Снегурочка

Снегурочка

Ты сегодня Снегурочка

В белом наряде,

Твой школьный учитель

Тебя не узнал.

Агния Барто. «Снегурочка»

Наряду с Дедом Морозом участником современного ритуала детской новогодней ёлки является Снегурочка. Она имеет свою историю, во многом независимую от Деда Мороза, но тоже в значительной мере обусловленную литературой.

Как и любой мифологический персонаж, Снегурочка характеризуется определёнными свойствами и устойчивыми признаками: это очаровательная, приветливая, весёлая и шаловливая девочка/девушка в белой одежде, приходящая к детям на новогоднюю ёлку из лесу. Она состоит в дружеских отношениях с лесным зверьём и птицами, которые служат ей и находятся у неё в добровольном подчинении. Появляясь в «человеческом» мире только в определённое календарное время (перед Новым годом), в течение других сезонов она как бы не существует. Снегурочка прочно связана с Дедом Морозом как родственной связью (она его внучка), так и сюжетной: появляясь на празднике одновременно (или почти одновременно), они приводят с собою лесных зверей, развлекают детей, приносят им подарки. Будучи помощницей Деда Мороза, Снегурочка способствует установлению контакта между Дедом Морозом и детьми. Дети заранее знают об их приходе на ёлку, однако вопросы о месте нахождения Снегурочки в другое время, о её родителях, о том, почему она не стареет (в чём секрет её вечной молодости) их обычно не беспокоят. Снегурочка может быть участницей и взрослых новогодних праздников, персонажем театральных новогодних представлений, телевизионных шоу и т.п., но главное её место — на празднике детской ёлки.

Мифологические персонажи бывают единичными, существующими, так сказать, в одном экземпляре (как, например, водяной), а могут представлять собой коллектив одинаково ведущих себя существ (как, например, святочницы или русалки). С этой точки зрения. Снегурочка — единична: она, подобно Деду Морозу, чудесным образом успевает побывать на всех детских ёлках. Снегурочка принадлежит к категории положительных образов: вся её деятельность направлена исключительно на благотворное воздействие на детей [см.: 218, 51-56].

Разговор о мифологическом персонаже предполагает постановку вопросов: как и когда этот персонаж возник, как он формировался, какой деформации подвергался, какую культурную, социальную и возрастную среду он «обслуживает»? Постараемся ответить на эти вопросы применительно к образу Снегурочки.

Исследовательницы традиций современного города пишут по поводу Деда Мороза и Снегурочки: «Эти популярные образы-маски как бы сошли со страниц русской литературы — известного произведения А.Н. Островского “Снегурочка”, навеянного в свою очередь русским фольклором, где они наделены волшебной силой поощрять добро и наказывать зло» [59, 229-230]. Однако если Дед Мороз и Снегурочка «как бы сошли» со страниц «весенней сказки» Островского, то почему в таком случае известная нам по детским ёлкам Снегурочка — внучка, а не дочка Деда Мороза (каковой она является у Островского); почему нам ничего не известно о её матери, в то время как в пьесе Островского её матерью является Весна-красна; почему героиня Островского — персонаж «весенней сказки», а известная нам Снегурочка всегда появляется только под Новый год. И наконец, в отличие от Снегурочки Островского, её современная тёзка не умирает (не тает), а, повеселив и одарив детей на празднике ёлки, уходит с Дедом Морозом для того, чтобы успеть посетить других ребят, после чего оба они исчезают до следующего Нового года. Как видим, Снегурочка Островского во многом отличается от известной нам спутницы Деда Мороза, и потому говорить о том, что она «как бы» «сошла со страниц» произведения знаменитого драматурга, следует с большой осторожностью. Прежде чем превратиться в современную Снегурочку, героине «весенней сказки» пришлось пройти долгий и сложный путь. Однако сомнений в том, что именно текст Островского явился первейшим и определяющим толчком к формированию этого образа — как в литературе и в других видах искусства, так и в городском новогоднем обряде — конечно, быть не может. Его влияние в этом процессе значительно, если не решающе.

Восстанавливая историю формирования образа Снегурочки как литературного героя и как мифологического персонажа, обратимся к его источникам.

Если одним из прообразов (хотя и не единственным) Деда Мороза явился восточнославянский обрядовый Мороз, то образа Снегурочки в русском народном обряде не зафиксировано. Отсутствует она (в отличие от Леля) и в искусственно сконструированной мифологии XVIII века. Однако в фольклоре образ Снегурки/Снегурушки/Снегурочки есть: он известен по народной сказке о сделанной из снега и ожившей девочке [см.: 409, 176]. Эта снежная девочка летом идёт с подружками в лес по ягоды и либо теряется лесу (и в этом случае её спасают звери, привозя её на себе домой), либо тает, прыгая через костёр (по всей видимости, купальский). Последний вариант более показателен и, скорее всего, является исходным. В нём нашёл отражение миф о природных духах, погибающих при смене сезона (рождённое зимой из снега существо при наступлении лета тает, превращаясь в облачко). Здесь обнаруживается связь образа с календарным (купальским) обрядом прыганья через костёр, который является инициационным (в этот момент девочка превращается в девушку). Снегурочка как сезонный (зимний) персонаж погибает с приходом лета.

Первая известная мне литературная обработка народной сказки принадлежит Г.П. Данилевскому, который в 1860 году опубликовал её вольное стихотворное переложение. Этот текст представляет собой позднеромантический и опоэтизированный перепев сказки. Здесь старик со старухой, пожелав сделать снежное дитя, лепят «шары из снега». На вопрос «старого, дряхлого с бородою» прохожего, чем они занимаются, старики «с усмешкой» отвечают: «Лепим дитятко!» Прохожий, в котором угадывается святой старец, благословляющий работу по сотворению человека, говорит им: «Помогай же Бог вам, старцы!» И его благословение помогает: вылепленное дитя оживает и со временем становится «девочкой-резвушкой / Русокудрой снегуркой». По прошествии недолгого времени «стала пышною невестой / Русокудрая снегурка». Весной к ней начинают свататься женихи, но она с каждым днём грустнеет и в конце концов тает на глазах стариков:

Стала таять, словно свечка,

Заклубилась лёгким паром.

Тихо в облачко свернулась

И в лучах зари исчезла…

[111, 1-5]

Близкий сказочной Снегурочке романтический образ начал разрабатываться и в лирической поэзии, примером чему может послужить стихотворение А.А. Фета 1872 года «У морозного окна», в котором намечены черты влекущей героя за собой снежной девы, хотя имя её здесь не называется:

К окну приникнув головой,

Я поджидал с тоскою нежной,

Чтоб ты явилась и с тобой

Помчаться по равнине снежной.

Но в блеск сокрылась ты лесов

…За серебро пустынных мхов…

[446, 250]

Впоследствии именно этот образ неуловимой снежной девы был подхвачен и развит в поэзии символистов.

Варианты сказок о Снегурке впервые были проанализированы А.Н. Афанасьевым с точки зрения «метеорологического мифа» в вышедшем в 1867 году втором томе его «Поэтических воззрений славян на природу» [см.: 19, 639-641]. Именно под влиянием концепции Афанасьева у Островского тогда же возникает замысел «весенней сказки». Этот замысел был реализован в 1873 году; вскоре пьеса была напечатана в «Вестнике Европы» и поставлена в Большом театре. Напомню, что современниками она была воспринята с недоумением и непониманием: Островскому не поверили, «Снегурочку» критиковали в печати, над её текстом издевались, о чём свидетельствуют собранные В. Зелинским материалы [см.: 199, 151-194]. Ф.Д. Батюшков в работе о генезисе «Снегурочки» Островского назвал её «ранней, непризнанной, одинокой ласточкой» [26, 47]. Не имела успеха и опера, созданная Чайковским по пьесе Островского. Всё это свидетельствует о том, что в середине 1870-х годов читатель и зритель оказались неготовыми к восприятию символического сюжета «весенней сказки» Однако не прошло и десяти лет, как время изменилось, и в «Снегурочке» почувствовали своё, близкое: с приближением эпохи символизма оказалось, что «странная» пьеса Островского предоставляла громадные возможности для использования и развития её мотивов и образов. Растаяв в «весенней сказке» Островского, Снегурочка начала свою жизнь в литературе и искусстве, усваиваясь, развиваясь и трансформируясь. Это касалось как всего текста сказки, так и отдельных её персонажей, прежде всего — главной героини.

В 1879 году за создание оперы по пьесе А.Н. Островского берётся Н. А. Римский-Корсаков, которому она в первом чтении также не понравилась. «…Царство Берендеев показалось мне странным, — вспоминал позже композитор. — В зиму 1879-80 годов я снова прочитал “Снегурочку” и точно прозрел на её удивительную поэтическую красоту. Мне сразу захотелось писать оперу на этот сюжет…» [цит по: 404, 3]. Завершённая в 1881 году и впервые поставленная в 1882 году опера Римского-Корсакова имела громадный успех. После её создания начинается новая жизнь пьесы. С этих пор «Снегурочка» Островского оказалась неразрывно связанной с оперной версией Римского-Корсакова.

Одновременно с усвоением образа Снегурочки, данного в пьесе и в опере, происходит его развитие в поэзии. В стихотворениях символистов всё чаще начинают встречаться лики некой «снежной девы»: лирический герой гоняется за ней по лесу, пытаясь настичь, но она оказывается столь же неуловимой, сколь неуловима Снегурочка для молодых людей Берендеева царства. Самым известным стихотворением, включающим этот образ, стала «Снегурка» К.М. Фофанова (1893), где творцом снежной девушки является «живописующий мороз». У Фофанова мороз дан не в виде олицетворённого образа, а как природная стихия, однако именно у него два будущих «ёлочных» персонажа, как и в пьесе Островского, оказываются взаимосвязанными:

В природе холод,

И холод в сердце у тебя!

И что же! Тонкою иглою

Живописующий мороз

Всё то, чем грезил я весною,

На стёкла дивно перенёс.

Тут…

…лес у белого ручья,

И ты в жемчужном ожерельи,

Снегурка бледная моя…

[451, 168-169]

Это стихотворение неоднократно включалось в сборники для проведения ёлки и тем самым вводило образ Снегурки в состав потенциальных персонажей праздника. Лики «снежной девы» встречаются и в стихотворениях Блока, у которого она сливается либо с образом «вечной женственности», «прекрасной дамы», как в «рождественском» тексте, датируемом 24 декабря 1900 года:

В ткани земли облечённая,

Ты серебрилась вдали.

Шёл я на север безлиственный,

Шёл я в морозной пыли.

Слышал твой голос таинственный,

Ты серебрилась вдали,

[46, I, 71]

либо с образом «снежной маски», как в стихотворениях 1907 года:

Но сердце Снежной Девы немо…

[46, II, 268]

Ты виденьем, в пляске нежной.

Посреди подруг

Обошла равниной снежной

Быстротечный

Бесконечный круг…

[46, II, 279]

Живое имя Девы Снежной

Ещё слетает с языка…

[46, II, 282]

И так вплоть до Фёдора Сологуба, который в 1922 году воспользовался образом тающей Снегурочки в стихотворении, посвящённом своей трагически погибшей жене А.Н. Чеботаревской:

Безумное светило бытия

Измучило, измаяло.

Растаяла Снегурочка моя.

Растаяла, растаяла.

…Я за Снегурочкой хочу идти,

Да ноги крепко связаны.

…Снегурочка, любимая моя,

Подруга, Богом данная…

[406, 454]

Параллельно со «снежными девами» и Снегурочкой во «взрослой» поэзии образ этот разрабатывается и в детской литературе. В 1879 году в журнале «Семья и школа» появляется повесть Юрьевой «Снегурочка». В 1890 году под инициалами Н.Г. выходит книжка «Снегурочка», открывающаяся стихотворением с тем же названием, в котором дети, обнаружив во дворе слепленную из снега девочку, зовут её к себе домой погреться:

Ай! Смотри, смотри, Анюточка,

Что у нас там за малюточка!

Кто ж её у нас на двор занёс?

Иль мороз её в санях завёз?

Либо зимушка из дальних стран

Привезла её в подружки к нам?

Решив, что «малюточка» «такая бледная» оттого, что «сильно зябнет бедная», дети зовут её к себе в гости погреться, на что то ли сама снежная девочка, то ли автор им отвечает:

Ах вы детки, детки-дурочки,

Знать не знали вы Снегурочки!

Ей зима — родная матушка,

А мороз — родной ей батюшка.

Как уйдут весной мороз с зимой

И дочурочку возьмут с собой!

[268, 3]

В основе этого образа лежит народная сказка о слепленной из снега девочке, но здесь родителями Снегурочки названы не старик и старуха, а мороз и зима. Различные перепевы этого образа представлены в сборнике 1896 года «Снегурка» (ср. со словами колыбельной:

У мороза-старика

Есть дочурочка.

Полюбился ей слегка

Мальчик Юрочка.

[295, 14])

С начала XX века Снегурочка/Снегурка всё чаще и чаще привлекает внимание писателей и поэтов, пишущих для детей, становясь тем самым для маленьких читателей знакомым и понятным образом, обретая характерный облик и психический склад. В «Зимней сказке» некоего Кука, опубликованной в 1900 году в «Петербургском листке», Снегурочка даётся как «внучка дорогая» «старого, белого деда» [209, 1]. В газете «Речь» за 25 декабря 1908 года был напечатан рассказ Фёдора Сологуба «Снегурочка», сюжет которого навеян народной сказкой о снежной девочке. В стихотворении О.А. Белявской того же года дети в зимнем лесу аукаются со снежной девочкой, которая прячется от них под ёлкой:

Снегурочка! Ау! Ау!

В косматой шубе лес…

Ищу тебя, зову, зову.

Твой легкий след исчез.

Ты спряталась под ёлкою?

Зарылась ли в снегу?

Здесь Снегурочка изображена девочкой в расшитой льдинками шубке и с искрящимся «льдистым» взором. Она неуловима: след её мгновенно исчезает, она то прячется под деревьями, то укрывается в снегу, а, явившись наконец детскому взору,

…под ёлкою стоит.

Еловой веткой колкою

К себе меня манит.

[41, 367]

Во всех подобного рода произведениях Снегурочка оказывается связанной с зимним лесом и с природными зимними стихиями. В стихотворении М. Пожаровой «Празднику Метелицы», опубликованном в рождественском номере «Нивы» за 1910 год, Снегурки, наряду с Царём-Морозом и Снеговиками, являются гостями на празднике Метелицы, который устроен в её«снежных теремах» и на котором

Для Снегурок серебристых в пляске вьют Снеговики

Из цветов хрустально-льдистых переливные венки.

Здесь Снегурки называются «девами снежными» и характеризуются как «снежнокудрые и снежнокрылые подруги» [325, 918]. В книжке С.Н. Дурылина «Снегуркин дом», вышедшей в 1912 году, Дед Мороз и Снегурка окончательно соединились в одном мифе: живущая в лесном домике под покровительством Деда Мороза Снегурка превращается в образ, уже вполне знакомый нам по новогодним ёлкам [386]. Лесной домик Снегурочки, впервые упомянутый у Островского, позже превращается в устойчивую деталь декорации сценария новогодней ёлки.

Закреплению иконографии Снегурочки в значительной мере способствовало изобразительное искусство. В книгах и иллюстрированных журналах постоянно воспроизводились скульптура В.А. Беклемишева «Снегурочка» и картина В.М. Васнецова «Снегурочка». Важную роль в популяризации этого образа играли и разнообразные драматические постановки, как, например, «сказка с балетом и апофеозом» А.Я. Алексеева «Дочь Мороза — Снегурка», сочинённая и поставленная в 1893 году на народных гуляньях и в театрах увеселительных домов [см.: 6, 85]. Замечательные декорации к пьесе и опере запечатлевались в сознании зрителей как «мир Снегурочки». Назову для примера выполненные в 1910 году декорации Д.С. Стеллецкого «Дворец Берендея», «Заповедный лес», «Ярилина долина» и занавес к постановке «Снегурочки», в центре которого героиня пьесы Островского изображена девушкой с косой и в белом одеянии. Столь модные на рубеже XIX-XX веков домашние и школьные театральные постановки, в репертуар которых часто входили фрагменты из «Снегурочки» Островского, приводили к тому, что девочки, исполнявшие роль главной героини, как бы обретали её облик и внутренний мир.

Ели, неоднократно упомянутые в «весенней сказке» Островского, превращаются в обязательный элемент постановок как пьесы, так и оперы: в декорации к прологу «Снегурочки» Д.С. Стеллецкий изобразил зимнюю долину, ели по бокам и холодное зимнее солнце; присутствуют ели и в его декорациях к сцене «Слобода Берендеевка». Тем самым образ ёлки оказывается тесно связанным с образом Снегурочки. На росписи А.В. Щекатихиной-Потоцкой фарфорового подноса «Снегурочка» (1920-е годы), сюжетом которой является народная сказка, в центре нарисованы снежная девочка и с изумлением смотрящие на неё дед с бабой, по бокам — ёлочки, а на заднем плане зверюшки в лесу.

Когда в конце XIX — начале XX века педагоги и методисты начинают разрабатывать сценарии детского праздника новогодней ёлки, в него попадают и персонажи из народной сказки о Снегурке [229, 110-113], «весенней сказки» Островского, хоры из оперы Римского-Корсакова [см.: 388]. Стихотворения и песни о зиме, Новом годе и ёлке включают в себя персонифицированные образы Мороза (превратившегося постепенно в Деда Мороза), девушки/девочки Снегурочки (превратившейся в его внучку), Зимы, Метели, Снежинок и пр.

Так со временем образ Снегурочки становится понятным и с детства знакомым образом. Младшая дочь В.В. Розанова, вспоминая о том, как в детстве в ней вдруг проснулось чувство природы, сравнивает себя со Снегурочкой: она, «как Снегурочка, выросшая среди природы, не замечала её, а как весна надела ей венок, она вся затрепетала и поднялась навстречу ей: “О мама, какой красой зелёный лес оделся!” А до того знала только, что “на солнце жарко, а в тени холодно”» [355, 87].

Если образ Деда Мороза успел оформиться в мифологического персонажа и войти в сценарий детских ёлок ещё до революции, то со Снегурочкой этого не случилось. Возможно, Дед Мороз опередил Снегурочку потому, что у него оказались западноевропейские двойники: дарители ёлки и подарков (св. Николай, Санта-Клаус. Father Christmas и др.), в то время как Снегурочка в этом отношении оказалась уникальной, существующей только в русской культуре. Тщетно было бы искать в западной новогодней и рождественской мифологии её аналоги. Ни Маланка (участвующая в Галиции, Подолии и Бессарабии 31 декабря в обрядовом действе [см.: 497, 46-77]), ни св. Катерина и св. Люция, в день их тезоименитств выступающие у некоторых европейских народов в роли дарительниц [174, 104-105], ни итальянская Бефана, в ночь на Богоявление бросающая детям в башмачки подарки [515, 27], ничем не напоминают русскую Снегурочку и ни одна из них не имеет мужского «напарника». Женских персонажей, связанных с Новым годом и елкой, на Западе не существует. Дед Мороз имеет своих «западных» двойников. Снегурочка — нет.

Уже до революции Снегурочка была представлена на ёлках достаточно широко: куклы-снегурочки вешались на ёлку, девочки в костюме Снегурочки участвовали в празднике, о Снегурочке декламировались стихотворения, она являлась главным персонажем инсценировок народной сказки, фрагментов пьесы Островского и оперы Римского-Корсакова. Но в роли ведущей на празднике ёлки Снегурочка в эти годы никогда не выступала.

И только в посвящённых устройству детских новогодних праздников книжках, выпущенных после разрешения ёлки в 1935 году, Снегурочка начинает фигурировать на равных правах с Дедом Морозом. Она становится его помощницей и посредницей между ним и детьми [4]. В начале 1937 года Дед Мороз и Снегурочка впервые явились вместе на праздник ёлки в московский Дом Союзов.

В одной из выпущенных перед войной «методичек» по проведению ёлок в детском саду воспитательницам предлагается за несколько дней до новогоднего мероприятия сказать детям, что скоро будет ёлка и к ним в гости придёт Дед Мороз, у которого есть внучка Снегурочка, весёлая девочка, которая умеет петь, плясать и играть с детьми. В начале праздника дети зовут Деда Мороза, а когда он приходит, спрашивают его, не пришла ли с ним Снегурочка, после чего она вбегает в зал. Дед Мороз и Снегурочка осматривают ёлку, призывают детей дружно и громко крикнуть «Ёлочка, зажгись!», и к их радости дерево тут же освещается. Дед Мороз и Снегурочка исполняют танец, в который они вовлекают всех детей. Этот и многие подобные сценарии всем нам хорошо знакомы по нашему детству и по детству наших детей.

Окончательно сформированный образ Снегурочки начинает свою жизнь на детских ёлках. Поэты сочиняют песни Снегурочки, как, например, песенка на слова М. Красева:

Меня все звери знают,

Снегурочкой зовут.

Со мной они играют

И песенки поют.

И мишки-шалунишки,

И заиньки-трусишки

Мои друзья,

Люблю их очень я.

Ко мне лиса заходит,

С лисятами всегда.

Со мной по лесу бродит

Волк серый иногда;

[135, 19]

или песенка на слова Э. Эмден, в которой Снегурочка рассказывает о своём лесном домике:

Мой домик возле ели

С утра засыпал снег,

И ёлочки надели

Пушистый белый мех,

А маленький зайчишка —

Пуховое пальтишко

Белей, чем снег!

Белей, белей, чем снег!

Вот санки у крылечка

Полозьями скрипят,

Слезает Мишка с печки,

Встречает медвежат.

Пора, пора на ёлку.

Заедем мы за волком.

Возьмём лисят

И маленьких зайчат.

На санки расписные

Ковром улёгся снег.

Лисята озорные

Расталкивают всех.

А белые пальтишки

На маленьких зайчишках

Белей, чем снег!

Белей, чем снег!

[135, 36-37]

В некоторых сценариях Снегурочка напоминает фею с волшебной палочкой, прикосновением которой она зажигает ёлку. К.Г. Паустовский, рассказывая о Кремлёвской ёлке 1954 года, пишет:

И когда Снегурочка прикоснулась к ёлке своей волшебной палочкой и зажгла на ней гроздья свечей, когда запели фанфары и шёлковые флаги всех союзных республик взвились в конце зала, — дети не выдержали и буря аплодисментов загремела вокруг.

[308, 1]

Отныне в каждом классе перед праздником выбиралась или назначалась Снегурочка, и начиналась борьба честолюбий хорошеньких девочек и отличниц. Со свойственным ей реализмом тему школьных девочек-Снегурочек отразила Агния Барто в стихотворении 1956 года:

В классах идут

разговоры и толки:

— Кто же Снегурочкой

Будет на ёлке?

[24, 144]

А другое стихотворение Барто адресовано девочке, выступающей в роли Снегурочки и переживающей на празднике счастливые мгновения:

Ты сегодня отмыла

Чернила на пальцах,

Ты сегодня Снегурка

На школьном балу.

…И, как полагается

Каждой Снегурке,

Ты тоже от счастья

Растаешь сейчас.

[24, 40-41]

Установившийся ритуал неизменно соблюдался на протяжении второй половины XX века. К этому времени происхождение образа Снегурочки, её связь с народной сказкой и пьесой Островского если и не были полностью забыты, то, по крайней мере, участниками детских ёлок вспоминались не так уж часто.

Каждый мифологический персонаж развивается и претерпевает изменения; в переходные эпохи этот процесс особенно активизируется. Неудивительны поэтому те перемены, которые намечаются в отношении как к образу Деда Мороза, так и Снегурочки с конца 1980-х — начала 1990-х годов.

Прежде всего это сказывается во «взрослой» поэзии. В стихотворении Е. Мякишева «Зима» (1992), напоминающем читателю о нерусском происхождении обычая новогодней ёлки и её главных персонажей, Дед Мороз и Снегурочка называются «лживыми куклами»: «Эти лживые куклы. А ель — непонятное древо» [265, 16]. Однако если ёлка действительно пришла в Россию с Запада, если образ Деда Мороза формировался по стандарту западных новогодних дарителей, то Снегурочка к этому процессу, как мы видели, не имеет никакого отношения. В своём запоздалом неприятии «немецкого обряда» поэт проявил историческую неосведомлённость. Интересные процессы наблюдаются в поэзии постмодернистов. В стихотворении Игоря Иртеньева 1989 года «Ёлка в Кремле», представляющем собой «иронические вариации на политическую историю», образы Деда Мороза и Снегурочки даны в неожиданном контексте «смешавшихся времён», в неожиданном окружении (Ленина, Дзержинского) и в неожиданном облике:

Подводит к ёлке Дед Мороз

Снегурочку-Каплан,

Он в белом венчике из роз.

Она прошла Афган.

В носу бензольное кольцо.

Во лбу звезда горит.

Её недетское лицо

О многом говорит…

[165, 146-147]

Встречаются тексты, в которых вдруг всплывают герои «весенней сказки» Островского, из гармоничного Берендеева царства перемещённые в убожество и грязь современной действительности. Таково, например, стихотворение Евгении Лавут «Снегурочка», в котором поющий и бьющий «палкой в дно тугого барабана» «мальчик Лель» провожает глазами идущую по растерзанной земле Снегурочку:

Смотри, твоя красивая сестра

Идёт не торопясь и умирая.

…Сестра твоя прекрасна и бела,

Забудь о ней, пастух белоголовый.

[216, 23]

Образы Деда Мороза и Снегурочки вдруг начинают порождать вопросы, либо давно не встававшие (например, об отношении к русской православной традиции «старика в бороде, красной шубе, с мешком, где подарков на грошик») [265, 16], либо никогда ранее не поднимавшиеся, как, например, о связи Деда Мороза и Снегурочки с темой геронтофильских мотивов в русской поэзии, в результате чего «бесплотная» Снегурочка обретает плоть: «Ведь если геронтофилию понимать как известного рода влечение к лицам старческого возраста, — пишет один юморист-профессор, — то ясно: седобородый даритель рождественских ёлок, во-первых, не молод; во-вторых, притягателен во всех смыслах, а Снегурочкам, и не только им, свойственно вожделеть» [161, 67].

Свои мысли автор демонстрирует «анонимной поэмой» «Дедушка и девушка»:

А Дедин Морозик

Ласкает Снегурочку.

…Пусть вьюга воет —

Довольна Снегурочка.

[161, 80]

На ту же тему в одной из газет под Новый год была напечатана картинка-анекдот, на которой изображены стоящие в лесу возле ёлочки три Деда Мороза, держащие в руках по стакану; рядом валяется распитая бутылка. Один из Дедов говорит: «По последней и — к Снегурочкам…» Накануне наступления 2001 года я случайно услышала по телевизору совсем уж пошлую шутку на тему Деда Мороза и Снегурочки, где была проведена параллель между ними и персонажами романа В.В. Набокова «Лолита».

Результатом развития рекламы и появления службы обеспечения учреждений и семей Дедами Морозами и (в меньшей степени) Снегурочками стало активное «размножение» этих персонажей, некогда существовавших в единственном «экземпляре» (вспомним хотя бы рекламную новогоднюю заставку программы Общественного Российского телевидения 2000 года, где на телевизионный экран выбегало несколько маленьких,толкающих друг друга Дедов Морозов). Посещение мэром Москвы Ю.М. Лужковым Великого Устюга, где ему угодно было сказать, что родиной Деда Мороза является именно этот город, привело к тому, что в Великом Устюге даже летом уличные продавцы штучного товара иногда наряжаются в дедморозовские костюмы[5]. Этот факт привёл к тому, что в настоящее время целых три города борются за звание города — родины Снегурочки. Хочется надеяться, что в этой борьбе победит Кострома, связанная с местами, в которых создавалась «весенняя сказка» Островского.

Мы являемся свидетелями активного процесса изменения и усложнения образов Деда Мороза и Снегурочки. Их функции в рождественско-новогоднем ритуале (и не только в нём) меняются с каждым годом. К чему этот процесс в конце концов приведёт, покажет только время.

Вместе с «вхождением России в мировое сообщество» русский Дед Мороз переоделся из белой шубы в красный наряд, сблизившись тем самым с Санта Клаусом. Характерной для наших дней тенденцией в трактовке образа Деда Мороза представляется и взгляд на него как на «демона советского новолетия», совершающего насилие над православной традицией [4, 372]. Его появление в новогоднюю ночь, приходящуюся (после смены календаря в 1918 году) на Филиппов пост, для православного верующего действительно выглядит кощунственно. Но осмелюсь предположить, что в сознании большинства встречавших и встречающих Новый год этот факт давно уже не имеет никакого отношения к православной традиции. Встреча Нового года в ночь на 1 января превратилась в интернациональный ритуал, в котором и в России, и за границей участвуют люди самых разных вероисповеданий. И с этим, видимо, уже ничего не поделаешь. Да и стоит ли пытаться?