Мюзикл в стиле «Плаща и шпаги» («Д'Артаньян и три мушкетера», 1979)

У Олега Табакова роль второго плана — король Франции Людовик XIII.

Все началось со спектакля

История этого фильма берет свое начало в октябре 1974 года, когда на сцене московского ТЮЗа был поставлен мюзикл Марка Розовского и Юрия Ряшенцева «Три мушкетера» на музыку Максима Дунаевского. Об этом спектакле говорила чуть ли не вся Москва, которая взахлеб цитировала многие куплеты, звучавшие в спектакле. По сюжету эти куплеты относились ко временам Людовика XIII, но советские граждане, привыкшие видеть во всем потайной смысл, угадывали в них намек на родную действительность. К примеру, зал чуть ли не заходился от восторга, когда со сцены неслись следующие строчки:

У нас в стране на каждый лье

По сто шпионов Ришелье…

Шпионы там, шпионы здесь.

Без них — ни встать, без них — ни сесть…

Спектакль продержался на сцене ТЮЗа несколько лет, после чего был снят. Однако память о нем жила в сердцах многих соотечественников. Один из них работал на ЦТ и в 1978 году внезапно загорелся желанием экранизировать его средствами телевидения. Правда, мысли повторять путь спектакля и делать из него двусмысленное произведение не было, а была мысль обратная — создать легкий и веселый мюзикл на основе нового стиля в музыке — диско. Когда с таким предложением обратились к авторам спектакля, они с удовольствием согласились.

Экранизировать произведение взялась Одесская киностудия. В качестве режиссера был выбран Георгий Юнгвальд Хилькевич, у которого уже имелся опыт создания музыкальных фильмов: он снял «Формулу радуги», «Опасные гастроли» (мюзикл на основе песен Владимира Высоцкого), «Весну-29». У самого Хилькевича тоже имелась веская причина взяться за «Трех мушкетеров»: это было его любимое произведение. Еще в 14-летнем возрасте из-за тяжелой болезни Хилькевич оказался на долгие месяцы прикован к кровати и за это время прочитал уйму всяческой литературы. Но самое большое предпочтение отдавал романам Александра Дюма-отца.

В течение лета 1977 года авторы мюзикла написали литературный сценарий будущего фильма, после чего 25 августа он был запущен в режиссерскую разработку. Как вспоминает Г. Юнгвальд-Хилькевич:

«Сейчас невозможно вспомнить все количество литературы, прочитанной мной при подготовке к съемкам. Весь объем проделанной иконографической работы. Это был колоссальный труд. Мною был поднят целый банк информации. Я влез в эпоху — в традиции, обычаи, манеры. Находил литературу, в которой описывалось, как и что ели, как разговаривали, вплоть до того — сколько раз мыли руки. Во что играли на улицах дети, как выглядели парижские улицы, что носили. Я узнал все о разных сословиях. Второй план фильма был сделан точно по описаниям путешественников и современников. Ведь все эти люди существовали на самом деле. Картина должна была быть очень достоверна…»

Как создавалась музыка

Поскольку этот фильм снимался в жанре МЮЗИКЛА, то огромное значение в нем играла МУЗЫКА. Причем не та, что звучала в спектакле 1974 года, а другая — ОСОВРЕМЕНЕННАЯ в стиле ДИСКО. Если бы этой музыки не было, не было бы и такой популярности у этого, в общем-то, простенького в своем художественном выражении фильма. Поэтому самое время рассказать о создателях этой великолепной музыки. И начать следует с композитора — Максима Дунаевского, который был сыном выдающегося композитора Исаака Дунаевского (тоже, кстати, много работавшего для кино) и унаследовавшего его талант. Читаем Википедию:

«Максим Исаакович Дунаевский (род. 15 января 1945, Москва) — советский и российский композитор.

Сын композитора Исаака Дунаевского и балерины Ансамбля песни и пляски Российской армии имени А. В. Александрова и Московского театра оперетты Зои Ивановны Пашковой (1922–1991), родившийся вне брака. Старший брат Максима по отцу Евгений (1932–2000) был художником. Фамилию отца Максим получил только в 16 лет при получении паспорта. До этого он носил фамилию матери Пашков. Когда Максиму было 10 лет, умер его отец. Встал вопрос о наследстве. Благодаря ходатайству известных композиторов и специальному решению советских государственных и партийных инстанций он был официально признан законным наследником наравне со своей матерью, а также единственной официальной женой Исаака Дунаевского З. А. Судейкиной и их старшим сыном Евгением.

В 1965 году окончил теоретико-композиторское отделение музыкального училища при Московской государственной консерватории им. П. И. Чайковского. В 1970 году окончил теоретико-композиторское отделение Консерватории по классу композиции. Его педагогами были Николай Раков, Дмитрий Кабалевский, Андрей Эшпай, Тихон Хренников и Альфред Шнитке.

Максим Дунаевский мог стать композитором, пишущим академическую музыку. Но его судьбу определила встреча со студенческим театром МГУ "Наш дом" (музыкальный руководитель студии с августа 1964 по 1969 год), которым руководили Марк Розовский, Илья Рутберг и Альберт Аксельрод. С 1969 по 1974 год Дунаевский был дирижёром Театра имени Е. Вахтангова; в 1974–1975 годах — главным дирижёром и музыкальным руководителем Московского Мюзик-холла…»

В середине 70-х Дунаевский был увлечен идеей начать писать музыку для кино, причем не обычную музыку — а для киномюзиклов. Этот жанр тогда еще не был освоен, как, например, оперетта, поэтому открывал огромное поле для деятельности. Однако в одиночку осуществить эту мечту Дунаевскому было не под силу — нужны были единомышленники. В частности, нужен был музыкальный коллектив, который смог бы исполнить музыку Дунаевского. И вот тут на помощь композитору пришел Его Величество Случай.

Летом 1977 года в Москве гастролировал вокально-инструментальный ансамбль «Краяне» с Украины — из города Полтавы. И на одно из его выступлений во Дворце культуры им. Зуева на Новослободской улице случайно попал Дунаевский. Он увидел, как некие молодые люди (это были музыканты «Краяне») тащат на выступление уникальный инструмент — фендор-пиано. Композитор проводил гастролеров до самого Дома культуры и… напросился на концерт. Провинциалы поразили его виртуозной игрой, и он предложил им сотрудничество. Здесь стоит несколько слов сказать об ансамбле «Краяне». Читаем Википедию:

«Созданный при Полтавской областной филармонии вокально-инструментальный ансамбль "Краяне" (в переводе на русский — "Земляки") появился на эстраде в начале 1974 года. Его первое название — "Дивертисмент" ведь музыканты именно этой группы составили основу ансамбля. В первый состав вошли четверо музыкантов: клавишник Владимир Линьков, гитарист Николай Явир, басист Александр Сиренко и ударник Олег Рагулин.

В концертах "Дивертисмента" принимали участие вокалисты Татьяна и Ольга Бондарчук, а также Владимир Щербаченко. Полноправный член ансамбля — звукооператор Владимир Бовкун. В середине того же года к ним присоединились трубач Анатолий Каляников и саксофонист Олег Шеременко. "Краянами" они стали называться в начале 1975 года. Впоследствии вместо Олега Рагулина в ансамбль приходит Валентин Приходько и появляется трубач Николай Лепский — вокалист с ярким лирическим тенором, голос которого дал новую окраску звучанию "Краян".

Основу репертуара ансамбля составили эстрадные обработки украинских народных песен. Многоголосое пение, использование полифонии и современное инструментальное сопровождение делали его звучание колоритным и неповторимым, а выступления "Краян" стали весьма желанными не только среди украинской публики, но и на территории всего Советского Союза. В августе 1975 года "Краяне" впервые выезжают на гастроли в Чехословакию.

В этом же году "Краяне" знакомятся с будущим руководителем группы Анатолием Пащенко. Это произошло во время гастролей в городе Горький, где Анатолий учился в консерватории. О талантливом и способном студенте знали в музыкальных кругах города. Его родители были из Кременчуга, поэтому, узнав, что приехал коллектив из Полтавы, Анатолий не мог не пойти на его выступление. После концерта он подошел к музыкантам и рассказал, что сам занимается народными песнями, мечтает вернуться в Полтаву, и попросил поговорить с директором филармонии относительно того, чтобы она прислала ему распределение в этот город. В начале 1976-го он приезжает в Полтаву на прослушивание, репетирует несколько сольных номеров программы выступлений и договаривается о направлении его в Полтавскую филармонию после получения диплома консерватории.

Летом 1976 г. происходит изменение состава "Краян". Ансамбль покидает его лидер и руководитель Владимир Линьков и переходит в "Червону руту" Софии Ротару Анатолий Каляников выезжает в Кривой Рог, а Николай Явир с Александром Сиренко устраиваются в ресторан "Театральный". "Краяне" же пополняются гитаристом из Иваново Александром Лебедем, а с Сахалина возвращается в родную Полтаву Марк Айзикович, который становится солистом ансамбля. Приезжает в Полтаву также и Анатолий Пащенко, которого назначают художественным руководителем, он берет в руки бас-гитару и даже работает солистом.

Вот в таком составе "Краяне" существуют до ноября 1977 года, приобретая все больше и больше своих сторонников. Успешное выступление в Москве приносит ансамблю славу и приглашение к сотрудничеству с композитором Максимом Дунаевским. Но именно это и стало причиной конфликта музыкантов с руководством филармонии и раскола коллектива. Собственно, в филармонии остался только Анатолий Пащенко, а остальные полтавские музыканты, снова объединившись с Н. Явором, А. Сиренко и пригласив из группы "Сирена" басиста и кларнетиста Виталия Зайкова, образовали новый ВИА, который впоследствии назвали "Фестиваль". Он стал работать от Белгородской филармонии…»

В том же 1977 году в производство был запущен фильм «ДАртаньян и три мушкетера», музыку к которому и было доверено исполнить ансамблю «Фестиваль». Это был его дебют на ниве кинематографической музыки (потом он с М. Дунаевским запишет музыку и к другим фильмам: «Ах, водевиль, водевиль…», «Карнавал», «Трест, который лопнул», «Зеленый фургон», мультику «Летучий корабль» и др.). Рассказывает Л. Сорокин (музыкант ВИА «Краяне»):

«Первой за две ночи записали "Песенку мушкетеров" и отправили на утверждение режиссеру картины. Он работу одобрил и поручил "Фестивалю" записать и остальные хиты киноленты. Музыканты ВИА на самом деле были виртуозами, могли сыграть что угодно и были взаимозаменяемы. Тот же Марик Айзикович пел, играл на бубне и на ударных. Но была одна проблемка: никто из ансамбля не знал нотной грамоты. Ради кино всем пришлось поступить в музучилище…»

Одних берут, других…

С 1 ноября начался подготовительный период фильма, где самое трудное было подыскать нужных актеров. Сам Хилькевич, когда еще работал над режиссерским сценарием, был уверен, что обязательно возьмет в свою картину двух актеров — Олега Табакова (Людовик XIII) и Алису Фрейндлих (Анна Австрийская). Остальных исполнителей требовалось найти.

Вспоминает Г. Юнгвальд-Хилькевич: «Олег Павлович Табаков — гигантский актер. Я никого не могу с ним сравнить в его точном ощущении стиля и жанра. Он у нас такой — единственный. У него отдельное, ни на кого не похожее дарование. Табаков приехал на пробы (на календаре было начало 1978 года. — Ф.Р.) с готовым решением роли. Он хотел сыграть Людовика — бюрократа, чинушу, туповатого и самонадеянного человека. В то время это прозвучало бы очень злободневно.

Каждый из актеров, приходя на площадку, волновался. Ведь каждый из них ехал к тогда еще неизвестному режиссеру и не знал, что его ждет.

Я хорошо это понимал, но сказал Табакову:

— Олег Павлович, я вас обожаю, я перед вами преклоняюсь, но у меня совсем другой замысел.

Табаков насторожился.

— Для меня Людовик XIII — экспонат энтомологической коллекции, такая пришпиленная бабочка. Его судьба прилепила к царскому креслу, как насекомое. Он должен быть королем, а по сути он не король.

Известно, что Людовик прекрасно делал мебель и любил это занятие.

— Это все слова, — ответил Олег Павлович. — Ты лучше скажи, как это играть?

— Надо играть человека очень маленького роста, который хочет быть выше. Он все время лезет из кожи вон, чтобы произвести солидное впечатление. Это карлик, который хочет казаться гигантом.

— Ладно, — согласился Табаков. — Попробуем…»

Наверное, больше всего хлопот было с четверкой мушкетеров. На роль Д'Артаньяна пробовались несколько молодых актеров, но Хилькевичу больше всех нравился Александр Абдулов. Тот тоже спал и видел себя в роли смелого гасконца, и все шансы для этого у него были. Как вдруг дорогу ему перебежал ленинградский актер Михаил Боярский. Тот попал в эту картину случайно. Шел как-то по улице Горького в Москве и внезапно встретил поэта Илью Резника. Тот его и ошарашил: «Миша, ты снимаешься в "Трех мушкетерах"?» — «Каких еще "Мушкетерах"?» — удивился Боярский. «Ну ты даешь! У тебя же, Мишель, физиономия как из прошлого века и волосы длинные. Обязательно скажу Хилу». — «Какому Хилу?» — не понял Боярский. «Режиссеру Юнгвальд-Хилькевичу». И действительно сказал. Боярского вызвали на пробы и предложили роль одного из главных злодеев — Рошфора. Но в этой роли ему запретила сниматься… его мама. Она заявила сыну что хватит ему играть разного рода негодяев и проходимцев. Ослушаться родную мать сын не посмел и от проб отказался. Как вдруг…

1 января 1978 года по ЦТ состоялась премьера телефильма «Собака на сене», где Боярский сыграл главную роль. Этот фильм увидел Хилькевич, и в его сердце что-то екнуло. Он отбил Боярскому телеграмму: «Предлагаю на выбор две роли: Арамис или Атос». А спустя еще несколько дней отбил другую депешу: «Ждем на пробы Д'Артаньяна». Тут уж мама актера не возражала — роль-то положительная. Но решающую роль в утверждении Боярского сыграет композитор фильма Максим Дунаевский. Узнав, что у Михаила музыкальное образование и он свободно читает ноты, композитор обрадовался и стал «давить» на руководство Гостелерадио, пробивая кандидатуру Боярского. И пробил.

На роль Атоса Хилькевич с самого начала хотел пригласить будущего Шерлока Холмса Василия Ливанова. Тот дважды приезжал на пробы и произвел на всех хорошее впечатление. Но затем к роли охладел и на все последующие вызовы больше не откликался. В итоге Хилькевич вынужден был взять другого исполнителя — выбрал актера «Таганки» Вениамина Смехова. Но тот хотя и дал свое предварительное согласие, но в душе сомневался, что «наверху» его кандидатуру утвердят. Он-то хорошо знал, как там относятся к актерам «Таганки». В своих сомнениях актер оказался прав.

Когда в объединении «Экран» (заказчик фильма) увидели в списке актеров на роли фамилию Смехова, там не на шутку обеспокоились и прислали Хилькевичу телеграмму: никакого Смехова! Отказ объяснялся просто: «Таганка» считалась театром полудиссидентским и потому опальным (на этой основе вместе со Смеховым в «Экране» не захотели утверждать и другого «таганковца» — Александра Трофимова, которому досталась роль кардинала Ришелье). Но Хилькевич не захотел менять актеров и решил схитрить. Он позвонил Смехову и попросил его засветиться перед начальством: выступить на вечере в Доме кино, посвященном 10-летию объединения «Экран».

Вечер состоялся 8 февраля. В нем приняли участие многие известные артисты: Юрий Визбор (он был ведущим), Андрей Миронов, Александр Ширвиндт (они пародировали дуэт «журналист — актер», который чуть позже покажут в «Кинопанораме»), Владимир Высоцкий, Николай Сличенко и др. Смехов прочитал шутливый монолог собственного сочинения, посвященный телевидению, где пропел осанну объединению «Экран». А в зале сидел сам руководитель объединения Хесин. Поэтому, когда после завершения концерта Визбор подвел Смехова к Хесину, тот благосклонно похлопал актера по плечу: дескать, молодец, хорошо выступил. И тут же напросился на один из самых скандальных спектаклей театра — «Мастер и Маргарита», где Смехов играл Воланда. Актер, естественно, отказать не смог. После этого их с Трофимовым судьба была решена: Хесин дал отмашку утвердить обоих в «Мушкетерах».

После месяца интенсивных кинопроб были определены и другие исполнители на главные роли. Так, на роль Портоса был приглашен Валентин Смирнитский, на Арамиса — Игорь Старыгин, на Бонасье — Евгения Симонова, на лорда Бэкингема — Игорь Костолевский, на Рошфора — Борис Клюев, на де Жюсака — Владимир Балон. Однако чуть позже в этот список пришлось внести коррективы. Руководство ЦТ настояло на том, чтобы в роли Бонасье снималась Ирина Алферова. Когда об этом узнал Костолевский, он тут же отказался от своей роли, поскольку сниматься хотел только с Симоновой.

С исполнительницей роли Миледи вышла иная история. В этой роли Хилькевич очень хотел снимать Елену Соловей, и та уже дала свое согласие. Причем, когда незадолго до съемок актриса узнала, что беременна, она согласилась сделать аборт, лишь бы сниматься у Хилькевича. А потом внезапно передумала. Сообщила, что решила рожать: «Он уже шевелится, не могу я сделать аборт». А до съемок оставались считаные недели. Хилькевич сел за срочную переделку сценария. В итоге из Миледи он сделал этакого Джеймса Бонда в юбке и пригласил на эту роль актрису соответствующего амплуа — Маргариту Терехову Но теленачальники эту кандидатуру внезапно не утвердили, спустив режиссеру другую актрису — партнершу Ирины Алферовой по сериалу «Хождение по мукам» Светлану Пенкину Но Хилькевич хотел снимать только Терехову Тем более что он и так ряд актеров взял в картину по протекции сверху Короче, он уперся: либо Терехова, либо сериала вообще не будет. Видимо, он источал такую решимость, что с ним не стали связываться.

Вспоминает М. Терехова: «Помню, на территорию двора нашего театра въехала машина, такой маленький "уазик" и остановилась перед служебным входом. Меня вызвали с репетиции и говорят:

— Там тебя ждут.

Вышла я и автобус увидела не сразу. И слава богу! Оказывается, изнутри меня внимательно разглядывали. Одета я была в черные брюки и сапоги. На мне была зайцевская черная блузка, и на ней белые полосы. Что-то вроде основного костюма Миледи. Оглядываюсь, ищу, кто пришел?

Наконец из автобуса выходит Юра Хилькевич. Подошел ко мне и сказал:

— Выручай.

Честно сказал, что в роли Миледи должна была сниматься Соловей, но это сорвалось. Съемки уже начались, уже была записана музыка. Я ответила, что должна послушать эту музыку. Мне включили ее чуть ли не в автобусе. Когда же я услышала песни, то пришла в ужас. Встала и сказала:

— Спасибо, я в этом участвовать не буду. По-моему, то, что там написано, очень пошло. Я не певица из мюзик-холла.

Текст там был ужасающий: "Я с самого детства обожаю, тра-ля-ля-ля-ля". И это они вдвоем с Рошфором должны были петь. Смех.

Юра тоже поднялся, пожал мне руку и говорит:

— Спасибо! Я тут один кричал, что это пошло и омерзительно. А теперь мы вдвоем. Клянусь, музыку Макс уже переписывает.

Михаил Боярский, Георгий Юнгвальд-Хилькевич и Владимир Баллон на съемках фильма «Д'Артаньян и три мушкетера»

От неожиданности я замолчала. И тут он начал меня убеждать, что из-за такой ерунды отказываться от роли не стоит. На этом мы и сошлись. И в роль я вскочила буквально на самом ходу…»

Далее послушаем рассказ Г. Юнгвальд-Хилькевича:

«Терехова приехала на пробу. Мы надели на нее шифоновую кофточку без лифчика. Впервые в истории советского кинематографа в кадре была видна женская грудь не в течение одного стыдливого мгновения, а практически постоянно.

Привез я на телевидение эти пробы показывать. Главный редактор погрозила мне пальцем и сказала:

— И хотя так делать нельзя, это очень красиво. Если хотите — снимайте. Терехова хороша. Но вкус у вас все равно плохой…»

Как усы Боярского едва не сорвали съемки

Когда все пробы были утверждены, в Одессе собрались все главные исполнители во главе с режиссером и композитором фильма Максимом Дунаевским, чтобы отметить это дело. Засели в кафе, расположенном в полуподвальном помещении. Все шло хорошо, пока Дунаевский не пригласил на танец симпатичную девушку с соседнего столика. Но та была не одна, а с кавалером. А тот оказался «крутым» и решил проучить композитора. Схватив его за грудки, он поволок его в угол разбираться. Дунаевскому, который драться не умел, однозначно светила инвалидность. Но тут на помощь пришел Хилькевич. По словам последнего, дальнейшие события выглядели следующим образом:

«Я заехал бандиту по зубам. Макс тут же сбежал, а я остался. И тут начали мочалить меня. Я отбиваюсь. А сам смотрю — нет ли подмоги. Кто-то из дам побежал за подкреплением. Их-то двое, а я — один. Боюсь только одного: кто-нибудь меня пнет по ноге, я упаду, и тогда все…

Одного я ударил, он упал, образовалась легкая свалка. Боли не чувствовал. Потом выяснилось, что три пальца сломал. А Мишка Боярский за толстым слоем льда сидит себе с девицами и ничего не слышит. И вдруг в тот момент, когда мне в зубы залепили, откуда ни возьмись Боярский. И — враги побежали! Как в фильме. И тут появляется Макс Дунаевский: "Где они? Сейчас я…" Ну прямо Планше из романа Дюма…»

Съемки фильма начались в понедельник, 3 апреля, во Львове. Однако за несколько часов до начала работы все едва не застопорилось. Виной всему были… усы Боярского. Он их специально отрастил для роли и очень ими гордился — они даже по-пижонски закручивались на кончиках. Но во время наложения грима случилась беда. Симпатичная гримерша решила подвить кончики усов, а Боярский в порыве страсти ущипнул ее за упругую попку. Девушка взвизгнула и сожгла один ус начисто. Боярский чуть не умер от расстройства. Успокоившись, он попросил девушку сделать хоть что-нибудь, иначе режиссер его просто убьет. И гримерша наклеила ему искусственный ус.

Съемки начались с натурных эпизодов. Снимали эпизод драки Д'Артаньяна с Рошфором из начала фильма. Там герой Боярского, спасаясь от людей Рошфора, должен был выпрыгнуть с деревянной балюстрады на уровне пятого этажа и приземлиться на стог сена, под которым были спрятаны картонные коробки. Естественно, за актера этот прыжок должен был осуществить каскадер. Но Боярский внезапно решил прыгнуть сам. Причем настаивал на этом решительно: дескать, мой герой ничего не боялся, значит, и мне негоже прятаться за спину каскадера. Короче, ему разрешили. Далее послушаем рассказ Г. Юнгвальд-Хилькевича:

«Смотрю наверх, а Боярский стоит на антресоли бледный. Думаю: не прыгнет. А он разбежался и… Я только успел скомандовать: "Камеры. Мотор!" И… ба-бах! Боярский уже внизу. Провалился в сено. На площадке воцарилась тишина. Все замерли. Наконец показалась его голова.

Спрашиваю:

— Миша, ты как? Ноги? Руки? Целые?

Он:

— Все в порядке. А сколько за трюк платят?

У всех — гора с плеч, отвернулись, разговариваем. Вдруг слышу за спиной: ба-бах! Поворачиваюсь, а это, оказывается, Боярский прыгнул второй раз. Без камер, без всего, просто так.

— Миша, ты что? С ума сошел?

А он мне:

— Первый раз ничего не понял. Я должен был это почувствовать.

Говорил, что хотел заработать друзьям на ресторан. Но на самом деле себя на прочность пробовал…»

В первые дни съемок с Боярским случилась еще более забавная история, когда он как черт от ладана сторонился своего партнера Валентина Смирнитского, игравшего Портоса. Спросите почему? Дело в том, что по дороге во Львов кто-то из коллег Боярского предупредил его, что Смирнитский — голубой. То ли подшутить хотел, то ли просто передавал чью-то кривую сплетню. В итоге Боярский поверил. Далее послушаем его собственный рассказ:

«Впервые встретившись со Смирнитским на съемках, я держался в сторонке от него, чтобы не дай бог чего не случилось.

А он мне:

— Ты чего как козел бегаешь?

Я говорю:

— Я не бегаю.

А сам от него еще дальше.

— Пить-то будем? — спрашивает.

Я говорю:

— Будем.

Сели мы за стол, выпили одну, вторую, третью, пятую… седьмую… десятую… Потом артисты подошли, вокруг нас столпились. Я жил в той гостинице, где мы пили, а Валя — в другой. Кто-то предложил продолжить. Опять выпили… пятую, седьмую.

Потом ушел один артист, следом — второй, третий.

Проснулся я в объятиях Вальки. У меня была всего одна койка. Мы с ним так нажрались, что обнялись и по-родному легли в постель. Но ничего не произошло, и я понял: не верь слухам…»

«Дворцовые» эпизоды снимали по ночам во львовском Дворце бракосочетаний. Там впервые на съемочной площадке объявилась Алиса Фрейндлих, игравшая Анну Австрийскую. Хилькевич с нетерпением ждал ее появления и был абсолютно уверен, что такая опытная актриса сыграет все свои эпизоды на одном дыхании. А что вышло? Фрейндлих внезапно заявила, что не знает, как играть ее героиню. В ответ Хилькевич начал рассказывать актрисе чуть ли не всю биографию героини: о том, что она была полуиспанка-полунемка, что она была затравлена, терпела издевательства кардинала, которому она однажды посмела отказать в близости, и т. д. и т. п. Но это мало помогло. Выслушав длинный рассказ режиссера, актриса вновь спросила: «Как играть-то?» А время час ночи, надо снять важный эпизод с подвесками (их королеве приносит ДАртаньян), но актриса капризничает, требуя от режиссера показать ей «зерно роли». Что делать? Спасение пришло неожиданно.

Фрейндлих внезапно задалась вопросом, почему королева подарила своему любовнику столь заметную вещь, как подвески. Хилькевича вопрос озадачил, и он взял десятиминутный тайм-аут на раздумья. И тут его осенило: «Подвески она подарила, потому что единственное, чем она могла насолить королю, так это отдать его же подарок! Испанское проявление непокорности наряду с австрийской расчетливой холодностью». Так было найдено «зерно роли». С этого момента Фрейндлих стала играть свою героиню именно в этих красках.

Пьянки, бунты и пр

Между тем первый скандал на съемках фильма грянул в том же апреле. Внезапно взбунтовались актеры. Причем по делу. Дело в том, что директор картины Михаил Бялый решил сэкономить на них и поселил в гостинице «Колхозная». А сервис в ней соответствовал названию, то есть его там вообще не было. Прожив там пару дней, артисты решили, что с них хватит, и в знак протеста… завалились спать в номер люкс в другой гостинице, где жил режиссер Юнгвальд-Хилькевич. Далее послушаем его собственный рассказ:

«Я прихожу к себе в номер после съемки, открываю двери и вижу: все артисты — у меня. На моей кровати торчат ноги в чулках — спит Рита Терехова. Ноги запачканы, потому что она туфли сняла и ходила босиком. На другой кровати спит Смехов, на третьей — Смирнитский. У меня был двухкомнатный номер с кучей кроватей и диванов. Я жил с женой Татьяной. Она у меня вторым режиссером была на картине.

Я захожу. Они проснулись. Смотрят на меня зло и молчат.

Я говорю:

— Понял. Сейчас директора приглашу.

Набираю телефон Бялого и говорю: "Михаил Абрамович, зайдите, пожалуйста".

Пришел Бялый. Я улыбаюсь ему и приглашаю войти. А сам вышел в коридор. Слышу за дверью дикий мат…

Через минуту выходит Бялый, красный как свекла.

— Ну что? — спрашиваю.

— Вы были правы, Георгий Эмильевич. Это очень хорошие актеры, им нужно сделать номера лучшие во Львове.

Ушел и расселил их тут же…» (Актеров поселили в одной из лучших львовских гостиниц, принадлежавших обкому, — «Ульяновскую». — Ф.Р.)

Между тем съемки шли в ускоренном темпе, поскольку заказчик в лице Гостелерадио поставил условие закончить работу в кратчайшие сроки — по 22 съемочных дня должно уходить на каждую серию (а их намечалось три). Однако даже в этом бешеном ритме съемок актеры находили время для пьянок и гулянок. Вот как об этом вспоминает режиссер Г. Юнгвальд-Хилькевич:

«Во Львове с утра они наряжались в свои мушкетерские доспехи и так жили весь день. Ходили в ресторан, в столовую, за пивом. Так и спали.

Приходят на площадку, от всех — амбре в сто лошадиных сил. Разозлился я и решил узнать, что у них такое происходит? Прихожу в "Ульяновскую" рано утром, стучу. Смотрю: все лежат кто в чем. Пьяные, грязь, бутылки. А Валя Смирнитский уже проснулся. Огромный такой стоит и маленькой тряпочкой трет стол. Сгребает окурки! Такой чистюля…

Внимание к "Трем мушкетерам" было колоссальное. Во Львове следом за нами во время съемок ездила "Волга". Я никак не мог понять: почему? Решил, что просто какая-нибудь поклонница преследует кого-то из актеров. Потому что, кроме "Волги" еще целый автобус с женщинами, влюбленными в мушкетеров, не отставал от съемочной группы ни на шаг. Там были и жены высокопоставленных работников. Красотки, длинноногие. Каждый день гонялись за нами в автобусе. Мы останавливаемся снимать, а они уже тут как тут. Где-то метрах в двадцати от замка, который мы снимали, раскидывалась скатерть, на ней выставлялись шикарные ужины, обеды, с выпивкой конечно. Для нас это было настоящим мучением.

И что вы думаете? Оказывается, в той "Волге" была вмонтирована канистра размером с багажник, полная вина. С краником, к которому мои дорогие мушкетеры все время прикладывались…»

А вот как вспоминает о тех съемках актер Лев Дуров, который играл капитана королевских мушкетеров де Тревиля:

«Все говорят, что лошади дальтоники. Но я-то теперь знаю, что это неправда. Моя лошадь, к примеру, реагировала на голубой цвет. Почему-то ее раздражала эта ориентация. Как только видела голубые камзолы, начинала беситься, лезла на чугунную изгородь. А так как я уже на ней начал сниматься, подменить лошадь было нельзя. И вот в одном эпизоде высыпали голубые камзолы, лошадь, как водится, взбесилась и понесла. Мы снимали в старинном замке, который в советские времена переделали под Дворец бракосочетаний. И вот лошадь меня вынесла через арку дворца на главную улицу Львова, прямо в автомобильный поток. Представляете себе квадратные глаза автомобилистов, прохожих? Я — среди машин, в шляпе с перьями, шпага на боку, кресты на спине и на груди. Скачу, делаю вид, что так каждый день на работу езжу. Когда я подумал, сколько же можно так скакать, впереди показался милиционер-регулировщик. Я выбросил руку налево для поворота, он совершенно ошалевшими глазами посмотрел на меня, остановил движение, показал мне палочкой, и я свернул. Получилось, что я сделал круг и въехал обратно во двор этого Дворца бракосочетаний. А там уже царила паника: "Куда делся Дуров?" Пришлось сказать, что я таким образом и сам размялся, и лошадь разогрел. Честно говорить никому не стал, потому что тут же представил, сколько было бы хохота, они издевались бы надо мной до конца картины. Зато в самом городе после этого случая много разговоров было!..»

Вспоминает В. Балон (он играл роль злодея де Жюссака и учил актеров фехтованию):

«Нас было четверо (имеются в виду Боярский, Смирнитский, Старыгин, Балон, а Смехов приезжал на съемки реже остальных. — Ф.Е), и все у нас было поровну. После того как нас поселили в "Ульяновскую" мы решили обмыть это событие. Приглядели мамзельку на кассе в магазине, этакую томную, с маникюром и взором зовущим, пригласили ее к себе в номер. Конечно же, об этом тут же забыли, но в разгар нашего сабантуя она заявилась. Пару часов посидела с открытым ртом, послушала наши россказни и убежала. А еще через некоторое время на пороге появляется солидный грузин. Мы уже в дымину пьяные были и никак не могли понять, что ему от нас надо. Грузин вытащил из кармана связку ключей, протягивает нам и говорит: "Та дэвушка, которая у вас была, — моя любовница. Я директор магазина напротив. Вот вам ключи от винного склада — пользуйтесь, только прошу вас, оставьте ее в покое. Я ее лублу!" В знак согласия мы выпили. И скажу честно, мы старались не злоупотреблять подарком. Но это было время, когда после 19.00 достать спиртное было просто невозможно, а тут "Посольская", "Лимонная"… Разве ж устоишь? Конечно, мы записывали, сколько взяли бутылок, в надежде, что когда-нибудь расплатимся, но… скромные доходы советского артиста никак не успевали за нескромными запросами.

Мы с Мишкой Боярским жили в одном номере. Малюсенькая комнатка, где стоят две кровати, разделенные двумя тумбочками. Такая дислокация нас не могла устраивать, ибо мы жили под девизом мушкетеров "Один за всех, и все за одного". То есть все девушки были нашими общими, а значит, две узкие кровати мы превращали в одну широкую. Наутро приходила уборщица, убирала следы ночной тусовки и расставляла мебель на места. А на следующее утро она видела прежнюю картину. Наверное, она решила, что мы гомосексуалисты…»

Под колпаком у КГБ

Когда съемки во Львове уже близились к концу грянул новый скандал. На этот раз гораздо серьезнее, чем все предыдущие, поскольку актеров обвинили… в антисоветской пропаганде. А случилось следующее.

Как мы помним, съемочную группу поселили в одну из лучших гостиниц города — «Ульяновскую», принадлежавшую обкому. И практически все номера в ней были нашпигованы «жучками», имевшими прописку в львовском КГБ. А актеры, как мы помним, чуть ли не каждый день после съемок устраивали в своих номерах пьяные посиделки с девочками, на которых не только похвалялись кусками из своих ролей, но и травили анекдоты, а Боярский даже пародировал самого Брежнева. В итоге режиссера фильма Юнгвальд-Хилькевича вызвали в КГБ. «Вы знаете, что ваши артисты пародируют Брежнева?» — спросили его с порога. «Нет», — честно ответил режиссер. «А что они кроют матом Ленина?» Тут Хилькевичу вовсе стало дурно. «Не верите? — продолжали бушевать чекисты. — Тогда мы вам это сейчас продемонстрируем». И они включили гостю магнитофонную ленту, на которой Лев Дуров называл вождя мирового пролетариата фашистом и лысым кретином. Услышав это, Хилькевич понял, что фильм вот-вот накроется медным тазом, а всю съемочную группу ждут Соловки. Надо было срочно спасать и себя, и всех остальных. Но как? Идея пришла в тот самый момент, когда чекистский палец нажал на кнопку «стоп» в магнитофоне. Режиссер сказал: «Я вас прекрасно понимаю. Но и вы нас поймите. Это же артисты. Они — обезьяны. Они и меня кривляют постоянно, и директора фильма. Они же без этого не могут. Хотя и говорят они такое, все равно они патриоты своей родины. Ведь Чехов тоже ругал русский народ. И ничего». Короче, ему удалось убедить чекистов, что больше таких случаев в его группе не будет. И слово свое сдержал. Когда он рассказал об этой встрече актерам, те перепугались и с тех пор завязали и с анекдотами, и с пародиями. Но не с пьянками-гулянками.

25 мая вечером во Львов на съемки фильма «Д'Артаньян и три мушкетера» должны были улететь исполнители двух главных ролей: Вениамин Смехов (Атос) и Лев Дуров (Де Тревиль). Но у обоих на вечер были назначены спектакли: Смехов играл злодея Клавдия в «Гамлете», Дуров — злодея Яго в «Отелло». Требовались какие-то экстренные меры, чтобы артисты смогли успеть во Внуково на последний рейс самолета. И меры были приняты: оба актера уговорили своих партнеров по спектаклю чуточку ускорить ход спектакля, а администраторов театра ужать антракт минут на пять. В итоге оба спектакля закончились на 15 минут раньше обычного. Пулей вылетев из своих театров, Смехов и Дуров поймали такси и рванули в аэропорт. Вот как об этом вспоминает один из участников той гонки — В. Смехов:

«Несутся из двух театров в одну точку два шекспировских негодяя. В одну точку земного шара стремятся их мечты — во Львов… Таксист мой ловко объезжает всех, дает резкий вираж из туннеля Садового кольца вправо, к Ленинскому проспекту. Его прижимает машина ГАИ. Радиоголос велит прибиться к обочине. Таксист, не сбавляя скорости, сближается с врагом, кидает в окно начальнику десятку, орет: "Извини, дорогой, мушкетер на самолет опаздывает!"

Я — во Внуково. А вот и Дуров. А вот и очередь на посадку. Дуров каким-то чудом уже сговорился с пилотами, нас ждут! Но дежурная, проверяя пассажиров, вдруг страстно возненавидела нас обоих — не пущу, и все! Мы и так, и эдак — она уже кричит: "Отойдите без билетов, самолет не пойдет, здесь командую я!" И правда, без ее слова взлета не будет.

Лева с разбегу прошмыгнул и исчез вдали. Тетка совсем обозлилась. Я в отчаянии: не быть мне во Львове, а завтра все актеры будут в кадре, без меня нельзя, другого дня такого не предвидится, Хилькевич сойдет с ума. И при последних свидетелях из очереди я внезапно и вдохновенно пророчествую: "Слушайте, вы! Запомните мои слова! Скоро выйдет фильм "Три мушкетера". Его полюбит весь советский народ! И когда его все полюбят, я найду ваш дом, приеду к вашим детям и скажу им: дети, хотите знать, кто эта тетка, Баба Яга, которая одна на всю страну мешала снимать ваш любимый фильм? Это ваша мать, дети!"

Тетка остолбенела от моей наглости и крика, а я скрылся в момент ее столбняка и вспорхнул по трапу в салон самолета. Команда и пассажиры — наши болельщики. Когда дежурная взошла на проверку, нас нигде не оказалось. Народ секрета не выдал! Самолет взлетел. Мы вышли из своих укрытий: Яго — Де Тревиль покинул рубку пилотов, а Клавдий-Атос вышел из гардероба, где задыхался меж синих габардиновых пальто летчиков…»

Когда актеры прибыли в Одессу, в аэропорту их никто не встретил. Но они этому не удивились: знали, какой бардак царит в съемочной группе. Поймали такси и сами добрались до гостиницы «Ульяновская», где обитали киношники. Но там их поджидали новые приключения: обоих поселили не в отдельные номера, а с постояльцами. А у актеров завтра съемки, им выспаться хочется. Но директор фильма в ответ заявляет: «Ничего, не прынцы. Вот до вас здесь жила Алиса Бруновна Фрейндлих, вот это женщина! Звезда покруче вашего, а хоть бы какой каприз учудила. Даже голову холодной водой мыла и молчала!»

Утром Смехов и Дуров приехали на съемочную площадку позже всех — ночь-то была бурной. Штаб группы расположился в здании Дома культуры, там же находились и гримерные. Когда актеры вошли в ДК, они ахнули: на полу, прямо вповалку, спали их коллеги-мушкетеры: Михаил Боярский (ДАртаньян), Валентин Смирнитский (Портос) и Игорь Старыгин (Арамис). От них несло таким перегаром, что проходивших мимо чуть ли не с ног валило. Самое интересное: когда вскоре будет дана команда «По коням!», мушкетеры мгновенно вскочат на ноги и, взобравшись на своих лошадей, будут выглядеть уже как огурчики.

В тот день за городом снимались эпизоды проезда мушкетеров по полю на лошадях. Четверка мушкетеров неслась галопом навстречу оператору с камерой, и лица их были серьезны и сосредоточенны. Глядя на них, не скажешь, что их обладатели вчера провели бурную ночь: один нелегально пробрался на борт самолета, трое других пропьянствовали в гостиничном номере. Кстати, для Смехова и этот день оказался неспокойным. Когда оператор скомандовал: «Стоп! Снято!», три мушкетерских коня разом остановились, а вот смеховский — его звали Воск — и не подумал. Он еще шибче понесся по полю, унося своего всадника в безбрежную даль. И что только ни делал Смехов: кричал: «Стой, сволочь!», натягивал узду, бил коня пятками по бокам — все напрасно. А впереди уже маячил овраг. У Смехова буквально душа ушла в пятки при мысли о том, что будет, если Воск надумает перемахнуть через него. И он в очередной раз изо всех сил натянул узду. Воск сделал «свечку»… и Смехов рухнул на землю. К счастью, падение оказалось не слишком болезненным, и Смехов благополучно встал на ноги. Ему потом за эту «свечку» еще и трюковые заплатили.

За кулисами съемок фильма «Д'Артаньян и три мушкетера»

Съемки во Львове длились до 15 июля, после чего группа перебазировалась к себе на родину в Одессу, чтобы продолжить работу в тамошних павильонах. Жить актеров определили в гостинице «Куряж». Как и во Львове, жизнь там тоже забила ключом. Однажды Хилькевич после съемки пришел к себе в номер, лег в кровать, а там… голая женщина. Ждет режиссера. Хилькевич так и не разобрался, откуда она там взялась: то ли сама пришла, будучи поклонницей режиссера, то ли «мушкетеры» прислали в качестве подарка. Хилькевич впал в такой раж, что выгнал дамочку в коридор в чем мать родила, а вещички в щель просунул. Потом лежал и думал: может, зря выгнал?

В другом инциденте фигурировал актер Трофимов. «Мушкетеры» заманили его на свою гулянку и напоили, хотя прекрасно были осведомлены, что тот не пьет. В итоге съемочная группа собралась на съемки, а Трофимова нет. Хилькевич отправился за ним в гостиницу и нашел его… в туалете. Актер с безумным лицом сидел на полу, обхватив руками унитаз, и «вызывал Ихтиандра».

Натурные эпизоды фильма снимались в Каменец-Подольске. Там сняли «осаду Ла-Рошели», когда мушкетеры сдерживают натиск тысячной вражеской армии. Во время съемок эпизода «Сен-Жермен» стало плохо Смирнитскому — у него схватило сердце. Боярский, который был «под градусом», так перепугался, что стал делать ему массаж груди. Причем так неумело, что Смирнитский возопил: «Да пусти ты, сука, мне дышать нечем!» Актера увезли в больницу, где более профессионально подготовленные люди сумели спасти его от самого худшего.

Сцену «марлезонского бала» снимали в Одесском оперном театре. Там в качестве пострадавшего оказался уже сам Боярский. Снимали эпизод, где он отбивается от нескольких гвардейцев кардинала. Рядом стоял Борис Клюев, игравший Рошфора, который по сюжету в схватке не должен был участвовать. Но его, видимо, охватил такой азарт, что он не сдержался, выхватил шпагу и ткнул ею Боярского в лицо. Кончик шпаги попал аккурат в небо Д'Артаньяна. Когда уже в больнице актеру сделали рентген, выяснилось, что всего сантиметра не хватило до мозга. Съемки «бала» пришлось отложить. Его сняли несколько дней спустя, но уже в другом месте — во Дворце моряков. Причем руководство Дворца согласилось пустить к себе киношников только с условием, если Боярский даст у них бесплатный концерт. И пришлось актеру, у которого еще не зажило небо, два часа драть глотку на сцене.

В суд на Хилькевича

Съемки фильма продолжались до 9 августа. Затем в течение трех месяцев шел монтаж трех серий. Гонорары исполнителям главных ролей были выплачены следующие: М. Боярский — 3225 руб., В. Смехов — 2138 руб., В. Смирнитский — 2105 руб., И. Старыгин — 2100 руб., В. Балон — 1200 руб., Л. Дуров — 960 руб., И. Алферова — 825 руб., О. Табаков — 800 руб., А. Фрейндлих — 780 руб. Автор музыки Максим Дунаевский получил 3500 рублей за 1-ю серию и 1750 рублей за две остальные.

Между тем ряд исполнителей пришлось озвучивать другим актерам. Так, за Игоря Старыгина говорил другой Игорь — Ясулович. Спросите почему? Дело в том, что у Старыгина небольшой дефект речи, которого у Арамиса быть не могло. Ирину Алферову озвучивала Анастасия Вертинская, а Александра Трофимова — Михаил Козаков.

25 декабря монтаж был закончен. Теперь картину предстояло показать директору Одесской киностудии Геннадию Збандуту после чего тот должен был дать свое «добро» на показ его в Госкино. Как вдруг… Впрочем, послушаем рассказ самого режиссера фильма Г. Юнгвальд-Хилькевича:

«Ночью я заканчиваю монтаж и утром показываю ее директору. Приходит Збандут, я заряжаю картину и вдруг все распадается, вся синхронность летит кувырком. И ничего не понять — кто чего говорит? Текст звучит невпопад, актеры рты, как рыбы, открывают.

Тамара, монтажер, берет картину на монтажный стол и видит: во многих местах вырезано по два кадрика. Я, взбешенный, мчусь домой к киномеханику. А у него целая гора этих кадров. В общем, не выдержал я и дал ему по зубам…

И так дал, что кольцо папино золотое в лепешку сплющилось. А механик был огромного роста, гораздо выше меня, здоровый такой. Получился нокаут. Его мать написала на меня телегу, хотела в суд подать. Но меня Збандут защитил. Когда они явились к нему в кабинет, он им сказал:

— И правильно, судите его. Только я подаю в суд встречный иск на возмещение убытков, которые нанес студии ваш сын. А это порядка ста тысяч рублей (по тем временам сумма немалая). И вам придется все это вернуть.

Истцы быстро забрали заявление. Так что я был спасен…»

Фильм «ДАртаньян и три мушкетера» имел все шансы быть показанным уже в новогодние праздники. Но, увы, грянул новый скандал. Его инициаторами стали авторы сценария Марк Розовский и Юрий Ряшенцев, которые подали в суд на Хилькевича.

Режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич, закончив четыре месяца назад работу над фильмом «ДАртаньян и три мушкетера», никак не может добиться выпуска его на экран. А все потому, что против выступили его соавторы — сценаристы Марк Розовский и Юрий Ряшенцев, которые обвинили его в самовольной переделке сценария и присвоении их доли гонорара. Но суд встал на сторону режиссера, объявив, что Хилькевич на авторство не претендует, ничего не получал и даже не интересуется гонораром. И в титрах его фамилия в качестве сценариста не стоит.

Д'Артаньян спешит к Портосу

Премьера фильма «Д'Артаньян и три мушкетера» состоялась 25–27 декабря 1979 года. Все эти дни улицы советских городов, что называется, вымирали. Вот как вспоминает о тех днях один из участников фильма — актер Вениамин Смехов, сыгравший роль Атоса:

«Однажды я был потрясен поступком Миши Боярского — зимней ночью, после показа третьей серии по телевидению (27 декабря. — Ф.Р.). Мы собрались отметить это событие в доме художников Алины Спешневой и Николая Серебрякова. Сидим на высоте последнего этажа, а под нами — угол Театральной площади, заснеженный выступ Большого театра. Наполнили бокалы. Набираю по коду Ленинграда номер Боярского. Линия занята. Тогда звоню по "ноль-семь".

Телефонистка (гордо): "Ждите в течение часа".

Я (ей): "Простите, мы не можем ждать. Мы в Москве — Атос, Портос и Арамис, а там, в Питере, — Д'Арта…"

"Ай! Правда?! — теряет девушка остатки гордости. — Давайте ЕГО номер!"

Даю. Сразу получаю голос Ларисы, жены гасконца.

Миша вырвал трубку: "Алло! Привет. Заболел, черт возьми. Высокая, 39 с чем-то. Жалко, не могу".

Я (с бокалом): "Михаил, тут все твои друзья: Алина и Коля, Балон и Дунаевский; Хил в Одессе, ты в Питере, но водка разлита, и ты слушаешь звон наших стаканов — за тебя и за нас…"

Каждый чокнулся с трубкой-Мишей, а я объявлял, чей это "чок" в конце хотел добавить что-то лирическое, но в трубке раздалось: "Стоп! Я еду! Ждите!"

Далее — сюжет фантастического кино. Миша врет жене, что обязан подъехать к вокзалу — взять посылку от Дунаевского, срочно. "На минутку — и назад". Такси в Пулково, аэропорт, нелетная погода, вьюга. Почтовый самолет. Команда вместо Мурманска рискует лететь в Москву. Москва. Метель. Ни души. Одинокая "Чайка". Спит шофер, с утра встречающий босса из Питера. Миша будит его стуком в окошко. "Чайка" летит к Большому театру. Часа в два ночи гости и хозяева полуспят после еды, питья и дневной работы. Тихо в доме. Вдруг сквозь двойные рамы окон — песня. Между Большим театром и нашим этажом раздается:

Пора-пора-порадуемся на своем веку!..

Морозный воздух, дивная акустика, голосище — не для оперы. Миша принимает стакан водки на душу своего населения. Все счастливы. Занавес…»