2. Преступление Саломоне

Саломоне ди Бонавентура был процветающим и во всех отношениях выдающимся членом общества Тосканы XV в.¹ На первом месте для него всегда стояла семья. Он был почтительным сыном, хорошим и заботливым мужем. он был гордым отцом и тщательно заботился об образовании и благополучии двух своих сыновей. Как любой порядочный человек того времени, Саломоне упорно трудился, чтобы его домашние ни в чем не нуждались. В 1422 г. он начал работать вместе со своим отцом и стал успешным менялой. Клиенты и партнеры уважали его за честность и цельность характера.

Саломоне работал в маленьком городке Прато, расположенном примерно в десяти милях от Флоренции. Точно в срок он выплачивал ежегодный налог в 150 флоринов во флорентийскую казну за возобновление своей лицензии. Трудился он почти без нареканий – жалоб была крайне мало. Конечно же, у него, как и у всех, были враги. Но в этом не было ничего необычного. Флоренция всегда была рассадником злобных сплетен и мелочных придирок. В торговом мире всегда существовала конкуренция, подпитываемая чувствами ревности и соперничества.

К 1439 г. Саломоне почувствовал, что дело можно расширить. Прибыль неуклонно росла. В 1430 г. он приобрел в папской канцелярии разрешение на расширение своих операций в Сан-Сеполькро, а теперь ему были нужны новые возможности. Чиновники казны уже намекали ему на то, что вскоре он сможет открыть меняльную лавку в самой Флоренции. Когда его друг, Авраам Даттили, неожиданно предложил ему создать компанию по приглашению флорентийского правительства, Саломоне сразу же согласился. Предложение было слишком хорошим, чтобы его упускать.

Судя по сохранившимся свидетельствам, Саломоне по натуре был человеком осторожным. Сознавая, что флорентийцы могут повредить ему, если он слишком явно заявит о своих амбициях, при составлении контракта он пошел на определенную хитрость – включил в контракт имена своих сыновей, а не собственное.² И это был очень мудрый шаг. В то время меняльная деятельность строго регулировалась. Хотя сам Саломоне еще не получил разрешения для работы во Флоренции, он считал, что, управляя делом от имени сыновей, ему удастся остаться в рамках закона.

Два года все шло хорошо. Но в 1441 г. мир Саломоне неожиданно рухнул и разбился вдребезги. То, что казалось идеальной схемой, в действительности было далеко от идеала. Без какого-либо предупреждения Саломоне отправили под суд по ложному обвинению в нарушении закона. Хотя официально партнерами Даттили были его сыновья, обвинители указывали на то, что в действительности дела вел сам Саломоне. А поскольку у него не было разрешения на ростовщическую деятельность во Флоренции, то, значит, он совершал преступление. Саломоне пытался указать на то, что он никогда не действовал от собственного имени, а лишь представлял интересы сыновей. Следовательно, в его действиях нет состава преступления. Он был убежден в том, что закон победит, а опытные адвокаты сумеют отстоять его интересы. Обвинение было абсолютно ложным и не имеющим никаких реальных оснований.

Но Саломоне глубоко заблуждался.³ Его невиновность ничего не значила. Суд был фарсом с самого начала. Флорентийскому правительству необходимы были деньги, поскольку значительные суммы ушли на покупку городка Борго Сан-Сеполькро. Поскольку получить деньги законными способами было невозможно, приоры решили украсть их у подходящих состоятельных граждан. Саломоне стал сакральной жертвой, и единственная задача суда заключалась в том, чтобы вытянуть из него все до последней монеты.

Судья презрительно отмахнулся от всех возражений Саломоне, объявил его виновным и приговорил к штрафу в размере 20 тысяч флоринов. Сумма была немыслимой. Она вдвое превышала ту сумму, которую Джованни ди Биччи де Медичи одолжил Бальдассаре Коссе на подкуп кардиналов всего 30 годами раньше. Эта сумма превышала королевский выкуп. Саломоне был уничтожен. Его мечты рухнули, а семья осталась в нищете.

Известия о суде распространились быстро. Но они никого не удивили. Никто не возмутился столь явным нарушением законов. Напротив. Канцлер Леонардо Бруни был в курсе процесса.⁴ Поскольку перспектива приобретения Борго Сан-Сеполькро была весьма радужной, то он считал обвинения в адрес Саломоне совершенно обоснованными – свидетельством тому являются его письма. Однак, ни Бруни, ни остальные флорентийцы не считали, что он нарушил закон. Практически все понимали, что его наказывают по совсем другой причине. «Преступление» Саломоне заключалось в том, что он был евреем.

Тоскана и евреи

Несмотря на свое необычное богатство и еще более необычное наказание, Саломоне ди Бонавентура был вполне типичным представителем процветающей еврейской общины в Италии эпохи Ренессанса. Он вырос в этом обществе, поэтому мог с полным основанием рассчитывать на честность и справедливость со стороны флорентийского суда.

Евреи жили на полуострове со времен античности. Довольно большая, хотя ничем не примечательная прослойка еврейского населения существовала в различных городах Италии в средние века. Но с началом Ренессанса количество евреев, живущих в Италии, начало стремительно расти. Вынужденные покинуть свои дома в Испании, Португалии, а позже в Германии, евреи устремились в процветающие итальянские города. Особенно привлекательным для них был север. В такие города, как Болонья, Венеция, Падуя и Милан, евреи переселялись не только из-за Альп, но и из Рима и с Сицилии. К середине XV в. в одной лишь Северной Италии существовало более двухсот еврейских общин.⁵ В отличие от других регионов, таких как Эмилия и Ломбардия, Тоскана не имела давней истории проживания евреев, но активная иммиграция пошла региону на пользу. Скорее всего, отец Саломоне, Бонавентура, был одним из множества евреев, перебравшихся в Прато в начале XV в. Торговый бум давал беспрецедентные возможности для развития нового дела. Многие ремесла, которыми евреи занимались в тот период, весьма пригодились в тосканских городах XV в. К тому времени, когда Саломоне начал заниматься меняльной деятельностью, во Флоренции насчитывалось около 400 еврейских семейств и чуть меньше в самом Прато.⁶

Это была не самая большая община в Италии – в Венеции проживало около тысячи семей, а в Папской области в то же самое время – не менее 12 500. Во Флоренции большая часть евреев проживала в северо-восточной части города там, где сейчас за Санто-Кроче находится современная синагога. Менее состоятельные часто находили себе жилища на узких, грязных улочках близ монастыря Филиппо Липпи в Олтрарно. Евреи быстро обживались на новом месте. Они с поразительной скоростью и удивительной эффективностью встроились в жизнь Флоренции. Как замечал один историк, «к середине XV в. отличить евреев от христиан стало очень трудно. Они говорили на том же языке, жили в таких же домах и одевались точно так же. Евреи, которые прибывали в Италию из немецких городов, были поражены тем, насколько ассимилировались их итальянские единоверцы…».⁷ Конечно, это относилось к тем евреям, которые занимались самыми уважаемыми профессиями (например, медициной) или добились такого успеха в торговле, что сумели встать вровень с богатейшими банкирами Флоренции.⁸ Еврейская элита умело вошла в высшие эшелоны гражданского общества. Даже по тем немногим деталям, которые известны нам о жизни Саломоне ди Бонавентуры, совершенно ясно, что он был одним из тех, кто сумел ассимилироваться лучше всех.

Интеграция евреев в городскую жизнь Северной Италии, несомненно, была связана с теми ценными ролями, которые они играли в обществе того времени.⁹ Воспользовавшись торговым бумом, многие флорентийские евреи занялись спекулятивной торговлей (особенно драгоценными камнями и металлами) и ростовщичеством. Неудивительно, что один из первых евреев, поселившихся во Флоренции, Эмануэль беи Уцциель даль Камерино, занимался именно этим. Еврейские ростовщики и менялы часто работали в небольших поселениях за пределами Флоренции. Работы у них хватало. Поскольку законы о ростовщичестве технически запрещали христианам одалживать деньги под проценты, евреи-ростовщики выполняли очень важную и необходимую экономическую функцию: поскольку они всегда были готовы одолжить денег, тогда как другие сделать этого не могли, то именно они и обеспечивали «масло», столь необходимое колесам тосканской экономики. Предоставляя важный капитал самым разным предприятиям, некоторые, как Саломоне ди Бонавентура, серьезно разбогатели и смогли предоставлять займы на уровне самых богатых торговых банкиров. Именно евреи-ростовщики обеспечили папу Мартина V деньгами, когда этого не смогли сделать христиане.

Однако роли, исполняемые еврейской общиной в итальянском (и особенно флорентийском) обществе, не ограничивались одной лишь коммерцией. Евреи часто обладали самыми разнообразными навыками, которые делали их незаменимыми для существования общества. В конце Ренессанса еврейские врачи, которые в процессе обучения имели более тесный контакт с арабскими и греческими трактатами и манускриптами, чем их итальянские коллеги, завоевали себе высокую репутацию и стабильное положение. В Мантуе и Милане возникли целые «династии» еврейских врачей, которые стали настолько незаменимыми, что получили признание и высокую оценку при дворе.

Учитывая важную роль, которую евреи играли в итальянской жизни, неудивительно, что в обществе должна была существовать определенная терпимость и уважение к этой национальной группе. И качества эти должны были распространяться не только на коммерцию и меценатство, но и на закон и политику. Папы были серьезно озабочены сохранением прав и привилегий еврейской общины Рима. Еще в 598 г. Григорий Великий объявил, что евреи «не должны сталкиваться с препятствиями и помехами в осуществлении дарованных им привилегий».¹⁰ Такое отношение сохранялось и дальше. В XIII в. понтифики даровали евреям статус граждан Рима.¹¹ Всего за три года до того момента, когда Саломоне начал работать со своим отцом, в 1419 г. папа Мартин V пошел еще дальше и объявил, что евреям

… никто не должен досаждать в их синагогах; не следует вмешиваться в их законы, статусы, обычаи и постановления…; никто не должен нападать на них лично или иным образом, кроме как по требованию закона; и никто не должен требовать от них, чтобы они носили какой-то опознавательный знак…¹²

То, что делалось в Риме, часто повторялось во Флоренции. Хотя во флорентийском обществе евреи составляли абсолютное меньшинство, их положение было тщательно закреплено соответствующими документами. Иногда они исполняли важные политические поручения, особенно, когда требовались дипломатические или финансовые услуги. Интересно, что один историк даже замечал, что «по стандартам своего времени флорентийское общество отличалось поразительной толерантностью»¹³, а другой оптимистически заявлял, что даже в конце Ренессанса «евреи чувствовали себя защищенными юридической системой и знали, что смогут найти в гражданском суде реальных защитников своих прав»¹⁴. Тосканские евреи восхваляли достоинства и Флоренции, и тех флорентийцев, которые их поддерживали, особенно в более позднее время. Энергичный и восторженный Иоканан Алеманно, к примеру, называл Лоренцо де Медичи царем Соломоном своего времени, архетипом идеального еврейского правителя.¹⁵

Помимо прагматических соображений города, подобные Флоренции, с энтузиазмом принимали евреев и по соображениям культурным. В середине XV в. евреи играли все более важную роль в интеллектуальной жизни. Многие из них сами были выдающимися гуманистами. Кроме того, они являлись агентами культурных связей и распространителями иудейских знаний. Иуда Мессер Леон (Иуда беи Иехиель Рофе, ок. 1420/25 – ок. 1498) написал ряд интереснейших комментариев к философским трудам Аристотеля и Аверроэса, а также важный трактат по ораторскому искусству (Nofet Zufim), в котором использовал парадигмы латинского красноречия и Моисеевы тексты.¹⁶ Ученик Мессера Леона, Иоканан Алеманно (также известный как Джоханан Алеманно, ок. 1435 – после 1504) был автором глубоко философских каббалистических комментариев к Торе и просветителем. Именно он познакомил с древнееврейским языком Джованни Пико делла Мирандолу, который «собрал школу еврейских ученых, помогавших ему в поисках религиозного синкретизма».¹⁷

Религиозные факторы также способствовали тому, чтобы евреи стали равными и активными участниками социальной драмы Ренессанса. В конце концов, Христос был евреем и казнили его за то, что он, якобы, провозгласил себя «Царем Иудейским». Даже самый узкомыслящий теолог не мог отрицать тот факт, что авраамические религии, т. е. иудаизм и христианство, имеют общие корни, а пророки Ветхого Завета занимают столь же важное место и в Торе. В XV в. Марсилио Фичино «утверждал, что труды иудейских каббалистов… вполне согласуются с христианским учением», и писал о сходстве между двумя религиями.¹⁸ Флорентийцы не стыдились отмечать место евреев в христианской традиции в городских ритуалах. Например, во время празднования дня Святого Иоанна Крестителя в 1454 г. процессия изображала сцены из библейской истории – от Сотворения мира до Воскресения. Каждый эпизод представляли видные горожане, имеющие особое отношение к изображаемой сцене религиозной драмы. При изображении Моисея фигуру библейского пророка окружали «вожди народа Израиля», роль которых исполняли флорентийские евреи.¹⁹ Другими словами, городская еврейская община принимала столь же заметное участие в праздновании важного для города дня, как и христианские братства.

Подобная толерантность часто находила выражение в визуальных искусствах. При жизни Саломоне ди Бонавентуры и Филиппо Липпи в тосканских церквах часто хранились произведения искусства, которые не только доказывали сходство между иудаизмом и христианством, но еще и демонстрировали культурное влияние социальной и легальной интеграфии. Особый интерес представляют изображения Сретения Девы Марии и Сретения Господня. Этот эпизод библейской истории важен в двух отношениях. Во-первых, он связан с чисто иудейским ритуалом. В отличие от христианских традиций все еврейские женщины должны были в течение 40 дней после родов вместе с ребенком прийти в храм, чтобы очиститься в глазах бога. Чтобы исполнить свой долг истинной иудейки, Мария принесла младенца Иисуса в храм. И это очень важный момент в жизни Христа. В глазах христиан, например Иакова Ворагинского, введение младенца в храм символизирует смирение Богоматери перед богом, исполнение Христом Ветхого Завета и начало христианской драмы очищения, которое и знаменуется Сретением.²⁰ Художники эпохи Ренессанса двойственно трактовали эту историю. Она давала возможность подчеркнуть роль Христа в соединении евреев и христиан и продемонстрировать уважение и чуткость к нормам еврейской культуры. Христианские художники стремились подчеркнуть «иудейский» характер драмы. Удивительно похожи друг на друга картины Амброджо Лоренцетти (1342) [ил. 35] и Джованни ди Паоло (1447–1449). Обе они были написаны в Сиене, но одна ныне хранится в галерее Уффици во Флоренции, а вторая в Национальной пинакотеке Сиены. Оба художника окружили Деву с младенцем ключевыми фигурами иудейской истории и религии. В центре мы видим первосвященника в характерном одеянии. Он готовит жертвоприношение. Над Марией высится статуя Моисея (он же изображен и слева от нее). Моисей держит в руках скрижали Ветхого Завета; над Христом мы видим статую Иисуса Навина, освободителя еврейского народа. Слева от Христа – Малахия, который держит свиток, где написано, что Иисус – обетованный Сын Божий. Лицу Марии художник придал характерные еврейские черты и показал их исключительно точно. На картине Лоренцетти Мария одета в богато расшитое платье в восточном стиле. На ней покрывало, напоминающее иудейский талис. А самая важная деталь – Лоренцетти изображает на Деве Марии серьги. В то время христианки редко носили серьги, и этот знак явно показывает принадлежность женщины к еврейской общине, соблюдение ею иудейского закона.²¹ И одновременно мы понимаем, что эта женщина привела в мир христианского мессию. Таким образом, иудаизм и христианство сплетаются вместе в визуальной демонстрации толерантности и принятия.

Ярость Бернардино

Несмотря на признание общих корней иудаизма и христианства, антисемитизм в эпоху Ренессанса носил религиозный характер. Служителям церкви, таким, как Филиппо Липпи, было недостаточно того, что христианство выросло из иудаизма: евреи всегда были другими. Даже сама близость двух вероисповеданий подчеркивала, что евреи всегда останутся «другими». Хотя евреи свидетельствовали истину явления Христа, но они отказались принять его как мессию, посланную для исполнения Ветхого Завета, и это отдаляло их от христианской веры. Отъявленный антисемит Сан-Бернардино Сиенский и его последователи среди францисканцев самого строгого толка постоянно проповедовали ненависть с кафедры флорентийского собора.²² Как бы ни близок был иудаизм христианству, эта вера всегда останется низшей, ложной и даже еретической, поскольку она отрицает божественность Христа. Это пятно никогда не смыть. Метафора нечистого знака присутствует даже в тех произведениях искусства (например, на картине Лоренцетти), которые пытались показать иудаизм в «позитивном» свете. Хотя смысл алтарного образа Лоренцетти заключается в том, что Христа принесли в храм, чтобы исполнить Ветхий Завет, данный евреям Моисеем, явно еврейская внешность Марии отдаляет ее от собственного сына – ей нужно очиститься от «пятна» своего иудейского происхождения.

Для христиан, подобных Филиппо Липпи, «проблема» евреев заключалась не только в том, что они отрицали божественность Иисуса. Главное было в том, что они несли ответственность за мучения и казнь Христа. Каждую Пасху христиане вспоминали и переживали драму Страстей Господних, и центральным ее элементом было предательство Иуды и несправедливое осуждение Христа синедрионом. Поскольку именно неверующие евреи мучили и убили Сына Божьего в древности, христиане эпохи Ренессанса были совершенно уверены в том, что живущие рядом с ними евреи, которые отказались принять Иисуса как Христа, несут на себе вину за Его страдания.

И все же идея о том, что иудаизм – это источник еретической лжи, а евреи отвечают за вину своих предков, была отнюдь не абстрактной. Само существование еврейской «ошибки» считалось смертоносной угрозой христианской вере. И эта идея стала основой для более активной формы религиозной ненависти. В глазах современных служителей церкви иудаизм был заразой, которая может легко и быстро распространиться по христианскому миру. Даже если влияние евреев в сфере финансов, культуры и медицины делало их в определенном смысле «необходимым злом», сопоставимым с ролью проституток, то их присутствие в христианском обществе несло в себе серьезную угрозу цельности веры и могло стать злокачественной опухолью на социальном теле.²³ Именно такие мысли роились в умах неизвестных «врагов» Саломоне ди Бонавентуры в годы, предшествующие его осуждению.

Вдохновленные пламенными антисемитскими проповедями Сан-Бернардино и его последователей флорентийские гуманисты начала XV в. полагали, что на них возложена святая обязанность найти интеллектуальное «лекарство» для лечения еврейской «заразы». Эти люди не стеснялись занимать деньги, учиться и лечиться у евреев Флоренции, но в то же время посвящали свою жизнь раскрытию и истреблению лживой иудейской веры. Даже те христианские гуманисты, которые много сил потратили на изучение древнееврейского языка и интересовались каббалой, чтобы использовать самые изощренные элементы иудейской философии в собственных трудах, получив арсенал знаний, необходимых для критики иудаизма, делали это и с целью обращения евреев в христианство, и для преследования тех, кто не хотел расставаться с верой предков. В 1454 г. – в том самом году, когда флорентийская Синьория позволила евреям принимать участие в празднике карнавала, – Джаноццо Манетти написал трактат «Против иудеев и язычников» (Contra ludeos et Gentes), в котором беззастенчиво попытался использовать свое знание библии для критики основ иудейской философии и склонения евреев Флоренции к обращению в христианство.²⁴ Позже Марсилио Фичино использовал Талмуд, «Седер олам» и ряд комментариев по иудейской теологии в своем трактате «О христианской религии» (De religione Christiana). Но, как и Манетти, он сделал это для того, чтобы поразить евреев их же оружием. Хотя трактат был весьма аргументирован, в то же время он был в высшей степени оскорбительным. У читателя не оставалось сомнений в том, что Фичино считает иудаизм религией греховной и полагает, что иудейскую веру необходимо искоренить во имя торжества христианской истины. По его утверждению, евреи не заслуживают прощения за свою «ересь» и не могут рассчитывать на милосердие – ни со стороны бога, ни со стороны людей. По Моисееву завету они получили предсказание, которое явился исполнить Христос. Из слов собственных пророков они знали, что Он явится. А знаки, явленные после Его рождения, явственно показали им волю Господа.

Однако, хотя многие полагали, что инвективы против «ошибок» иудаизма способствуют предотвращению отступления от христианства и обращению в христианскую веру евреев, многие современники Саломоне ди Бонавентуры полагали, что угроза, которую представляет собой иудаизм, гораздо более сложна и тонка, чем могло показаться на первый взгляд. Как постоянно повторял Сан-Бернардино, христианской вере угрожают не только идеи иудаизма, но сам характер поведения евреев. Он подчеркивал, что «коварная ложь» евреев, подобно опасной болезни, может распространиться через повседневный бытовой контакт с их обычаями и привычками.

Даже самым невежественным людям эпохи Ренессанса было очевидно, что уклад жизни евреев сопровождается сложными ритуалами, описанными в книгах Талмуда. Многие такие ритуалы (особенно обрезание и пищевые обычаи) были совершенно чужды христианской традиции. Все такие обычаи могли передать «болезнь» иудаизма ничего не подозревающим христианам. Те, кто утверждал подобное, даже не задумывались над тем, что все эти ритуалы были созданы для того, чтобы защитить чистоту иудейской веры. Поскольку у евреев были строгие правила в еде, особенно в отношении приготовления и употребления мяса, считалось, что любой христианин, который случайно приобретет мясо у мясника еврея, может «заразиться» религией продавца.²⁵ Вот почему во многих городах существовали законы, по которым представители каждого вероисповедания должны были иметь собственные мясные лавки. Не меньшую проблему представлял и секс. Строгость еврейских брачных ритуалов и иудейские церемонии очищения привели к тому, что был принят полный запрет на сексуальные отношения между евреями и христианами. И хотя наказания за подобные «нарушения» встречались крайне редко, суды над теми, кто все-таки стал жертвой таких обвинений (например, дело Консильо, сына Мюзетто, который пытался заняться сексом с проститутками в Болонье в 1456 г. и в Лукке в 1467 г.), показывают, что христианское общество было охвачено латентной истерией, связанной с межкультурным промискуитетом.²⁶

Но в некоторых случаях иудейские ритуалы сознательно истолковывали неверно, что еще более усиливало извращенное ощущение чуждости, которое уже жило в воспаленном воображении проникнутых ненавистью христиан. Изобретались самые пугающе абсурдные глупости, которые служили опасным целям. Многие из них нашли свое отражение в литературе и визуальных искусствах. Среди самых печально известных примеров – «Новая хроника» Джованни Виллани и «Чудо оскверненной гостии» Паоло Уччелло (ок. 1465–1468) [ил. 36].²⁷ Картина была создана по заказу Федерико да Монтефельтро, который начал широкую кампанию преследования евреев. Сюжет абсолютно смехотворен, однако он основан на обвинениях евреев в осквернении гостии. По таким обвинениям евреев преследовали по всей Европе начиная по меньшей мере с 1247 г. и особенно часто в Германии в XIV и начале XV в. Еврейский ростовщик украл часть освященной гостии в соседней церкви и принес ее домой, чтобы приготовить для своей семьи. Однако во время этого святотатства он с изумлением и страхом увидел, что из хлеба чудесным образом начала течь кровь. Кровь залила весь пол и стала вытекать на улицу. Зловещее кровотечение заметили прохожие, они вызвали солдат, те взломали дверь еврейского дома и увидели охваченного ужасом хозяина и его нечестивое семейство. Хотя ничего подобного в реальной жизни никогда не случалось, современники Саломоне считали, что эта история является яркой иллюстрацией той угрозы, какую иудейские ритуалы представляют для христианской жизни.

Для францисканцей-антисемитов, подобных Сан-Бернардино, опасность иудаизма означала одновременно и маргинализацию евреев, и строгое отделение христианской жизни от иудейских традиций. И это отделение не ограничивалось одним лишь запретом на сексуальные отношения и созданием отдельных мясных лавок. Проповедуя в 1423 г. в Падуе, Сан-Бернардино высказал свою убежденность в опасности контактов с еврейскими ритуалами и обычаями самым ужасным образом:

Я слышал, что здесь в Падуе живет много евреев, и поэтому я хочу сказать вам несколько истин о них. Первая истина: если вы будете есть или пить с ними, то совершите смертный грех. Как им запрещено есть с нами, так и мы не должны вкушать пищу вместе с ними. Вторая истина: заболевший человек, стремящийся исцелиться, не должен обращаться к еврею; это тоже смертный грех. Третья истина: христианин не должен мыться вместе с евреем.²⁸

Безжалостно обрушиваясь на евреев Северной Италии, Бернардино и его последователи утверждали, что не только христиане должны избегать всяких контактов с еврейскими ритуалами и обычаями, но и евреи должны абсолютно четко понимать, что все христиане знают о необходимости держаться от них подальше. Конечно, эта идея была ненова. Со времени четвертого Латеранского совета 1215 г. Церковь предписывала всем евреям носить особую одежду.²⁹ К 1257 г. все евреи Рима (за исключением врачей и некоторых других профессионалов, находившихся под защитой) должны были носить круглые желтые нашивки – за нарушение этого закона налагался большой штраф. Впрочем, подобные ранние попытки выделить евреев публично были довольно мягкими и никогда не проводились в жизнь силой. Поняв, что провести в жизнь такую политику невозможно, папство смирилось, и города Северной Италии со спокойной душой об этом забыли. Но страстные проповеди Сан-Бернардино и францисканцев строгого правила все изменили. Охваченные ненавистью к иудейской вере и обычаям города Северной Италии спешно начали принимать новые антисемитские законы. В 1427 г. в Анконе всем евреям было приказано носить желтый знак – причиной тому стали проповеди фра Джакомо делла Марки. Прислушавшись к пламенным проповедям Сан-Бернардино, такой же закон в 1430 г. приняла Падуя.³⁰ В 1432 г. законы об особой одежде были приняты в Перудже. В 1439 г., когда Саломоне заключил судьбоносное соглашение с Даттили, такие же законы были приняты во Флоренции.³¹ Впоследствии законы эти несколько раз пересматривались – и каждый раз в сторону ужесточения. В следующем веке пугающее предвосхищение ужасов XX в. получило такое распространение, что появилось даже на потолке Сикстинской капеллы – так Микеланджело изобразил Аминадава в одном из люнетов.³²

Огромное преступление

Сколь бы хорошо Саломоне ди Бонавентура ни интегрировался в тосканское общество, он должен был замечать мощную религиозную нетерпимость во время своих приездов во Флоренцию. Он вынужден был носить большую желтую нашивку на груди, все видели, что он еврей. И даже если он не обращал внимания на насмешки жителей города, не чувствовать их предубеждения он не мог. Но путь к ложному обвинению и суду проложило очень конкретное и серьезное изменение растущих антисемитских настроений.

Если в эпоху Ренессанса веру и ритуалы иудаизма считали скрытой угрозой для христианства, то коммерческую деятельность евреев воспринимали как активную угрозу благополучию христианского общества. Самое сильное неприятие вызывало ростовщичество, хотя может показаться удивительным, что евреи желали одалживать деньги христианам, которые относились к ним с такой ненавистью.³³ Неприятие евреев-ростовщиков существовало в Европе со средних веков. Обвинения евреев в алчности устарели уже к началу XIV в. В XIII в. святой Фома Аквинский яростно боролся с ростовщичеством, и его учение стало теологической основой для повсеместного запрета подобной деятельности (ч. II глава 2). А поскольку многие евреи занимались именно этим, то они сразу же подверглись преследованию. Король Франции Людовик IX не менее двух раз приказывал арестовывать евреев-ростовщиков и конфисковывать их имущество – так были оплачены Седьмой и Восьмой крестовые походы. Филипп IV изгнал всех евреев из своего королевства в 1306 г. – основанием стали все те же религиозные запреты на ростовщичество. Король Англии Эдуард I издал «Статус еврейства» (1274), согласно которому евреям запрещалось «богохульно» давать деньги в долг под проценты. В 1290 г. был издан эдикт об изгнании, в котором изгнание евреев объяснялось продолжением запрещенной деятельности. Но неожиданный и стремительный рост торгового банковского дела в Италии в начале эпохи Ренессанса сделал этот повод особо ханжеским. Тогда был найден новый. Стали говорить, что евреи нарочно повышают процент, чтобы эксплуатировать «добрых» христиан из чувства религиозной или этнической ненависти. Антисемитизм усилился еще больше.

В начале XV в. францисканцы строгого правила – Джакомо делла Марка (1391–1476), Джованни да Капистрано (1386–1456) и Бернардино да Фельтре (1439–1494) – вновь обрушились на евреев-ростовщиков и сумели придать этой форме антисемитизма отвратительную видимость общественной пользы. И снова за всем этим стоял Сан-Бернардино Сиенский, поскольку его пропитанные духом ненависти проповеди пользовались огромной популярностью. Во время одной особо ядовитой проповеди он осудил «сосредоточение денег и богатства» в руках «все меньшей группы людей» и яростно обрушился на евреев, назвав их архетипом антихристианского ростовщичества.³⁴ Пыл его был настолько силен, что перед ним поблекли бы даже средневековые антисемиты. Флорентийским олигархам нужно было именно такое оправдание для начала войны с евреями-ростовщиками, которые для кого-то были опасными конкурентами, а для кого-то неудобными кредиторами. Не особо раздумывая над ханжеством подобной политики, Флоренция начала кампанию политического преследования. В 1406 г. (в год рождения Филиппо Липпи) Синьория издала указ, по которому евреям категорически запрещалось давать деньги в долг под проценты – впоследствии это условие было повторно закреплено в 1430 г. во имя защиты «бедного народа Флоренции».³⁵

На практике подобные указы часто оказывались неисполняемыми. Строго запрещая ростовщичество, Синьория непредусмотрительно наносила самой себе серьезнейший финансовый ущерб. Без евреев-ростовщиков, благодаря которым крутились колеса экономики, поток кредитов быстро иссяк, и огромная машина коммерции начала буксовать. Почти одновременно с указами принимались исключения, по которым некоторые евреи получали разрешение заниматься ростовщичеством по лицензии, а другим просто позволяли работать, не обращая внимания на юридические запреты, хотя некоторые ограничения в сфере коммерции и владения собственностью все же сохранялись.³⁶ Такое исключение и позволило Саломоне ди Бонавентуре вести дела в Прато, а затем создало условия для судьбоносного партнерства Авраама Даттили и сыновей Саломона, заключенного в 1439 г. Но все это вовсе не сдерживало антисемитские настроения, а лишь усиливало ненависть. Именно животная ненависть к евреям-ростовщикам и стала причиной для чудовищного приговора Саломоне.

Но позже даже такие колоссальные штрафы перестали удовлетворять жажду «мести», обуявшую население итальянских городов. В Италии творилось что-то ужасное. В марте 1488 г. Бернардино де Фельтре произнес в соборе очередную пламенную проповедь против ростовщичества.³⁷ После проповеди группа молодых людей напала на соседнюю еврейскую меняльную лавку, что стало началом бунта, подавить который оказалось очень непросто. В такой воспаленной атмосфере требовались более прямые и широкие меры. Во времена Джироламо Савонаролы в декабре 1495 г. был учрежден ломбард (monte di pieta).^3S Это была первая по-настоящему системная попытка подавить «позорную» практику еврейского ростовщичества раз и навсегда. Первый ломбард появился в Перудже в 1462 г., и после этого подобная практика распространилась по всей Северной Италии. Флорентийский ломбард был государственным институтом, который предоставлял кредиты любым приличным гражданам города. Цель заключалась в том, чтобы выдавить из ростовщической деятельности евреев, не ограничивая при этом поступление кредитных средств.³⁹ Новая стратегия оказалась настолько успешной (если можно так сказать), что Савонарола сумел использовать худшие аргументы своих соперников францисканцев и призвал к полному изгнанию евреев. Даже в 1441 г., когда был осужден Саломоне ди Бонавентура, христианские художники, такие как Филиппо Липпи, с пониманием воспринимали подобные аргументы и не пытались возражать против предложенных реформ, направленных на избавление общества от позорного «пятна» еврейского ростовщичества.

От унижений и насилия в гетто

Суд над Саломоне ди Бонавентурой и приговор ему можно считать проявлением широко распространенного во Флоренции начала XV в. ханжеского антисемитизма. Он доказывает, насколько жестоким было восприятие «других» в эпоху Ренессанса. От социального заклеймения и экономической маргинализации был всего один шаг до открытого преследования. Бытовая ненависть, свойственная многим итальянцам XV в. и нашедшая выражение в искусстве Лоренцетти и Уччелло, очень скоро могла перерасти в нечто более зловещее и пугающее.

Благодаря проповедям францисканцев строгого правила, подобных Бернардино да Фельтре, жесткий антисемитизм нарастал. Сдержанная толерантность прошлого уступила место острому желанию запугивать и унижать евреев почти ритуальным образом. Многие христиане считали «забавным» мучить евреев гротескно публичным образом. В XIV в. евреи являлись неотъемлемой частью ежегодного римского карнавала.⁴⁰ Они были обязаны платить специальный налог искупления за предательство и казнь Христа. Но ко второй половине XV в. антисемитские настроения стали настолько сильными, что в 1466 г. папа Павел II решил изменить характер участия евреев в программе карнавала. Вдоль виа Лата (ныне Корсо, то есть «Бега») устраивались забеги на 500 метров. По приказу папы было устроено специальное состязание – для евреев. «Участники» должны были бежать босиком, в одном лишь тонком жилете, напоминающем современную футболку. Чтобы зрители-христиане не заскучали, за несколько часов до забега евреев насильственно кормили – во время забега им становилось плохо, а некоторые даже теряли сознание. Шли годы и фантазия устроителей подобных развлечений развивалась вместе с ними. В 1570-е гг. англичанин, посетивший Италию, писал:

Евреи бежали почти обнаженными… И всю дорогу [римские солдаты] скакали за ними на своих огромных конях. Они были вооружены железными пиками с острыми наконечниками… и постоянно подгоняли евреев, коля их в обнаженные спины… А потом я увидел сотню мальчиков… и они… бросали камни в бедных евреев.⁴¹

Самое тревожное заключалось в том, что ужасные эпизоды публичных унижений были всего лишь цветочками.

Антисемитизм эпохи Ренессанса был бочкой с порохом. Достаточно было мельчайшей и глупейшей искры, чтобы Европа превратилась в пылающий ад жестокости и насилия. Истерия, подпитываемая рассказами о странных ритуалах и еретических убеждениях, была настолько сильна, что насилие могло в любой момент выплеснуться на улицы городов. Саломоне еще повезло, что он потерял всего лишь состояние. Но ближе к концу XV в. периодические всплески открытой агрессии превратились в систематическое преследование.

Незадолго до Пасхи 1475 г. (спустя 34 года после процесса Саломоне) в Тренто пропал двухлетний христианский мальчик Симон. Родители были в ужасе.⁴² Начались поиски. Когда в пасхальное воскресенье тело маленького Симона было обнаружено в подвале дома еврейской семьи, трагедия переросла в настоящее безумие. Обвинения, получившие название кровавого навета, были распространены в Европе еще с начала XII в. Наслушавшись на Страстной неделе откровенно антисемитских проповедей Бернардино да Фельтре, отец Симона решил, что евреи похитили его сына, убили и выкачали из него кровь, чтобы использовать в неких неизвестных ритуалах Песаха. Жители города были готовы поверить этим обвинениям, поскольку в душах жил страх перед ритуальными убийствами, совершаемыми евреями. Свою роль сыграли и проповеди Бернардино да Фельтре. Естественно, что городские власти сразу же открыли антисемитскую кампанию. Были арестованы 18 евреев и еще пять женщин. Их обвинили в ритуальном убийстве. Мужчин несколько месяцев пытали. В конце концов не силах терпеть страшные муки они «сознались» в преступлении. 13 из них были сожжены на костре.

Маленького Симона позднее канонизировали, и Церковь делала все, чтобы развивать и пропагандировать его культ. Почти сразу же аналогичные преследования евреев развернулись во многих городах Апеннинского полуострова. Как это часто случалось с «кровавыми наветами» в прежние века (особенно в Германии), «мученичество» Симона послужило оправданием всех страхов, которые францисканцы, подобные Бернардино да Фельтре, упорно вселяли в души легковерного населения. Печальное событие послужило поводом для жестокого и открытого преследования евреев. Трагическая история, произошедшая в Тренто, часто становилась сюжетом для картин и иллюстраций (например, «Мученичество Симона Трентского» Гандольфино ди Рорето д’Асти [Израильский музей, Иерусалим]), и это доказывает, что убежденность в преступности еврейских «еретиков» жила в мозгу каждого христианина. Произведения искусства становились гарантией того, что антисемитизм может быть почти священным, как вопрос веры. Превентивное насилие считалось вполне разумной мерой и встречало всеобщее одобрение.

Близились более тщательно продуманные усилия по маргинализации, изгнанию и даже уничтожению еврейской «угрозы». В 1516 г. в разгар войны Камбрейской лиги в Венеции, которая всегда считалась самым космополитическим городом Италии, было объявлено, что евреи должны жить в новом гетто – первом поселении подобного рода в Европе.⁴³ Гетто сохранилось и по сей день – это живое свидетельство того, что привело к четырем векам постоянного преследования. С каждым днем положение евреев ухудшалось. Итальянские города один за другим следовали примеру Венеции. В 1533 г. евреев изгнали из Неаполя. В 1553 г. в день Рош Ха-Шана в Риме были сожжены все экземпляры Талмуда. Папа Павел IV запретил евреям заниматься любыми профессиями, и в Риме они превратились в настоящих рабов. Когда в Европе стал распространяться печально известный трактат

Лютера «О евреях и их лжи» (1543), то люди с протестантскими убеждениями начали призывать к сожжению синагог и разрушению домов еврейских семейств.

* * *

Выйдя из Палаццо Веккьо, совершенно убитый Саломоне ди Бонавентура шел по городу, который буквально излучал сияние культуры эпохи Ренессанса. Флоренция была оживленным метрополисом, крупным торговым центром. В городе жили множество иммигрантов. Здесь творили такие художники, как Филиппо Липпи. Они меняли мир своими работами. Более того, Флоренция была столицей процветающего государства, которое многое получало от культурного обмена между евреями и христианами. Невозможно было не поразиться величию этого прекрасного города. Но, как показал суд над Саломоне, в этом городе средневековые предрассудки развивались теми же темпами, что и художественные новации. Терпимость была всего лишь фасадом, который сохранялся лишь до тех пор, пока отвечал интересам христиан. Сколько бы евреи, подобные Саломоне, ни дали Флоренции, к ним относились с презрением, пренебрежением и откровенной ненавистью. Их заставляли носить унизительные желтые нашивки, изгоняли из общества и преследовали, не задумываясь о правосудии и справедливости. Флоренция даже гордилась своим ханжеством и фанатизмом. В церквах красовались алтари, на которых евреев изображали существами странными, чуждыми и заслуживающими осуждения. В монастырях за древнееврейскими книгами корпели гуманисты, но полученные знания делали их едкие памфлеты еще более ядовитыми. Во многих отношениях антисемитизм во Флоренции эпохи Ренессанса превратился в настоящее искусство.

Раздавленный и страдающий меняла не мог знать, что ему еще повезло. Он мог жаловаться на свое несчастье и молча проклинать чудовищную несправедливость по отношению к себе, но его единоверцев ждала более ужасная судьба. Их осмеивали, переселяли в гетто, на них охотились и их убивали в таких количествах, равных которым (с небольшими колебаниями в конце XVI в.) Италия не знала до расцвета фашизма. А хуже всего было то, что художники того времени не только не осудили этот позорный эпизод в истории человечества, но и поставили свое искусство ему на службу.