Вместо послесловия
Вместо послесловия
Итак, эпоха воинской славы подошла к концу. Европа устала от войн, и это было очевидно каждому. Для русских офицеров незаметно наступила пора жить воспоминаниями. Будущий «Российский Гомер» и «летописец русской славы» А. И. Михайловский-Данилевский в дневнике подвел итог ратным свершениям своих соотечественников: «К довершению двухлетних побед недоставало нам только быть в Париже; до сей желанной минуты не наслаждались мы еще в полной мере плодами побед наших и чувствовали, что мы без цели сражались в кровопролитных битвах, брали крепости, ниспровергали царства, восстановляли Государей и видели разорение России; каждый шаг, от оного нас отделявший, не позволял в полной мере вкусить цены торжества Отечества нашего»{1}. Действительно, большего уже нельзя было и желать.
Чем закончился для многих русских офицеров славный поход? После грандиозного и незабываемого для всех его участников и зрителей парада в Вертю император Александр I собрал своих «любезных сослуживцев» за обеденным столом. Причем праздничное застолье было не менее торжественным и длилось целых три дня: «Во все время пребывания нашего в Вертю были обеденные столы у Государя в саду, в котором палатки, украшенные гирляндами и разноцветными огнями, устроены были нарочно славным архитектором Фонтеном. Странная игра судьбы! Архитектор сей был любимец Наполеона, который с ним нередко беседовал и советовался о сооружении памятников, которые должны были увековечить царствование его. В первый день угощали иностранцев (Император Франц, эрцгерцог Людвиг-Максимилиан, фельдмаршал князь Шварценберг, князь Лихтенштейн, прусский король, наследный принц, принц Мекленбург-Стрелицкий, генералы Гнейзенау Цитен, Вольцоген, герцог Веллингтон, лорд Кэткарт, адмирал сэр Сидней Смит, принц Оранский, герцог Ришелье, герцог Кобургский и т. д.).
На следующий день приглашены были к обеду русские генералы, а в последний, когда иностранцы отправились обратно в Париж, были, кроме наших генералов, командиры полков и артиллерийских рот и корпусные обер-квартирмейстеры; за столом находилось более трехсот особ. Я не видел никогда почтеннее собрания, в нем заключалось могущество и слава России, коей сии офицеры были достойные представители. Бурные последние годы соединяли их вместе, они делили труды и победы, они презирали голод и непогоды, проходили горы, реки и царства, где предки их никогда не бывали. Теперь, благодаря подвигам своим, они расстаются на долгое время. На лицах сих отличных мужей начертана была радость, что каждый из них исполнил обет свой. Государь перед столом и после оного подходил почти к каждому из подвижников своих, благодарил их от искреннего сердца и в таких выражениях, которые каждому останутся незабвенны. У многих были на глазах слезы; воин, сохранивший посреди рассеянности станов и между громов сражений чувствительность, будет в дни мира примерным гражданином. Покойтесь на лаврах ваших, русские офицеры! Вы одни могли совершить то, чему вселенная изумляется. Гордитесь содеянным вами, поздние потомки будут повествовать о вас. Да будет на всю жизнь воспоминание минувших дней залогом вашего щастия!»{2}
Какими возвратились наши герои в Россию после военного десятилетия, прожитого ими, по выражению М. И. Цветаевой, «в одной невероятной скачке»? Средний возраст победителей — 25 — 32 года (среди них немало генералов в возрасте около 30 лет). Большинство из них — кавалеры ордена Святой Анны 3-й и введенной в Париже 4-й степени, а также Святого Владимира 4-й степени с бантом, прусского ордена «За достоинство»; самые храбрые и удачливые — награждены георгиевским оружием «За храбрость», орденом Святого Владимира 3-й степени, Святого Георгия 4-й степени. Они верили в Бога и государя. Невольники чести. Их образование, как мы выяснили, ниже среднего. Они действительно в большинстве своем не слишком начитаны, но многое видели, слышали, пережили; следовательно, как все военные поколения, «все на свете понимали». Презирали трусость, ложь и предательство; дружили до гробовой доски. Верили в любовь! Но семейная любовь и любовь-страсть для них — разные понятия, весьма редко смешиваемые. Влюблялись во француженок, актрис, модисток, но никогда на них не женились, стремясь на старости лет иметь верную подругу и прочный семейный быт, для которого подходили русские и немки.
С этим жизненным багажом многие из них впервые за долгие годы, проведенные у бивачных костров и на казенных квартирах, переступили порог собственного дома. Никто не смог описать этой минуты более прочувствованно, чем это сделал И. Р. Дрейлинг: «Все предметы, когда-то такие близкие, хорошо знакомые, показались мне теперь какими-то чужими, лишенными своего содержания. Вот дом, который когда-то занимал отец… Посещение это вызвало во мне грустное настроение — печально стоял я. Все было такое же и — все-таки иное! …Оказалось, что отец живет на берегу Двины, вправо от моста. Семь лет продолжалось мое отсутствие; за это время разыгралась и кончилась эта пагубная война, я подвергался неоднократным опасностям — теперь я опять стоял на пороге отчего дома. Юнкером покинул я его — ротмистром, награжденным знаками отличия, здравым и невредимым, возвращался я в него. Я вошел в дом! Нет слов, какими возможно было бы описать то невыразимо счастливое чувство, которое испытываешь при таком свидании. Любящая мать, братья и сестры, добрейшая тетя Вавочка — все окружили меня, все стремились обнять, и все молчали, потрясенные радостью. Сзади всех стоял мой дорогой уважаемый отец — больной, слабый, с обнаженной седой головой. Молча, в нетерпеливом ожидании протягивал он ко мне свои дрожащие руки. Слезы радости и счастья, наконец, всем развязали язык. Так вот он, наконец, явился долгожданный любимец, радость постаревших родителей. Не раз проливали они об нем слезы, беспокоясь за его участь. И вот он вернулся опять в круг семьи, с полей ужаса и смерти, целый и невредимый, достойный их любви»{3}.
А один из наших героев кратко записал в своем дневнике: «Надо сказать правду: война — прекрасная штука, когда с нее вернешься»[6]{4}.