Святейший Патриарх Кирилл о нравственности и религии

2 Ноября 2010 года Святейший Патриарх Кирилл посетил Научный центр сердечно-сосудистой хирургии им. А. Н. Бакулева. Святейший Патриарх осмотрел отделение реанимации и интенсивной терапии для новорожденных детей и отделение неотложной хирургии для детей с врожденными пороками сердца, после чего совершил молебен о здравии всех пациентов центра в домовом храме в честь священноисповедника архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого). Затем в актовом зале научного центра состоялась встреча Святейшего Патриарха Кирилла с членами ученого совета и сотрудниками центра. В завершение встречи Предстоятель ответил на вопросы присутствующих.

Из вопросов заданных Святейшему Патриарху Кириллу на встрече с членами ученого совета и сотрудниками Научного центра сердечно-сосудистой хирургии им. А.Н. Бакулева имеет смысл выделить следующий.[9]

Вопрос: Можно ли быть нравственным, милосердным и вместе с тем нерелигиозным человеком?

Ответ Предстоятеля Русской Православной Церкви: Нравственное начало заложено в человеческую природу Богом. Всякие попытки материалистического объяснения нравственности несостоятельны. Когда нравственность связывается с социальным, историческим, культурным контекстом, это приводит к ложным выводам. Существует колоссальное разнообразие социальных, культурных, исторических контекстов, что должно было бы привести к разнообразию нравственных систем. Но тогда бы не существовало понятия «общечеловеческие ценности». Ведь общечеловеческие ценности – это не культурные ценности и не ценности демократии и либерализма, как некоторые сейчас полагают. Общечеловеческая ценность – это то, что принадлежит человеческой природе вне зависимости от того, родились ли вы в Папуа-Новой Гвинее, в Соединенных Штатах или в России. Значит, Бог заложил нравственный код в природу человека – эту способность различать добро и зло.

Конечно, культура накладывает свой отпечаток, и этот код может приобретать различные модификации, но в основе всего, как ни удивительно, те же самые десять заповедей Моисея, и все законодательство мира основывается на этих принципах.

Поэтому если Бог вложил нравственную основу в природу человека, то она ему присуща. В этом смысле, если взять идеально стерильную ситуацию, неверующий человек может быть нравственным, потому что природа-то работает, то есть его совесть. В чем же проблема? А проблема в том, что на человека оказывается колоссальное воздействие извне. Непременно нужен интеллектуальный критерий, потому что человека очень легко запутать, как происходит сейчас, когда теряется различие между добром и злом, когда зло рядится в одежды добра. В наше время, когда на личность оказывается колоссальное информационное влияние, потерять систему ценностей очень просто. Задача религии заключается в том, чтобы сохранять этот критерий – абсолютный критерий – в оценке добра и зла. Божественная заповедь – это абсолютный критерий. Если завтра все скажут, что разрушение целомудрия есть норма жизни, если завтра все скажут, что нет разницы между естественным браком и гомосексуальными отношениями, потому что это соответствует правам и свободам человека, Церковь скажет: это грех. Сегодня Церковь говорит так, оставаясь уже в меньшинстве; но если она перестанет это говорить на основании абсолютного Божественного критерия, люди утратят способность различать добро и зло. Вот поэтому в идеальной ситуации может быть человек нерелигиозный и нравственный. Но удержаться очень тяжело. И вот еще что очень важно. Мы иногда говорим о нравственности советского человека. Действительно, в то время была высокая нравственность, но ведь коммунисты не изобрели новой нравственности – они имплантировали христианскую нравственность, только Бога отвергли. Возьмите «кодекс строителей коммунизма» (люди нашего поколения помнят) – это же христианская система нравственности. И если сегодня нравственность в обществе еще сохраняется, то это пострелигиозный рудимент. А вот что произойдет в обществе, которое полностью отвергнет абсолютный критерий, страшно и подумать.

Можно быть верующим человеком в плане воцерковленности, регулярного посещения храма; можно быть религиозным человеком с точки зрения признания идеи Бога. А можно и не признавать идею Бога, но признавать важную роль Церкви в сохранении нравственности – личной, семейной, общественной. Я думаю, сегодня так должен мыслить каждый человек.

Комментарий философа В. Е. Семенкова к ответу Святейшего Патриарха Кирилла

Сам факт встречи Святейшего Патриарха Кирилла с членами ученого совета и сотрудниками Научного центра сердечно-сосудистой хирургии им. А. Н. Бакулева очень знаковый для современного общества. Очевидно, что религиозные институты в современном обществе демонстрируют устойчивость, общество оказывает им доверие. Но испытывая доверие к Церкви, общество, как ни парадоксально, перестает себя понимать в сфере религии. Можно сказать, что сейчас религиозные институты и практики интеллектуально не самодостаточны, поэтому возникает ситуация, когда нечто признается ценным, но остается (или становится) не понятным. Речь идет не о выборе ценности, а об утрате понимания смысла. Как осмыслить то, что ранее было понятно, а теперь утратило прежний ясный смысл? И именно там, в зонах утраты смысла, возникает необходимость приложения сложных критериев истины. Наука, в свою очередь, в сложном понимании истины не нуждается, ибо ученым достаточно аналитического понимания истины, сложные смыслообразования им не нужны, да и общество их от ученых не ждет. Философу, в свою очередь, нужны сложные понимания истины, т. е. новые смыслообразования, и именно в религиозных вопросах эти сложные понимания истины сейчас эффективны и востребованы.

Вопрос о нравственности, безусловно, относится к тем вопросам, где требуется сложное понимание истины. И уже в силу этого дать простой ответ (в режиме экспромта) на этот вопрос трудно, если вообще возможно. Стремление Патриарха дать развернутый концептуальный ответ на такой вопрос, а не довольствоваться афоризмом или указанием на конкретный случай или чей-то пример, достойный уважения. Понимая это, нам целесообразно лишь уточнить ряд положений, затронутых Предстоятелем.

Конечно, корни вопроса о нравственности и религии – в эпохе Просвещения, когда считалось, что с помощью разума человек способен открыть для себя заложенный в нем нравственный закон и жить в соответствии с ним. У Иммануила Канта Бог – только моральный постулат, поэтому у человека есть возможность осознания своих нравственных обязательств и возможность сделать правильный выбор. Однако, разумность человека, делающая человека автономным в определении своего поведения, не отменяет внешнего давления, побуждающего нас делать нравственный выбор.

Это внешнее давление на автономного субъекта ставит под вопрос, казалось бы, очевидные вещи. Можно ли говорить о божественной заповеди как абсолютном критерии, если абсолютность заповеди понимать сугубо в буквальном смысле? К примеру, заповедь «Не убий» не может трактоваться в буквальном смысле как абсолютная заповедь, т. к. во время войн отдаются приказы, выполняя которые один нравственный человек убивает другого нравственного человека.

Такие же вопросы встают при разговоре о наличии в человеке нравственного кода, дающем возможность различать добро и зло. Святейший Патриарх рассматривает человеческие ценности как то, что принадлежит человеческой природе. Это – онтологическое обоснование этики, предполагающее, что человек по своей природе стремится к добру. Но можно ли говорить о наличии в человеке некоего нравственного кода, если имело место грехопадение? Именно в грехопадении человек утратил способность различать добро и зло, поэтому природа человека никак не может быть основанием этики.

Представляется возможным, что деонтологическое обоснование нравственности более перспективно, т. к. такое обоснование учитывает, что человек от природы зол, ибо его природа искажена грехом, но, тем не менее, этика возможна. Проблема в том, как связать деонтологическую этику с христианством. Эту проблему можно изложить следующим образом: в эпоху Просвещения знаменитый тезис Ансельма Кентерберийского «Верую, чтобы понимать», трансформировался в тезис «Верую в то, что могу понимать». Такая трансформация способствовала отказу от познания трансцендентной божественной природы; отказу от богословского познания, выходящего за рамки нравственного измерения.

От эпохи Просвещения религиозные вопросы стали производными от вопросов нравственности. Тогда и возник вопрос, заданный врачами Патриарху в Научном центре сердечно-сосудистой хирургии: возможна ли нравственность, независимая от религии? Ответ на этот вопрос предполагает ответ на два других вопроса: 1) как понимать нравственность? 2) как понимать религиозное?

Уточняя понятие нравственности, имеет смысл развести понятия этики и морали. Различение этики и морали обусловлено необходимостью различий двух видов необходимости: необходимости внешней по отношению к индивиду и необходимости, исходящей от самого индивида. Необходимость, внешняя по отношению к индивиду, предполагает всеобщие правила взаимодействия. Необходимость, исходящая от самого индивида, предполагает необходимость индивидуального поведения как выбора. Можно обозначить эти два вида необходимости как мораль и этику. Мораль – это то, что предполагает всеобщие правила взаимодействия, а этика – это то, что предполагает необходимость <моего> поведения. Тогда вопрос о нравственности – вопрос о различии всеобщности (морали) и необходимости (этики).

Мораль необходима для успешного совместного действия. Эту совместность можно обозначить как обоснованную всеобщность своих правил взаимодействия, поэтому мораль связана с обоснованием всеобщности. Но из этой всеобщности не следует необходимость моего поведения.

Если под нравственностью понимать общественную мораль, то вполне возможна нравственность, независимая от религии. Но тогда эта мораль будет и всеобща и необходима, но ее необходимость будет проистекать только из общественной необходимости. Но если мы под нравственностью хотим понимать то, что этически необходимо, то возникает вопрос о чисто этической необходимости, которая не может быть понята утилитарно. Эта этическая необходимость несет в себе какой-то эксклюзив и носит экзистенциальный характер. Общество заинтересовано в (моральной) совместности своих действий и не очень заинтересовано в этике. Однако, если мораль (общественная мораль) оправдывается ассерторическим императивом, то этическое требует специфического (внутреннего), а не внешнего мотива.

Проблема ответа на исходный вопрос возникает в связи с трактовкой этической необходимости, а не в связи с трактовкой моральной всеобщности. Этика, как особого типа мотивация (особого типа необходимость) личности, всегда субъективна, персоналистична. Если моральная необходимость предполагает контекст объективности, то этическая необходимость предполагает контекст субъективности. Этика всегда предполагает субъект, т. к. этическая мысль не редуцируется в чисто познавательную и логически непротиворечивую мысль. Если мы рассматриваем этику как некую субъективную необходимость моего поведения, то возможна ли субъективная необходимость как необходимость нерелигиозного типа?

Отказ от религии не предполагает отказа от веры в этическую необходимость моего поведения. Очевидно, что нам для этической необходимости нужна вера. Вера может быть трансцендентной (религиозной) и не трансцендентной (нерелигиозной). Нетрансцендентная вера – это некий набор правил, это тот или иной этический кодекс. Религия, в свою очередь, – вера в трансцендентное. Вера в трансцендентное в христианской традиции всегда предполагает наделение смыслом понятие «Бог». Эта операция по наделению смыслом понятия «Бог», предполагает рефлексию своей веры.

Исходный вопрос: христианство – это новая онтология, или новая этика? Вопрос об этике и онтологии в христианстве есть вопрос о Христе: воплощение Христа имеет только этическое значение или еще и онтологическое? Ответ на этот вопрос предполагает ответ на другой вопрос: вера в Христа – это вера в трансцендентное, божественное начало Христа или вера в его имманентную, человеческую природу?

Позиция ряда протестантов: христианство – событие Христа. Бог став человеком, умер в Иисусе Христе и возродился уже в духе общины как в новой форме жизни. Эта новая форма жизни предполагает новую этику и человеческое сообщество приобретает новые этические основания. Поэтому смерть Христа надо понимать онтологически, а Его возрождение этически. Тогда Христос – событие нового этического субъекта, это – новое и радикальное восприятие жизни, но оно не религиозно, поэтому можно прожить и без религии.

Если мы утверждаем, что христианство – нетрансцендентная этика в форме категорического императива, то и с нравственностью особых проблем нет: возможна нравственность независимая от религии, т. к. христианство безусловно несет в себе этическое учение.

Вопрос: религиозная вера предполагает отношение к мифологическому, или для ее осуществления достаточно просто веры в трансцендентное? Религия – это вера в трансцендентное, предполагающее хотя бы минимальное мифологическое ядро. Это мифологическое ядро необходимо для наделения смыслом понятие Бога. (Мы можем попытаться демифологизировать христианство в духе Бультмана, но событие Христа все равно останется).

Возможен и обратный риторический вопрос: Признание мифологического ядра обязательно предполагает веру в трансцендентное? В том случае, если это мифологическое ядро только удовлетворяет глубоко психические потребности людей, то можно обойтись и без такой веры. Так возникают архетипы Юнга. Это мифологическое ядро может мыслиться вне религиозной трансцендентности, но без мифологического ядра (без события Христа) религиозная этика невозможна. В противном случае этика сводится к рациональным построениям, и мы утрачиваем необходимость мотивации.

Поэтому, если понимать этику не как набор правил, а как признание нерационализируемого мифологического ядра, то нравственность вне религии невозможна.

Семенков В. Е. Доклад на межкафедральном философском семинаре «Возможна ли нравственность, независимая от религии?» – СПб.: СПбГИПСР, 2011.