Мать: Дени в заливе работорговцев

Захват Дейенерис городов Залива Работорговцев объединяет два, казалось бы, противоположных явления: свойственный королеве Таргариен и кхалиси авторитаризм и ее искреннее желание освободить рабов, в особенности Безупречных, солдат-рабов, воспитанных и обученных быть идеальными военными машинами. В соответствии с современным образом мышления должна быть практически непримиримая разница между свободой, с одной стороны, и самодержавным правлением одного человека – с другой. Свобода, в конце концов, это что-то западное и, по крайней мере, очень близко ассоциирующееся с демократией. Эта мысль, однако, является продуктом определенных культур, времен и мест. В древние времена люди, которые не считали, что все были рождены равными, не видели особой проблемы в том, чтобы быть свободными от самодержавия, и в то же время владели рабами. Не видит этого и Дейенерис; освобождение Безупречных лишь переводит их из разряда рабов в разряд ее подчиненных: с одной стороны, очень важное изменение статуса, с другой – особо не меняет их предназначения. Свобода не отменяет того, через что уже прошли Безупречные: потеря личности, имени, индивидуальных качеств или выбора что и как делать.

Несмотря на драматизм, достигнутый благодаря огнедышащему дракону, римлянин увидел бы в действиях Дени акт освобождения Безупречных: законный переход от раба к освобожденному человеку (я говорю «освобожденному», а не «свободному», потому что римляне видели существенную разницу между тем, кто был когда-то рабом, и тем, кто родился свободным, хотя оба могли получать преимущества римского гражданства). Римские господа часто освобождали рабов по собственной воле в качестве награды за верную службу на протяжении жизни владельца. Намного реже раб мог скопить достаточно из своего скудного пособия, чтобы купить свободу. Когда римлянин полагал, что один из его рабов того заслуживает, он мог подать заявление на изменение юридического статуса раба и присвоить ему как римское гражданство, так и (зачастую) римское имя его покровителя. Таким образом, греческий раб по имени Андроник мог быть освобожден своим римским хозяином Ливием и стать римским гражданином Ливием Андроником, известным античным поэтом. Но новый гражданин, хоть и свободный, все равно имел обязательства перед своим бывшим хозяином; вместо раба он становился плебеем под защитой аристократа, одним из многочисленных людей, угождавшим римским богачам и известным личностям, выполняя различного рода услуги. Они могли выполнять необычные поручения своих покровителей или сопровождать их, когда те ходили по своим ежедневным делам в римский форум, своим количеством показывая популярность и влиятельность господина. Кроме того, эти люди могли голосовать за своего покровителя, агитировать за него, когда он баллотировался на важную государственную должность, и были готовы показать себя как человека своего покровителя. Взамен покровители предлагали значительные связи и помощь: сыновья могли получить полезные должности или место в армии; покровитель мог выступать как законный представитель своего подопечного в суде или предоставлять грубую силу для отпугивания вымогателей от торговых лавок и других предприятий. И иногда покровители дарили деньги, еду и другие полезные вещи в качестве вознаграждения за будущую службу. Подопечные не обязательно должны были быть бывшими рабами – конечно, они могли быть из любого слоя общества. Но пока бывший господин был жив, освобожденный раб должен был продолжать свою службу, хоть и в другом качестве.

Некоторые вольноотпущенники открывали предприятия и оставляли после себя великие памятники своего успеха и процветания. Другие, особенно те, кому посчастливилось быть освобожденным человеком, обладающим большой властью или связанным с ней, могли достичь высокого статуса и успеха. Луций Корнелий Хрисогон, вольноотпущенник диктатора Суллы, был куратором проскрипций Суллы, процесса, который подразумевал лишение гражданства, жизни и имущества каждого, кого диктатор называл врагом народа. Луций контролировал список, следил за торгами конфискованного имущества и раздавал вырученные деньги тем, кто приносил головы изгнанников. Он также продавал места в этом списке тем, кто предлагал довольно крупные взятки, чтобы избавиться от неприятелей, и обеспечивал, чтобы те, кто действовали в его интересах, получали лучшие предложения на продаваемое имущество. Был ли Луций действительно тем, кто представлял коррупцию в действии, или просто козлом отпущения для более могущественных господ, неизвестно, но, когда его поймали, диктатор заявил о своей непричастности и приказал казнить бывшего раба.

Позднее могущественные вольноотпущенники заведовали имперской бюрократией, влияли на императоров и генералов и де-факто управляли двором, его архивами и отчетами. Императора Клавдия высмеивали за хромоту и заикание, а также за то, что им управляли женщины и бывшие рабы, и социальная значимость вольноотпущенников росла по мере того, как росла империя и ею становилось труднее управлять. Это не удивительно: освобожденные рабы зачастую находились в близком расположении к своим покровителям и занимали позиции, которых достигали благодаря компетентности и полезным навыкам в сферах, которые им были предписаны. Они часто были более начитанными и образованными, чем их господа, и отвечали за важные процессы великих домов Рима. Несмотря на все это, на вольноотпущенников, однако, смотрели свысока и дразнили за рабское происхождение. Сатирические произведения эпохи Нерона изображают сидящих на симпосии вольноотпущенников, которые изо всех сил стараются подражать аристократическому образу жизни, но преуспевают лишь в том, чтобы казаться грубыми, безвкусными и не способными оценить лучшие образцы высокой культуры – несправедливое описание, по правде говоря, но были вещи похуже, чем издевательства, так как все это относилось лишь к наиболее удачливым из рабов. Более того, дурной репутацией вольноотпущенники, возможно, отчасти были обязаны описывавшим их авторам, почти все из которых были свободными аристократами. Авторитет этих людей, зачастую уровня сенаторов, таких как Сенека, Тацит и Плиний, – был поставлен под угрозу влиятельными вольноотпущенниками, а в имперские времена доверие императоров к вольноотпущенникам казалось сомнительным и вытесняющим влияние и роль сенаторской элиты. Другими словами, будь то чтение древних исторических текстов или современной художественной литературы, мы должны быть внимательны к классовым противоречиям, которые лежат в основе и определенным образом влияют на положение вещей в обществе.

Рабство в Древнем мире обладало собственной иерархией, связанной с некоторыми различиями в уровне жизни, продолжительности службы и возможностей для повышения или получения свободы. Все рабы имели один юридический статус: были чьей-то собственностью и, таким образом, не защищались законом. Римская религия ярко иллюстрирует это: во время Компиталий, празднеств в честь божеств ларов, покровителей перекрестков, верующие вешали маленьких кукол на ветви деревьев. Свободные римские граждане делали их из шерсти в форме людей. Рабы, в свою очередь, вешали шерстяные шары, так как у них не было законного права или защиты собственной личности.

Рабы подвергались сексуальному и физическому насилию со стороны своих хозяев, а их семьи могли быть разъединены по желанию рабовладельца. Показания раба в суде считались допустимыми лишь в том случае, если были добыты во время пытки, а шутки рабов часто фокусировались на пытках и других формах насилия. Если рабы трудились на улице, они носили ошейники, свидетельствующие о принадлежности тому или иному человеку, и кто бы ни схватил их в случае бегства, должен был привести их обратно для наказания.

Рабы выполняли широкий круг задач и практически постоянно находились рядом с господами и членами их семей, но их присутствие упоминается редко: рабы готовили и убирали, следили за домом, подавали еду, подносили предметы, помогали хозяевам одеваться и причесывали их. Менее удачливые рабы выполняли разного рода черную работу, и чем сложнее она была, тем меньше было шансов на выживание. Возможно, самым жестким наказанием были работы в шахтах: рабы добывали серебро, которое финансировало торговлю, империю и художественную культуру Афин. В римской Испании рабы добывали свинец и полезные ископаемые в пользу полководцев-аристократов, таких как Гай Марий и позднее Цезарь. В равной степени тяжелой считалась работа в поле, будь то на маленьких частных фермах, где рабы и господа могли трудиться вместе, или на огромных сельскохозяйственных угодьях, где группы рабов работали под руководством надсмотрщика. Тем не менее наличие процедуры освобождения рабов позволяет предположить, что римляне, по крайней мере, применяли более мягкий подход к своим рабам. Катон Старший демонстрирует более распространенное отношение к рабам, предлагая читателям продавать рабов, как только те станут слишком стары для работы: поступать по-другому будет, по мнению предприимчивого умного фермера, не чем иным, как пустой тратой дефицитных ресурсов.

Римские кандалы рабов, найдены в Хэдборн Уорти, Хэмпшир

Рабовладельческие города Залива Работорговцев приобретают рабов не в войнах, а в процессе работорговли, которая шла активно благодаря войнам между дотракийскими кхаласарами и нашествием на земли так называемого овечьего народа, которые располагаются между Заливом Работорговцев и землями дотракийцев. Также можно предположить, что рабы поступают с Востока и с земель, которые когда-то были Валирийской империей. Летние острова также являются поставщиком рабов, но полностью не ясно, как они взаимодействуют с остальным Известным Миром. Торговля рабами в древности также охватывала обширную территорию, и большинство рабов поступали в результате захвата городов или даже целых наций. В трудах Гомера мы видим, что рабство ждало каждого троянца, пережившего войну, и эта практика существовала еще долгое время после эпохи Античности. После поражения на войне выжившие мужчины, способные сражаться, предавались мечу, в то время как всех остальных продавали работорговцам, которые толпами следовали за римскими легионами. Некоторых из новых рабов продавали дома, будь то для работы в частных домах – владение рабами глубоко укоренилось в римском обществе, и даже многие хозяйства с небольшим доходом могли позволить себе держать одного или двух – или на полях и рудниках. Некоторых продавали в далекие земли, в другие части Средиземноморья или в Персидскую империю. Единственным недоступным аспектом античной жизни для рабов была служба в армии – это была территория свободных граждан, и только их. Лишь единожды в римской истории, в смутные времена вторжения Ганнибала, из рабов составляли легионы, и они так славно воевали, что потом их наградили свободой. Случай оказался таким необычным, что его прославили на фреске в римском форуме в память о важности рабов в жизни Рима.

Дейенерис освобождает рабов своим указом – она просто объявляет их свободными и подкрепляет это собственным присутствием и новой позицией в качестве королевы. Безупречные, в свою очередь, переходят к ней в служение, – они, как и освобожденные римляне, сохраняли обязательства перед своими хозяевами или хозяйками. Рабы, и в особенности Безупречные, отвечают, нарекая ее Матерью, что соответствует ее неформальному титулу Матери драконов. Это мучительно для Дейенерис, потому что она не может иметь детей – или, по крайней мере, так считает, будучи проклятой мейегой Мирри Маз Дуур. Все, что у нее есть вместо этого, – драконы, а теперь еще и бывшие рабы. Зрители сцены освобождения рабов в экранизации НВО испытали некий дискомфорт, вызванный изображением белой женщины, которой поклоняются темнокожие люди. Эта сцена, конечно, неприятна не только из-за расистского подтекста, а еще и потому, что, называя Дейенерис Матерью, бывшие рабы поучают статус ее детей. Позиция власти в результате изменилась не сильно, хотя теперь народ ее почитает, и на смену традиционному патриархату приходит матриархат. У детей римских рабов был подобный юридический статус, в том смысле, что сыновья и дочери также безоговорочно подчинялись воле своего paterfamilias, главы семейства. Paterfamilias, в свою очередь, обладал значительной властью над членами своей семьи, начиная с жены и заканчивая наименее важным рабом. Он мог, например, бить как свободных, так и заключенных в рабство членов семьи и даже продавать их – явление настолько распространенное, что нашло свое отражение в законодательстве, где говорилось, что после того, как сына продали в рабство трижды, он мог считаться свободным человеком, неподвластным воле отца.

Наверное, самой противоречивой властью, которой обладал paterfamilias, была власть над жизнью и смертью членов семьи. Точно не ясно, что под этим подразумевал закон, но, по крайней мере, он позволял господину решать, признавать или нет собственных детей, рожденных женой или женщиной, находящейся в доме, с которой он имел сексуальные отношения. Таким образом, в доме помимо законных детей могли присутствовать также дети рабов, называемые uernae – дети, рожденные от рабыни и свободного человека внутри дома. Эти дети наследовали статус раба от своей матери, но зачастую воспитывались вместе с остальными челенами семьи – ситуация, очень похожая на ситуацию Джона Сноу. Господин мог решить, признавать ребенка, рожденного собственной женой (в таком случае ребенок принимался в семью), или отвергнуть его как калеку или незаконнорожденного (в этом случае ребенка убивали или отдавали). Это чудовищная традиция, но в Древнем Риме было также много случаев, когда отцы приказывали убить своих уже выросших сыновей: об одном отце ходили устрашающие слухи, что он приказал убить своего сына, чтобы вместо него жениться на его прекрасной невесте. Так как оказалось, что этот отец состоял в заговоре против государственной власти государства, история вряд ли правдива, но она показывает отвращение римлян к детоубийству, содеянному родителем. Еще один отец во время военной кампании приказал казнить своего сына за неподчинение приказу, и это несмотря на то что, ослушавшись, сын одержал важную победу и на его пылкие мольбы. А на первом году существования республики ее основатель Брут казнил собственных сыновей, которые замыслили восстановить монархию, которую гражданам Рима лишь недавно удалось свергнуть. В целом римская семья была очень сложным механизмом с точки зрения закона и этики: отцы обладали широким спектром прав на своих детей, прав, которые ничем не отличались от тех, которые распространялись на его же рабов.

Хотя женщины могли иметь собственных рабов и, таким образом, скорее всего, обладать теми же правами в отношении них, какими обладали их мужья, у матерей, кажется, не было той же подкрепленной законом власти над детьми, и они фактически не были равными во власти со своими paterfamilias. Однако существует множество античных женских образов, способных и желающих убивать и плести интриги против тех, кто пытается им помешать: Клитемнестра убивает мужа, а Медея – обоих своих сыновей, чтобы досадить их отцу. Согласно слухам, Ливия, жена императора Августа, травила каждого, кто вставал на пути ее сына в наследовании трона. Сама Дени прибегает к применению неформального права определения участи, когда решает оживить Кхала Дрого и затем, позже, убить то бездушное существо, которым он стал. Лишь жизнью можно отплатить за жизнь, говорит мейега и Дени выбирает, чья жизнь для нее имеет бо?льшую ценность. Потеря неродившегося сына опустошает ее, но тем не менее идет на это, хоть и неосознанно.

Материнское отношение, хоть и не поддерживаемое государством и законодательной или институциональной властью, тем не менее имеет ужасные прецеденты. Поэтому когда Безупречные называют Дейенерис Матерью, это почетное обращение заключает в себе нечто большее. Это означает любовь матери, как и мысль об освобождении, перерождении и свободе как об образе жизни, следующем за уничтожением рабства. Но это также намекает на нестабильность: они больше и не чья-то собственность, но и не полностью свободны. Они не желают бросать ту, что освободила их, и, возможно, не способны забыть те многолетние тренировки, во время которых они учились подчиняться. Знатные люди Миэрина, в свою очередь, претерпевают тот же процесс, но с точностью до наоборот: они притворяются, что согласились на новый режим, но не желают и не способны научиться жить без рабов. Восстания и бунты окружают Дени, как и последствия освобождения людей, которые не привыкли жить в гражданском обществе: месть и свобода сплетаются вместе, порождая сложные обстоятельства как в городе, так и за его пределами.

За пределами города собираются отряды наемников всех мастей, оплачиваемые как врагами, так и друзьями Дени, чтобы начать войну с чужеземной королевой. В сравнении с рабской культурой Залива Работорговцев наемники являются примером более мобильного типа свободы. По собственному желанию подчиняющиеся лидеру отряда, наемники являются оплачиваемыми солдатами, продавая свои услуги кому угодно, – такой свободой едва ли могли похвастаться в городах-государствах Древнего мира. Хоть там граждане и могли участвовать в голосовании «за» или «против» войны, набор в войска был в общем и целом обязательным и совершался офицерами, отправлявшимися по городам и деревням за годными к военной службе мужчинами подходящего возраста, не отслужившими положенное законом количество кампаний. В трудные времена, например, когда Рим воевал с Карфагеном на множестве фронтов, или после многочисленных потерь среди жителей в первые годы войны с Ганнибалом, последними двумя условиями часто пренебрегали. Рим и Афины могли также рассчитывать на военную мощь союзников, которые по договору были обязаны предоставлять людей, офицеров, корабли или снаряжение для помощи в ведении войны. Эти зарубежные силы часто подчинялись собственным офицерам и пользовались собственными доспехами и ресурсами для поддержки кампании. Но даже этого не всегда было достаточно. Риму, например, не хватало хорошей кавалерии, несмотря на условную принадлежность аристократии конным войскам. Решением было нанимать ее за границей, а не тренировать собственную: как галлы, так и нумидийцы отлично справлялись с формированием кавалерии и предоставляли свои навыки и войска Риму или другим армиям. У Карфагена, в отличие от Рима, как конница, так и пехота, как правило, состояли из наемников, и он дорого заплатил, когда все они они нарушили свои обязательства и перешли на сторону противника во время войны с Ганнибалом.

Но ситуация за пределами Миэрина прежде всего напоминает слияние отрядов наемников во внутренних районах Персии около IV в. до н. э. Афины, Спарта и остальной греческий мир осознавали и были вовлечены в дела Персии с самого начала. Афинские вельможи использовали персидский двор как последнее убежище, если их изгоняли с родины, несмотря на напряженные отношения между Персией и Грецией. Но в конце IV в. до н. э. десять тысяч греческих наемников были объединены, чтобы сражаться с сыном персидского царя Киром Младшим, который намеревался отобрать трон у своего старшего брата. Эта армия наемников продвинулась далеко в глубь Вавилона, где они сражались и одержали победу в битве при Кунаксе. Однако победа оказалась бессмысленной. Кир погиб на поле боя, а греки оказались брошенными в незнакомой и враждебной стране. Что случилось дальше, стало одной из величайших приключенческих историй Античности. Объединившись в одно целое, несмотря на разные национальности и союзные связи, грекам удалось с боем пробиться назад к морю и дому. «Анабасис», известное сочинение Ксенофонта, рассказывающее об этих десяти тысячах, стало великим произведением, но это также повествование о политической сплоченности греков перед лицом опасности. Все наемники были родом из разных городов Греции, но объединились перед необходимостью выживания на враждебной территории и начали работать вместе, как единое целое, – стратегические цели Греции реализовались лишь в лучшие годы Персидской войны, и это повторится, только когда Греция станет независимой.

Таким образом, ситуация за пределами Миэрина поднимает интересные вопросы. Греческие отряды обычно разделялись по национальной принадлежности: спартанцы, фиванцы, афиняне и т. д. Это означало, что у них было много общего и делало миниатюрной версией родного города-государства. Мысль об армии как о мобильном городе стара и уходит корнями к греческой армии в Трое – еще одном случае всеобщей мобилизации Греции, состоящей из более мелких региональных объединений. Несмотря на тот факт, что наемные отряды вокруг Миэрина не объединены по национальному признаку, они в общем и целом придерживаются той же социальной иерархии, которую можно обнаружить в функционирующем городе: кто-то несет за всех ответственность, присутствует группа лидеров, которые дают советы предводителю, но также имеют собственные интересы, а оставшиеся члены группы совмещают личные интересы и верность целостному отряду. Подобно кочующему кхаласару, в котором всадники могут вызвать на бой слабого кхала или уйти в другой кхаласар, наемные отряды представляют собой свободный город в движении, выбирающий, что он будет делать и зачем, исходя из собственных интересов и возможностей. Что случится с отрядами в будущем, не ясно – Золотые Мечи присягнули Эйегону Таргариену и отправились в Дорн. Дени, в свою очередь, решила отойти от модели наемных войск, чтобы стать монархом, в то время как Эйегон и Тирион стали их использовать в полной мере. Насколько различны эти два подхода и насколько успешны, во многом является большим вопросом в судьбе дома Таргариенов.