Демография

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Демография

Происхождение и количественная оценка населения

Когда Мехмет II овладел Константинополем, город уже несколько десятилетий не походил на былую имперскую метрополию. Еще до 1453 года многие из горожан покинули его, и хотя нет возможности точно установить численность оставшихся жителей, к моменту завоевания она, по всей видимости, была менее 100 тысяч человек{112}. Все они, или почти все, были, разумеется, греки. Вместе с тем существовала и небольшая мусульманская община, наличие которой отмечается по меньшей мере с середины предыдущего XIV века{113}.

Завоевав город, Мехмет II тут же приступил к депортации греков и к заселению города новыми жителями: прежде всего вывезенными из Малой Азии турками, а также христианскими подданными Османской империи, насильственно переселенными оттуда же, с Балканского полуострова и с островов Эгейского моря. Это первое переселение оставило свой отпечаток на топонимике столицы, так как новоселы, прибывавшие из одной и той же местности, обосновывались в столице гнездами, что и отражалось на названии занятых ими кварталов. Так, кварталы Аксарай, Балат, Караман, Чаршамба носят названия городов, откуда прибыли их новые жители. Отметим появление в столице, помимо турок, греков с островов Архипелага, армян из Малой Азии, евреев из Салоник. Практически все эти переселения производились насильственно, так что термин «депортация» здесь вполне уместен. Стоит, однако, отметить и то, что невольные новоселы получали не только жилища изгнанных греков, но и ряд льгот в области ремесленной или коммерческой деятельности. Мехмет II желал вернуть Константинополю былую кипучую жизнь, превратить его в главное средоточие мусульманского мира, оттеснив в тень Каир, находившийся тогда во власти мамелюков. В достижении раз поставленной цели султан был упорен, а новые победы на Балканском полуострове обеспечивали его дополнительными людскими ресурсами. И все же с некоторым недоверием приходится относиться к сведениям о том, что численность населения Стамбула к концу XV века достигла будто бы 200 или даже 250 тысяч человек{114}.

Только в XVI веке происходит стремительный рост численности населения города — следствие последовательной «переселенческой» политики, проводимой Баязидом II и особенно Селимом I и Сулейманом Великолепным. Баязид селит в Константинополе, недалеко от ворот Силиври, валахов. Селим, завоевав Тебриз и частично Кавказ, переселяет оттуда ремесленников, известных своим искусством — особенно в производстве керамических изделий. Таким же образом он поступает после завоевания Сирии и Египта, а Сулейман Великолепный следует примеру предшественника, взяв Белград: в итоге сирийцы, египтяне и сербы становятся стамбульцами. Другие этнические меньшинства прибывают в столицу по доброй воле: изгнанные из Испании мавры и евреи, христиане с Балканского полуострова и мусульмане из арабских стран — всех их притягивают громкая слава Стамбула и блеск царствования Сулеймана Великолепного. Эпоха благоприятствует миграции, притоку в столицу рабочей силы: Стамбул переживает строительную лихорадку, растущие запросы армии и флота создают рабочие места в арсеналах и в государственных мастерских, что автоматически влечет за собой рост торговли товарами широкого потребления и предложения всякого рода услуг.

Демографический натиск, характерный для XVI века, снижает свои темпы в XVII: строительный бум постепенно сходит на нет, поскольку государство беднеет, а султаны и их великие визири становятся все менее предприимчивыми.

Численность населения все же продолжает увеличиваться, однако новые иммигранты прибывают в Стамбул почти исключительно из внутренних районов Анатолии. Нестабильность социальной жизни этого региона и прежде всего отсутствие личной и имущественной безопасности побуждают жителей искать убежища в больших городах. В столице же — в первую очередь.

Хотя переписей населения Константинополя ни в XVI, ни в XVII веках не проводилось, тем не менее имеются косвенные указания, позволяющие дать приблизительную оценку его численности. В турецких документах 1520–1535 годов, то есть относящихся к началу правления Сулеймана Великолепного, содержится информация о наличии в Стамбуле 46 635 мусульманских дворов, 25 232 христианских и 857 еврейских. Всего, округляя, — 80 тысяч дворов, что дает в сумме, опять-таки округленно, 400 тысяч жителей{115}, распределенных по признаку религиозной принадлежности в следующей пропорции: 58 % мусульман и 42 % христиан и евреев. Около 1550 года врач Синан-паши, Лагуна, оценивает жилищный фонд столицы в 104 тысячи домов, из которых 60 тысяч принадлежит туркам, 40 тысяч — христианам и 4 тысячи — евреям. Что приводит к заключению об общей численности жителей Стамбула в пределах 420–520 тысяч человек{116}, распределяемых в пропорции: 58 % мусульман, 42 % неверных. Совпадение пропорций, почерпнутых из разных источников, достаточно убедительно для весьма правдоподобного вывода.

Данные статистики такого рода в XVII веке становятся куда менее определенными. Иностранным путешественникам не удается, и не без причины, прийти к согласию относительно численности столичного населения. Джордж Сэндис в начале столетия оценивает ее в 700 тысяч{117}. В 1640 году венецианский байли[5] Альвизе Контарини полагает, что она перевалила через миллион{118}. Пьетро Чиврано, другой байли, оценивает ее в 800 тысяч (1680){119}. В конце столетия Турнефор, «внимательно рассмотрев вопрос, больше не сомневается в том, что Константинополь по численности своего населения разнится от Парижа», что, конечно, не добавляет ясности{120}. Если попытаться подвести итог цифровым данным, которые привел Эвлийя Челеби, то полученное число намного превысит миллион, а это для середины XVII века — явное преувеличение. Два турецких документа конца XVII века{121} позволяют оценить число жилищ неверных (обитатели коих обязаны платить джизью, подушный налог) в 62 тысячи; стало быть, христианское и еврейское население Константинополя насчитывало от 250 тысяч до 310 тысяч человек. Далее. Согласно сведениям французского купца в Константинополе Фабра — сведениям, относящимся к тому же времени, — пропорция между мусульманами и неверными в городе оставалась прежней — 58 % мусульман и 42 % неверных{122}. Приложение этой пропорции к данным турецких документов позволяет исчислить население Стамбула: 350 тысяч мусульман и 250 тысяч неверных, всего — 600 тысяч жителей. По максимальной оценке в столице в ту эпоху проживало 310 тысяч неверных и 430 тысяч мусульман, что в сумме дает 740 тысяч человек. Итак, можно полагать, что в середине XVI века население самого Стамбула, без пригородов, составляло около 500 тысяч человек, а несколько позднее и с пригородами — 600 тысяч. В конце века стамбульский мегаполис, Ускюдар и пригороды по Босфору включали примерно 700 тысяч жителей. Иначе говоря, по численности населения столица Османской империи занимала первое место в Старом Свете.

Что касается плотности населения (меняющейся от квартала к кварталу), если в расчет принять площадь Стамбула, Эюба и Галаты, то она может быть оценена в 150–185 душ на гектар — в зависимости от того, какая именно оценка численности населения, минимальная или максимальная, положена в основу расчетов. Такая плотность должна быть признана для своей эпохи довольно значительной, но все же не чрезмерной{123}. Не следует, впрочем, забывать об обширных пространствах, на которые распространяются зеленые зоны и на которых воздвигнуты дворцы и культовые здания. Что касается «народных» кварталов, то в них плотность населения как была, так и остается огромной.

Распределение по этническому и религиозному признаку — меньшинства

Население Стамбула сильно разнится в этническом и конфессиональном отношении. Действительно, уличная толпа очень пестра. Кого только здесь не встретишь? Тут и турки, и греки, и армяне, и евреи, и цыгане, и арабы, и албанцы, и сербы, и молдаване с валахами, и персы, и европейцы — последние, правда, предпочитают для своих деловых маршрутов и прогулок кварталы Галаты. В XVI веке «франки» еще жили в собственно Стамбуле, но в следующем столетии в полном составе своих национальных землячеств перебрались на другую сторону Золотого Рога. С тех пор если они и пересекают залив в обратном направлении, то исключительно с официальными или протокольными целями. С такими, как, например, торжественное сопровождение своих послов, направляющихся в Сераль для вручения верительных грамот султану или великому визирю в день первой аудиенции. В самом деле, три католические церкви, имевшиеся в Стамбуле в середине XVI века, одна за другой прекращают свое существование. Церковь Святого Франциска Константинопольского куда-то бесследно исчезает в конце того же столетия — по-видимому, из-за отсутствия паствы. Церковь Святого Николая преобразована в мечеть в 1627 году, то же самое происходит и с собором Константинопольской Богоматери в 1640-м.

Если мусульмане и члены религиозных меньшинств смешиваются в уличной толпе и по необходимости общаются между собой, то проживают они все же порознь. Отмечено, например, что меньшинства группируются вокруг своей квартальной церкви или синагоги. Иногда эти местные меньшинства бывают довольно многочисленны, иногда, напротив, представляют собой малое скопление семей среди массы турецкого населения. Даже если отсутствуют взаимные симпатии между данной группой и окружающей ее средой, меньшинству, в любом случае, не приходится опасаться насилия или хотя бы даже проявлений враждебности со стороны большинства — Стамбулу в эпоху Сулеймана Великолепного погромы вовсе неизвестны.

Представляется вероятным, что инициатива обособления населения по религиозному или расовому признаку принадлежит правительству, а если и исходит от самих поселенцев, то, по меньшей мере, поощряется османским правительством, которое в подобном способе расселения находит ряд выгод как для себя, так и для данного местного меньшинства. Меньшинство, будучи в каждой местности территориально объединенным, более не чувствует себя затерянным в мусульманском большинстве, земляки и единоверцы получают возможность проявить взаимную выручку в трудный час, выполнять требования религиозного культа совместно. Новоселы находят внутри общины принятые у них на родине порядки и обычаи{124}, моральную, а иногда и материальную поддержку со стороны старожилов. С другой стороны, подобные скопления облегчают контроль турецкого правительства над неверными. Тем более что непосредственное руководство общинами такого рода осуществляется их религиозными главами — великим раввином у евреев, патриархами у греков и армян. А эти главы, в свою очередь, вовсе не заинтересованы в рассеянии своей паствы.

Эвлийя Челеби и Еремия Челеби в своих описаниях Стамбула подчеркивают локализацию национальных общин в городе, и благодаря сообщаемым ими сведениям можно установить, какие именно кварталы столицы были заселены «неверными».

Остальные кварталы, как допустимо предположить, были заняты турками. Еще точнее — мусульманами; быть может, и иными меньшинствами «неверных», но совсем уже немногочисленными.

Греки, представлявшие следующий после турок по численности этнический компонент столичного населения, в большей своей части не были потомками тех греков, что некогда населяли столицу Византии. Число греков, уроженцев Константинополя, получивших от султана дозволение остаться в родном городе после взятия его турками, было невелико. Большинство было депортировано главным образом в Адрианополь, на Галлиполи, в Бурсу, Филиппополь (Пловдив). Взамен Мехмет II (считавший, что присутствие греков в городе для выполнения некоторых функций все же необходимо) повелел доставить греков из Мореи, с островов Архипелага (Фасоса, Самофракии, Митилены), из Смирны, Синопа, Самсуна, Трапезунда. В XVI веке в Стамбул были привезены греки и из других частей континентальной Греции, а также из Фракии и Анатолии. Представители первой волны греческого переселения осели вокруг церквей, которые были сохранены османами специально для них. Особенно густо они поселились вокруг резиденции константинопольского патриарха. Первое время она находилась в церкви Святых Апостолов, а после ее разрушения в 1456 году (церковь была снесена, чтобы дать место строительству мечети Завоевателя) размещалась до 1586 года в церкви Непорочной Девы, что расположена между Адрианопольскими воротами и кварталом Балат. После того как турки превратили ее в мечеть Фетхийе, патриархат на несколько лет обосновался в церкви Богородицы (Феотокос), затем — в церкви Святого Димитрия и, наконец (1601), в церкви Святого Георгия в квартале Фанар, где патриаршая резиденция находится поныне. Таким образом, побережье Золотого Рога от Балата до Джибали сплошь заселено греками. Другие греческие кварталы тянутся вдоль Мраморного моря в Кумкапы и Саматию, еще одни — вдоль земляных валов в районе Топкапы и, наконец, — по всему противоположному побережью Золотого Рога, где греков особенно много в Галате, Топхане, Касим-паше и Хаскёй. За городской чертой они населяют, составляя кое-где даже большинство, некоторые деревни по Босфору: Куручешме, Арнавуткёй, Еникёй, Тарабья, Бююк-дере, а на азиатском побережье — Ускюдар и Ченгхелкёй{125}.

Самая высокая плотность греческого населения отмечается в фешенебельном квартале Фанар и вокруг него на стамбульском побережье Золотого Рога. В Фанаре, рядом с резиденцией патриарха, проживают исключительно самая крупная греческая буржуазия, самые богатые негоцианты, а также греки, занимающие высокие посты в османской администрации — прежде всего в должности драгоманов, официальных правительственных переводчиков. Таковы в XVII веке Панайот и Георгий Маврокордато, чьи прекрасные каменные особняки красноречиво свидетельствуют о высоком положении их владельцев не только на ступенях служебной лестницы, но и внутри греческой общины{126}.

Православные греки в своем распоряжении еще имеют довольно много церквей (круглым счетом тридцать, включая те, что находятся в деревнях по Босфору). Шесть или семь православных храмов имеются в квартале Саматия, три — в Кумкапы, четыре — между Джибали и Балатом, три — в Галате, три — в Еникёй на Босфоре. Количество церквей в некоторых кварталах служит наглядным указанием на степень плотности там греческого населения.

Евреи, составляющие в глазах турок единую религиозную общину, подчиненную великому раввину, в действительности очень далеки от организационного и религиозного единства. Они имеют разные корни и разные судьбы и разделены на ряд сект. Таким образом, вместо единой иудейской общины имеется несколько иудейских общин, причем каждая из них разнится от прочих не только в вопросах культа, но также в историческом и географическом отношениях. Так, имеется «ромейская» община. В нее входят потомки византийских евреев, и для нее характерна неукоснительная верность заветам иудаистской ортодоксии. Более либеральна в этом отношении караимская община, обосновавшаяся тоже в Византии, но гораздо позднее первой. Есть община сефардов — евреев, изгнанных из Испании и Португалии в XV веке;{127} к ней несколько позже примкнули и евреи, покинувшие Италию. Есть, наконец, и община ашкенази — евреев из Германии и других стран Центральной и Восточной Европы, которые были изгнаны по указу Людовика Баварского (1470). В начале XVI века завязалась упорная борьба между «романиотами» (евреями-«ромеями») и сефардами за обладание великим раввинатом, дающим контроль над всей иудейской общиной. Сефарды, к этому времени более многочисленные, вышли из соперничества победителями. К тому же «романиоты» стали жертвами двух ужасных пожаров, которые не только опустошили населенные ими кварталы, но, самое главное, уничтожили их синагоги, центры религиозного, социального и культурного общения. После этого бедствия старейшая в Стамбуле еврейская община рассеялась, ее члены примкнули к другим еврейским общинам города. В отличие от них ашкенази сумели отстоять целостность своей общины, которая значительно выросла вследствие прилива беженцев из Польши и Украины, где в период с 1648 по 1660 год прокатилась волна погромов. Караимы тоже сохранили свою обособленность и от сефардов, и от ашкенази. Они первоначально расселялись на участке побережья Золотого Рога между Балатом и Хаскёем, но в конце концов их община сосредоточилась исключительно в местечке Хаскёй, расположенном на северной стороне залива{128}.

Первое время после завоевания османами Константинополя евреи, по свидетельству одного турецкого документа, занимали семнадцать кварталов столицы, растянутых, в большей своей части, по берегу Золотого Рога, а именно — в районах Бахчекапы, Балык-пазары, Ункапаны и Балат. Другая группа кварталов находится в окрестностях Адрианопольских ворот. В XVI веке евреи так плотно обосновались в Бахчекапы, что турки стали называть это местечко Яхудикапысы, или Чифут-капысы (Еврейские ворота). Однако в начале XVII века караимы были оттуда изгнаны по причине строительства там мечети Ени Валиде. Взамен им было предоставлено право заселить местечко Хаскёй. В середине XVII века пожары заставляют «романиотов» покинуть сектор Балык-пазары. В конце того же века евреи составляют большинство жителей в кварталах секторов Балат, Аязмакапысы, Айвансарай, Джибали, Текфурсарай. На северном берегу Золотого Рога они весьма многочисленны в Хаскёе, Касим-паше, Галате и Мумхане. Наконец, на Босфоре их можно встретить в Бешикташе, Ортакёе, Кузгунджуке и Ускюдаре{129}.

Еврейские общины в своей совокупности подчиняются великому раввину, но каждая из них имеет своего раввина и свой собственный совет по внутреннему управлению (хашгаха). Евреи выполняют в столице разнообразные функции и занимают, соответственно, многие должности. Они служат в ряде корпораций, выполняют обязанности посредников между турками и «франками», среди них много банкиров и крупных негоциантов, причем сфера их деятельности охватывает как внутреннюю, так и международную торговлю. Они в большом числе заняты в свободных профессиях — особенно их много в медицине{130}. Характерно и то, что первая в Константинополе типография, основанная в 1490 году, была еврейской{131}; в роли ее учредителей выступили евреи испано-португальского происхождения. Евреи того же корня ввели ряд усовершенствований в технологию металлургии и текстильной промышленности. В течение относительно короткого отрезка времени евреи сумели занять в столице видное место, и Мишель Фебюр, вообще говоря, не очень-то их жалующий, смог написать: «Они настолько ловки и изобретательны, что сделались необходимыми для всех. Нельзя найти такой почтенной семьи, среди турок ли или среди иностранных негоциантов, в которую не проник бы еврей, оказывающий ей множество услуг — будь то оценка качества товаров или выполнение обязанностей переводчика, или совет в неожиданной ситуации. Они умеют оповестить своевременно и подробно о том, что происходит в городе. Всякая вещь, которую предполагается продать или обменять, получит от них необходимую характеристику — относительно как качества, так и количества, причем настолько исчерпывающую, что без их советов лучше уж не браться за торговлю. Другие восточные народы (такие, как греки, армяне и пр.) не обладают достаточным талантом, чтобы достигнуть столь высокой степени сноровки: это как раз то, что заставляет коммерсантов пользоваться их услугами, несмотря на всю неприязнь, испытываемую к этому народу»{132}.

В период с 1666 по 1676 год вся еврейская община была поколеблена авантюрой, предпринятой Шаббетаем Цеви. Он провозгласил себя новым мессией и нашел сторонников в Смирне и Константинополе. Обвиненный евреями в кощунстве и оскорблении султана, Шаббетай был заключен в тюрьму, а затем поставлен перед выбором — принятие ислама или смертная казнь. Он предпочел первое, но продолжал свою проповедническую деятельность, отдаленной целью которой было обращение всех мусульман в иудаизм. Высланный в Албанию, Шаббетай Цеви умер там в 1675 или 1676 году, но его последователи продолжили проповедь своего пророка, что привело к появлению секты дёнме, которая особенно размножилась в Салониках и Стамбуле{133}. Эта авантюра породила у турок подозрительное отношение к евреям, что дало возможность грекам и армянам выйти на авансцену — впрочем, ненадолго.

Первые армяне, поневоле попавшие в Стамбул, были депортированы из Токата, Сиваса и Кайсери по приказу Мехмета Завоевателя и поселены в Сулумонастыре. Вслед за ними пришли другие — из Бурсы, Анкары, Бейбурта и Аданы. Мигранты второй волны обосновались в Галате, Саматии или Сулумонастыре. Сулумонастыр стал местопребыванием православного армянского патриархата и оставался им вплоть до 1642 года, когда резиденция патриарха была переведена в Кумкапы. В начале XVII века еще одна волна иммиграции, на этот раз, как кажется, добровольной, принесла с собой большое число армянских ремесленников из глубинных областей Анатолии. По времени эта волна совпала с повышением роли армян в анатолийской и средиземноморской торговле. Не по этой ли причине султан Мурад IV издал указ о выселении из столицы армян, уроженцев Кайсери и восточно-анатолийских провинций?{134} Такое предположение имеет право на существование, но, как бы то ни было, указ не был приведен в исполнение и не имел практических последствий.

Во второй половине XVII века армяне жили в кварталах Саматии, Сулумонастыре, в Еникапы, Кумкапы, то есть по побережью Мраморного моря. Точнее, на самом приморье, в Балате и Топкапы; на северном побережье Золотого Рога: в Хаскёе, Касим-паше, Галате; на Босфоре: в Бешикташе, Ортакёе, Куручешме и Ускюдаре. У них было в самом Стамбуле четыре церкви да еще пять в пригородах. Итого — девять церквей{135}.

Армяне в Стамбуле были заняты в основном двумя видами деятельности. Первый охватывал транзитную и международную торговлю и включал в себя заключение крупных оптовых коммерческих сделок, а также связанные с ними валютные, вексельные и прочие банковские операции. Армяне-негоцианты, банкиры и банковские служащие в силу выполняемых ими функций входили в состав крупной городской буржуазии, которая играла видную роль в экономической жизни Османской империи в XVIII и особенно XIX веке. Второй вид деятельности куда более скромен, зато вовлекает в себя неизмеримо большую часть армянской общины. Речь идет о мелкой торговле, ремеслах, мелких услугах. Армяне — это погонщики ослов, торговцы пастурмой (копченым мясом), хлебопеки и булочники. В XV–XVII веках их еще не встретить среди откупщиков или посредников в отношениях между турецкой администрацией и европейцами — в выполнении этих функций они становятся конкурентами евреев и греков только с XVIII века. Тем не менее и в изучаемую нами эпоху они играют далеко не ничтожную роль в жизни Стамбула — хотя бы уже потому, что более сплочены между собой, чем греки и даже евреи.

Среди других меньшинств, обретающихся в Стамбуле и достаточно многочисленных, чтобы быть упомянутыми, можно назвать албанцев, в большинстве своем мусульман, которые не составляют общины в тесном смысле слова и были бы неотличимы от окружающей их турецкой мусульманской же среды, если бы не исторически закрепившиеся за ними профессии: это — мостильщики, землекопы, которые специализируются на рытье колодцев, коробейники и т. д. Албанцы, рекрутируемые непосредственно в Албании, служат в армии или в Серале и некоторые из них могут дослужиться даже до должности великого визиря.

Египтяне или вообще арабы (среди них немало выходцев из Сирии и Ирака) многочисленны в профессиях, связанных со строительством, — особенно их много среди каменотесов. Кроме того, они специализируются на производстве керамики, изделий из фаянса и вообще в гончарном деле. Сулейман Великолепный поселил их в значительном числе в Галате, превратив древнюю церковь Святого Павла в их мечеть (она так и называется — Араб Джамии, то есть «Мечеть арабов»). Можно здесь встретить и цыган, которые занимаются своими традиционными ремеслами, и в первую очередь кузнечным делом. Свои таборы они разбивают вдоль земляных валов, в Сулу-куле, близ Адрианопольских ворот. Сербы, молдаване и валахи — торговцы сырами, копченым мясом, фруктами и овощами. Персы — в основном коммерсанты — сосредоточиваются в многочисленных хане квартала Мехмет-паши. Греки-караманлы, говорящие по-турецки, но в остальном сохранившие свою этническую идентичность, обосновались в Нарликапы, Кумкапы, а также в Фанаре. Грузины, абазины, а также этнические меньшинства, представляющие весь Ближний Восток, рассеяны по всему Стамбулу и его пригородам. Эта этническая пестрота как раз и превращает турецкую столицу в один из наиболее космополитичных городов в мире.

Однако в этом городе со смешанным населением ни одно из этнических меньшинств не теряет своеобразия, но, напротив, каждое из них верно своим обычаям и истово выполняет все обряды и заветы своей религии. Мусульмане, христиане, евреи различаются между собой по всем внешним признакам — например, по одежде, прическе, обуви, по признакам, которые соответствуют регламентации, введенной османами на всей территории Империи. Правила эти выполнялись не очень строго, судя по тому, что султаны в своих фирманах (указах) неоднократно напоминали, что они должны выполняться{136}. Кроме того, каждый живет в своем квартале (махалле), который представляет собой маленькую общину, сплоченную вокруг мечети, церкви или синагоги, общину, естественным главой которой выступает имам, священник или раввин. Редко, очень редко в этом квартале обосновывается чужак, иноверец. Турки опасаются селиться среди «неверных», представители меньшинств — среди турок. Впрочем, османы сами, либо по доброй воле, либо в порядке признания свершившегося факта, предоставили некоторые кварталы меньшинствам, а последние с тем большей охотой пользуются этой возможностью, что заселение всего квартала представителями какого-либо одного меньшинства дает им ощущение солидарности, союза, силы перед лицом турок Таким образом, размещение по территории Стамбула зданий различных религиозных культов служит верным указанием на этническое и религиозное распределение населения столицы.

Имеется, впрочем, и исключение из общего правила — Галата. В ней меньшинства в значительной мере перемешаны как между собой, так и с европейцами. Но Галата, как говорилось выше, — это город «неверных» по преимуществу, турок там нет или почти нет, а потому и им до нее, в отличие от Стамбула, мало дела.

Категория «меньшинство» удовлетворяет вполне определенным критериям. Меньшинство образуется теми немусульманскими подданными Османской империи, которые уплачивают подушную подать, джизье{137}, и находятся под юрисдикцией главы своей религиозной общины, то есть греческого или армянского патриарха либо великого раввина. Меньшинства подчиняются общим запретам и распоряжениям правительства, но вместе с тем пользуются привилегиями, признанными и зарегистрированными в официальных документах, на которые всегда позволительно сослаться. Представители меньшинств могут входить в профессиональные корпорации: в некоторых из них они составляют большинство, в других — меньшую часть от общего числа. Наконец, ряд корпораций рекрутируют своих членов исключительно среди меньшинств. Это те, что практикуют профессии, несовместимые со статусом мусульманина. Или те, что предполагают навыки или знания, которыми турки не владеют. Лишь в чрезвычайных обстоятельствах представители меньшинства становятся правительственными чиновниками или занимают какой-либо пост в иерархии дворцовой службы. В виде исключения (исключения такого рода, впрочем, не слишком редки) они все же выполняют обязанности драгоманов, лекарей и хирургов — и в этих случаях освобождаются от уплаты подушной подати. Однако некоторые меньшинства, особенно евреи, выполняют полуофициальные функции, предоставляемые им на основе аренды, — такие, к примеру, как таможенная служба или обслуживание денежного обращения.

Меньшинства, в силу своего этнического происхождения и религиозной принадлежности, практически устранены от выполнения официальных функций в системе администрации — как гражданской, так и военной. Тем не менее они делают все для них возможное, чтобы не попасть полностью под турецкий каблук. Для чего и используют оставленные в их распоряжении «отдушины», то есть такие области деятельности, в которых турки либо заняты очень мало, либо их вообще нет. Например, в области торговли, где меньшинства не испытывают никаких утеснений, или торгового мореходства, или денежного обращения. Именно в этих сферах меньшинства демонстрируют свое превосходство над своими господами. На презрительное отношение к себе османов они отвечают презрением другого рода — презрением личности, которая владеет иным оружием, чем законы, военная сила и грубое владычество. Это чувство дает, несомненно, определенную моральную компенсацию и вместе с тем не препятствует поиску влиятельных покровителей, которые оказывают «неверным» широкую помощь, — разумеется, за соответствующую мзду. Такое покровительство позволяет меньшинствам сохранить материальные выгоды, приобретаемые в ходе своей экономической деятельности.

Однако мало кому из представителей меньшинств удается подняться на сравнительно высокую ступень материального благосостояния. Это — «буржуа», чье положение, с другой стороны, малозавидно, так как именно высокое благосостояние привлекает к себе жадные взоры персон, облеченных властью. В таких случаях прибегали к другой помощи, к иной протекции (особенно со второй половины XVII века) — к помощи и протекции иностранных послов. Но опять-таки тех лиц, кто мог бы прибегнуть к такому маневру, было очень мало.

По сравнению с этими «буржуа», которые пользуются привилегированным положением в своей общине, рядовые ее члены не очень-то отличаются образом жизни от рядовых мусульман. Отвлекаясь от различий в языке, вере и традициях, можно сказать, что в своем быту, в своей повседневной жизни они ведут себя так же, как турки. Они постоянно соприкасаются с турками как на улице, так и на работе. И если совместное проживание в одном городе и совместное занятие одним и тем же делом в рамках одной и той же корпорации не всегда порождают взаимную приязнь или хотя бы, по меньшей мере, взаимную терпимость, то, во всяком случае, они налагают общие черты на внешний облик и на характеры людей, принадлежащих различным религиозным и этническим общинам. Особенно этот феномен общности заметен на низших слоях населения.

Что касается «франков» из Галаты и Перы, то они совершенно чужды этой социальной среде. Прежде всего, они практически не вступают в какой-либо контакт с турками{138}, иногда ходят в гости к нескольким грекам, а их отношения с евреями всегда носят лишь деловой характер. К тому же они очень малочисленны: в XVI веке их всего несколько десятков, в XVII — от двух до трех сотен, но и в последнем случае это — ничтожно малая величина сравнительно с численностью населения огромного города. Они, конечно, не имеют права становиться чиновниками османского государства (разве что примут ислам){139}, не имеют права и вступать в традиционные корпорации. Впрочем, некоторые из них, обосновавшись в Галате, практикуют профессии лекарей, хирургов, аптекарей, но это — единственные профессии, доступные для них.

Не всегда имея возможность — или разрешение — прибыть в Турцию с женами и детьми, они живут либо как под колпаком в своем микроскопическом мирке рядом со своим посольством (с тех пор как иностранные представительства появились в Пере) или же стремятся проникнуть в греческую среду. Иногда они женятся на гречанках, и хотя их дети теоретически остаются подданными Османской империи, все соглашаются видеть в них «франков» — независимо от того, был ли их отец англичанином, венецианцем, голландцем или французом. Эти рожденные в Стамбуле «франки» очень хорошо приспосабливаются к условиям местной жизни. В XVI веке они обычно носят восточный костюм, но в следующем столетии постепенно меняют его на западный, несмотря на недовольство и предписания османского правительства.

В распоряжении католиков в Галате и Пере ряд церквей, литургию в которых отправляют итальянские и французские священники. В XVII веке их пять, это церкви Святой Марии, Святого Петра, Святого Бенедикта, Святого Георгия и Святого Франциска. Церкви страдают от периодически вспыхивающих пожаров, а в силу старинного указа, изданного еще Мехметом Завоевателем, раз сгоревшая церковь (или синагога) уже не может быть восстановлена. В XVII веке указ этот, не будучи формально отмененным, продолжает действовать, но всего лишь теоретически. На практике же турецкие правители закрывают глаза на строительные работы, поскольку одновременно действует и иной султанский указ, разрешающий реставрировать обветшавшие церкви и синагоги. Эта относительная терпимость стала плодом очень долгих дискуссий{140}.

Колебания внешней политики Османской империи, ксенофобия некоторых великих визирей иногда имели следствием суровые меры по отношению к иностранным негоциантам. Кроме того, коррумпированность правительственных чиновников, вымогательства, пренебрежение официальными документами — все это в значительной степени сковывало деятельность иностранных купцов: для того чтобы добиться хотя бы частичного удовлетворения их претензий, требовались целеустремленность, настойчивость и огромное терпение представлявших их страны послов. Впрочем, иностранцы редко становились жертвами произвола и насилия, их жизнь в Стамбуле подчас была трудна, но всегда оставалась сносной. Иногда они пускали корни в местную почву и делались родоначальниками той любопытной породы людей, что зовутся «левантийцами», или «уроженцами Перы» — «перотами». Позднее, в XVIII и XIX веках, они превратятся не только в экзотический, но и весьма влиятельный элемент жизни Стамбула. С середины XVII века Пера принимает облик фешенебельного европейского городка, и эти характерные ее черты с течением времени еще больше усилятся. За пределами Галаты и Перы не встретить ни одного «франка», ни в Стамбуле, ни в деревнях по Босфору, ни в Ускюдаре: местопребывание европейцев четко определено, и сами они не имеют никакого желания переходить поставленный им предел, довольствуясь молчаливо предоставленной им свободой передвижения и деятельности внутри заданного периметра. Хотя им, собственно, нечего опасаться и за его пределами, но внутри его они чувствуют себя в большей безопасности. Вот так мало-помалу растет Пера, город «неверных», перед лицом Стамбула, города османов.