Танец живота
Танец живота
Вряд ли найдется другой танец, который производил бы на зрителей более сильное впечатление, чем этот. Увидеть этот танец можно и сейчас. На Востоке его исполняют на сцене, в барах и ресторанах, на палубах прогулочных кораблей и всюду, где бывают туристы. Танец живота — чувственный, и при этом удивительно грациозный — покорил весь мир. Повсюду находятся желающие постигнуть его чарующие тайны и насладиться его пленительным великолепием.
Даже женщин завораживают великолепные извивающиеся фигуры, трепещущие бедра танцовщиц, одетых в вызывающие наряды. А мужчины мгновенно преображаются в султанов, щедро одаривая танцовщиц деньгами, против чего не ропщут и жены.
О восточных танцовщицах слагались легенды. Жертвой их очарования пал даже Иоанн Креститель. Предтеча обличал царя Ирода, который женился на жене своего брата Иродиаде. Тогда царь заключил обличителя в темницу, но казнить не решался из-за его популярности у народа. Мстительная Иродиада искала случая погубить Иоанна, и дочь ее Саломея вызвалась помочь матери. На пиру в честь дня рождения Ирода Саломея плясала так красиво, что ослепила своим великолепием и царя, и его вельмож. Восхищенный Ирод пообещал исполнить любое желание Саломеи, даже если бы она попросила половину царства. Великолепная танцовщица попросила у царя голову Иоанна Крестителя — так научила ее мать. Ирод не отступил от своего обещания, и вскоре голову Иоанна принесли на блюде Саломее, которая и передала ее матери.
День усекновения главы Иоанна Крестителя отмечается христианами 29 августа (по старому стилю). У мусульман Иоанн почитается как пророк Йахья, и голова его покоится, как святыня, в мечети Омейядов в Дамаске.
У танца живота много вариантов: танец с тростью, с миниатюрными цимбалами, бубном, шарфом и др. Одним из редких вариантов считается «Танец семи покрывал», которые исполнительница сбрасывает с себя по мере приближения к кульминации. Вероятно, этот танец связан с описанным выше ритуалом открывания невесты в семи платьях.
«И Ибрахим увидел движения, каких не видал всю свою жизнь, — говорится в «Тысяче и одной ночи», — и Джамила показала в своей пляске диковинный способ и удивительные новшества, так что заставила нас забыть о пляске пузырьков в чаше и напомнила о том, что тюрбаны на головах покосились. И она была такова, как сказал о ней поэт:
Как хочешь, сотворена она, соразмерная,
По форме красы самой — не меньше и не длинней.
И, кажется, создана она из жемчужины,
И каждый из ее членов равен луне красой.
Или как сказал другой:
Плясунья! Подобен иве гнущейся стан ее,
Движенья ее мой дух едва не уносят прочь.
Не сможет стоять нога, лишь только плясать начнет
Она, словно под ногой ее — пыл души моей».
Откуда пришли эти танцы — все еще остается тайной. Это завораживающее яркое зрелище отражает многообразие культур, а вкупе с искусством индийских и африканских танцовщиц наталкивает на вполне определенные выводы. Во всяком случае, в танцах явственны отголоски древних ритуалов, символизирующих природную суть женщины, а страстный язык тела и жестов не требует перевода.
Однако вряд ли сегодня можно увидеть тот самый, настоящий танец живота, которым наслаждались султаны в своих великолепных гаремах.
«Танец во всех его видах, распространенных на Востоке, в большом почете в гареме и служит здесь главным развлечением, — писал Джордж Дорис. — Турецкие хороводы под цимбалы, тамбурины, уд (небольшой струнный инструмент) или под негромкое хоровое пение; черкесские, египетские, арабские танцы, из которых султан предпочитает наименее бесстыдные. (Тем не менее в прежние времена он очень ценил талант старой негритянки, низкорослой, толстой, губастой и безобразной, которой не было равных в исполнении танца живота.)».
Пляски полуобнаженных женщин не укладывались в мусульманскую мораль, однако привычка к подобным развлечениям была неистребима и вызывала к жизни удивительные зрелища.
«Вот в облаках табачного дыма появились альмеи, — описывал Жерар де Нерваль свои каирские впечатления. — Они поразили меня блестящими тюбетейками на заплетенных в косы волосах. Они притоптывали каблучками, отбивая ритм; на поднятых вверх руках позвякивали колокольчики и браслеты, они сладострастно покачивали бедрами, а под прозрачным муслином между кофточкой и роскошным, спадающим на бедра, как у Венеры, поясом виднелась полоска обнаженного тела. Эти обворожительные особы так быстро кружились, что было почти невозможно разглядеть их лица.
Они ударяли в маленькие цимбалы, размером не более кастаньет, звуки которых почти заглушала примитивная мелодия, выводимая флейтой и тамбурином. Две гордые альмеи, с восточными глазами, подведенными кохлем, со свежими, слегка нарумяненными щеками, были очень красивы, но зато третья — третья явно принадлежала к иному, не столь нежному полу, о чем свидетельствовала недельная щетина на „ее“ лице. После того как закончился танец, я сумел лучше разглядеть лица и двух первых и убедился в том, что перед нами были альмеи… мужского пола.
Вот вам сюрпризы Востока! А я-то чуть было не проникся поспешной страстью к этим „прелестным созданиям“ и уже готов был прилепить им на лоб по нескольку золотых монеток согласно одной из самых невинных восточных традиций… Меня могут счесть расточительным, но спешу объяснить: существуют золотые монеты — гази — достоинством от пятидесяти сантимов до пяти франков. Разумеется, зрители выбирают самые мелкие монеты, чтобы покрыть лица танцовщиц своеобразной золотой маской, когда, проделав изящные па, они склоняют перед каждым свой влажный лоб; но эти простые танцовщики, переодетые женщинами, не заслуживали подобной церемонии, им можно было просто бросить несколько пара.
В самом деле, египетская мораль весьма своеобразна. Еще недавно танцовщицы могли свободно ходить по городу, вносили оживление в праздники и доставляли удовольствие посетителям казино и кофеен. Сегодня они имеют право выступать лишь на торжествах в частных домах, и поборники морали считают более пристойным, чтобы эти танцы исполняли женоподобные длинноволосые мужчины, чьи обнаженные руки, тело и грудь являют собой плачевную пародию на прелести полуобнаженных танцовщиц».