Глава 18 Мыслитель? Вон из советской России!

Глава 18

Мыслитель? Вон из советской России!

За многие века существования в России абсолютной власти – сначала монархической, затем коммунистической – были выработаны разнообразные приемы борьбы с инакомыслием.

…Протопопа Аввакума засадили в яму на 15 лет за приверженность старообрядчеству, А. Н. Радищева за тоненькую правдивую книжку о русской действительности «Путешествие из Петербурга в Москву» отправили в Петропавловскую крепость, а затем в Сибирь; Н. И. Новикова за «вольнодумство» заперли в Шлиссельбургской крепости; А. А. Бестужева (Марлинского) за альманах «Поляр-ная звезда» заковали в кандалы и – в рудники; декабриста В. К. Кюхельбекера – на каторгу; А. И. Полежаева за поэму «Сашка» отдали в солдаты; А. И. Герцена насильно выжили из страны, и он провел жизнь в эмиграции; Л. Н. Толстого отлучили от церкви.

После 1917 г. фантазия у коммунистов в отношении тех, кто делал шаг влево или шаг вправо от «генеральной линии» (или только мог сделать), работала столь же изощренно: карать предпочитали группами, ибо так легче было обосновать «заговор». Сначала шли банальные расстрелы, затем к ним добавили концлагеря, чуть позднее – психушки.

На фоне этих традиционных для коммунистов мер воспитания собственного народа на первый взгляд кажется странной одна придумка 1922 г. – массовая высылка за рубеж интеллектуальной элиты страны. В этой акции странно все – и то, что выслали, а не посадили или расстреляли, и то, что выслали не на Соловки или на Колыму, а во вполне комфортную Европу. А. И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» назвал эту акцию «глупостью», ибо большевики сами, своими руками выпустили за «зону» прекрасный «рас-стрельный материал».

Насильно выдворяемый из страны становился эмигрантом поневоле, а к эмиграции в России всегда относились с крайним предубеждением, считая тех, кто покидал родину чуть ли не предателем. В основе подобного отношения лежит все та же российская история. На самом деле выезд за границу (даже на время) считался событием чрезвычайным, на это требовалось высочайшее соизволение. Объяснение тому – в сути самой власти. Она относительно устойчиво могла существовать только как абсолютно замкнутая система, подданные государя не имели права знать: а как там, на Западе? Посол Англии в Москве Дж. Флетчер (XVI век) писал своему королю, что «цари… не дозволяют подданным выезжать из отечества, боясь просвещения, к коему россияне весьма способны, имея много ума природного» [506].

Со стороны, как говорится, виднее. Но коли при подобном отношении к закордонной жизни власти все же прибегали к остракизму, то высылали, конечно, не человека, изгоняли мысль, отрекались от нее. Она была не просто не нужной, она была вредной. Прогнали мысль – все равно что свет погасили, можно продолжать спать…

Сюжет, который мы собираемся рассмотреть, крайне любопытен со всех точек зрения. Вероятно, по этой причине он занимает умы историков. [507]. Чем же можно объяснить такой пристальный интерес именно к этой акции? Если смотреть достаточно широко и трактовать ее просто как один из вариантов репрессий большевиков против русской интеллигенции, то в высылке мы никаких «особос-тей» не усмотрим. Ведь коммунисты были большими фантазерами: академика И. П. Павлова в 1920 г. не выпустили из страны, боясь, что он своим авторитетом «разоблачит» их власть, и создали ему на родине беспрецедентные (по тем временам) условия для работы, а вот десятки других всемирно известных мыслителей погрузили на пароходы и насильно выставили за кордон, как будто они в этом плане были менее опасны; не выпустили на лечение в Финляндию А. А. Блока, вполне лояльного большевикам поэта, и тем явно ускорили его смерть, ибо Блок умер от отчаяния и безысходности, прекратив принимать лекарства и еду, а С. А. Есенин ездил за границу неоднократно. К тому же, хоть личности эти все выдающиеся, но это все штучные экземпляры, а тут – целый пароход одних корифеев.

Что-то здесь, конечно, не так, явно просматривается некая аномалия…

1922 год в определенном смысле явился судьбоносным для коммунистического режима: пустил свои прочные корни нэп, и большевики поняли – голод не задушит их власть; прошел XI съезд РКП(б), исключивший из рядов лидеров «рабочей оппозиции» и ужесточивший прием новых членов партии; приступили к активной борьбе с политическими противниками – меньшевиками и эсерами (летом судили лидеров партии социалистов_революционеров), зато были вынуждены допустить легальное существование разномыслия: в 1922 г. вышли работы Н. О. Лосского, С. Л. Франка, Л. П. Карсавина, П. А. Сорокина. Несколько ослаб «диалектический гнет» на ес-тественные науки и стали бурно развиваться физика, биология, химия; в апреле того же года Генеральным секретарем РКП(б) становится И. В. Сталин; наконец, провозглашается образование новой наднациональной государственной общности – СССР.

Многое из перечисленного Ленина крайне раздражало, но он был вынужден терпеть инакомыслие, наступив на собственное горло, как нам кажется, только по одной причине, – он боялся спугнуть нэп, ведь «новая экономика» спасла его власть. Боже упаси подумать, будто Ленин был признателен нэпманам, он их лишь вынужденно терпел, пока они невольно работали на его идеи, укрепляя их. Когда же стало ясно, что деловые люди (нэпмачи) к репрессиям против интеллигенции относятся спокойно, ибо они их не касаются, Ленин решил, что пришло время расставить все по местам. Тем более ему еще не перестали сниться крестьянские восстания да кронштадский мятеж.

Крестьянские бунты против политики военного коммунизма прокатились в 1920 г. по всей стране. По сути началась еще одна гражданская война. Само собой, воевавших против них крестьян коммунисты называли «бандитами» [508]. Не все, как видим, еще рвались в светлое будущее, не всем оно было по сердцу, а надо, чтобы все и всем. А посему тех, кто способен был смутить колеблющихся, постановили – вон из России!…

Ленин, конечно, ни на секунду не переставал верить в правильность избранного им пути, но он ясно видел, что круг его единомышленников сужается. Поэтому и решил любое инакомыслие пресекать на корню, причем не только явное (этих без промедления – под суд), но и потенциальное, – карающий меч он решил опустить на головы тех, кто еще ничего предосудительного не сделал, зато подумать мог. И не только мог, но уже написал про его революцию невозможную гадость – Ленин, конечно, читал своеобразное продолжение «Вех»: «Из глубины. Сборник статей о русской революции», изданный в 1918 г. Авторы этого сборника стали по сути личными врагами Ленина, ибо посмели глумиться над его жизненным вожделением. Особенно ненавистен ему был Н. А. Бердяев, сам бывший некогда марксистом. Его он хотел «разнести» не только «в специально_философской области» [509].

Еще в 1913 г. М. Горький называл Ленина создателем «по-стоянной склоки», человеком «изуверски нетерпимым». Все, что противоречит его мысли, должно быть подвергнуто немедленному «проклятию». Он в определенном смысле напоминал протопопа Аввакума, который верил, что «Дух Святой глаголет его устами» [510]. И. В. Сталин как-то напомнил М. П. Томскому, что думать – будто бы «Ленина можно было убедить в чем-нибудь, в чем он сам не был убежден», просто смешно [511].

Можно поэтому не сомневаться: инициатором, душой и «продвигателем» [512] высылки был лично Ленин, он тщательно продумал и подготовил не только ее идеологическую и юридическую базу, но даже до мелочей разработал саму технологическую схему этой акции.

Конечно, по-хорошему, надо бы всех без промедления – к стенке, но ведь это не политики, а ученые; расстрелять их, скажут, что большевики убивают мысль, где уж тогда ждать мировой революции. А надо сказать, что Ленин и его ближайшее окружение словно «в горячечном бреду» делали ставку именно на мировую революцию [513].

Хотелось поэтому единым махом избавиться от самых влиятельных. Наконец, многие из будущих «высылантов» активно помогали большевикам преодолеть последствия страшного голода 1921 г., испросив у Запада материальную помощь и продукты (декретом ВЦИК в 1921 г. был создан Всероссийский общественный комитет помощи голодающим, его возглавил В. Г. Короленко, входили в него все те, к голосу которых прислушивались на Западе. Им дали хлеб, а вот большевикам бы – никогда). Даже у Ленина не поднялась рука расстрелять тех, кто – по сути – спас его режим (Знал он, что именно перебои с хлебными поставками в Петрограде свалили в итоге царское правительство). Но и спасибо им сказать – жирно будет.

Вот его, «ленинское спасибо». 26 августа 1921 г. Ленин пишет Сталину, настаивая на разгоне Комитета, аресте С. Н. Прокоповича, обвинив того в «противоправительственной речи», на высылке остальных – все равно куда, но подальше от Москвы, без железных дорог и, разумеется, «под надзор». Наконец, уж вовсе бездонная низость: «Газетам, – пишет Ленин, – дадим директиву: завтра начать на сотни ладов высмеивать “кукишей”»… [514] («кукиш» – это из фамилий Е. Д. Кусковой и Н. М. Кишкина – членов Комитета. Позднее, верные ленинским указаниям историки, добавили фамилию С. Н. Прокоповича и получили «прокукиш». Вероятно, большевики надеялись, что буржуазия, против которой они боролись, завалит разваленную и разграбленную ими Россию хлебом. А та не поспешала. Получили большевики почти что кукиш и обвинили в том, разумеется, членов Комитета. – С.Р.).

Сработала любимая ленинская тактика: нет выхода – уступи, опасность миновала – откажись от уступок, для неповадности – мсти за уступки. Но в деле с Комитетом не только за уступки мстили. И не мстили даже, а нанесли упреждающий удар, ибо поняли большевики, что интеллигенция способна объединить тех, кто слыл их злейшими врагами – интеллектуальную элиту и церковь, т.е. наименее подверженных воздействию большевистской пропаганды. Это-то и устрашило. Это и толкнуло к высылке.

Потому и решил вождь мирового пролетариата наиболее зло-мысленных, способных одним только авторитетом своим низвести все интеллектуальные потуги марксистской доктрины до уровня невразумительного лепета, выбросить вон из страны, пусть себе мутят воду в Европе, зато оставшаяся в стране интеллигенция будет запугана до смерти. Ведь те, кто остались (не эмигрировали), могли пригодиться, разумеется, после обстоятельного «осовечивания»…

Рассмотрим теперь более подробно саму акцию принудительной высылки, по возможности придерживаясь хронологических рамок. Не исключено, что к идее массовой высылки русских интеллектуалов Ленин пришел еще во время гражданской войны. Развернутый по его команде террор против интеллигенции был столь масштабен, что почти не оставалось сомнений, – интеллигенция сама добровольно хлынет из России куда глаза глядят. Очень Ленину этого хотелось. На самом деле, за первые 3-4 года после прихода большевиков к власти из России бежало 1,5 -2 млн человек, почти половина интеллектуального слоя нации. Но Ленину этого было мало. Вероятно, он хотел, чтобы сбежали все до единого.

12 марта 1922 г. журнал «Под знаменем марксизма» печатает статью Ленина «О значении воинствующего материализма». Эту статью позднее назовут его «философским завещанием». Что же завещал вождь своим наследникам? Только безграничную ненависть к классовым врагам. Вот краткая выдержка из его статьи, близкая к интересующей нас теме: «Рабочий класс в России сумел завоевать власть, но пользоваться ею пока еще не научился, ибо в противном случае он бы подобных преподавателей (речь идет о П. А. Сорокине. – С.Р.) и членов ученых обществ давно бы вежливенько препроводил в страны буржуазной “демократии”» [515].

Большевики, а в большей мере даже услужливая чиновная интеллигенция очень быстро научились любые указания вождя воспринимать как руководство к действию. Поэтому стали закрывать философские (немарксистские) журналы, научные общества, а самих философов_идеалистов нещадно изгонять из университетов.

15 мая Ленин пишет наркому юстиции Д. И. Курскому, предлагает (в духе своего «философского завещания») дополнить Уголовный кодекс, наряду с расстрелом, еще и высылкой за кордон. Причем не преминул напомнить, что ежели высылать будут без срока, а «высылант» вздумает хотя бы навестить свою родину, то его тут же – к стенке. И чтобы эта мера была в Кодексе! «Т. Курский! – пишет Ленин. – По-моему, надо расширить применение расстрела (с заменой высылкой за границу)» [516]. Ленин нетерпелив: 17 мая он вновь пишет Курскому, а 19 мая 1922 г. отправляет Дзержинскому секретное директивное письмо: «К вопросу о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции. Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим… Поручите все это толковому, образованному и аккуратному человеку в ГПУ… (Этим человеком стал Я. C. Агранов. Это он в 1921 г. организовал “дело” Таганцева, он же в 1929-1930 гг. вел и так называемое “академическое дело”. – С.Р.). Надо поставить дело так, чтобы этих «военных шпионов» изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу» [517].

Задача поставлена четкая. Высылать надо писателей и профессоров, а в прессе сообщать о «военных шпионах».

Само собой, все распоряжения Ленина были в том же году узаконены.

1 июня особоуполномоченный при президиуме ВЧК Я. С. Агранов пишет докладную записку Ф. Э. Дзержинскому об антисоветских группировках среди интеллигенции. Ее основная мысль: нэп размывает большевистскую идеологию, интеллигенция становится смелой и не просто говорит, что думает, но начинает создавать различные научные и общественные союзы, частные издательства; одним словом, как посчитал этот деятель, интеллигенция повела почти неприкрытое наступление на советскую власть [518]. Текст этой записки лег в основу специального доклада «Об антисоветских группировках среди интеллигенции», с ним 8 июня на заседании Политбюро выступил заместитель председателя ВЧК И. С. Уншлихт. Постановили: к началу учебного года провести «фильтрацию студентов», установить «строгое ограничение приема студентов непролетарского происхождения», а те из них, кто все же поступит в вуз, обязаны представить «свидетельство политической благонадежности».

Одним словом, ГПУ теперь обязана не просто осуществлять тотальный контроль за интеллигенцией, но и устанавливать жесткие нормы ее существования. Принято это было на самом высоком уровне. Что касается антисоветчиков из интеллигентского племени, то их теперь будут нещадно выставлять из РСФСР. Не забыли создать и специальную комиссию для утверждения списков «высы-лантов». До конца 1922 г. Политбюро еще 30 раз обсуждало, как практически организовать отсыл колеблющихся интеллигентов.

17 июля 1922 г. Ленин пишет Сталину обстоятельное письмо:

«Т. Сталин.

К вопросу о высылке из России меньшевиков, н(ародных) с(оциалистов), кадетов и т.п. Я бы хотел задать несколько вопросов в виду того, что эта операция, начатая до моего отпуска, не закончена и сейчас. Решено ли “искоренить” всех энесов? Пешехонова? Мя-котина? Горнфельда? Петрищева и др.?

По-моему, всех выслать. Вреднее всякого эсера, ибо ловчее. То же А. Н. Потресов, Изгоев и все сотрудники “Экономиста” (Озеров и мн(огие), мн(огие) другие). Ме(ньшеви)ки Розанов (врач, хитрый), Вигдорчик, (Мигуло или как-то в этом роде). Любовь Никол(аевна) Радченко и ее молодая дочь (понаслышке злейшие враги большевизма); Н. А. Рожков (надо его выслать; неисправим); С. Л. Франк (автор “Методологии”). Комиссия под надзором Манцева, Мессинга и др. (С. Мессинг – член коллегии ГПУ, В. Манцев – Председатель ГПУ Украины. – С.Р.) должна представить списки и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго.

Насчет Лежнёва (бывший “День”) очень подумать: не выслать ли? Всегда будет коварнейшим , насколько я могу судить по прочитанным его статьям. Озеров, как и все сотрудники “Эконо-миста” – враги самые беспощадные. Всех их – вон из России.

Делать это надо сразу. К концу процесса эсеров, не позже. Арестовать несколько сот и без объявления мотивов – выезжайте, господа!…

С к(оммунистическим) прив(етом) Ленин» [519].

3 августа Постановления ВЦИК и СНК завершили юридическую подготовку высылки. Чтобы акция эта не напоминала взрыв бессильной ярости, а выглядела вполне «законно», 10 августа 1922 г. был принят декрет «Об административной высылке». Декрет вверял судьбу людей особой комиссии Политбюро ЦК РКП(б): Л. Б. Каменеву, Д. И. Курскому, И. С. Уншлихту и др. Теперь ГПУ решало, кого за «причастность к контрреволюционным выступлениям» можно без суда выслать в произвольном направлении. Впрочем декрет этот был нужен только как «фиговый листок», ибо принят он был, когда ГПУ уже имело полные списки «высылантов» [520]. В ночь с 16 на 17 августа большую их часть арестовали.

30 августа Л. Д. Троцкий дал обстоятельное интервью американской журналистке Л. Брайант: в нем все ложь, демагогия и фразерство. Он интерпретировал эту акцию как проявление высокого гуманизма большевиков, чем сразил журналистку: посудите сами, говорил этот вождь, может начаться война и эта интеллигенция всадит нам нож в спину. Но тогда мы ее должны будем расстрелять. Так уж лучше заранее выслать, чтобы потом не расстреливать…

31 августа «Правда» сообщила о высылке, как о свершившемся факте. Заметка была названа интригующе: «Первое предостережение». Кому? Разумеется, оставленным. Первое предостережение – это высылка. За ней, как мы знаем, только «стенка». Так что помните об этом, господа буржуазные интеллигенты. Не забыли, кстати, и соврать привычно: «…среди высланных почти (? – С.Р.) нет крупных имен» [521]. В чем же вина, с позиций анонима, высылаемых интеллигентов: профессора боролись с советской властью на лекциях, позволяя себе вольности, писали клеветнические публицистические статьи, врачи и вовсе докатились – вместо того, чтобы лечить, они настраивали своих пациентов против рабоче-кресть-янской власти, агрономы делали то же самое среди крестьян и т.п. бред.

Было составлено несколько списков высылантов: московский (69 человек), петроградский (51), украинский(77). Списки комиссия утверждала чохом, «не входя в обсуждение отдельных лиц».

Только за то, что много знали, были умными и не очень пока боялись большевиков – и ни за что другое – были навсегда лишены родины десятки математиков, экономистов, историков, философов, социологов, инженеров, агрономов, кооператоров. Среди «вы-сылантов» оказались историки А. А. Кизеветтер, А. Флоровский, И. И. Лапшин, В. А. Мякотин, А. Боголепов, С. П. Мельгунов, социолог П. А. Сорокин. Наконец, философы Н. А. Бердяев, С. Л. Франк, Н. О. Лосский, С. Н. Булгаков, Ф. А. Степун, Б. П. Вышеславцев, И. А. Ильин, Л. П. Карсавин, А. С. Изгоев, В. В. Зенковский и др.

Любопытен и такой нюанс: Европа – не Колыма, и по решению Политбюро туда так просто «сослать» немыслимо: требуется виза на въезд. Деятели из ГПУ обнаглели настолько, что попросили у немецкого канцлера К. Вирта «коллективную визу» на всех «высы-лантов». Им ответили: по вашему запросу никаких виз не будет, а вот если каждый из выставляемых обратится в немецкое посольство, то визу получит.

Каждому объявляли постановление ГПУ о высылке и заставляли дать подписку «о невозвращении». Нарушил – расстрел. Затем отпускали, давая неделю на «ликвидацию дел», после чего надо было день в день доложить ГПУ, что готов к отъезду. Опоздал на день – это «побег из-под стражи», за что расстрел немедля [522].

Историк и литератор С. П. Мельгунов вспомнил, в частности, такой «прощальный» разговор с В. Р. Менжинским:

– Мы вас выпустим, только с условием – не возвращаться.

– Вернусь через два года, больше вы не продержитесь.

– Нет, я думаю, лет шесть еще пробудем [523].

Уже в Европе, немного поостыв, Н. А. Бердяев, Н. О. Лосский, М. А. Осоргин, П. А. Сорокин, Ф. А. Степун написали подробные истории этой гнусной эпопеи. Практически никто из них не помышлял об эмиграции, и хотя советскую власть они не любили, но России были преданы до конца. Каждый из названных нами мыслителей мог бы подписаться под словами поэта М. Волошина: «Мне было бы теперь очень тяжело покинуть Россию, и несмотря на соблазн тихой, культурной и неголодной жизни, который приходит иногда, я все же буду оставаться здесь, пока меня терпят» [524]. (Курсив мой. – С.Р.). Написано это в 1920 году.

В большевисткой избе интеллигенцию дальше сеней не пускали. А в горнице дрожали стены от бешеного ритуального танца марксистско-ленинской идеологии: теперь она владычица умов, отныне она диктует уже советской интеллигенции: что на пользу, а что во вред «трудящему человеку»…