7.2. Отражение в семантической системе языка антропоморфизма человеческого сознания

7.2. Отражение в семантической системе языка антропоморфизма человеческого сознания

Антропоморфизму в семантической системе языка, основанному на метафоричности человеческого мышления, придавал большое значение А.А. Потебня. В своей работе «Грамматический род» он определяет «человеко-образность как постоянное свойство человеческой мысли»: «Мыслить иначе, как по-человечески (субъективно), человек не может. Если под мышлением понимать ту долю умственной деятельности, которая сказывается в языке, то оно есть создание стройного, упрощенного целого из наплыва восприятий. Представить себе такое создание мысли иным, чем созданные «по образу и подобию» своему, чем внесением в познаваемое свойств познающего, мы не в силах; но свойства познающего изменяются в определенном направлении, благодаря чему возможна история мысли и ее человекообразности» [Потебня 1968: 461].

Одним из проявлений антропоморфизма в языке А.А. Потебня считал синтаксические категории субъекта и сказуемого: «Субъектом называем вещь как познающую и действующую, т.е. прежде всего себя, нашел, потом всякую вещь уподобляемую в этом отношении нашему я... Судя по тому, что до сих пор действие субъекта мы можем выразить, т.е. представить себе только человекообразно («дождь идет», как «человек идет», «я иду»), можно думать, что и вообще понятия действия, причины возникали так, что наблюдение над нашими действиями перенесено на действия объектов, так что как всякий субъект – подобие нашего я, так всякое действие – подобие нашего действия. Таким образом, отношения между понятиями: субстанция и явление, вещество и сила или качество, бог и мир – человекообразны, могут быть в нашем языке выражены лишь как подобие отношения между нашим я и его действием, в частности – его познанием вместе с познаваемым» [Там же: 7—8].

Метафорические значения антропоморфического типа особенно часто встречаются в лексическом составе языка и словообразовательных морфемах: ср. устье реки, горлышко бутылки, поезд идет, время бежит, глазок в двери, ручка двери, ножка стола, подножие горы, носик чайника, рукав реки, пожарный рукав, игольное ушко и др.; ср., например, агентивный по происхождению суффикс -тель, обозначающий в современном русском языке и неодушевленные предметы (учитель, писатель и выключатель, нагреватель, двигатель).

Есть все основания предполагать, что классификация неодушевленных существительных по родовым классам в ряде языков восходит к антропоморфическим метафорам. Например, в современном русском языке большинство русских названий болезненных состояний – женского рода (болезнь, хворь, простуда, боль, краснуха, желтуха, лихорадка, чесотка); среди существительных жен. р. также много слов с отрицательной оценкой (резня, мазня, кислятина, казенщина, безвкусица, чепуха, ерунда), что, видимо, отражало их ассоциацию с оценочной интерпретацией женского начала. В этом отношении много интересных соображений и фактов содержится в работе А.А. Потебни «Грамматический род» [Потебня 1968, III]. Как свидетельствует О. Есперсен, в хамитских языках обозначение лиц, больших и важных предметов и существ мужского пола противопоставляется обозначению вещей, малых предметов и существ женского пола, в бедуинских языках слово ando – «экскременты» принадлежит к мужскому роду, когда речь идет о лошади, воле или верблюде, но к женскому, если имеются ввиду более мелкие животные. В этом языке грудь женщины мужского рода, а грудь мужчины, меньшая по величине, – женского [Есперсен 1958: 264—265]. В языке чинук (американских индейцев) к мужскому роду относятся названия крупных животных, а к женскому роду – названия мелких животных, в ряде африканских языков слова со значением толстых предметов являются словами мужского рода, а слова со значением тонких предметов и пассивных действий – словами женского рода, см. [Аксенов 1984]. Связь родовой классификации неодушевленных существительных греческого языка с мужскими и женскими особенностями лиц пытались осмыслить уже древнегреческие философы. Так, Аммоний (500 г. н.э.) считал, что не без основания творцы имен дали рекам мужское имя, а морям и озерам – женское, «так как они (озера и моря) воспринимают в себя реки, а для рек, как впадающих в моря и озера, признали подобающей аналогию с мужским родом»; аналогией с мужским и женским началом он объясняет мужской род слова ум и женский род слова душа: первый освещает, а вторая – освещаема, мужской род слова солнце и женский род слова луна луна получает свет от солнца, мужской род слова небо и женский род слова земля, поскольку земля воспринимает действенную силу неба и вследствие этого становится способной рождать все живое [Античные теории языка и стиля 1926: 75—76].