8.3. О понятии прагматических языковых значений

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

8.3. О понятии прагматических языковых значений

Термин «прагматика» был введен в конце 30-х гг. XX в. американским семиотиком Ч. Моррисом как название одного из трех разделов семиотики, изучающего отношение знаков к их интерпретаторам. Затем этот термин стал употребляться для обозначения области лингвистических исследований, направленных на изучение функционирования языковых знаков в речи, особенно под влиянием логико-философских теорий речевых актов Дж. Остина, Дж. Р. Серла, 3. Вендлера и др., теорий прагматических значений П. Грайса, теорий референции П. Стросона, Л. Линского и др. Такое понимание прагматики языковых знаков отразилось в «Лингвистическом энциклопедическом словаре» (автор словарной статьи Н.Д. Арутюнова): «Прагматика... – область исследований в семиотике и языкознании, в которой изучается функционирование языковых знаков в речи» [Арутюнова 1990: 389]. Подобным же образом определяет задачи прагматического подхода к языковым знакам В.Г. Гак в энциклопедии «Русский язык»: «Прагматика... – раздел языкознания, изучающий функционирование языковых образований в речи – отношение между высказыванием, говорящими и контекстом (ситуацией) в аспекте человеческой деятельности... Если семантика отвечает на вопрос, что говорит человек, а синтактика – как он говорит, то прагматика дает ответ на вопрос – зачем (или почему) он так говорит. Изучая языковые факты непосредственно в их употреблении, прагматика сближается с психологией, социологией, этнолингвистикой, культурологией. Прагматика касается как интерпретации высказываний, так и выбора их формы в конкретных условиях. Основные проблемы, изучаемые в прагматике, – структура и классификация актов речи и интерпретация высказываний [Гак 1997: 360]. Следовательно, с этой точки зрения прагматика языковых знаков обнаруживается в актах речи и связана с говорящим субъектом, адресатом, их взаимодействием в коммуникации и с ситуацией общения: с целями высказывания, их косвенными смыслами (типа: Здесь дует или Мне холодно = просьба закрыть дверь в комнате. Вернитесь, наденьте пальто – Мне будет жарко = не надену), референцией говорящего, его отношением к тому, что он высказывает, воздействием на адресата, формами и стилями речевого общения (информационный диалог, дружеская беседа, спор и др.), межличностными отношениями участников общения, информативностью адресата и т.д. (см. перечень аспектов прагматического изучения языковых знаков в словарной статье [Арутюнова 1990: 389– 390]). Несомненно, что прагматическое изучение языка в речи позволяет глубоко понять и объяснить реальное употребление языка, что отвечает этимологическому значению термина «прагматика» (от греч. pragma — «действие, дело») и стало ассоциироваться у ряда исследователей с понятием «прагматизма» (полезности, успешности, воздействия) речевых актов.

Таким образом, языковая прагматика в интерпретации Н.Д. Арутюновой и В. Г. Гака является прежде всего прагматикой речи, сближаясь с функциональным изучением языка в речи, и неясна в своих границах в связи с неясностью ее отличия от языковой семантики: как разграничить «что говорит человек» (семантику) и «зачем (или почему) он так говорит» (прагматику)? Разве, например, косвенные смыслы предложений, обычно относимые к языковой прагматике, не являются косвенной семантикой предложений, или вопросительные предложения, также обычно относимые к языковой прагматике, не выражают грамматической семантики предложений?

Более адекватным представляется понимание прагматики языка, высказанное Ю.С. Степановым, Ю.Д. Апресяном и Е.В. Падучевой. Они связывают прагматику языка с проявлением эгоцентризма говорящего и отражением этого эгоцентризма в самой языковой системе.

Так, по справедливому замечанию Ю.С. Степанова, определение прагматики как «раздела семиотики, изучающего отношение использующего знаковую систему к самой системе» [Философская энциклопедия 1967: 338], приводит к тому, что игнорируется фиксация отношения говорящего к языковым знакам в самой знаковой системе языка, см. [Степанов 1998: 379—380]. Вместе с тем эта фиксация является одним из основных измерений языковых знаков, для которого термин «прагматика», по мнению Ю.С. Степанова, не подходит. Поэтому он предлагает заменить его термином «дектика» (букв, «могущий вместить или принять в себя») как отражающим присвоение говорящего языка в момент – и на момент – речи, имея в виду координату «Я – здесь – сейчас» (см. Там же). Думается, что этот термин вряд ли удачен в связи с его фонетической близостью с термином «дейксис», и можно не отказываться от уже привычного термина «прагматика», но понимать его в широком значении как выражающего проявление в семантике языка и речи эгоцентризма говорящего, поскольку отсылка к говорящему составляет сущность прагматики языковых знаков как в системе языка, так и в употреблении их в речи.

Ю.Д. Апресян под языковой прагматикой понимает «закрепленное в языковой единице (лексеме, аффиксе, граммеме, синтаксической конструкции) отношение говорящего: 1) к действительности, 2) к содержанию сообщения, 3) к адресату» и подчеркивает, что речь идет не об оценке, свободно творимой говорящим в речи, а лишь о той готовой, лексикализованной или грамматикализованной оценке, которая встроена непосредственно в содержательную сторону языковых единиц и имеет, тем самым, постоянный статус в языке» [Алресян 1995, II: 136]. Следовательно, Ю.Д. Апресян не исключает, что языковая прагматика может быть не только системно-языковой, но и речевой.

Е.В. Падучева также считает, что прагматика сводится к отношению языковых знаков к говорящему, и видит искусственность в проведении границы между прагматикой и семантикой языка, определяя лингвистическую прагматику как «некоторую область семантики... которая изучает языковые элементы... в семантике которых отсылка к говорящему играет ключевую роль» [Падучева 1996:223]. Более того, она полагает, что «языковые значения прагматичны в принципе: с человеком, с речевой ситуацией связаны в языке не какие-нибудь особо выделенные экспрессивные элементы, а вообще значение подавляющего большинства слов и грамматических единиц. Заведомо связана с прагматикой и референция: в естественных языках нет кванторов или референциальных операторов, как в логических; есть слова типа какой-то, кое-какой, некоторый, некто – с массой прагматических компонентов, таких, как известность/неизвестность говорящему; среднее, с точки зрения говорящего, число или количество (ср. некоторое недовольство = «не большое и не маленькое»; кое-какие данные — «данные в среднем количестве»). Следовательно, отношением языка к пользователю нельзя пренебречь даже в самом грубом приближении. Значения, выразимые через условия истинности, неразрывно связаны в естественных языках с прагматическими значениями. Таким образом, граница между семантикой и прагматикой размывается» [Там же: 222].

Из рассмотренных точек зрения на сущность прагматики языковых знаков следует, что она, во-первых, уже не противопоставляется семантике языковых знаков, а является ее особой разновидностью, отражающей «эгоцентрический фактор» в семантической системе языка,

и, во-вторых, носит и речевой характер, во многом зависимый от системных прагматических значений и созначений (коннотаций), в связи с чем можно говорить о собственно-прагматических и коннотативно-прагматических языковых значениях. И те и другие прагматические значения могут быть лексическими, словообразовательными и грамматическими.

В целом прагматика языковых знаков предстает в двух типах – в системно-языковой прагматике и речевой – и заключается в проявлении в передаваемой языковой информации позиции и точки зрения говорящего, его коммуникативных интересов, ориентации в мире – отсылки к сознанию его «Я» в ситуации общения, что и составляет содержание понятия лингвистического эгоцентризма. Таким образом, прагматику языковых знаков можно определить как отражение эгоцентризма говорящего в семантической системе языка и речи. При этом прагматические значения языковых единиц не всегда совпадают с прагматическими значениями речевых актов. Как замечает Ю.Д. Апресян, «во многих случаях иллокутивная функция высказывания не маркируется никакими собственно языковыми средствами, а восстанавливается адресатом на основании экстралингвистических знаний – об устройстве мира в целом, о текущей ситуации, о постулатах кооперативного общения. Так, императивное высказывание Поставьте, пожалуйста, вещи сюда интерпретируется как предложение (приглашение) в ситуации приема гостя и как требование в ситуации таможенного досмотра. Та же зависимость прагматической интерпретации от ситуации прослеживается и в других типах высказываний; ср. Все люди смертны (простое утверждение или утешение). Я буду там в семь часов (обещание или предсказание)» [Апресян 1995, I: 138—139]. Разумеется, разную прагматическую интерпретацию одних и тех же высказываний учитывает прежде всего говорящий, в чем проявляется его речевой эгоцентризм в условиях общения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.