ВОЙНЫ. XVII ВЕК

Вскоре после открытия реки Колымы, в 1647 году казак Василий Колесников основал Анадырскую крепость, хотя, согласно другим сообщениям, она была основана Семеном Дежневым в 1649 году. Семен Дежнев вместе с Федотом Алексеевым и Герасимом Анкудиновым, после первой неудачной попытки в том же 1647 году, годом позже успели, как известно, объехать Азию с северо-востока. Большая часть их судов была разбита и потерялась без вести. Два пристали где-то к югу от Анадыря. В 1649 году мы находим на Анадыре несколько партий казаков и служилых людей. Одна партия была под началом Семена Дежнева и служилого приказного человека Семена Моторы. Другую привел Михаил Стадухин "горою", то есть сушею, с реки Колымы. Стадухин старался подчинить себе все другие партии и стать главным начальником всех служилых людей на реке Анадыре. О распре Стадухина с Дежневым упоминают различные казачьи отписки, представленные якутскому воеводе.

Такова челобитная служилых и промышленных людей Федора Емельянова Ветошки с товарищами о назначении им денежных и хлебных окладов за службу на реке Анадыре (Дополнения к Актам Историческим, т. IV, стр. 12, 1655 г. 4 апреля).

"… в прошлом, государь, во 157 году, ведомо училилось на Колыме реке сыну боярскому Василию Власьеву да целовальнику Кирилу Коткину, по распросным речам от Ходынского аманата Ангары, которого взяли мы холопи и сироты твои сверху Анюя реки, и от Ходынских ясырей тогож нашего погрому, что новая захребетная река Анандырь подошла к вершине Анюя реки близко: и по тем распросным речам прибралось нас охочих промышленных людей… и били тебе, государю, царю и великому князю Алексею Михайловичу всея Русии, а челобитную… на Колыме реке сыну боярскому Василью Власьеву да целовальнику Кирилу Коткину, чтоб итти нам охочим промышленным людем в ту новую землю, на ту захребетную реку Анадырь, для прииску и приводу под твою царскую высокую руку вновь неясачных людей, своими подъемы и… отдать нам в твою государеву казну сорок соболей; и мы сироты твои на ту твою государеву службу отпущены с служилыми людми в Семеном Моторою с товарищи. И того ж 157 году, месяца июля в… день, служилые люди Михайло Стадухин с товарищи пошли с Колымы реки морем вперед на новую реку Погычу[92], а назад с моря на Колыму реку пришел он Михайло 158 году сентября в 7 день; и послыша он Михайло те распросные речи и сам он, распрося тех же погромных ясырей, которых взяли мы холопи и сироты твои вверху Анюя реки, близко, где посланы мы холопи и сироты твои, учал он Михайло с товарищи на нас холопей и сирот твоих риитца, и угрожать, и всяко враждовать и изгонять зависти ради…

… в том у нас на него Михайла подана изветная челобитная им Василью Бугру да Василью Вилюеву да Ивану Иванову Пермяку и дорогою идучи по Анандыре, он Михайло у нас приказного служилого человека Семена Мотору, росполоша на ходу, сильно взял и жил он Семен у Михайла Стадухина девять ден, а в десятый день пришел он Семен к нам на дороге, а сказывал: садил де меня Михайло Стадухин в колоду, а вымучил де он у меня таково писмо, что де мне Семену с товарищи, по наказной памяте, твоей государевы Анандырской службе особ не служить, а быть де мне с товарищи под началом у него Михайла…"

Казачьи раздоры и распри и даже драки продолжались из года в год. Рассказ Федора Ветошки о насилиях Михаила Стадухина повторяется и продолжается в отписке знаменитого Семена Дежнева, еще более знаменитого, чем Михаил Стадухин. Дело идет о том служивом человеке именем Семен Мотора, которого Стадухин и Дежнев перебивали друг у друга.

"… Да апреля в 23 день на Анандыре реке Семен Мотора с товарищи дошли до ясачного зимовья Семейки Дежнева с товарищи, с промышленными людми двенадцать человек, и яз Семейка Дежнев с товарищи с ним Семеном Моторою с товарищи стали государеву службу служить с того числа вместе и аманатов кормить собща, а у меня Семейки с товарищи два аманата Анауляне, взяты вновь, Колупай имя одному, а другому Негово; а тот Михайло Стадухин, обошед то ясачное зимовье, погромил Анаульских мужиков, а на погроме побил их Анаулей много и тех ясачных мужиков, Колупая и Негова, отцов и родников их погромил; и яз Семейка с товарищи пришел к тому Анаульскому острожку к нему Михайлу с товарищи, и стал ему говорить, что делает он негораздо, побивает иноземцев без разбору; и он Михайло говорил: то де люди не ясачные, а только де они ясачные, и ты де поди ка к ним, и зови их вон из острожку и государев ясак возми с них; и яз Семейка стал им иноземцом говорить, чтоб без боязни вон вышли и дали б государев ясак, ополники собольи; и он Михайло учал, ополники из рук вырвав, меня Семейку бить по щекам в том, что яз стал государеву службу служить с Семеном Моторою с товарищи сообща, потому что мы люди не великие, и стал он Михайло на нас риитца и всякими обычаями изгонять. И мы служилые и промышленные люди Семен Мотора и яз Семейка Дежнев с товарищи, служилыми и промышленными людми, бегаючи и укрываючись от его Михайловы, изгони, пошли мы осенью нартяным путем вперед на захребетную реку Пянжин для прииску и приводу под государеву царскую высокую руку вновь неясачных людей, и у нас на ту реку ведомых вожей не было, а ходили мы три недели и реку не нашли, и мы, видя нужную голодную и холодную смерть, назад на Анандырь воротились.

А живучи мы холопы и сироты твои на твоей государеве службе на Анандыре реке, что было сетяное и всякое промышленное заводишко, водяное и горное, со 158 году и то придержали, и в тех мы сетяных заводах задолжали великими долгами, имали мы новую сеть в долг ценою рублев по пятнадцати и больше и искупитца нечем, потому, государь, что Анандырь река не лесная и соболей на ней мало, а иноземцев неясачных людей добре много, а впредь нам должитца не у кого… что заводных людей пришло с нами мало; и кормимся мы красною заморною рыбою кетою, а та рыба кета внизу Анандыри реки от моря идет добра, а вверх приходит худа, потому что та рыба замирает вверху Анандыри, а назад к морю не выплывает, а белой, государь, рыбы добываем мы мало, потому что у нас сетей добрых нет, а что и промыслитца белой рыбы и то мы пасем, и кормим по толику твоим государевым аманатом, а тою рыбою кетою кормить их не смеем, чтоб им от того корму, оцынжав не помереть и нам бы холопям и сиротам твоим от тебя государя за то в опале и в казне не быть".

Михайло Стадухин бил по щекам Семейку Дежнева… Впрочем, и сам Семен Дежнев был не менее скор на руку. В другой отписке он рассказывает:

"Служилый человек Евсейко Павлов, который сбежал из Ленского острогу, служил он Евсейко с Михайлом Стадухиным, и от Михайла сбежал же и служил со мною Семейкою, и от того Евсейка промышленным людям обида великая, и промышленные люди в обидах на него Евсейка бьют челом, и он Евсейка под суд не даетца; в прошлом во 161 году, в походе, бил челом на него Евсейка промышленный человек Терешка Никитин в обиде, и стал на суду говорить невежливо, о посох оперся, и я Семейка за то невежество хотел его Евсейка ударить батагом, и он Евсейка из стану побежал к ясаулу Ветошке Емельянову и промышленным людям, сказал за собою государево дело; а как пришел Юрья Селиверстов, и он Евсейка перешел убегом к нему Юрью, и от того Евсейка Павлова меж служилыми и промышленными великая смута".

Русские казаки восточной Сибири во многом напоминали испанских "конквистадоров", покорителей Америки. Та же неукротимая храбрость и неистовая жадность в погоне за соболем, составлявшем московскую валюту, не менее драгоценную, чем мексиканское золото… В какие-нибудь восемнадцать лет казаки завоевали весь огромный край от Лены, где пятидесятник Петр Атласов поставил в 1632 году Якутский острог и до Охотского моря, где в 1750 году вышеуказанный Семен Мотора поставил острожек Охотский. Якуты и тунгусы, коряки и чукчи представляли врагов, не менее упорных и ожесточенных, чем американские индейцы, но казаки смиряли их своим неистовым мужеством и "огненным боем".

Казачьи отписки пестрят такими указаниями:

"Было нас семнадцать человек, и пошли мы по реке и нашли иноземцев, людных и оружных, и у них сделан острожек и бились мы с ними до вечера и бог нам помог, мы тех людей побили до смерти и острожек у них сожгли".

"Да в прошлом во 169 году, как ходили мы на Анаульских людей, за их ослушанье и за убойство Руских людей, в поход и до их дошли внизу Анандыри реки в острожке, и нам бог помог на острожек приступом взойти и мы с ними билися ручным боем, имаяся друг за друга, и у них Анаулян… колье нарочное и топоры на долгие топорища сажены и ножи, и нам тот острожек бог помог взять, а у нас они Анаули убили четырех человек… а иных нашу братью переранили…"

Рядом с этим шли постоянные ссоры и смуты между самими завоевателями.

После открытия и завоевания полуострова Камчатки в 1697 году пятидесятником Атласовым, его ближайшими приемниками, распри казаков на этой отдаленнейшей окраине дошли до открытого восстания, которое у Крашенинникова называется "главным казачьим бунтом". Этот бунт осложнился "изменой" камчадалов. Казаки составили две партии, которые вели между собою кровавую войну со взаимными убийствами и казнями. Нижне-Камчатский острог во время бунта был сожжен "купно с церквами и со всем строением". Самого Атласова служилые свергли с приказу и посадили в тюрьму. В дальнейшем изменники зарезали Атласова и других приказчиков.

"Живучи в остроге, делили они пожитки убитых прикащиков, заводили казачьи круги, выносили знамя, призывали к себе в сообщение других людей и таким образом умножили до 75 человек свою партию. Данила Анцыферова назвали атаманом, Козыревского — ясаулом, иных верстали в ясаулы ж и десятники, и многие другие наглости делали".

Камчатская междоусобица, очевидно, является прямым отражением казачьих восстаний на Волге времен Стеньки Разина, которые, в сущности, недавно прошли и были памятны всем казакам. Но, с другой стороны, эта колониальная история Московского царства живо напоминает кровавые распри испанских покорителей в Перу. История пятидесятника Колесникова, пожалованного дворянином по московскому списку и впоследствии казнившего главного вождя бунтовщиков заказчика Кыргызова, напоминает распрю Альмагро и Пизарро. "Измена" камчадалов соответствует восстанию индейцев, впрочем, с изменниками камчадалами обе казачьи партии воевали с одинаковой свирепостью.

Последним отголоском казачьего бунта на Камчатке была авантюра Морица Беневского, польского конфедерата, взятого русскими в плен и сосланного на Камчатку. В 1770 году Беневский вместе с группой заговорщиков государственных ссыльных и местных жителей зарезали Нилова, начальника города Большерецка, захватили казенное судно и уехали в Тихий океан. Дальнейшие приключения Беневского на Мадагаскаре достаточно известны. Он был сначала представителем французов, а потом перешел к туземцам, сделался их начальником и вместе с ним боролся против французов. В 1786 году он был убит французской пулей.

Интересно указать, что в объяснительной записке, которую Беневский прислал Российскому сенату, указаны цели восстания и между ними освобождение туземцев Камчатки от самовластия и зверства тамошних начальников.

Однако условия северной жизни были гораздо суровее тропической Мексики и экваториального Перу, и казачьи отписки, рядом с описаниями ратных подвигов и "побед над иноземцами" и перечнем взятой добычи, исполнены жалоб на голод и холод и горькую судьбу самих завоевателей. Тот же Семен Дежнев пишет: "а те наши товарищи, живучи у государевы казны и у аманата, помирали голодной смертью, кормились корою кедровою, а что было небольшое место свежей рыбы и то пасли и кормили помаленку государева аманата, чтобы ему с нужы оцынжав не помереть и нам бы зато от государя в опале и в казни не быть".

Жалоба почти стереотипная, как будто списанная с отписки Федора Ветошки, только те сироты кормились заморною (дохлою) рыбою, а эти — корою кедровую.

Не взирая на это, казаки ходили неутомимо для прииску новых земель и новых неясачных людей. Исстари привычные к пешему и речному ходу, они вышли в Полярное море на своих неуклюжих "кочах", без карт, без компаса, и ходили в далекие морские плавания, которые неизменно кончались кораблекрушением. Вот знаменитый отрывок из дежневской отписки об открытии Берингова пролива: "И в прошлом же во 157 году, месяца сентября в 20 день, идучи с Ковымы реки морем, на пристанище торгового человека Федота Алексеева Чухочьи люди на драке ранили, и того Федота со мною Семейкою на море рознесло без вести, и носило меня Семейку по морю после Покрова Богородицы всюду неволею, и выбросило на берег в передней конец на Анандырь реку, а было нас на коче всех двадцать пять человек, и пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы, а шел я бедный Семейка с товарищи до Анандыри реки ровно десять недель и попали на Анандырь реку внизу близко моря, и рыбы добыть не могли, лесу нет, и с голоду мы бедные в рознь разбрелись. И вверх по Анандыре пошло двенадцать человек, и ходили двадцать ден, людей и аргишниц, дорог иноземских не видали, и воротились назад и не дошед за три днища до стану обночевались, почали в снегу ямы копать; а с нами был промышленный человек Фомка Семенов Пермяк, учал им говорить, что де тут нам ночевать нечего, пойдем де к стану к товарищам; и с ним Фомкою только пошел промышленный человек Сидорко Емельянов да Ивашко Зырянин, а достальные люди тут остались, потому что с голоду итти не могут, а приказали ему Фомке, чтоб де я Семейка послал им постеленко спальное, и парки худые и чем бы де нам напитатися и к стану добрести; и Фомка и Сидорко до стану дошли и мне Семейке сказали, и я Семейка последнее свое постеленко и одеялишко и… с ним Фомкою к ним на Камень послал, и тех достальных людей на том месте не нашли, не ведомо их иноземцы розвезли…"

Как будто читаешь описание гибели Делонга на Арктическом севере или Скотта в Антарктике на юге.

Казаки были, конечно, плохие мореплаватели. Их кочи были, пожалуй, хуже даже тех дубов, на которых варяжские князья некогда делали морские набеги на Царьград.

Кочи были сшиты из деревянных досок раздвоенным ивовым корнем. Они были сколочены деревянными гвоздями, сквозь верченые дыры, конопачены мхом, слегка помазаны по швам сырой смолой живицей. Вместо якоря был большой камень на ивовом "кляче" (канат). Паруса были сшиты из полувыделанных шкур, как на чукотских байдарах. В кочах не было ни одного гвоздя, ни атома железа. В общем это было кораблестроение эпохи неолита. Кстати сказать, до самого последнего времени речные карбасья (лодки) колымских и анадырских поречан русско-юкагирского происхождения строятся по точно такому же методу. Мало того, верхне-колымские юкагиры, племя совсем умирающее, находящееся при последнем издыхании, заимствовали это унылое строительство у нижне-колымских русских и сделали его своей собственной специальностью. Верхне-колымские лодки юкагирского дела сплавляются вниз по Колыме за тысячу верст и охотно раскупаются по средним и нижним поселкам. Строительство крупных судов потерялось уже в самом начале XVIII века. В одной из казачьих отписок от первых годов XVIII века указано:

"Суда наши малы, а паруса слабы. Строить большие суда, как наши отцы, мы не умеем".

Вместе с тем казаки не были лишены своеобразной письменной культуры. Они имели с собою писцовые книги затем, чтоб записывать царский ясак и всякие пошлины. Записью заведывали особые писцы, подъячие, служилые люди, ясашные целовальники. Без письменного человека даже самый маленький казачий отряд чувствовал себя как без рук. Дежнев кончает вышеописанный трагический рассказ о гибели своего отряда так: "… а осталось нас от двадцати пяти человек всего двенадцать человек. А в те поры у нас не было подъячих, записывать некому". Впрочем, тотчас же идет описание боя а Анаулями и указано: "ясак с них взяли и то в ясачных книгах поименовано, с кого что взято государева ясаку". Стало быть, несмотря на отсутствие подъячих в этой последней дюжине московских авантюристов, все-таки были и другие письменные люди.

Еще жалоба: "железа на подарки иноземцам у нас нет и бумаги у нас писчей нет же".

В писцовой книге тщательно записывалось также имущество убитых казаков, промышленных людей и торговцев. "Да торгового человека гостиной сотни Василья Гусельникова прикащиков его покрученика покойного Елфимка Меркурьева Мезени статки его мы пересмотрели и переписали на лицо при людях, и никто за те статки не принялся, и мы их, без государева указа, в государеву казну не взяли, и положили их в казенный анбар и караулим их до государева указу. О тех статках, как государь укажет. И роспись тем статкам с сею же отпискою".

Мы видим, между прочим, что остатки убитых служилых людей, за отсутствием прямых наследников, поступили в государеву пользу. Некоторые, впрочем, сами оставляли свои "статки" государю.

Вот, например, "служивой человек" Иван Пуляев. Он был убит на государеве службе, "а изустную память оставил в ясачном зимовье своею рукою, что по смерти статки свои в государеву казну отписал, и мы те статки в государеву казну взяли, а что его статков и то в его изустной памяти писано, а с той изустной памяти список с его отпискою послан, а за ясырь его Иванову взято на промышленном человеке Сидорке Емельянове тридцать соболей".

У Ивана Пуляева, кроме статков "из мягкой рухляди", был еще ясырь, то есть пленные, очевидно, туземцы, которые после его смерти были проданы промышленному человеку Емельянову за тридцать соболей. Туземный ясырь даже в то отдаленное время ценился дороже драгоценного черного соболя.

Рядом с казаками завоевателями, кроме промышленных людей, имели определенное место торговцы мелкие и более крупные. Так, еще в 1646 году торговый человек Исай Игнатьев отправился морем от устья Колымы к востоку. Он прошел между льдами и берегом и добрался до Чаунской губы. Там он торговал с чукчами и вернулся на Колыму[93]. Это замечательное плавание торговца Исая Игнатьева совпадает по времени с завоеваниями Колымы Михаилом Стадухиным. Оба имели место в том же 1646 году.

Игнатьев в дальнейших плаваниях был сначала ранен, а потом убит чукчами.

Я упоминал выше Елфимку Мезеню, покрученика прикащиков торгового человека гостиной сотни Гусельникова, бывшего в партии Семена Дежнева. Три степени торговой зависимости… Ефимка Меркурьев был "человек невеликой" и, возможно, никогда не видел своего главного хозяина, богатого торговца гостиной сотни Гусельникова. Он был в составе той группы, которая погибла на пешем ходу в гору за Анандырь реку. Он уцелел в числе последних двенадцати и был оставлен для охраны статков вышеупомянутых прикащиков Бессона Астафьева и Афанасья Андреева, доверенных торговца Гусельникова. Однако через малое время после того мы видим его уже покойником, и его собственные статки были переписаны вместе с хозяйскими и положены в казенный амбар на хранение.

Известно, что торговый человек Федот Алексеев, родом холмогорец, вместе с Семеном Дежневым был зачинателем знаменитого плавания и снарядил два коча на собственный счет. Дежнева с Алексеевым на море разнесло без вести в начале путешествия. В дальнейшем партию Федота Алексеева прибило к берегу, и бывшая с ним якутская баба, впоследствии отгромленная Дежневым из коряцкого плена, сказывала, "что Федот и служилый человек Герасим померли цингою, а иные товарищи побиты и остались невеликие люди и побежали в лодках с одною душою, не знаю де куда".

С другой стороны, и сами служилые люди при случае становились торговцами и предпринимателями.

Тот же Дежнев рассказывает: "Да мы ж Семейка и Микитка с товарищи с служилыми и промышленными людьми, для государевы службы дали ему Юрью с товарищи два судна, деланные готовые кочи, со всей снастью… и карбас, чтоб у них государева служба, без судов и без снасти, в год не застоялась и путем бы не испоздать к морскому промыслу, и чтоб государеве казне учинилась прибыль болшая, а приняв суды, он Юрьяь сам смотрел и людей и товарищев своих досматривать посылал, и те суды к морскому ходу… а в тех судах и в снасти и в карбасе он Юрья нам и опись дал".

В 1649 году… послан на реку Колыму служилый человек Якутского острога Тимофей Булгаков, который сначала, выйдя из устья реки Лены и дойдя до реки Омолоя, принужден был, за льдами и противными ветрами, стоять в устье ее четыре недели. Отправившись дальше, он не мог дойти до устья реки Колымы и, повернул назад к устью Лены, встретил восемь гальотов "с царскими слугами, спекулянтами и купцами", которые выжидали благоприятного ветра. Выждав южного ветра, который разогнал лед, они пустились все вместе в море и обогнули Святой Нос, встретив в море еще четыре кочи, идущие с Колымы. Затем, когда они были вблизи Хромской губы, мороз вновь покрыл все море льдом, после чего засвежевший ветер унес их далеко от берега в море, где они и замерзли. После долгой борьбы со льдами суда погибли, а люди спаслись на льдинах и, изнуренные цынгою, стужею и голодом, с трудом пристали к берегу близ устья Индигирки[94].

Это оживленное движение русских судов у полярных берегов Восточной Сибири представляет странный контраст с безлюдностью этих вод даже в настоящее время. На восемь гальотов в половине XVII века теперь не найдешь даже единственной шкуны на прибрежье между Леной, Омолоем, до Хромской губы и до устья реки Индигирки. В то время все гальоты и другие суда были снаряжены на собственный счет всякими торговыми и промышленными авантюристами.

Все отношения казаков и промышленных людей с торговцами и между собой были всецело проникнуты торговым духом и основаны на записях и кабалах. Мы встречаем в отписках длинные перечни таких долговых записей и закладных кабал, например, в отписке Семена Дежнева: "взято на Тренке Курсове за бабей кожан четыре соболя, на Пашке Кокоулине за холстишко старое, да за прядено за три пасма, за малахай недорослиной, за сумочку, за лоскутишко, за сеть взято три соболя, за свечи взято из домики пять соболей, на Степанке Каканине за ягоды да за торбосы да за огниво взята пластина соболья. На Гришке Бурке за лодку взят соболь за две гривны денег, на Сидорке Емельянове за лоскут за сеть взято две гривны, на служилом человеке Ваське Бугре за икру да за мясо взято четыре соболишка, на Васке Маркове за штаны ровдужные да за ушканину да за лоскутишко за сеть взята пластина соболья, на Сидорке же по кабале за четырнадцать соболей взято пуд кости, семь зубов, да три соболя за служилом Ивашке Яковлеве, да за восм рублев за десять алтын взято тридцать три фунта рыбья зубу, а взято на нем за одеяло шубное за три рубли да за котел да за десять чиров за пять рублей за десять алтын… на Семейку Дежнева кабала во шти рублях, а взял он топор да собаку да сетку волосяную, торговой человек Анисимко Костромин взял лоскут сети, да ровдугу, два фунта свинцу, блюдо оловянное, пистолет, плат холщевый да клуб, кабала на него взята в семи рублях с полугривною, на Андрюшке Салдатке за крест, да за десять… да за сеть за мережную да за сковороду взята на нем кабала в трех рублях в двадцати алтынех, на Семейке Дежневе за фунт за свинец, да за два клубка нитей, да за иглы, за прядено, да за платок полотняной, да за собаку взята кабала в четырех рублях, на Федотке Ветошке с подпищиками за двадцать чиров, за фунт за свинец, за ладан, за холст за два алтына, за шапку вершек красной с околом, за клуб за тетивы пущалничные взята кабала в восми рублях в двадцати девяти алтынех".

Все бытовые подробности вышеуказанных записей можно вполне объяснить по современным колымским и анадырским данным. Прядено — нить, мерится пасмами служит для вязки сетей. Малахай — шапка особого покроя, плотно облегающая голову. Недоросль или недорость — гладкая короткошерстная оленья шкура, снятая поздним летом. Торбазы или торбасы — мягкая местная обувь, главным образом из камасьев, снятых с ног у оленя, волка, лисицы и т. д. Ушканина — зайчина. Икра — красная, кетова и желтая, чировая. Ее морозят, толкут и мешают с мукой и пекут "барабаны", особые оладьи. Чир — рыба сиговой породы (Coregonus nosus), ровдуга — замша из оленины. Клуб, конечно, клуб нити. Тетивы — веревки, на которых натянута сеть; мережная сеть или мережа, сшитая из двух неравных конусов, наподобие вечной чернильницы; шапка вершок красный с околом (собольим или бобровым) до сих пор является предметом щегольства для молодых казаков и мещан и т. д.

Мы видим, таким образом, что русские завоеватели того времени занимались рыболовством и охотой и питались единственно рыбой, не отвергая даже тухлой, заморной кеты. Они носили местную одежду и обувь и "держали на жену или любовницу" местных женщин за неимением собственных русских. В казачьих отписках мы встречаем чукотских и коряцких полонянок, якуток, тоже, вероятно, полоненных или купленных из ленских улусов и т. д. В женщинах был большой недостаток. В партии Дежнева упоминается только одна вышеуказанная якутка. В партии Береневского через сто двадцать лет упоминается на 67 мужчин 3 женщины. С другой стороны надо указать, что эти рыболовно-охотничьи навыки, одежду и обувь из шкур, русские завоеватели лишь частью позаимствовали от туземцев, а многое принесли с собою с запада, из тех холмогорских, архангельских и вятских поселков, откуда пришли они сами или их ближайшие предки. Русские посельщики на Печоре и Двине никогда не были земледельцами и жили "звериным обычаем", как некогда древляне и дреговичи. Северная Русь была племенем таких же извечных охотников и рыболовов, как лопари с остяками или камчадалы с юкагирами. Психология северных русских была и осталась психологией охотников, и даже в настоящее время худшей обидой для потомка полярных казаков является упрек: "тебя не зажигает на живое", т. е. вид живой и бегущей добычи, оленя или лося, не пробуждает в тебе звериных охотничьих инстинктов, напряжения мускулов к бешеной погоне и к убийству.

Религиозные верования, фольклор северной охотничьей Руси связаны с той же производственной основой — охотничьей и рыболовной. В лесу — леший, хозяин звериных пород, в реке, озере — водяной, владеющий рыбным богатством. Северо-славянский водяной или леший незаметно слились с лесным и озерным хозяином чуванцев и юкагиров в одно монолитное целое. Ассимиляция русских пришельцев, их уподобление туземным насельникам Севера и рядом с этим обрусение туземцев шли параллельно и совершились в какие-нибудь полвека именно потому, что обе эти группы, в сущности, имели одну и ту же производственную базу. Русские завоеватели, однако, не могли примкнуть ни к бродячим охотникам, ни к кочевым оленеводам. Им нужна была оседлость, теплая изба, даже субботняя баня. Они примкнули к речным рыболовам, стоящим на низкой хозяйственной стадии, пассивным, неподвижным, но при этом оседлым. Обруселые туземцы на крайнем северо-востоке — всегда рыболовы. Рыба, приходящая из моря огромными рунами, дает постоянно легко добываемую пищу. Река приносит с далеких верховьев на юге бревна сплавного леса для топлива и стройки, до самого устья, вплоть до берегов арктического океана. Русские казаки смешались с юкагирами и чуванцами в одно население, и в какие-нибудь полвека неукротимые завоеватели усвоили робость и слабость туземного жителя. Разгром русских отрядов неукротимыми чукчами, о котором я буду говорить ниже, вызван именно этим понижением активности.

Не только суда русские стали слабы, как сказано в казачьей отписке XVIII века, их души тоже стали слабы.

В качестве русского наследия сохранился, во-первых, язык, полный старинных оборотов XVI и XVII веков, сохранился обильный фольклор, песни, былины и сказки, некоторые ремесла, особенно кузнечное, а также тот дух торгашества, который проникал все общественные отношения казаков-завоевателей. Колымчане, индигирщики, анадырщики, пенженцы и другие смешанные группы полярной Руси на крайнем северо-востоке до сих пор также постоянно считают друг на друге записи и кабалы "в трех рублях с четвертью", даже в "тридцати копейках". Записи, впрочем, все больше изустные, а……… счетные, так как хозяйство имеет натуральный характер и рубль является лишь счетной единицей, а средством обмена являются продукты, особенно чай и табак.

Впрочем, колымчане и анадырщики никогда не претендовали на то, чтобы считаться русскими.

"Русь мудрена, — говорили они, — а мы какая Русь, мы так себе, койымский найод" (колымский народ). Русское наречие на реке Колыме, особенно на самом низу — сюсюкающее, сладкоязычное.

Во всяком случае, в половине XVII века казаки были полны неукротимой свирепостью и расправлялись с туземцами без всякой жалости.

Дежнев перемежает свои горький жалобы такими описаниями: "Да в прошлом во 159 году, осенью по полой воде послал он Михайло служилых и промышленных людей девять человек вниз Анандыру вниз реки к Анаулям, и те иноземцы Анаули тех служилых и промышленных людей побили всех, а сами они сбежали вниз Анандыру реки далеко и с государевым ясаком к ясачному зимовью не пришли; и мы ходили к ним Анаулям вниз Анандыру реки, а у них сделан острожек, и мы их из острожку вызывали, чтоб они государю вину свою принесли и ясак бы государев с себя дали; и они Анаули стали с нами дратцы, и как нам бог помог взять первую юрту и на острожек взошли, и мы с ними бились на острожке ручным боем, друг за друга имаяся руками, и у них Анаулей на острожке норовлено готовый бой, колье и топоры сажены на долгие деревья да ножи, потому что за убийство русских людей ждали они на себя русских людей, и убили они у нас служилого человека Суханка Прокопьева, да трех человек промышленных, Путилка Афанасьева, Евтюшку Материка, Кирилка Проклова, да служилых людей Пашка Кокоулина на том приступе топором и кольем изранили в голову и в руку, и он Пашко немочен был всю зиму, да Артюшку Салдатка ранили из лука в лоб, да промышленных людей Терешку Микитина ранили из лука в переносье, да Фомку Семенова да Тишка Семенова на съемном бою изранили кольем, и бог нам помог тот их острожек взять и их Анаулей смирить ратным боем".

В другом месте тот же Дежнев пишет:

"Да прошлого ж 162 (1654) году на корге ходили мы на Коряцких людей, что от той корги живут недалеко и на коргу под нас тайно убойства для приходят и зверя морского моржа промышляют для корму, и мы яз Семейка с товарищи на них ходили, и дошли их четырнадцать юрт в крепком острожке, и бог нам помог тех людей разгромили всех, и жен их и детей у них поимали, а сами они ушли и жен и детей лутчие мужики увели, потому что они люди многие, юрты у них большие, в одной юрте живет семей по десяти, а мы были люди невеликие, всех нас было двенадцать человек; а на той драке того ж Пашка ранили из лука, а он убил мужика из пищали в висок".[95]

Такие описания следует одно за другим с удивительным однообразием. В течение второй половины XVII века русские покоряли чуванцев и юкагиров. В отписках упоминаются также анаулы и ходынцы. Все это были племена, очевидно, родственные. Даже в позднейших казенных бумагах встречаются такие указания: "ходынского чуванского рода ясашный юкагир".

Анаулы с ходынцами жили в дружбе. Когда казаки требовали соболей и те анаульские люди говорили: "что де у нас соболя нету, живем мы де не у лесу, а приходят де к нам оленные люди и те оленные люди придут и мы де у них соболи купим и ясак государю принесем".

И в 163 (1655) году апреля в пятнадцатый день Колупай и Лок — анаульские аманаты "пошли на Камень, к оленным ходынским мужикам для соболиного торгу, на государев ясак".

Из отписок видно, что анаулы жили на тундре, а ходынцы имели оленей и кочевали с ними по горам, покрытым лесом и богатым соболями. Очевидно, к югу от реки Анадыря.

Мы, впрочем, мало узнаем из казачьих отписок об этих племенах. Находим лишь ряд имен, таковы: вышеупомянутые Колупай и Лок, Чекчой и Негова, его брат Кеота, Лулай, Когюня, Каллик и Обый, аманат Ангара, Легонта и Пондонзя, из неясачных людей Чуванзей. Жили эти люди большими семьями или родами. О Чекчое сказано: "братьев у него четыре брата родных, а он пятый и иных родников много".

"… во 162 году весною того аманата Чекчоя братья и родники их хотели твою государеву казну, посадив закладчиков ближних своих родников, через Камень везть на Анюй реку на оленях, и в нынешнем, государь, во 163 году, осенью, тех твоих государевых ясачных людей, пришед с Камени от Пянжинь реки, многие немирные Коряцкий люди, побили и погромили, и жен и детей их поимали и оленей отогнали, и ныне де твоей государевы казны везти им не на чем; и тот аманат Чекчой и с братьями и с родниками своими били челом тебе государю, челобитную подали на Анандыре реке служивым людем Семену Дежневу да Миките Семенову с товарищи, чтоб их государь пожаловал велел бы своим всяким служилым людем от тех иноземцев оборонить их, а впредь де, во 164 году, они ясачные иноземцы твою государеву казну хотят перевезть на Анюй р. на оленях".

Еще упоминается анаульский мужик Мекерка, тоже с родниками своими. "Они пришли летом, тайным обычаем, тех аманатой отцов побили и всех родников их на смерть, а в прошлом 160 году, месяца ноября тот же Мекерка с родниками, тайным же обычаем пришед, и Когюню и родников его всех побил на смерть же и… их; и декабря в 7 день Анаульский аманат Колупай да родник его Лок били челом государю, чтоб их государь пожаловал, шли б на того Мекерку мы служилые люди и промышленные и их бы смирили ратным боем, чтоб побил де он Мекерка отца и родников наших, а вперед де он Мекерка тем же обычаем и вас государевых служилых и промышленных людей хочет побивать; и Семен Мотора и я Семейка Дежнев с товарищи на того Мекерка с родниками в поход ходили и призывали его Мекерку под государеву царскую высокую руку, и он Мекерка с родниками учинился непослушен, стали нас стрелять, убили служилого человека Семена Мотора, а служилого Пашка Кокоулина ранили в плечо и в стегно из лука, да Федотка Ветошка из лука ранили, да промышленного человека Степку Сидорова из лука ж ранили в руку, и мы жен и детей их всех поимали, а он Мекерка с родниками ушли, иные ранены".

Из сказанного видно, что анаульские роды вели между собой междоусобные войны и побежденные обращались за помощью к казакам.

Туземцы рано оценили значение железа, привезенного русскими: "а в прошлом 162 году, зимою и весною, ясачные люди ходынцы аманата Чекчоя братья и родники их говорили, что де во 163 году перевезем де государеву казну через Камень на оленях, на Анюй реку, только де родником нашим дадите ль железа всякого дельного".

Более решительными врагами чуванско-юкагирских племен были немирные коряцкие люди, жившие за Каменем: "в нынешнем де во 163 году, осенью, приходили де из за Камени от Пянжина реки многие немирные Коряцкие люди, и наших де родников многих побили на и нас де погромили, жен и детей наших поимали и оленей де отогнали, и всегда де нам от тех людей всякая обида и убийства и грабеж, и нам де те люди не в мочь, и чтоб их государь пожаловал, послал бы на тех людей своих государевых всяких служилых людей, с нами ясачными людьми вместе, и тех бы коряцких людей смирил".

Анадырский край заметно отличается от внутренней Сибири своей ясачной добычей. Пушнина заметно убавляется, место ее замещает морской зверь, моржовый зуб выдвигается вперед вместо драгоценного соболя. Правда, на реке Колыме в XVII и даже XVIII веке было большое обилие соболя. По указаниям Словцова, в XVIII веке с средне-колымской ярмарки поступало в казну десятины девяносто сороков соболей. Таким образом все число продаваемых там соболей было в десять раз больше, т. е. тридцать шесть тысяч, и то, разумеется, можно сомневаться, со всех ли покупок платилась казенная пошлина. В половине XIX века соболи на Колыме исчезли. Я нашел в колымском архиве последний соболиный след в 1853 году — донесение о том, что охотники видели в лесу, к востоку от реки Колымы, два незнакомых звериных следа, которые "по сказкам" были, должно быть, соболиные.

О реке Анадыре казаки с самого начала сообщают:

"Река Анадырь не лесна и соболей на ней мало, с вершины малый листвяк днищей на шесть или на семь, а иного черного лесу нет никакого кроме березняку и осинника и от малого Майена кроме талника нет леса никакого, а от берегов лесу не широко, все тундра да камень. А той реки Анадыря чертеж с Онюя реки и за Камень на вершину Анадырю и которые реки впали болшие и малые и до моря и до той корги, где вылягает зверь".

Листвяк — это лес не лиственный, а лиственичный. Лиственница — хвойное дерево, весьма обычное на Колыме и на Анадыре, талник (тальник) — мелкий ивняк. Все же казаки собирали на Анадыре понемногу соболей. "А государева ясачного сбору со 158 году и всего, что и выше сего писано, на 158 год взято государева ясаку под аманата Чекчоя девять соболей, а во 159 году того аманата братья и родники его не приходили к ясачному зимовью, потому что де корму не было и они де разошлися вдаль по промыслом, а на 160 год взято под того аманата государева ясаку шесть соболей да пять пластин собольих, а на 161 взято семь соболей да пять пластин, а на 162 год взято государева ясаку четырнадцать соболей да двенадцать пластин собольих, а на 163 год взять семь соболей, да с Анаул взято на 160 год два соболя; да во 161 году с промышленных людей с их промыслов собрано десятинной соболиной казны восм соболей с пупки, да с судных дел за пошлинные денги два соболя да пластина соболья да тринадцать пупков собольих, а во 163 году собрано десятинных три соболя да пупок, а за пошлинные денги с судных дел взято пять соболей да три пупка собольи, а денежного всего у нас два рубли четырнадцать алтын две денги да покойного Семена Моторы денежного сбору два рубли двадцать девять алтын две денги, да 162 году за пошлинные денги взято соболь; а тому ясачному сбору с кого что взять, каков зверь и которого году, и десятинному сбору, и с перекупных соболей, и по челобитным за пошлинные денги что взять соболи и денги, и тому всему книги у нас на Анадыре реке в ясачном зимовье".

В общем соболей собрали все-таки не много. Напротив, относительно моржей и моржового зуба мы находим в тех же отписках следующие данные:

"… И того ж 160 году пошли мы в судах на море, чтоб где государю учинить прибыль болшая, и нашли усть той Анадыру реки корга, за губою вышла в море, а на той корге много вылягает морской зверь морж и на той же корге заморной зуб зверя того, и мы служилые люди и промышленные люди того зверя промышляли и заморной зуб брали, и зверя на коргу вылегает добре много, на самом мысу вкруг с морскую сторону на полверсты и болше места, а в гору сажен на тридцать и на сорок, а весь зверь с воды с моря на землю не вылегал, в море зверя добре много у берегу, а потому всего зверя на землю не выжидали, что ясачное зимовье вверху Анадыри реки и рыбные ловли высоко в шиверах, а корму у нас нет, и того б рыбного промыслу не проходить и не опоздать и голодною смертью не помереть бы; а на… пришли канун Петрова дни и Павлова верховных Апостол, а с корги мы пошли вверх по Анадырю июля в 17 день, а зверей промышлять ходили четырежды и зверь прилегает скоро на землю, а во 162 году зверь вылегал пожже, первой промысел был о Ильине дни, а потому вылегал пожже, что льды от берегу не отнесло; а которые промышленные люди Поморцы и они сказывают, что в Русском де Поморье столь много зверя того нет; а положили мы в государеву казну служилые и промышленные того рыбья зубу весом три пуда, а числом четырнадцать".

Про моржовый зуб говорится также в "отписке якутскому воеводе Ивану Акинфову служилого человека Юрия Селивестрова о прибытии его на реку Анадырь и о моржовом промысле" — 1655 года после 30 марта.

"Отписка якутскому воеводе Ивану Акинфову служилого человека Юрия Селивестрова о прибытии его на реку Анадырь и о моржовом промысле и проч… итти мне Юшку за Ковыму реку на море и промышлять моржевой зуб на государя, что у меня Юшка явлена государю прибыль великая, пятьдесят пуд кости моржового зуба, и на новые реки Анадырь… и приискивать новых землищ и неясачных людей. И яз Юшко на Ковыме реке, по государеву указу, во 162 году прибрал охочих служилых и промышленных людей, а имена служилых новоприборных людей писаны под сею отпискою; и с ними с охочими служилыми людьми яз Юшко пришел на Анадырь реку с Ковыми реки того ж году весною… с охочими служилыми людьми с Анадыря реки к морю на усть Анадыря реки на коргу промышлять моржа и кости моржового зуба, что яз Юшко явил государю прибыль великую: пятьдесят пуд кости моржового зуба и ту явленую прибыль государеву, пятьдесят пуд кости моржевого зуба, с охочими служилыми людьми, бог дал на корге упромышляли своим промыслом всю сполна, безобронно, да той государевой косте и роспись, которые кости сколько числом в пуд тянет, первой пуд три кости полторы головы, да другой пуд четыре кости две головы, да четыре пуда по пяти костей в пуд" и т. д.

Вышеупомянутая корга, лежащая на южном конце Анадырской бухты, обозначается на картах как мыс Геек, а по-чукотски называется Giggrin. В конце XIX века здесь все еще водились моржи, но уже не было, разумеется, никакого заморного зуба, собираемого со старых моржовых скелетов. Моржовый зуб вообще измельчал.

"Самые добрые зубы на пуд три кости" отошли в область преданий.

К концу XVII века покорение юкагирской группы племен было закончено и началась новая война, с коряками и чукчами. Она имела характер упорный, затяжной. С коряками казаки в конце концов справились, хотя и не вполне. Но с чукчами совладать не могли, и после первых успехов казаки потерпели сокрушающее поражение. В войне с коряками и чукчами юкагиры были союзниками русских. В то время они уже были крещены и носили христианские имена. В казачьих отписках вместо Чекчоя и Мекерки указываются новокрещенный юкагир Иван Терешкин или юкагир ходынского рода Некраско и его родники.

Некраско — старорусское имя, уменьшительное от Некрас (отсюда фамилия Некрасов). Среди казаков еще до конца XVII века попадалось много старорусских имен, не занесенных в церковные святцы. Таковы, например, Бессон, Некрас, Тренко (уменьшительное от Третьяк, отсюда фамилия Третьяков) и т. д.

Отписки, относящиеся к коряцко-чукотской войне, начинаются с записи 1690 года. В этом году служилый человек Василий Кузнецов отправился в поход на коряков, а оттуда в чукотскую землю. Он был там убит чукчами вместе со всеми товарищами. XVIII век начинается походом боярского сына Семена Чернышевского на немирных чукоч в 1701 году. В казачьей отписке читаем: "казак Тимофей Даурцов да Федор Порной, Петр Мунгал сказали: в прошлом де 701 году били челом великому государю, а в Анадырском прикащику сын боярскому Семену Чернышевскому анадырские ясачные Юкагиры Ходынского роду Некраско с родниками подали челобитную, чтоб ы ними послать из Анадырского служилых людей на немирных Чюхоч в Анадырский Нос, которые им Юкагирам чинят в промыслу оленей смертные убийства и грабеж. И по тому их челобитью, он Семен послал их Тимофея с товарищи с анадырскими жители и с промышленными людми, в двадцать четырех человеках, да Анандырских Юкагирей и Коряк было в походе 110 человек. И пошли де они в тот поход в апреле месяце и ходили 28 недель. И в том де походе, в Анандырском Носу подле Анандырское море пеших Чюхоч юрт с тринадцать, и великого государя под царскую высокую руку их в ясачный платеж призывали и ясак просили; и те Чукчи им ясаку не дали и засели в юрты. И прикащик де их Алексей Чудинов велел к тем юртам приступать, и на том приступе в тех юртах мужеска полу человек с 10 убили и жен их и детей в полон взяли, и многие полоненные у них сами давились и друг друга кололи до смерти. А иные де Чукчи, подсмотря их служилых людей, из тех юрт ушли и учали в Носу сбиратца в одно место. И идучи де они служилые люди с вышеписанного побоища, нашли их Чухоч ста с три, и учинили с ними бой, и убили их человек с двесте и болше, а иные ушли на побег. И на другой день встретили их служилых людей они Чукчи в многолюдстве, оленные и пешие, а было де их в то время в сборе человек тысячи с три и болше, и бились с ними с утра до вечера и многих людей побили, а их служилых людей и ясачных Юкагирей они Чукчи человек 70 переранили, и от них отошли те Чукчи и стояли близь их. И от тех де Чукоч сидели они служилые люди в осаде 5 дней, и пошли от них на побег в Анадырской…".

Числовые данные отписки, разумеется, преувеличены. Казаки не могли встретить на Анадыре "тысячи с три и болше" чукоч. Все число взрослых мужчин у чукоч в то время едва ли превышало три тысячи при общей численности в 12–15 тысяч человек. С другой стороны, чукчи не только оказали казакам упорное сопротивление, но даже победили их и ранили 70 человек, а потом держали в осаде служилых людей 5 дней и заставили их уйти на побег.

Чукчи проявили неслыханное ожесточение. Полоненные люди давились и кололи друг друга до смерти.

Такой упорный, непримиримый, непобедимый характер чукчи выдержали до самого конца.

Следующая по времени отписка указывает, что служилый человек Иван Локосов в 1709 году был отправлен против немирных чукоч. Он привел одного чукчу, который обещал платить ясак, также казачьего сына Ивана Анкудинова, который бы полонен чукчами и прожил в плену полтретьядцать лет[96].

1710, апреля… показания служилых людей по претерпенных ими трудностях в морском пути и дорогою в Нижне-Ковымское зимовье:

"1710 году, апреля в 25 день, в Анандырском перед прикащиком Федором Котковским служилые люди: Иван Зеркальников, Афонасей Троицкой, Кирило Жаравлев допрашиваны, а в допросе своем сказали: шли де они из Зашиверского острогу морем с Данилом Бусормановым по-за льду заберегом, зело был ход тяжелый и мелкой, и шли де они с великою нуждою, на себе суды тянули, а погода была все встрешная, прижимная, в ходу нам не дал господь пути, во многих местах за погодой и за мелями много было стоянок, и потому судами не могли до Ковымского устья дойти, остался де Данило Бусорманов у моря на лайде, против Конковы устья, оголодали. И была де на судне мука Ивана Белобородова 4 мешка, он де Данило тое муки сам не держал и нам есть не давал. И послал де нас троих в нижнее Ковымское зимовье землею через тундру от смертного голода для ведомости, а знающего человека из нас не было; и они де Иван с товарищи на тундре заблудились, и питались травою, и вышли к Ковыме сентября в 10 ден, и нашли казаков на рыбных промыслах: Ивана Иванова Силного, Михайла Плахина, Трифона Зырянова; и мы им про свою нужду сказали и про него Данила с товарищи известили, что он Данило от нас остался в добром здоровье на сухом берегу в Чукоцкой земле, а ним осталось служилых людей 6 человек: Михайло Чибасов, Иван Скуратов, Максим Голятин, Василий Тоболской, Никифор Парамонов, Иван Нехорошков. И жили де они в нижнем Ковымском зимовье до приходу служилых людей, которые посланы в нынешнем 710 году в Анадырской. Да в нынешнем 710 году, генваря, а которого числа, того не упомнишь, подъезжали к нижнем Ковымскому зимовью воровские Чюкчи с обманом; и из тех Чюкоч поиман один человек, чюкоцким названьем Ниткаль; и он Ниткаль сказал, что де Данило Бусорманов шел морем и Ковымского ущелья не узнал, и прошел де он Данило с товарищи до Большей реки мимо Ковымского устья и тут де его Данила с товарищи побили Шалаги Чюкчи.

На подлинном пишет тако: к сему допросу вместо Афанасия, Троицкого, Кирила Жаравлева, по их веленью и за себя, Иван Зеркалников руку приложил".

В этой отписке впервые упоминаются загадочные Шелаги или Шалаги, которые жили на Шелагском мысу и о которых гораздо позднее упоминал Врангель. Я указывал раньше, что современные чукчи считают шелагов иным племенем, более или менее родственным и называют их caacьt — чаунцы. Указанное в отписке имя Ниткаль звучит не по-чукотски, по чукотской фонетике следовало бы "Ниркал". Наконец, воровские чукчи, подъезжавшие с обманом к нижнему Ковымскому зимовью, тоже должны были быть из тех же чаунцев. Настоящие приморские чукчи жили слишком далеко от устьев Колымы.

Весьма известна та часть отписок Дежнева, которая относится к его знаменитому плаванию и к более или менее подробному описанию "зубатых людей", живущих на большом острову.

"… а тот нос вышел в море гораздо далеко, а живут на нем люди Чюхчи добре много, против того ж носу на островах живут люди, называют их зубатыми, потому что пронимают они сквозь губу по два зуба не малых костяных, а не тот, что есть первой Святой нос от Колымы, а тот Болшой нос мы Семейка с товарищи знаем, потому что разбило у того носу судно служилого человека Ерасима Анкудинова с товарищи, и мы Семейка с товарищи тех разбойных людей имали на свои суды, и тех зубатых людей на острову видели ж, а от того носу та Анандырь река и корга далеко…

В прошлом во 156 году, июня в 20 день, с Ковымы реки послан я Семейка на новую реку на Анандырь для прииску новых неясачных людей. И в прошлом же во 157 году, месяца сентября в 20 день, идучи с Ковымы реки морем, на пристанище торгового человека Федота Алексеева Чухочьи люди на драке ранили, и того Федота со мною Семейкою на море рознесло без вести, и носило меня Семейку по морю после Покрова Богородицы всюда неволею, и выбросило на берег в передней конец за Анандырь реку.

А с Ковымы реки итти морем на Анандырь реку, есть нос, вышел в море далеко, а не тот нос, который от Чухочы реки лежит до того носу Михайло Стадухин не доходил, а против того носу есть два острова, а на тех островах живут Чухчы, а врезываны у них зубы, прорезываны губы, кость рыбей зуб, а лежит тот нос промеж сивер на полуношник, а с Рускую сторону носа признака: вышла река, становье тут Чухоч делано, что башни из кости китовой и нос поворотит кругом к Онандыре реке подлегло, а доброго побегу от носа до Онандыри реки трои сутки, а боле нет, а идти от берегу до реки недале, потому что река Анандырь пала в губу. А в прошлом во 162 году, ходил я Семейка возле моря в поход и отгромил я Семейка у коряков якутскую бабу Федота Алексеева, и та баба сказывала, что де Федот и служилый человек Герасим померли цынгою, а иные товарищи побиты, и остались невеликие люди и побежали в лодках с одной душою, не знаю де куда".

Весьма интересным дополнением к отписке Дежнева является: "показания якутского служилого человека Петра Попова, посыланного в Чукоцкую Землю для собрания сведений о тамошних жителях и призывания их в ясачный платеж".

"1711 году, сентября в 2-й день, в Анандырском остроге, в судной избе, пред прикащиком якуцким, да пятидесятником казачьим Матвеем Скребыкиным, якуцкой служилой человек Петр Ильин, сын Попов, да анандырские промышленные Егор Васильев Толдин, новокрещен юкагир Иван Васильев сын Терешкин сказали: в нынешнем де 711 году, генваря в 13 день, по указу великого государя и по памяти прежнего Анадырского острогу прикащика Федора Котковского, велено де ему Петру с товарищи идти из Анандырского острогу вниз по Анадырю реке и собрать в казну великого государя ясак с решных чюкоч…

И по вышеописанному великого государя указу и памяти, он Петр с товарищи своими, с толмачами Егором Толдиным с Иваном Терешкиным, с устья Анадыря реки на Нос ходили, и за морскою губою немирных чюкоч проведали, и царского величества под его высокосамодержавную руку в вечной ясачной платеж со всяким усердным радением призывали. И они немирные Чюкчи ему Петру с товарищи сказали: и прежде сего русские люди у них Чюкоч кочами морем бывали, и в то де время они Чюкчи им руским людям никакова ясаку не платили, и ныне де платить не будем, и детей своих в аманаты не дадим. И с того Носу пришел он Петр с товарищи в реку Анадырь нынешнего ж 711 году, июля в 28 день, и с вышеписанных решных Чюхоч с Нокона с родниками, с 5 человек, по лисице красной с человека в казну великого государя ясаку на нынешней 711 год с казачьим сыном Михайлом Шипуновым с товарищи собрали, да вновь призвали царского величества под его самодержавную руку в вечной ясачной платеж решного чюкчю Капочилу, Ноканова брата и тот Чюкча с ними Петром с таварищи, с ясашным платежем пришол в Анадырской острог. А о иных всяких их иноземских обыкностех писано ниже сего. По их вере, в подлинном договоре меж собою у них Чюкоч твердость, дают порукою солнце.

Оленные Чюкчи в Носу живут по каменям, ради оленных своих табунов кочюют по разным местам. А пешие Чюкчи по обе стороны Носу живут по коргам, подле море, в земляных юртах, где коротает морж. А кормятца они Чюкчи, оленные и пешие, промышляют по каменям и по рекам диких оленей и морскими китами, моржем, белугою, нерпами, корением и травою.

Против того Анандырского Носу с обеих сторон с Ковымского моря и с Анандырского есть де значитца остров и про тот остров подлинно ему Петру сказывали Носовые Чюхчи Махачкин с родниками: есть де на том острову люди зубатые, а веры де иной всякой обыкности и языку не их Чюкоцкова, особой, и из давных де лет и поныне у них Носовых Чюкоч с теми островными людьми меж собою немирно, ходят друг на друга с боем; а бой де у тех островных людей лучной и у Чюкоч такой же. И он Петр с товарищи тех островных людей у них Чюкоч взятых в полону видал человек с 10. А зубы у тех людей, кроме природных, есть вставленные моржевого зубья маленькие кости, подле природные, в щеках. А с того де Носу на тот остров летним временем в байдарках веслами перебегают одним днем, а зимою на оленях на легке переежают одним же днем. И есть де на том острове всякий зверь, соболи и куницы и лисицы всякие, и песцы, и волки, и росомахи, и медведи белые, и морские бобры, и держат де у себя великие табуны оленей. А кормятцы де они морскими зверями и ягодами и кореньем и травою. И всякой на том острову есть де лес: кедр, сосна, ельник, пихтовник, листвяк. И тот островной лес он Петр с товарищи у них Чюкоч в байдарках и в ветках и в юртах видели. А живут де они островные люди собою тако ж, что де и они Чюкчи и начальных де людей никакого у них нет. А в Носу зверя, кроме лисиц красных и волков иного никакого нет, и того малое число, для того, что зверю быть в том Носу не у чего, лесу никакова нет. А по смете Носовых оленных и пеших Чюкоч лушников с 2000 и болше, кроме Анадырских решных, а решных человек с пятьдесят и болше.

Островных де людей, применяясь он же Макачкин и островные люди которые у них Чюкоч в полону, сказывали ему Петру с товарищи: есть де их при них Чюкчах втрое, и он де Макачкин на том острове бывал по многие годы в походах, и называют они Чюкчи тот остров большею землею"[97].

Здесь дано совершенно точное и подробное описание полярной Америки, прилегающей к Берингову морю. Не нужно забывать, что оно было сделано хотя через полвека после Дежнева, но все же на 17 лет ранее плавания Витуса Беринга. "Зубатый", очевидно, перевод чукотского jьkьrgaulьn — "ротастый". Семен Дежнев в своем донесении также упоминает "зубатых людей", живущих на двух небольших островах, очевидно, на Диомедовых островах.

Небезынтересно упоминание о речных анадырских чукчах, Ноконе и его товарищах, плативших ясак за пять душ. Вплоть до настоящего времени речные чукчи среднего Анадыря платят примерно столько же ясаков. Среди них в большом употреблении имя Никон. Имя это греческого происхождения и записано в православных святцах, но оно, вероятно, имеет связь и с туземным именем Нокон начала XVIII века.

По приведенным данным можно судить, что война против чукоч велась почти беспрерывно с той же самой неукротимой жестокостью. Чукчи однако также не оставались в долгу. Я собрал в Походской деревне, на западном устье реки Колымы, ряд интересных преданий о чукотских набегах на русские поселки по Колыме и Анадырю.

Походская деревня населена потомками казаков-завоевателей и долго составляла особую казачью станицу. В 1876 году казаки были переведены в мещане. Старая русская кровь сохранилась в этом поселке в сравнительно чистой форме. Встречаются люди высокого роста, с белокурыми волосами, с голубыми глазами, не только среди мужчин, но также и среди женщин, хотя вообще женщины у северных русских ближе к туземному типу. Предания относятся к первым десятилетиям XVIII века:

"Было это в деревне Чукочьей. Деревня та на пятьдесят верст на запад от Похотска. Там теперь нет жительства, только рано по осени жители приходят на рыбалку. Там была караулка. Теперь она упала и лежит на боку. С этой караулки сторожили немирных чукоч. Она была большая, каждая стена по четыре сажени вышины. Верхушки-то были на одной высоте с городской церковью в Нижнеколымске. В ней было два яруса: верхний и нижний. Как-то старичок стоял на карауле. Занимался рассвет. Он посмотрел через реку, Чукотскую Протоку, такая есть узкая и тихая протока. На той стороне лежал древесный ствол и вот показалось ему, что человек в чукотской камлее из тюленьих кишек ступил через дерево. Тогда старичок сказал молодым: "Смотрите, ребята, Чукчи будто прячутся и хотят напасть на наше селение". Но молодые ребята не стали его слушать. Вот он собрал свою котомку, взял посох и ушел на Похотскую пешком. Прошло лето, стала осень. Когда ночи стали дольше, чукчи напали на деревню, захватили их сонными и всех перебили. Как выбежит какой из дому, тотчас его и убьют. Два брата были такие легкие. Этих никак не могли ни копьем поколоть, ни стрелой угодить. Бегают кругом. Старший-то брат побежал мимо старухи. Она насилу ходить могла и сидела на нарте. Вот она стрелила костянкой и угодила ему под коленко. Он упал и вскричал: "Эй, брат, один без меня хочешь на свете жить". Другой брат тут же поддался и обоих убили.

Еще один упал с мертвецами лицом навзничь и притворился мертвым. Он лежал и смотрел сквозь прижмуренный глаз. Они одели старшего брата в белую кухлянку, а младшего — в пеструю кухлянку и положили старшего на белой шкуре, а младшего — на пестрой шкуре. Старуха-то безногая поползла от мертвого к мертвому и заглядывала всем в глаза. Когда доползла до того живого притворщика, подняла свою старую палемку (палемка — кроильный нож) и стала потихоньку рубить его по переносью. А палемка-то у ней была старая, совсем тупая. В то время у чукоч железа не было. Тук, тук, тук. Вырубила все переносье, да он укрепился и ничем не шевельнул. А когда они ушли, притворщик поднялся и пошел в Похотскую с вестями. Послали отписку в Нижнеколымский город. В то время в городе казаков было как комаров. Амбары с провиантом, теперь пустые, были завалены мукой до потолка. Послали команду с оружием перенимать чукоч. Они подошли к Чукочьей деревне и увидели дым над высокой Чукотской Едомой[98], на запад от Колымы. Но они своровали и про дым не сказали ничего. В то время они боялись самого имени чукоч и не решались напасть. Так они воротились и сказали: "Мы ничего не видели".

После того было, чукчи-то передавали: "Мы перешли через реку-то по льду и летовали на Едоме. Когда русские стали ходить линялых гусей гонять, мы бросали им на воду наши травяные стельки[99] для наших "дружков", чтобы они жили осторожно, да им невдомек было". После того чукчи-то разбрелись в разные стороны. Одна партия дошла до самой Индигирки. Так молодые ребята гоняли гусей. И был старичок Портнягин на Портнягинской тоне. Молодые-то пришли к нему и сказали: "Диво дивное. Когда мы гоняли гусей, прилетели на наш берег чукотские костянки, а откуда — неведомо. Одного уже убили. А выйдем на берег, начинаем искать, никого нет". Он сказал: "Пойдемте туда. Может я найду чего". Портнягин на место сторожа вышел на бережок, ничего не видно, только кочки торчат из болота, такие круглые, да крупные. "Вот, говорит, палите по этим кочкам". Стали палить. Что ни выстрел, то из-под кочки падает чукча убитый. Всех перебили, а было их побольше двадцати".

В этих рассказах трудно отличить историческое зерно от эпического вымысла. Караулка в Чукочьей деревне действительно существовала. Я видел ее развалины в 1895 году. Караул выставлялся, очевидно, против западных племен, обитавших на реке Большой Чукочьей. На западной Колымской тундре ряд географических имен связан с чукчами: Чукотская Протока, Чукотская Едома, Чукочья Деревня.

Однако рассказ упоминает о том, что чукотский отряд перебрался с восточного берега реки Колымы еще по льду.

Другие географические имена на самой реке Колыме имеют отношение к тем же похождениям чукоч. Таковы: поселок Дуванное, где чукчи дуванили добычу, поселок Погромное, речка Убиенная, речка Томилина, где на берегу томилась русская девица, подстреленная чукотской стрелой.

Другие эпизоды из тех же рассказов заимствованы из фольклора юкагирского, чуванского и также чукотского.