Революция поп-арта и...

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Революция поп-арта и...

Поп-арт стал эпохой в развитии авангарда. Воздействие его приемов и образов ощутимо и в настоящее время. Термин «поп-арт» быстро стал популярным. Впрочем, как и многие термины авангарда, он мало что проясняет, да и история его происхождения имеет несколько версий. Эдуардо Паолоцци еще в 1947 году употребил словечко «поп» в одном из своих коллажей. Художественный критик и писатель Лоуренс Эллоуэ, будущий хранитель в музее Гуггенхейма в Нью-Йорке, увидел в 1954 году обозначение «поп» на одной из картин художника Р.Б. Китая и пустил его в оборот как новый, нарождающийся феномен. В 1956 году в коллаже Ричарда Гамильтона под названием «Так что же придает нашему современному дому такое разнообразие, такую привлекательность?» снова мелькнуло знакомое «поп». Видимо, сленговая частичка «поп» циркулировала инкогнито в качестве жаргонного в кругах художников, близких битникам, обозначая нечто рассчитанное на вкус широких кругов публики. Кроме того, по своему звучанию оно напоминало хлопок пробки, вылетающей из бутылки, или удар, что намекало на определенную скандальную ситуацию.

Как бы там ни было, термин «поп-арт» легко вытеснил другие названия вроде «нового реализма» и «супернатурализма». Он стал не менее употребительным, чем «поп-музыка» и «поп-культура» Уже в 1957 году Гамильтон пытается дать описание народившегося феномена: это искусство популярное, рассчитанное на массовую аудиторию, переходное и занимающее небольшой период, легко распространяемое и легко забываемое, дешевое, массово производимое, молодое и остроумное, сексуальное, хитроумное и трюковое, отдающее большим бизнесом. Многое было им названо верно, однако описание это относилось к годам зарождения поп-арта, и потому, конечно, оно неполно. Появившись в середине 50-х годов, поп-арт достиг расцвета в 60-е годы. В 1964 году Р. Раушенберг, крупнейший представитель американского поп-арта, получил на Венецианском биеннале Гран-при.

Для многих распространение нового течения означало «конец» абстрактной живописи, что воспринималось по-разному. Для ряда критиков, для апологетов абстрактного искусства — Г. Рида, Г. Розенберга, К. Гринберга и П. Селза — новое искусство казалось «неискусством». Да, впрочем, поп-арт и не хотел им быть. Раушенберг говорил: «Живопись равна и искусству, и жизни, я же ищу середину между ними». Представители нового движения стремятся выработать приемы, устраняющие возможность определения искусства. Слово «арт» могло появиться на любом объекте, т. е. здесь проявилась «годность всего», что есть артефакт. Клаус Ольденбург, не менее знаменитый, чем Раушенберг, указывал, что «поп-арт — это искусство, которое не знает, что оно искусство». Характерен лозунг о «расширении ситуации искусства». Все может стать искусством, коль скоро оно названо таковым, утверждают мастера-«пописты». Не случайно поп-философ Маршалл Маклюэн предлагает рассматривать и всю «человеческую ситуацию» (имея в виду общество в данный момент) как произведение искусства. Ольденбург комментировал: «Я стою за искусство, которое берет формы из жизненных контуров, за искусство, которое скручивает (эти контуры), распрямляет, собирает и отбрасывает, как слюну, — тягуче, тяжело, остро, мягко и глупо, короче, как сама жизнь». Так между искусством и жизнью стирались границы; это стало возможно потому, что содержание и искусства, и жизни беднело на глазах. Поп-арт — это своеобразное «искусство вне искусства», и если когда-то существовало «искусство для искусства», потом авангард и искусство, потом просто антиискусство, то теперь искусственное искусство... Вскоре, заметим, появится и неискусство и неавангард — далекое последствие «революции поп-арта».

Нередко поп-арт рассматривается излишне однородным, чуть ли не определенным стилистическим явлением. На самом деле это не так: в нем имелись свои школы и направления, вклад разных стран был различным; наконец, были такие художники, как, например, Роберт Раушенберг и Джасперс Джонс, своеобразные «диссиденты поп-арта», которые то входили в него, то из него выходили. Англичанин Питер Блейк порой делал исторические композиции в академической манере. Да и само это течение то уходило в тень, то становилось вновь актуальным.

Р. Лихтенстейн. Пистолет. 1964

Р. Лихтенстейн. Пистолет. 1964

Англичане и американцы — истинные пионеры поп-арта. Правда, он известен не только как американское изобретение. С начала 60-х годов информационная машина США начала пропагандировать «поп» — «чисто американское искусство», отражающее определенный яркий образ жизни. Это было связано с тем, что со времени абстрактного экспрессионизма Нью-Йорк стал претендовать на звание Третьего Рима в искусстве. Париж после Второй мировой войны несколько потерял лидерство в развитии современной художественной культуры. Нью-йоркские галереи Грина, Кастелли, Стейбла, Джексона, Джодсона, Джениса, музей Уитни стали зажигать «звезды» поп-арта, когда и сам художник становился участником акции, в данном случае рекламы и вложенных денежных средств. Опыт Голливуда тут, несомненно, учитывался. Поп-арт, бесспорно, — рекламное искусство, любящее рекламу как символ современности. Особенно прославились Р. Раушенберг, Д. Розенквист, Р. Лихтенстейн, Э. Уорхол, К. Ольденбург, представляющие «горячую пятерку» из Нью-Йорка, и Том Вессельман, Д. Сигал, Э. Руша, Р. Моррис, А. Джонс, Д. Джонс, Р. Индиана, Д. Дайн. Конечно, представителей поп-арта было намного больше, здесь названы только основные. В 1955 году Раушенберг начал делать первые «комбинированные картины», представляющие собой некие соединения живописи и отдельных предметов, а в конце 50-х к нему примкнули Джонс, Уорхол, Розенквист. Параллельно, а может быть и раньше свою концепцию разрабатывали англичане.

Т. Вассельман. Спальня № 25. 1967—1971

Т. Вассельман. Спальня № 25. 1967—1971

В 1952 году в Лондоне возникает группа «Независимых». Один из инициаторов ее — Эдуардо Паолоцци, который демонстрировал через проектор на экране сопоставления различных рекламных материалов, перемешанных весьма прихотливо. В следующем году был проведен семинар «Параллель жизни и искусства», само название которого созвучно «эстетике» поп-арта, искавшего связи между этими явлениями. «Независимая группа» вскоре организовывает «Институт современного искусства», который устраивает выставки «Коллаж и объект» (1954), «Человек, машина и движение» (1955), «Это завтра» (1956). Наиболее активны Лоуренс Эллоуэ, Ричард Гамильтон, Эдуардо Паолоцци, Питер Блейк. Они изучали фотографии, рекламу, жизнь большого города, стрессы, сопоставления изобразительных образов и текстов. Характерно, что англичане ориентировались на материалы американских массовых иллюстрированных журналов. Вскоре их заинтересовал начавший выходить (с 1956 года) журнал «Плейбой», тогда вполне «невинный» и позволяющий, благодаря смягчению цензуры, показывать обнаженную грудь модели из-под приспущенной рубашки. В американских журналах художников из Лондона интересовали достижения дизайна, мастерски сделанные фотографии, серийность образов, зрительные и смысловые контрасты. Их привлекала также реклама стандартных наборов мебели — «ливингрум». Англичане поняли, что перед ними не весь объект, а только одно его качество. Сами формы не изобретаются (они уже существуют), а переносятся в некие «блоки видеоряда», создающие стандартные визуальные образы, несущие актуальную информацию и вызывающие определенные ассоциации и эмоции. Здесь есть радость «узнавания» в незнакомом знакомого, лишенного большой интеллектуальной нагрузки. Все это стало основой поп-арта. Но английский поп-арт был болен «прерафаэлизмом», был слишком рафинированным, так что он стал скорее духовной силой, чем подлинным «отцом» нового движения, вскоре захватившего США, ряд стран Европы и Японию. США стали претендовать на лидерство, поп-арт начал восприниматься исключительно как американское явление, что прочно укоренилось в сознании публики, и, характерно, англичане с этим согласились, более того, многие из них стали работать в Нью-Йорке или, по крайней мере, часто посещать этот город.

Возможно, что дело не только в проблеме лидерства авангардистских художников Англии и США; в Англии «поп» оставался некой экзотикой, в США он приобрел массовый, опирающийся на коммерческий успех характер. Это и понятно: однако отметим и то, что в США имелась определенная традиция собственного авангардного искусства, создавшая условия для возникновения американского поп-арта. Стоит учесть, что в 30-е годы окончательно осел в Штатах основатель дадаизма Марсель Дюшан; в 50-е годы он сделал ряд повторений своих объектов «реди-мейд»; в начале 60-х годов состоялась большая выставка 80-летнего художника; его поклонником и другом стал Раушенберг. В 1964 году Дюшан писал о поп-арте: «Это течение меня восхищает». Большое влияние на молодых художников оказал «диссидент абстракционизма» Уильям де Кунинг; в 1950 году он сделал коллаж «Штудии для женщины» с использованием обертки сигарет «Кэмпбелл»; его влияние испытал и Р. Раушенберг, и Д. Джонс. Кроме того, в 1952 году была открыта в Сан-Франциско выставка «Собрания обыденного искусства», позволившая консолидироваться художникам новой генерации. В середине 50-х годов Раушенберг делает свои первые «комбинированные» картины, а Джонс начинает серию картин «Флаг». Американские кубисты, например С. Дэвис, Ч. Демут, Дж. Мэрфи, в 20-е годы использовали в своих живописных композициях коммерческие знаки, которыми так впоследствии заинтересовался поп-арт.

«Разбитое поколение», иначе битники, в середине 50-х годов провозглашало анархический гедонизм, эротическую свободу, нигилизм. В творчестве писателей и поэтов-битников проявлялась тенденция к бессюжетности, свободному стиху, метафоричности и одновременно к известной натуралистичности. Оставаясь явлением экстравагантным, подготовившим своей «эстетикой» добровольную бедность и бродяжничество хиппи, битничество не могло не повлиять и на общий климат восприятия искусства. «Художники реальности», такие, как Э. Хоппер, Д. Кох, Э. Уайт, «магические реалисты» и «риджионалисты», с их обостренным вниманием к быту страны и естественной оппозицией абстракционизму, напоминали о важности всем понятных, легко усваиваемых образов действительности. Довольно сложным выглядит отношение «попистов» к абстрактному искусству. Обычно говорят, что поп-арт возник в полемике с абстрактным искусством, которое было понятно только посвященным и в принципе «ничего не изображает». Однако и здесь ситуация намного сложнее. Многие будущие художники поп-арта начинали с занятий абстрактным искусством, да и позже возвращались к нему или использовали его отдельные приемы. Де Кунинг все же был в основном абстракционистом, его влияние имело большое значение для Раушенберга и Джонса. Сам Раушенберг в 1964 году заявил, что между поп-артом и абстрактным искусством нет непроходимой пропасти. Д. Сигал и А. Капроу признавались в воздействии на них примера Дж. Поллока. Дж. Дайн говорил, что его поколение связано с абстракционистами, как дети с родителями. Р. Китай подтверждал подобное мнение: «Абстрактный экспрессионизм сидит во всех нас: в Дж. Дане, Р. Раушенберге и Дж. Джонсе...» Не были забыты и сюрреалисты, так, «Завтрак в меху» Мереты Оппенгейма представлял собой чайный прибор, обтянутый шерстью, что очень напоминало последующие акции «попистов». Немало значили и приемы европейских авангардистов. Идея выделения отдельного изобразительного мотива и его последующее укрупнение были взяты у Фернана Леже, некоторое время жившего в Нью-Йорке. Декупажи («вырезки») Матисса с их элементарными формами и яркими красками вполне соответствовали будущей эстетике поп-арта, тем более что в американских музеях было достаточно поздних работ этого французского мастера. Наконец, в 50-е годы происходит новое «открытие» искусства модерна, устраиваются выставки, посвященные этому наследию, выходят книги, рассказывающие о нем. Интерес к упрощенной символике, рекламной броскости образов, несомненно, идет из этого источника. Как всегда, авангардизм в своем развитии, в данном случае в поп-арте, опирается на широкие традиции. Китч, графика заборов и граффити вагонов «подземки» естественным образом дополняли арсенал средств, к которым обращались художники авангарда 50—60-х годов.

Художников-«попистов» привлекал окружающий их мир массовой культуры, рассчитанной на потребление миллионов, когда эстетические и социальные ценности приравнивались к потребительским, обыденным и бездуховным. Художники делали акцент на общественном, банальном и анонимном, легко узнаваемом. Действительность как бы демифологизировалась, мастера стремились представить некую энциклопедию современной жизни с ориентировкой на «великую американскую мечту». «Поп» был нефилософичен, полагая, что и сама жизнь есть уже определенная, по крайней мере на поведенческом уровне, философия. Внутри него могла существовать и некая пародийность; все могло восприниматься иронично, полушутя. Художник относился к зрителю добродушно-снисходительно, предлагая некую игру по взаимной договоренности, давая понять, что он подозревает в зрителе нечто низменное, над чем можно и посмеяться. Но так как вещи и образы поп-арта не персонифицированы, т. е., иными словами, их обладатель как бы анонимен, то и зритель мог делать вид, что иронизируют не над ним. Телевидение, реклама, комиксы, радио, картинки из журналов, привычные образы массовых средств информации стали объектом изображения, приравненные к таким символам прекрасного, как «Мона Лиза» и Венера Милосская. Хотя на первый взгляд бесконечные повторы этикеток на банках консервированного супа «Кэмпбелл» или бутылки кока-колы Уорхола ничего не выражали, кроме самих себя, художники попа искали за этим ту «формулу действия и состояния», которая бы воспринималась как факт действительности. Именно поэтому они стремились соединить жесткий и брутальный символизм «имиджа», с одной стороны, и «реализм» конкретного предмета, который можно осязать как некий товар в супермаркете, — с другой. Художники интересуются тем, что порождено современной цивилизацией, той, в которой «мы живем». Поэтому можно смешать в одну кучу хлам и подлинные ценности. Это и тиражирование, серийные образцы культурного ширпотреба, китча и отбросы; это образы рекламы и духовной нищеты. Иконография поп-арта специфична, она включает «лики» эстрадного певца Элвиса Пресли, президента Джона Кеннеди и Мэрилин Монро, «репродукции» картин Моне, Делакруа, Леонардо да Винчи, Ренуара и Пикассо, натуральные ансамбли мебели, полное убранство ванных комнат, пишущие машинки, почтовые конверты, обложки книг, электроприборы, лампочки, выключатели, фойе, кассы, зрительные залы кинотеатров, принадлежности живописца, буквы и слова (так называемый «леттризм»), консервные банки и бутылки, обувь и одежду, обстановку баров и больниц, интерьеры лавочек и магазинов, еду и алкогольные напитки, сигареты и окурки, средства транспорта — автомашины, корабли, самолеты... Всего не перечислишь. Наконец, сюда относятся манекены и разного рода объекты реди-мейд, имеющие опосредованную связь с миром реальности и миром фантазии.

Все это легко могло вызывать самые простые ассоциации, и в этом смысле поп-арт являлся в определенной степени «демократическим» искусством. В нем есть привкус нравственного благодушия и бездумного оптимизма, хотя все это можно воспринять как «эстетику обыденного и вульгарного». Р. Индиана так описывал ситуацию: «...молодые художники возвращаются ко все менее возвышенным вещам, к таким, как кока-кола, мороженое, большие бифштексы, супермаркеты и «съедобные» символы. У них голодный взгляд — они «поп». Поп-арт понял, что дистанция между человеком и потребляемым продуктом сокращена до минимума; все, что потребляется, — недалеко. Массовая информация, стандартизация предметов потребления, технологичность — вот истинная почва, на которой взращивался поп-арт. Если не сам предмет, то его образ («имидж») как социально-эмоциональный символ напомнит о мире, полном товаров. Попартисты среагировали на насыщенность среды обитания напечатанными, нарисованными, сфотографированными образами. Не случайно, что некоторые из них, например Уорхол, начинали свою карьеру как мастера рекламы...

Вещь в поп-арте или изображается, или подается сама по себе. Как есть, причем трактуется она, если изображена, иллюзионистически или в манере рекламного образа. Поп-арт — это постоянное визуальное и смысловое раздражение привычными образами и текстами. Так появляются гигантские бутерброды высотой в три метра, памятник в виде тюбика для губной помады, копии бутылок, лампочек. Предметы составляются друг с другом — нередко в неожиданных сочетаниях. Художники называют такой прием «комбинациями», а критики — «ассамбляжами». «Подарок Аполлону» Раушенберга — кухонный столик, перепачканный красками, и привязанное к нему мусорное ведро. Джорж Сигал показывал гипсовые слепки с моделей, помещая их в реальные пространства: в макеты мясных лавок, в кассу кинотеатра, в ванную комнату. Он как бы документировал реальность. С некоторыми его фигурами можно было даже посидеть за одним столом. Как выражались художники, «они концентрируют в одном месте хронологически и топографически случайное». Так, произведением может стать улица города, если ее, вместе с машинами и пешеходами, рассматривать как объект искусства. Художники любят использовать прием, уже открытый дадаистами: постановкой предметов в неожиданный и не свойственный им контекст. Предмет изолируется, приобретает характер знака-символа — имперсональный и связанный с урбаническим окружением, новейшей техникой, реалиями быта. Том Вессельман сопоставляет нарисованное изображение обнаженной женщины в ванной с реальной дверью, с висящим на ней полотенцем, с репродукцией картины Ренуара. Ольденбург выставляет гладильную доску с рубашкой и утюгом на ней, вешалку с висящим плащом, кеды. Правда, чтобы приравнять их к искусству, он символически окрашивает блестящими акриловыми красками часть своих «экспонатов». В поп-арте большое внимание уделяется надписям, например: «Мать — это мать», и названиям, где характерным может явиться такое: «Я люблю тебя вместе со своим "Фордом"» (1961, художник Дж. Розенквист).

«Пописты» демонстративно отказались от «условности» живописи и рисования на плоскости, вышли в пространство. Они гордятся тем, что забросили традиционные палитры и кисти, взяв в руки распылитель и автогенный аппарат. Раушенберг постулировал: «Пара мужских носков не менее пригодна для работы, чем масло и холст». Англичанин Дэвид Хокни утверждал, что его искусство лишено приверженности к форме и в этом — «его козырная карта». Традиционная живопись рассматривалась как «банальность». От нее остались только «кустовые», небрежные удары кистью с краской на некоторых «ассамбляжах» Раушенберга и «объектах» Ольденбурга. Механизация творческого процесса приводит к тому, что крупные лидеры поп-арта работают со своими бригадами (Р. Раушенберг), которые занимаются реализацией замысла их предводителя. Уорхол называл свою мастерскую «фэктори» (она и была в бывшем помещении фабрики). Рой Лихтенстейн переносил точки полиграфического растра, рассматривая свои переложения комиксов как результат действий «рисующей машины». Уорхол, открыв для себя технику шелкографии, механически повторял отдельные образы, будь то Пресли или Монро, используя цветной негатив с меняющимися фильтрами, так что одно изображение оказывалось в синей, желтой, красной тональностях. Серии и вариации характерны для Вассельмана; так, его известные «Американские ню» насчитывают до 100 произведений (все под номерами).

Дж. Джонс. Флаг. 1954

Дж. Джонс. Флаг. 1954

Характерный прием «попистов» — использование имитации материалов. Так создается новое «сотрудничество» материалов и образов. Муляжи «еды» у Ольденбурга сделаны из гипса, картона, покрытых акрилом. Джонс выставил свою «Раскрашенную бронзу», представляющую отлитые из традиционного материала скульптуры банки из-под пива «Балантай».

Э. Урхол. Суп «Кэмпбелл». 32 панели. 1961—1962

Э. Урхол. Суп «Кэмпбелл». 32 панели. 1961—1962

Проявляя большую гибкость и мобильность в понимании того, что может оказаться искусством, расширяя художественную ситуацию, художники уничтожают иерархию образов и сюжетов, у них может одинаково цениться Леонардо да Винчи и Микки-Маус, живопись и технология, халтура и искусство, китч и юмор.

Своеобразным ответвлением поп-арта явился хеппенинг (смысл его виден в самом значении творчества; от англ. happening — происшествие) — определенная форма действий, акций, поступков, когда художники стремятся завлечь зрителей в хитроумную игру, контуры сценария которой намечены приблизительно. Хеппенинг включает удивительные импровизации: из разрезанной туши барана каплет кровь на лежащую на полу женщину, некто живой курицей лупит по струнам рояля, маленькими ножницами срезаются лоскутки одежды с сидящей девушки-модели, студенты колледжа слизывают патоку, набрызганную на кузова старых автомобилей... Все это продолжение симультанных декламаций дадаистов, скандальных выступлений футуристов, эпатирующих выходок сюрреалистов, «живописи телом» Ива Клейна и разбрызгивания красок «внутри» холста Дж. Поллока. Хеппенинг появился вначале в США, потом распространился в ФРГ, Италии и Японии. «Пописты» интерпретируют хеппенинг как «коллаж фактов, предметов и жестов в пространстве». С. Зонтаг говорила, что хеппенинг трудно описать и даже снять на пленку. В рассказе и съемке появятся невольно структурность, последовательность, а хеппенинг на самом деле — стихия, непредсказуемость, импровизация. Тут соединены пантомима, клоунада, приемы экспрессионистического театра, восточный символический ритуал. Сам термин был предложен Аланом Капроу, поставившим в октябре 1959 года в галерее «Рейбен» в Нью-Йорке представление, названное «Восемнадцать хеппенингов в шести частях». На сцене с большими конструкциями вместо декораций, с пластическими объектами вместо скульптуры, с холстами, обрызганными красками, вместо картин, исполнялись танцы, читались монологи, актеры стремились спровоцировать зрителей на какое-нибудь выступление. Это было действительно происшествие, и термин «хеппенинг», повторенный в прессе, с тех пор приобрел популярность.

Хеппенинг — ближайший родственник поп-арта, можно даже сказать, что поп-арт — застывший («замороженный») хеппенинг, a хеппенинг — активный («действенный») поп-арт. История хеппенинга, как и поп-арта, начинается в 50-е годы. В это время композитор Джон Кейдж пишет «Пять минут тридцать три секунды. Тишина» — музыкальную пьесу, когда в течение названного периода пианист сидит за фортепьяно, не играя на инструменте. Алан Капроу так оценил опыт Поллока: «Стоять не у холста, внутри него, разбрызгивая краску». Капроу понял, что можно манипулировать объектами и людьми в пространстве. Фактически это «ассамбляжи» из нетрадиционных живописных и скульптурных форм, внутри которых, в этом организованном хаосе, движутся люди, создавая «искусство событий». Результат творчества, так как художники в хеппенинге ничего не производят, — в самом процессе. Это использование смешанных форм с цветомузыкальными и световыми эффектами, когда тело, жест, мимика лица становятся смыслом отдельных композиций. Творческое начало должно проявиться у «игроков». Для всех это выход энергии, пробуждение неожиданных эмоций, проверка своей реакции на непредсказуемые события. Коллаж вещей и людей в пространстве напоминает еще об одном явлении авангарда, об инвайронменте (от англ. environment) — о переживании среды, созданной на основе «ручного» или индустриального творчества. В хеппенинге «ассамбляж» размещается «вокруг» человека, ивайронмент создает эффект «актуализации» пространства, которое рассматривается как искусственное «окружение». Такая среда влечет человека к своему пересозданию. «Джанк-арт» (jank-art) мог бы дополнить гамму применяемых средств; это абсурдное сочетание разных вещей и объектов, как правило имеющих бросовый характер: хлам, старье и т. п. Имело значение и развитие так называемого «невербального театра», использовавшего язык жестов и предметов. Именно тогда в студиях Манхэттена, в студиях «нижнего» Нью-Йорка, в «Театре лучевого пистолета» Ольденбурга и «Фэктори» Уорхола можно было наблюдать своеобразные спектакли с «бунтом инстинктов», с «освобождением от эмоциональной анестезии». Спонтанно и бессюжетно (почти бессюжетно, так как некая общая программа, конечно, имелась) в действие вовлекались вещи вне зависимости от привычных условий их материального бытования. При этом говорилось, что участники переживают не «новую форму», а новый моральный и экзистенциальный опыт. В хеппенинге «Универсальный магазин» Ольденбурга, например, показанном в 1961—1962 годах, можно было видеть пространство, заполненное продаваемыми товарами, сделанными художником из папье-маше и гипса, ярко раскрашенных. В «магазине» происходило 13 инцидентов: скажем, входили покупатели, что-то восклицая, что-то приобретая, затем начиналась для них лекция, дискуссия о дороговизне, борьба... Сам автор комментировал свою «реализацию» следующим образом: это идеальная ситуация на полпути между искусством и жизнью. Знакомые слова, кто из «попистов» их не произносил! В своем комментарии Ольденбург приводил слова «посетителей магазина», которые, видя трехметровый сандвич из папье-маше, восклицали: «О, нет, это не сандвич, это искусство!» И далее он декларировал: «Я хочу уйти от знания, как делать произведения, потому что это находится вне жизненного опыта... Искусство — это то, что локализовано в музеях, драгоценно, изысканно, аристократично, избрано и отобрано... Я настаиваю на редифиниции искусства». Хеппенинг, по словам автора, является синтезом явлений, подобных явлениям не искусства, а жизни. Это панорама жизни. Свой хеппенинг, что показательно, он называл «тотальный инвайронмент», т. е. подчеркивал связь действия и среды. Чтобы понять, на чем строится эффект подобного воздействия, может быть, стоит вспомнить и слепки людей Д. Сигала, эти застывшие мумии, рядом с которыми можно стоять, сидеть и которые являются словно «современной книгой мертвых».

Христо. Запакованное кресло. 1965

Христо. Запакованное кресло. 1965

Раушенберг совместно с Робертом Моррисом стал ставить «балеты». Обнаженная танцовщица Ивон Райнер действовала конвульсивно, каталась по полу, кричала, плакала, смеялась, пела, по ее телу стекала ртуть, прожектора мигали, давали столбы цветного пламени. Раушенберг стремился к своеобразной синестезии, т.е. к искусству, которое воздействует на все чувства сразу: тут могли объединиться кинематограф, танец, живопись, телевидение. Капроу поставил хеппенинг «Слова» (1961), который назвал «Инвайронмент со светом и звуками», представление «Апельсиновый сок» (1964). В одном люди проходили через «стены» развешанных листов бумаги с обильными надписями, в другом видели ванну с девицей, обливающей себя соком. Сам Капроу в 1961 году заполнил двор автомобильными шинами, которые затем перетаскивал с места на место. В своей книге «Хеппенинг — инвайронмент» Капроу приводил в качестве примера действие, организованное в одном из американских колледжей: группы студентов, разделившись на «мужскую» и «женскую» части, начали строить «деревню» из старых автомобилей, потом их кузова обмазали сладкой патокой, которую слизали, после чего сожгли все собранные машины.

Авторы хеппенингов, инвайронментов стремились предельно расширить место действия. Как писал критик Эллоуэ, «весь город, со всеми его жителями, может быть не только субъектом искусства, но и его субстанцией». Вскоре такое мышление пришло к практической реализации: один художник заявил, что в какой-то день весь Нью-Йорк объявляется произведением искусства, на что другой критик отреагировал ироничным вопросом: «С пригородами или без?» Выход за пределы искусства, под которым понималось исключительно искусство в музеях, воспринималось авангардистами тех дней как возвращение к «нормальному состоянию». Произведение, говорили они, это «кое-что, занимающее пространство, не более», это «искусство, которое не знает, что оно искусство». Характерно, что в таких экспериментах 60-х годов фигурировали обычные вещи, помещенные в чуждую им среду и выступающие в чуждой им функции. Испытывались позиция зрителя и позиция исполнителя действия: авторы стремились к стиранию границ между ними, почему и предполагалась провокация публики, попытка вовлечь всех в абсурдное действо. Стрессовое поведение публики в контексте «случайного» должно было вести к перестройке связей между людьми, между человеком и вещью (включая улицы, магазины, товары, образы популярной культуры и урбанистический фольклор). Для исполнения многих хеппенингов требовалась большая техническая оснащенность, которая интерпретировалась в духе поп-арта: работа с материалом.

Другим движением стал «флакс», или «флюксус» («fluxus»), — показ свободной игры форм, «истечения» творческой энергии. «Флюксус» не связан ни с каким конкретным направлением; главное — создать при использовании своего тела, пространства и вещей парадоксальную ситуацию, не мотивированную логикой обыденного существования.

Помимо американского и английского поп-арта своя школа сложилась во Франции — «новый реализм» во главе с идеологом П. Рестани и такими мастерами, как Арман, Сезар, Бен, Эрро (все это псевдонимы). «Новый реализм» более эстетичен, более анекдотичен и более ироничен, чем в США и Англии. Стоит посмотреть, как Арман располагает на плоских основах распиленные корпуса музыкальных инструментов, воплощая в реальность то, что делали Пикассо и Брак, как раскрашивает свои «компрессы» (сдавленные корпуса автомобилей) Сезар, как делает «живописные монтажи» Эрро и реконструирует по фотографиям интерьеры старинных лавочек Бен, чтобы понять это. В Италии развивалось «бедное искусство», пропагандистом которого являлся Дж. Челант. Это направление отличалось известной театральностью и мистичностью, иногда выбором крайне простых средств и материалов. В Германии яркой личностью был Й. Бойс, образовавший целую школу. Довольно эклектичный, он поражал своей неугомонной активностью. В Японии поп-арт стал после увлечения абстрактным искусством «вторым» языком авангарда (если под первым понимать абстракцию). Известный представитель — Акакава. В Испании в период диктатуры Франко поп-арт находился под запретом; там официально, что редкость для тоталитарных режимов, поддерживался абстракционизм, а поп-арт с его изобразительностью оказывался неприемлемым. Наконец, ветвь поп-арта появилась в Москве, если иметь в виду работы В. Янкилевского и И. Кабакова. Характерно, что они пародировали нередко саму попытку создать «благоденствующее» общество в рамках социализма, которое было бы способно конкурировать с американским. В. Комар и А. Меламид, основатели соц-арта, устроили совместную выставку в Нью-Йорке в 1976 году. Последователи этого направления нашлись и в других странах, представляя его модифицированные «диалекты».

Был ли политичен поп-арт, только ли он воспевал американскую мечту? Как всегда в таких случаях, авангард политически точно неопределим. Характерно, что наряду с рекламными образами и «мусором» цивилизации попартисты, изображая отдельных политических деятелей, скажем Джона Кеннеди или Мао Цзэдуна, позволяли себе дерзкие сопоставления, не соответствующие принятой иерархии. В 1968 году они показали свои работы на антивоенной выставке (против войны во Вьетнаме), где, в частности, экспонировалась уменьшенная копия статуи Свободы с лентой через плечо — и надписью: «Мисс Напалм». Ольденбург принимал участие в выступлениях студентов, в «политических хеппенингах» и размещал свои работы во дворах мятежных университетов. В Йельском университете он выставил гигантский тюбик помады на платформе с танковыми гусеницами. Чуть позже Уорхол выставил красное изображение серпа и молота на синем фоне под названием «Натюрморт».

У поп-арта имелся дух массовости, вовлекаемости, почему он и покорил так много людей и так много стран. Его структура была преднамеренно открытой, завлекающей. И думается, именно поп-арт явился первым большим течением авангарда, который был социализирован, вживлен в общество, и общество приняло его в конечном итоге как «своего», почему он и стал определенным стилем 60-х годов. Поп-арт вошел в кино, в рекламу, из которой сам первоначально исходил, в моду, в поведенческий тип жизни. Преднамеренная неряшливость в одежде, ее разностильность, хождение в джинсах и использование рекламных пластиковых пакетов в качестве сумок и портфелей — все это из того времени.

Время поп-арта еще не закончилось.