Введение

Введение

«Когда читаешь, умей замирать от счастья»

Такой наказ юным читателям дал писатель В. Бахревский в предисловии к книге Геннадия Циферова «Медвежий час». Свое напутствие он отнес к чтению сказок. Но оно, как я думаю, с полным правом применимо к чтению любой, проникнутой истинным вдохновением книге. Задача, поставленная писателем еще в начале 80-х годов, в период активного интереса к книге и чтению, при нынешнем кризисе детского чтения, стала актуальной вдвойне.

Не секрет: сегодняшняя реакция большинства детей на книгу далека от радостного замирания сердца. Ее скорее можно выразить словами школьницы из Псковской области, которые я услышала из уст библиотекаря: «Как подумаю о чтении, сразу начинается депрессия».

От того, замрет ли сердце ребенка при чтении от счастья, или у него при одной мысли об этом занятии начнется депрессия - зависит судьба и самой литературы и его, читателя, собственная судьба.

Если мы, взрослые, не хотим для наших детей «обедненной, ограбленной, оголенной и не очарованной жизни», как сказала немецкая писательница Кристи Вульф, то нам стоит всерьез задуматься: отчего, как и при каких условиях происходит замирание сердца при встрече с книгой, а проследив, попробовать смоделировать этот процесс и применить в реальном общении с живым ребенком.

Возьмем для анализа восприятие подростком Чиком – героем цикла рассказов Фазиля Искандера – стихотворения Пушкина «Песнь о вещем Олеге». Мы не случайно взяли для рассмотрения картину чтения ребенка, изображенную в художественном произведении талантливым писателем, а не психологическое исследование, ибо, как уже не раз доказано, талантливый писатель способен силой интуиции проникнуть во внутренний мир человека глубже, чем это может сделать наука. На то он и знаток души человеческой.

Итак, мальчик без особого энтузиазма, как обычное школьное задание, начал читать стихотворение. Но вот он дошел до места, где змея, выползшая из черепа коня, обвилась вокруг Олега, и «вскрикнул внезапно ужаленный князь», и что-то пронзило мальчика с незнакомой силой. «В этой строчке, -говорит писатель, - замечательно то, что не уточняется, отчего вскрикнул князь. Конечно, и от боли, но и от страшной догадки: от судьбы никуда не уйдешь. И Чик как бы догадался об этом. И его пронзило. И дальше уже до конца стихотворения хлынул поток чего-то горестного и прекрасного». Если поискать ключевое слово в этом отрывке, выражающее суть происходящего, то им, скорее всего, будет слово «догадался». Догадаться – значит, напасть на правильную мысль, сделать определенное предположение, не взятое извне, а рожденное в самом человеке. Заметим, не столько сам текст изумил подростка, сколько идущий от него импульс к собственной работе мысли. Стоило ей появиться, как «хлынул поток чего-то горестного и прекрасного». И дальше: «Чик чувствует какую-то грустную бессердечность жизни, которая продолжается и после смерти Олега. И в то же время понимает, что так и должно быть, что даже мертвому Олегу приятней, что там наверху, на земле, озаренной солнышком, жизнь продолжается, река журчит. Трава зеленеет». Новым в этом кусочке является не только ход размышления читателя, усиливающий его чувства, но и привнесение им в текст того, чего в нем нет: журчащей реки, зеленеющей травы, светящего солнышка. Добавление, сделанное Чиком – плод его читательского воображения. Теперь он читает не только глазами, но всем существом: внутренним зрением, внутренним слухом, внутренним осязанием. Перед ним рождается новая реальность, автором которой становится он сам. «Олег словно видит Игоря и Ольгу на зеленом холме, видит пирующую у берега дружину и с тихой улыбкой говорит: «Конечно, друзья, мне бы хотелось посидеть с вами на зеленом холме, попировать с дружиной, поговорить о битвах, где мы вместе рубились, но, видно, не судьба. И все же мне приятно видеть отсюда, что вы кушаете, пьете на зеленом холме. Пируйте! Пируйте!..» Как видим, Чик мысленно перевоплощается в князя Олега и от его имени говорит со своими потомками.

Предполагал ли мальчик до чтения стихотворения, что он может сочинить монолог, структурировать речь другого, неведомого ему человека, почувствовать и выразить его состояние. Эту способность открыл в нем Пушкин. И не понимая, что с ним происходит, «обливаясь сладкими слезами», Чик несколько раз перечитал стихотворение, удивляясь, что пушкинские слова начинают с каждым разом «все больше и больше светиться и зеленеть, как трава, на которой сидят Игорь и Ольга. В них стал приоткрываться какой-то милый дополнительный смысл». Последняя фраза очень важна. Самостоятельное открытие читателем «милого дополнительного смысла» в поэтическом слове, пожалуй, и есть ключ к разгадке эмоционального влияния художественного произведения, заставившего подростка еще и еще раз прочесть все стихотворение.

Давайте заглянем в размышление школьника над словом «неразумные», относящемся к хазарам. Он почувствовал в этом слове прощающий упрек, даже улыбку. По мнению Чика, Олег не хотел мстить хазарам, да пришлось, и потому так неохотно он сбирался. Князь как бы говорит: «Ну зачем вы, хазары, такие неразумные, зачем устроили буйный набег …А за это приходится ваши села и нивы обречь мечам и пожарам». Одно слово, приобретшее в сознании читающего ребенка приращенный смысл, потянуло за собой новые смыслы других слов: «сбирается», «буйный», «обрек». Открытие новых нюансов слова дает свежие ощущения, образы, чувства, способные уже сами по себе радовать читателя.

Если Чик не понял, что послужило причиной радостного волнения при чтении стихотворения Пушкина, то мы с вами, проследив шаг за шагом весь ход его восприятия, можем сделать определенный вывод. Именно творческий акт чтения, питаемый духовной энергией поэтического слова и собственным воображением читателя, и обусловил наслаждение от этого процесса. Он насладился открывшимся ему при чтении богатством собственных мыслей, способностью в чужой текст вкладывать свой подтекст, проживанием особой реальности, созданной его фантазией. Можно с уверенностью сказать, что прочитанное таким образом произведение, ставшее событием внутренней жизни, не погаснет в его памяти, как десятки других, изучаемых в школе, и «шлейф» впечатлений от встречи со стихотворением Пушкина протянется на долгие годы. То, что произошло с Чиком, эстетики назвали бы катарсисом – эмоциональным потрясением, вызванным встречей с искусством, когда художественное произведение рождает в душе читателя встречное движение души. Психологи такое состояние назовут скорее психоэлевацией – возвышением личности, а педагоги – самоактуализацией, обеспечивающей ее развитие. Мы же назовем происшедшее с Чиком просто счастьем. В целом, перед нами наглядная картина творческого состояния личности в момент чтения. И это далеко не придуманная и не приукрашенная картина. Она реальна, как реален Музей читательского творчества при Центральной городской детской библиотеке города Геленджика, собравший творческие отзывы, дневниковые записи, рисунки, поделки, и другие «продукты» читательской деятельности, подтверждающие душевную открытость их авторов. Л. Выготский когда-то писал: для ребенка творчество – правило, а нетворчество – исключение. Одно из условий любого творчества – свобода его проявления. Если еще раз всмотреться в ход размышлений юного героя Ф. Искандера в процессе чтения, то мы заметим – оно лишено какой-либо прагматической цели и не втиснуто ни в какие алгоритмы. Читательское творчество подчинено лишь воле автора и движению души самого читающего ребенка.

Так почему же чтение многих детей – это всего лишь простое физическое упражнение, не более? И почему «правило» для них стало «исключением»? Прежде чем ответить на этот вопрос зададимся другим, который поставил перед собой философ и психолог В. Розин в одной из своих статей: «Где мы находимся, когда читаем: перед текстом, внутри текста или за текстом?» Если мы находимся перед текстом, мы ищем в нем информацию, оперируем чужими словами и предложениями. Находясь внутри текста, мы включаемся всем существом в происходящее: сопереживаем, сожалеем, сорадуемся с его героями и авторами. Ребенок в этом случае говорит: «Я как будто жил среди ее героев», «Я как будто сам там был». Находясь за текстом, но под его влиянием, мы создаем новую реальность, в центре которой оказываемся мы сами. Читать можно в разных вариантах, но если мы говорим о радости этого процесса, его дают только два последних, обеспечивающие эмоциональную вовлеченность и подлинную свободу фантазии, т.е. – творчества. Именно таким и было состояние Чика.

Полезно с этих позиций обратиться к системе школьной подготовки «полноценного и вдумчивого читателя». Начнем с азов, с начальной школы. Учителей в это время заботит преимущественно техническая сторона чтения: умение складывать из букв слова, из слов предложения, формирование и опознавание ребенком визуального образа слова, скорость озвучивания текста. Чуть позже, к концу начальной школы, акцент делается на выработке умения извлекать из текста информацию, различать виды текста, пересказывать прочитанное. Многочисленными вопросами «что», «где», «когда», «как» мысль ребенка вращается на поверхности текста на уровне элементарных задач, не затрагивающих его личности. Здесь нет места переживаниям, нет свободы для воображения и творчества. Знание детьми фактов, почерпнутых из литературных произведений, создает иллюзию читательского успеха, а по существу уводит от подлинного чтения.

Что касается средней школы, то здесь процесс еще больше рационализирован. На передний план выходит осмысление текста, умение его анализировать: выявлять тему, основные идеи, подтверждать их фактами, устанавливать причинно-следственные связи, знать азы теории литературы. Как и в начальной школе, здесь игнорируется субъективная сторона чтения, момент сопереживания и творчества, не учитывается уникальность восприятия каждого ученика. Как говорит Фазиль Искандер в том же рассказе о Чике: «Школа предлагала ему во время урока как бы заснуть от жизни». Заснуть на уроке литературы от жизни, можно только заснув от самой литературы, ибо она – литература – и есть жизнь в высшем ее проявлении. Какая бы разнообразная работа с текстом ни была, она не осчастливит читателя, если не касается его лично. Вспоминается одна запись в дневнике Корнея Чуковского по поводу чтения им стихотворений А.Фета. Он писал: «Я испытывал такое блаженство, что казалось, сердце не выдержит, и не мог представить себе, что есть где-то люди, для которых это мертво и ненужно…что эта лирика есть счастье, которое может доверху наполнить всего человека, этого почти никто не знает…» К сожалению, наша школа этого счастья не знает, поэтому не знают его и ученики.

Мы не случайно коснулись школьного изучения литературы, ибо есть опасность и для центров художественного развития детей, родителей, воспитателей идти тем же путем. Не мы ли, руководя чтением детей, занимаясь литературным воспитанием, на наших многочисленных викторинах, списанных с «Поля чудес» и других подобных шоу, держим читателя на поверхности текста, не стимулируя проникновения ни в глубину текста, ни в его внутренний мир. Все, чем сильна литература (в первую очередь трогать сердца людей), остается в этом случае за бортом внимания ребенка, не касается его личности, не взывает к ответному творчеству.

В сегодняшней ситуации кризиса детского чтения перед всеми, кто стоит у руля руководства литературно-художественным развитием, остро стоит задача поддержать ценность чтения, вызвать положительное отношение к нему. Поддержать - значит защищать, не дать погибнуть, служить опорой, заражать интересом. Иными словами, вооружать его опытом творческого чтения: возбуждать и усиливать читательское «эхо» в виде суждений, догадок, откровений, впечатлений, откликов.

По роду деятельности, мне часто приходится бывать в детской библиотеке. Наблюдая за ее посетителями, за их спросом, поведением, я замечаю, что они делятся на две группы. Одну я называю для себя «приговоренные к чтению», другую – «окрыленные чтением». Первые торопливы, им срочно нужна та или иная книга. Другие – более замедленные в поведении, они выбирают, делятся своими впечатлениями с библиотекарем, несут свои рисунки и отзывы о прочитанном. К сожалению, встретившись территориально, эти две группы расходятся в разные стороны. А жаль. Читательские открытия «окрыленных» остаются вещью в себе. Упускается заражающий эффект их радости для «приговоренных». Когда один талант талантливо прочитывает созданное другим талантом – это увлекает и заманивает.

Фазиль Искандер в книге «Литературное гнездо. Проза. Поэзия. Публицистика» (М.: Фортуна, 1999), где он немало говорит о чтении, дал такое определение таланта писателя: «Это количество контактных точек соприкосновения с читателем на единицу литературной площади». То же, но с обратной связью, можно сказать и о таланте читателя. Обеспечить наибольшее количество точек соприкосновения личности с «единицей литературной площади» - это и значит пробудить его интерес к чтению, ведь каждая точка способна вспыхнуть в сознании читающего искрой радости, счастья и самосозидания.