категории проституток: первая — проститутки с недостаточными умственными способностями, которые делились далее на слабоумных и беспечных, вторая — проститутки с нервной патологией, которые далее делились на истеричек и нечувствительных к стыду…

Ничего не делать, не думать, как можно меньше двигаться, быть постоянно расслабленными и небрежными — вот единственный образ жизни, который они были способны вести в силу своих недостаточных физических и умственных способностей. Они шли по жизни, столь мало осознавая себя как личность, столь мало понимая, что происходит в окружающем их мире, что их фактически нельзя считать вменяемыми, ответственными за то состояние, в котором они оказались, настолько они беспечны, настолько они инертны и неспособны из этого состояния выйти… Как иначе объяснить то остервенение, с которым сообщество проституток рассматривается как совокупность уродов, как понять эти постоянные попытки загнать проституток в этакую кунсткамеру, если не видеть за всем этим пещерный ужас перед женским полом, который источают проститутки? Вот что писал Поль-Жан Коньяр в своей диссертации по криминологии, в которой, как он считал, нет ни грамма эмоций: "Как описать ментальное состояние женщины, которая каждый день совершает половые акты десятки раз без малейшего к тому желания с незнакомыми ей индивидуумами, порой пьяными? Такая женщина отказывается даже от той привилегии, которая есть у самок животных — выбирать самой себе самца". В центре внимания оказываются, конечно, и половые органы проституток. Доктор Мирер, санитарный врач города Марсель, заявлял, что осмотрел более тысячи проституток. Он вводил им во влагалище лакмусовую бумажку и проверял кислотно-щелочную реакцию его различных частей. А Паран-Дюшатле занимался изучением половых органов проституток с 1836 года и был вынужден признать, что, за редчайшими исключениями, не смог обнаружить никаких аномалий. Он также осмотрел более тысячи парижских "жриц любви" и лишь у троих сумел обнаружить гипертрофированный клитор — при этом все три заявляли, что их вывела на панель нищета, а вовсе не желание предаться разврату.

Итак, у проституток железное здоровье, нормальные половые органы, беспечная душа… Что ж, тем больше резонов презирать их. Проповеди ненависти и отвращения к проституткам произносились от имени науки и общественной морали почти целый век, с упорством, достойным лучшего применения: "Проститутка, за немногими исключениями, существо совершенно чудовищное: если в ней и можно видеть красоту, свойственную ее полу, то найти в ней чувственности и изящества нельзя. Ее чувства притуплены неумеренностью во всем; ее характер испорчен жестокостью мужчин, которым она отдается. Ее речь возмутительна и развязна. В ее сердце нет любви; она играет в страсть, не испытывая ни грана желания, все ее жесты и ласки — ложь, сплошная ложь". Их моральная нечувствительность и сила их тела не дает большинству из них впадать в истерию. Но что более всего подчеркивает их спокойное отношение к пороку, так это татуировка! Она очень беспокоит наблюдателей, они видят в ней окончательный знак принадлежности к профессии, этакую каинову печать — конечно, ведь ее присутствие позволяет наконец указать на некий телесный порок у проститутки, к тому же неустранимый. Разумеется, чем больше на девушке татуировок, тем более она порочна. Татуировки могут быть на плечах, на руках, между грудями, на лобке; знакомые матросы или бывшие заключенные выкалывают там по просьбе девушек свои имена, инициалы, пробитые стрелами сердца, головы людей, девизы, розы, кольца, рукопожатия, звезды, занавески. Татуировки, как ничто другое, демонстрируют их навыки в любви их любовникам и детям.

Конечно, у проституток есть и самоощущения, и самое важное из них — презренность. "Они очень хорошо осознают гнусность и мерзость своих занятий; они сами для себя ужасны; презрение, которое они испытывают к самим себе, часто превосходит то, что испытывают к ним добродетельные люди; они страдают от того, что пали, они строят прожекты и даже прилагают усилия к тому, чтобы вырваться из своего круга, но все эти усилия тщетны, и больше всего их приводит в отчаяние то, что они знают — что бы они ни делали, их всегда будут считать отбросами общества".

Впрочем, одновременно со всем этим они еще и добрые, щедрые, дружные, хорошие матери и кормилицы. В известных обстоятельствах они сбрасывают с себя маски, особенно когда одна из них должна родить; они соревнуются за расположение матери и ребенка, стирают для малыша белье, встают ночью укачивать его, так что сама мать порой чувствует, что ребенка у нее отобрали. Большинство растит своих детей в борделе, где они окружены любовью и за ними все ухаживают; потом, когда те подрастают, они из кожи вон лезут, чтобы заработать денег и отдать ребенка в хороший пансион или отослать его к кормилице в деревню, от которой, впрочем, они скрывают род своих занятий. Они, как все матери, очень привязаны к своим детям и стараются дарить им подарки настолько часто, насколько это возможно. Ну и в конце концов, многие из них верующие! Часто в их комнатах можно найти не только пеньюары, но и иконы с Богородицей и Младенцем. Они молятся Богу и по возможности ходят в церковь. Когда хозяйка борделя Телье закрывает его на день и вешает объявление "закрыто по причине первого причастия", никто не удивляется. Когда подходит момент евхаристии, Роза, Флора и Луиза не сдерживаются и начинают рыдать: "Все те же давние воспоминания оказываются слишком тяжелы для них, и они заливаются потоками слез". Лео Таксиль отмечал, что в бордельных кварталах Марселя царит необыкновенное возбуждение, когда по улицам идут крестные ходы. На лице почти каждой девушки в этот момент можно прочесть знаки сильнейшего религиозного экстаза. Все бордели, даже самые нищие и маленькие, украшают стены покрывалами, к которым прикрепляют цветы; гирлянды тянутся от дома к дому; над дорогой в воздухе подвешены маленькие триумфальные арки с синими и белыми ленточками — цветами Девы Марии. Когда процессия идет мимо, сводни и проститутки становятся на колени и простираются перед статуей Мадонны. Когда в такой квартал заходит какой-нибудь кюре, чтобы получить свои четверть часа удовольствия, его освистывают изо всех окон, и если он непредусмотрительно не переоделся в штатское, ему приходится ретироваться — его стыдят все девушки, которых он встречает на пути. Сводни напоминают ему о стыде и отказываются впустить в свои заведения, проститутки обзывают его свиньей и развратником. Приходится несчастному возвращаться к своей пастве…

Бордельные проститутки знамениты своей крепкой солидарностью, они всегда готовы помочь друг другу, подставить плечо, утешить. Они знают, что никому до них нет дела, кроме них самих; только их товарищи по несчастью могут понять их и пожалеть их. Глубину их чувств можно видеть, когда одна из них умирает. Это отмечали все: покойницу сопровождает на кладбище целая процессия. Девушки из соседних борделей приходят поклониться к гробу умершей и оросить ее тело святой водой. Уходя, они оставляют немного денег на похороны, а когда наступает сам день похорон, "они выходят на улицу толпой, собираются или у дверей больницы, или у борделя, где работала покойная, все одеты в черное, все в белых чепчиках. Они взяли эти платья напрокат у старьевщика. Построившись в пары, держа в руках молитвенник, они следуют за гробом в церковь, а затем и на кладбище; прохожие вовсе не освистывают процессию, нет, они снимают шляпы, перед гробом идет священник, за ним несут крест — как на похоронах всякого достойного христианина. Может быть, их сплачивает осознание их равенства перед лицом смерти? Все они вместе, одетые в черное, следуют шаг за шагом за серебряным распятием и гробом, и иной прохожий спрашивает себя — к какому ордену принадлежат эти монахини, провожающие свою покойную сестру в последний путь?".